Текст книги "Пешки в Большой игре"

Андрей Таманцев
Пешки в Большой игре

Вы все хотели жить смолоду,

Вы все хотели быть вечными, —

И вот войной перемолоты,

Ну а в церквах стали свечками.

А.Чикунов

Глава первая

Карачи. 19 февраля. Землетрясение силой семь баллов по шкале Рихтера почти полностью разрушило пригород столицы. Подземные толчки произошли в пять часов утра, когда жители еще не покинули своих домов. Многочисленные пожары и разрушения. Спасатели не справляются с масштабом бедствия. На этот момент насчитывается около трех тысяч погибших (ИТАР-ТАСС).

* * *

Тормоза взвизгнули перепуганно, машина остановилась как вкопанная, чуть покачиваясь от стремительного бега.

– Нет! – закричал человек, сидевший позади водителя.

Руки у него были связаны за спиной, он видел только бритый, толстый затылок сидевшего за рулем громилы.

– Вылезай, – тихо, но твердо произнес громила.

– Нет! Не надо, я вас прошу! – снова закричал человек.

На пустынной проселочной дороге его вряд ли кто-нибудь мог услышать. Но он кричал, потому что знал: сейчас его убьют.

Громила лениво пожал плечами.

– Тогда говори, – сказал он, не оборачиваясь.

– Что говорить, что?!

Громила помолчал, рукой с сосисочными пальцами почесал макушку.

– Вылезай! – повторил он с раздражением.

– Нет! Нет! Я скажу, ладно, я скажу. Везите меня, я все скажу.

– Куда тебя еще везти? Здесь говори.

– Но я... Но вы... Пожалуйста, я скажу, но вы же ничего не поймете.

– А это не моего ума дело, – сказал громила. И включил магнитофон. – Сюда говори.

– А потом вы меня убьете? – тонким голосом спросил человек.

– Ага, – ответил его мучитель.

– Тогда я ничего не скажу.

– Тогда я буду тебя бить. – Громила выключил магнитофон. – Выбью тебе все зубы и заставлю их съесть. Потом отрежу тебе пальцы, по одному, все десять. – Громила снова почесал макушку. – Нет, все двадцать, на ногах – тоже. Ты будешь подыхать медленно, ты все равно все скажешь, но тебе будет очень больно. А перед смертью я отрежу тебе уши и тоже заставлю съесть и выдавлю глаза. – Мучитель показал большими пальцами рук, как он выдавит глаза. – А если будешь умницей, я просто выстрелю тебе в сердце и ты умрешь легко и быстро. Ну!

– Я ничего не скажу!

Громила, почти не оборачиваясь, ребром ладони ударил пленника по лицу. У того кровь потекла из носа, он тоненько заныл. Вытереть кровь не было возможности, потому что руки у него были связаны за спиной.

– Не надо, не бейте, я все скажу.

Громила снова включил магнитофон.

– Проблема направленного тектонического взрыва – слишком серьезная проблема, решить ее пока не удавалось никому. Есть какие-то разработки, но они все находятся в стадии гипотез.

Человек шмыгнул носом, втягивая кровь.

– Это все? – спросил громила.

– Да. Больше я ничего не знаю.

Парень выключил магнитофон, снова, не оборачиваясь, махнул рукой. Пленник не увидел ножа, но почувствовал, как его лоб обожгла острая боль. Кровь сразу залила лицо. Было не столько больно, сколько страшно, кожа свесилась почти на глаза.

Человек снова закричал.

– Ну, я включаю? – спросил громила.

– Да! Да! – взвизгнул человек. Громила щелкнул кнопкой.

– В СССР велись такие разработки, кажется, в бакинском институте. Да! В Баку. Но они были прекращены.

Бандит повел плечом, человек сжался и заторопил слова.

– Принцип такого оружия основан на том, что тщательно исследуемые места напряжения плит земной коры заносятся на компьютерную карту, специальная программа вычисляет места, силу и время воздействия на эти напряженные места, которые даже при небольшом воздействии вызывают эффект цепной реакции в земной коре и вызывают землетрясения в нужном месте и нужной силы. Эти места напряжения называются «спусковой крючок», их достаточно много на границах тектонических плит.

– Спусковой крючок, – хмыкнул мучитель.

– Да, – подобострастно сказал пленник, – они как раз и являются самыми уязвимыми в структуре земной коры. При этом не обязательно воздействовать на «спусковой крючок» непосредственно, направленный взрыв из достаточно глубокой шахты прокатится до самого места напряжения и вызовет нужную реакцию. Собственно, вызвать землетрясение в нужном месте можно вообще с другого конца земли. Но это все еще находится в стадии предварительных разработок...

– Хорош, – сказал парень.

– Нет-нет, я не закончил, я еще много могу сказать.

Громила нажал кнопку «стоп», вынул кассету и вставил другую.

– Давай.

– Самый главный компонент такого оружия – сейсмограф повышенной чувствительности, который располагается в самой шахте и посылает сигнал на компьютер, отдавая команду в место направленного взрыва. Я знаю, что такой сейсмограф был создан. Но, кажется, его потом уничтожили, поскольку без точной компьютерной программы точность тектонического оружия была равна всего лишь пятнадцати процентам. То есть землетрясение возникало совсем не в том месте, в котором требовалось. Так было вызвано землетрясение в Спитаке, а не в Кандагаре.

– Где этот аппарат? – спросил громила.

– Хранился на испытательной базе Где-то в Таджикистане. Потом – не знаю. Разработки закрыли восемь лет назад.

– Все? – спросил громила.

– Нет-нет, я еще много знаю, я, например, могу рассказать принцип действия сверхточного сейсмографа. Рассказать?

– Давай, – лениво ответил мучитель.

– Но для этого мне надо чертить, писать цифры...

– Словами давай, словами... Громила не договорил, глянув в зеркальце заднего вида.

По дороге к ним приближался черный джип.

– Но словами я не... – начал было человек.

– Заткнись! – гаркнул громила. Черный джип приближался.

– Помогите! – закричал человек, когда джип поравнялся с их машиной.

– Заткнись, сука! – зарычал громила.

Но джип остановился.

Из кабины водителя выпорхнула милая девушка в светлом платье. Направилась к машине.

Парень двинул пленника под дых, тот согнулся пополам, затих.

– Простите, – наклонилась к закрытому окошку водителя девушка. – Это дорога на Суворово?

– Чего? – не понял громила.

– Это дорога на Суворово? Я, кажется, заблудилась.

Парень быстро оглянулся. Больше никого на дороге не было.

– Какое еще Суворово, катись отсюда!

– Ну как же, Суворово – это где-то здесь, – растерялась девушка. И заглянула на заднее сиденье. – Ой, а кто это? Он поранился?

Парень раздраженно вздохнул, вынул пистолет и открыл окошко, чтобы убить ненужную свидетельницу.

Последнее, что он увидел, – выкинутые прямо ему в лицо тонкие руки девушки. Нет, не последнее, когда его голова, быстро и точно отрезанная от шеи, отвалилась назад, мозг еще успел запечатлеть округлившиеся глаза человека на заднем сиденье.

Тот не поверил в свое спасение, он впервые увидел лицо мучителя, правда перевернутое.

– Быстро, вылезайте, – отворила дверцу девушка. – Боже, как вы поранились.

– Вы... Меня... я уже... Спасибо... – лепетал спасенный.

Девушка оглянулась по сторонам – на дороге по-прежнему было пусто, забрала у убитого магнитофон, отерла кровь и сказала в микрофон:

– Все в порядке.

Потом помогла человеку пересесть в свой джип, быстро перевязала его голову, но веревки почему-то не разрезала. Потом что-то достала из бардачка, выбежала и это что-то кинула в открытое окошко водителя.

Быстро вскочила на водительское место, и джип сорвался с места.

Человек только успел увидеть в заднее окно, как машина, в которой его только что мучили, взлетела на воздух.

– Вам, кажется, нужна была бумага, чтобы писать и чертить, – сказал девушка. – У нас бумаги вдоволь. Человек тихонько заскулил.

– Я ничего не знаю, я наврал, я хотел жить.

– Ну не все вы наврали, надеюсь, откуда-то вы знаете то, что нас интересует...

– Вы не понимаете, я просто краем уха слышал...

– От кого?

– Ну у нас в институте говорили...

– Кто говорил?

– Да все... Все что-то слышали... Отпустите меня. Я никому ничего...

– Разумеется. Может быть, вы знаете, кто этим занимался вплотную?

– А я разве не сказал? Да, я знаю, знаю, Игорь этим занимался.

– Какой Игорь?

– Филин.

Глава вторая

Сергей Пастухов взял две свечи. Зажег и поставил рядом.

Он тихо радовался в душе, что берет всего две свечи. Это значило, что он потерял всего двоих друзей. А мог потерять куда больше. Мог потерять всех...

Он стоял в звенящей тишине сводчатого зала, молча смотрел на вздрагивающий огонь, отражающийся в окладах икон, и думал о том, что все чаще приходит сюда не только по долгу, не только для того, чтобы помянуть погибших друзей. Просто в этом мире ему все чаще стало не хватать чего-то надежного и неизменного, чего-то, не требующего доказательств, гарантий или залогов, чего-то более определенного и истинного, чем «государственные интересы», «материальное вознаграждение» или «личные счеты». И все чаще его мучил вопрос: чей я солдат, Господи? Как узнать?..

В этой маленькой церквушке в Спас-Заулке лежат его друзья. А они чьими солдатами были?

Неужели...

Нет. Только не солдатами Сатаны, это уж точно. Но вот солдатами ли Бога? Ну, скажем скромнее, были ли его погибшие друзья, он сам, живые его товарищи солдатами добра?

Нет ответа...

К Пастухову тихо, словно стараясь не нарушить его уединение, подошел отец Андрей. Сергею не было еще тридцати, и священник примерно того же возраста. И это единственное, что было между ними общего.

– В книге Екклесиаста, – тихо произнес священник, словно угадав мысли Сергея, – сказано: «И обратился я и видел под солнцем, что не проворным дается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не разумным – богатство...»

– Да, – кивнул Сергей.

– "...но время и случай для всех их", – закончил цитату священник.

Сергей посмотрел на косые лучи, прорезавшие полумрак церкви, и подумал, что в такой день наверняка умирать особенно не хочется, А когда хочется? В морось? В стужу?

Никогда.

Машину он оставил за церковной оградой, обсаженной с двух сторон густым кустарником, поэтому не сразу заметил человека, который, опершись спиной о борт пастуховского джипа, курил сигарету и терпеливо ждал хозяина.

Сергей остановился. Вот что решит сейчас, то и сделает. Решит – все, баста, хватит, навоевался – и не будет никакого разговора. И в самом деле – навоевался, хватит. Ведь минуту назад об этом же думал. И все казалось так ясно.

Полковник секретной службы Голубков конечно же не случайно оказался здесь. И – это тоже прекрасно понимал Сергей – его снова зовут стать солдатом, а значит, опять повернуть свою жизнь.

Сергей Пастухов, бывший капитан спецназа, никогда не избегал этих поворотов. Что бы они ему ни приносили. Даже если вспомнить Чечню, встречу с мясниками от медицины, его отказ выполнять чудовищные приказы генерала, а главное – его страшное знание содеянного не им. Тогда он ощутил себя невольно измазанным невинной кровью. И уволившие его с формулировкой «За невыполнение приказа вышестоящего начальника»" прекрасно знали об истинных причинах увольнения.

И на этот раз он просто подошел, открыл двери своего джипа, сказал:

– Здравствуйте. Садитесь. Червонец километр.

– Не жирно ли? – откликнулся полковник.

– В самый раз...

Голубков был начальником отдела оперативного планирования, следовательно, разработчиком, а Пастухов исполнителем. Иногда норовистым. И умный мужик Голубков прощал ему эту норовистость.

Оба хотели отшутиться, и обоим это не удалось. Но если бы Сергей знал наперед, что именно с этого разговора ближайшие дни превратятся для него в выматывающую, смертельно опасную гонку, он обязательно подосадовал бы на то, как глупо было смазано начало.

– Не до шуток, Сережа, – сказал Голубков.

Сергей кивнул и завел двигатель. Джип довольно фыркнул и выкатил на дорогу в Затопино, где жил с семьей Сергей.

– Вы ни разу не объявлялись в моем поле зрения ради шуток, – сказал Сергей, словно оправдываясь. – У вас каждый раз слишком озабоченный вид.

– Да? Ладно, я подумаю над этим...

– Ну так что случилось, Константин Дмитриевич?

Голубков вместо ответа закурил очередную сигарету, и Сергей понял, что разговор предстоит не на пять минут.

– Давай в Москву, – попросил полковник. Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза.

– Это важнее, чем все прежнее, – произнес наконец Голубков. – И боюсь, у нас очень мало времени.

– Да-а, время, – растянул Сергей, – время и случай.

Он включил левый поворотник и лихо развернулся. Машину резко качнуло на противоположном кювете, полковник стукнулся плечом о дверцу и что-то недовольно проворчал, а Сергей тем временем вывел своп джип на дорогу и погнал его к шоссе.

– Ты чего лихачишь не по делу? – недовольно спросил Голубков.

– Так ведь торопимся, Константин Дмитриевич. Полковник покачал головой:

– Не на тот свет.

– Это верно. А куда?

Полковник откинулся на спинку кресла и только теперь заговорил.

– Слушай, Сережа, – сказал он. – Дело нехитрое, но очень важное.

Сергей кивнул, давая понять, что внимательно слушает.

– В Баку есть такое заведение – институт геологии, – начал Голубков. – Надо проникнуть туда и вынести информацию об одной секретной разработке. Причем так, чтобы этого никто не заметил.

– А селитру из школьной лаборатории вам украсть не надо? – спросил Сергей. Голубков немного подумал.

– Нет, – сказал он уверенно. Сергей, не удержавшись, даже оторвался от дороги, чтобы взглянуть на полковника.

– Бывшие союзнички напортачили?

– Почему бывшие? Мы со всеми, особенно с ближними, хотим жить в мире и согласии. Так что дело предстоит деликатное.

– А когда нам поручались дела не деликатные? – спросил Сергей и сам же ответил: – Да никогда.

Государству опять понадобились они – Сергей Пастухов и его команда. Это понятно. Иначе полковник не появился бы здесь. И понадобились они государству потому, что никому не принадлежат и ни в каких штатах не состоят. Наемники. Солдаты удачи. Никому не подотчетные. Да при этом способные выполнить то, что не под силу многим другим. Оно – государство – в некоторых щекотливых случаях очень высоко ценит это качество и более или менее щедро его оплачивает. Кому, как не Сергею, об этом знать. Но то, что предложил Голубков, больше смахивает на банальную кражу.

– Константин Дмитриевич, – сказал Сергей, – вы бы поконкретней как-нибудь.

– Дело в том, – продолжил полковник, – что это военная разработка, которая имеет очень большое стратегическое значение, Сережа. И задумана она была еще в Союзе. После развала Союза основные материалы остались в Баку, поскольку основная группа разработчиков находилась именно там, в бакинском институте геологии. Сначала об этом не думали, но теперь, когда возникла необходимость продолжить исследования, и – что, может быть, важнее – сохранить уже сделанное, эти материалы потребовалось вернуть в Москву.

– Это правда серьезно?

– Серьезней ядерного оружия.

– Что, началась охота?

– Охота началась давно. Вот мы и боимся, что ловцы уже подвели сачок. – Голубков немного помолчал, а потом взглянул на Сергея. – Надо полностью исключить любую подобную возможность и изъять материалы, относящиеся к разработке. И сделать это надо очень быстро.

– Как быстро?

– Вчера.

Глава третья

Стоящий у окна и нервно ждущий звонка человек обладал совершенно обыкновенной фамилией Иванов. Впрочем, внешностью – тоже. Все было на месте, но слишком на месте, что ли.

Такую ошибку на первых порах допустил знаменитый профессор Герасимов, восстанавливая по черепу облик человека. Он сделал лицо совершенно симметричным. И оно не было похоже на контрольную фотографию Человек асимметричен, тем и запоминается.

В лице Иванова природа уже совершила ошибку. Но, может быть, не ошибку...

Наконец звякнул звонок. Иванов оторвался от урбанистического пейзажа за окном.

– Жду, – сказали в трубке.

– Еду, – тоже коротко ответил Иванов.

Через несколько минут он и невысокий человек, немного суетливый, но с выражением застарелого чиновного чванства на лице, уже шли по коридорам Государственной думы:

– ...Мустафа не сам по себе, у него наверняка есть хозяин за спиной. Он не сможет отказаться от такого предложения. У него рука не поднимется...

– Он может испугаться, – ответил человек, торопившийся вслед за Ивановым, причем в его словах явно проскальзывали те самые оттенки страха, которые он приписывал Мустафе.

– Так не будем его пугать, – пожал плечами Иванов.

– Но как же?..

Остановившись у двери с табличкой «депутат Владимир Петрович Круглое», Иванов взглянул на своего спутника.

– Я все возьму на себя, господин депутат Иван Петрович Круглов, – сказал он с легкой улыбкой, потом раскрыл дверь и пропустил спутника в помещение первым.

Секретарша тут же подняла на них взгляд и неуверенно улыбнулась.

– Пришел?

– Пришел, Владимир Петрович, – сказала она Круглову, – я провела его в кабинет.

– Правильно. Где Шафран? Как появится, срочно ко мне.

– Хорошо. – И секретарша тут же схватила телефонную трубку.

В кабинете депутата навстречу вошедшим встал худощавый, смуглый обладатель аккуратной бородки и белозубой улыбки.

– Приветствую вас, Владимир Петрович, – расцвел гость. – Как говорят на Востоке, мир вашему дому, радость вашим глазам.

– Здравствуй, Мустафа, – откликнулся депутат, подходя к гостю и пожимая ему руку. – Вечерний намаз не пропустишь?

Мустафа широко улыбнулся.

С Ивановым Мустафа поздоровался молча. Только легкий поклон.

Владимир Петрович уселся на свое кресло за столом. Мустафа сел напротив. Иванов сбоку.

– Кофе? Чай?

– Чай, – сказал Мустафа, а Иванов отрицательно покачал головой.

Владимир Петрович распорядился.

– Ты знаешь, Мустафа, – сказал он в ожидании чая, – мы с тобой давно знакомы, а ты меня все не перестаешь удивлять. Тебе сколько лет?

Мустафа развел руками.

– Все мои годы у Всевышнего, – сказал он.

– Лет пятьдесят, наверное, – бестактно сказал Круглов. – А выглядишь на тридцать. Что, не пьешь, не куришь, баб не трясешь? А? Ха-ха-ха...

Однако, манеры, подумал Иванов. Он знал, что Владимир Петрович боится.

– Ну, к делу. Насколько я понимаю, – сказал тот, когда секретарша принесла чай и удалилась, – у твоих заказчиков, Мустафа, появились какие-то новые условия?

– Никаких новых условий, – ответил с улыбкой Мустафа. Похоже, улыбался он всегда. На всякий случай.

– Разве? – удивился Владимир Петрович и перевел взгляд на Иванова.

– Условие одно, – продолжил Мустафа, – они согласны оказать посильную финансовую помощь вашему политическому движению, но только после того, как получат возможность познакомиться с господином Филиным.

– Тогда в чем же дело? Кажется, специалисты вполне определенно высказались о господине Филине и полностью подтвердили его абсолютную компетенцию. Неужели этого недостаточно?

– Достаточно, – согласился Мустафа. – Но они платят и хотят знать, за что платят. Вчера у меня был разговор с ними. Они на днях закончили оборудование научного центра и предложили следующее. Через четыре дня туда приедут все, кто имеет отношение к этому вопросу. Если господин Филин будет там в указанное время, то деньги они обещают перевести в тот же день на любой счет.

– Но ведь господин Филин... – снова начал Владимир Петрович, и Иванов его снова перебил:

– Господин Филин не станет отказываться от выгодного предложения. Я уверен, что завтра же он даст свое согласие...

Глава четвертая

Они вышли после утреннего намаза.

Их командир был без руки, но вместо нее блестел на утреннем красном солнце стальной крюк. Они между собой его так и называли по-арабски – «Крюк».

Воины Аллаха, они не знали ни страха, ни отчаяния, ни жалости, ни боли. В лагере под Кабулом их специально этому обучали – не знать ничего в этой жизни, кроме высокого стремления к победе. Семей у них не было. Матерей они прокляли, отцов казнили. Мулла читал длинные напевные молитвы, они кланялись до самой земли и знали, знали, знали, что скоро эти молитвы будет слушать люди всего мира. Весь мир опустится на колени и будет вместе с ними кланяться до самой земли. Им ничего не надо было в этой жизни, только бы эта светлая мечта сбылась.

Они съехались под Кабул со всего мира. Были выходцы из Африки, сухопарые, выносливые, быстрые руандийцы. Эти могли целыми днями идти, не пить и не есть. Были выходцы из Америки. Мощные, здоровые, умные, умелые. Эти умели обращаться с любым оружием, знали несколько языков, владели современной техникой. Были выходцы с Ближнего Востока. Эти были мудры и хитры, как змея. Они прокладывали путь, обходили многочисленных врагов, они подбадривали уставших. Но самыми лучшими были выходцы с Кавказа. У них было всего от остальных и еще что-то, отчего их побаивались даже самые смелые. Сильная, чистая, слепая вера.

В последние перед походом дни им дали отдохнуть. Им постелили тонкие одеяла, чтобы они не спали на земле, как все эти два года. Им дали вдоволь мяса и лепешек, им дали сладкий мед и сочные травы. Многих потом вырвало от обильной еды. Желудки их не привыкли к такому изобилию. Только кавказцы не стали есть и спать легли на голую землю.

А вчера к ним приехал Сам. Они многое слышали о нем, этом наместнике Аллаха на земле, этом первом воине ислама, защитнике всех правоверных. У него была длинная, местами уже поседевшая борода, цепкий и пронизывающий взгляд. Он шел мимо них, вглядывался в каждого внимательно, перед кем-то останавливался, трепал сухой рукой по щеке. С Крюком трижды обнялся. А потом вернулся туда, где стояли кавказцы.

– Вы победите, – сказал он по-арабски.

Кавказцы его не поняли, но по общему оживлению вокруг догадались, что Усама Бен Ладен пожелал кавказцам победы.

Они воскликнули: «Аллах акбар!» И общий хор суровых мужских голосов поддержал их.

Эхо прокатилось по долине и устремилось к самому небу.

Усама подарил всем именные ножи, а кавказцам еще добавил по золотой монетке.

И вот сегодня они вышли из лагеря. Теперь им предстоял долгий путь через афганские степи, через горы, туда, где ждет их грозное оружие Аллаха.

Груженные порошком мулы шли степенно, пыль не поднимали с обожженной земли. Воины шли цепью. Изредка переговаривались друг с другом, но чаще молчали, чтобы сберечь силы. Задень они должны были пройти шестьдесят километров.

Конечно, они могли отправиться транспортом – у правоверного правительства были и автомобили, и вертолеты, и самолеты, но из космоса вся территория Афганистана просматривалась сверхдержавами, поэтому всяческие передвижения техники становились опасными, врагам ислама заранее становились ясны планы воинов Аллаха. Решено было отправить отряд пешком. Причем отправился отряд не на юг, а на север, чтобы окончательно запутать врагов.

После вечернего намаза шли еще четыре часа, и только когда мулы уже стали спотыкаться, Крюк дал команду устраиваться на ночлег. К завтрашнему вечеру они должны будут добраться до промежуточного пункта. Там они будут целые сутки, а из промежуточного пункта выйдут ночью, и теперь их переходы будут только в темное время суток.

Когда уже все спали, кавказцы все еще не ложились, сидели в кружке, о чем-то беседовали тихонько. Крюк подсел к ним, но они сразу же смолкли.

– Мы идем все вместе, – сказал Крюк, – ваша борьба – это и наша борьба. Только сообща мы победим. Если у вас какие-то другие планы – уходите из отряда.

Кавказцы молчали.

– Вы с нами? – спросил Крюк.

– Да, – ответили кавказцы.

– Тогда не смейте шушукаться по углам. У нас нет тайн друг от друга. Ложитесь спать. Завтра трудный путь.

Кавказцы легли, и Крюк, разбросав железной рукой большие камешки, лег рядом с ними.

С некоторых пор он особенно внимательно следил за этой группой верных воинов. Все остальные были исполнительны, открыты и честны, а эти – Крюк видел по их глазам – только притворялись честными и открытыми. Они вынашивали какие-то свои, отдельные планы. Впрочем, до того как кавказцы посмеют пойти против всего отряда, Крюк перережет их, как баранов, по горлу, по горлу. Он уже показывал в лагере, как он это делает. Проникшему в их стан шпиону из Америки Крюк назначил смертную казнь. И сам ее исполнил. Своим железным крюком он зажал шею шпиону так, что тот и пошевельнуться не смог. А другой рубанул с размаху широким палашом и сделал шаг назад, чтобы хлынувшая из отверстой раны кровь предателя не испачкала его одежду.

Голова покатилась, легла на щеку, и все увидели, что она моргнула глазами, шпион даже не успел приготовиться к смерти, он даже не понял, что головы у него уже нет. Вот так же он перережет всех отступников. Пусть они только дадут ему повод. Впрочем, пока повода не было. Только догадки. Но и шпиона они казнили в общем-то безо всякого серьезного повода, просто один раз застали его, когда он слушал по радио американскую музыку. Или английскую. Какая разница – порождение неверных.

А кавказцам даже меньше надо – только еще раз вот так же собраться ночью и шушукаться.

Утром после намаза Крюк построил отряд, пересчитал бойцов – все были на месте, все сто двадцать два человека.

– Сегодня мы пройдем дальше, чем вчера, – сказал Крюк. – Берегите силы, псы-иноверцы следят за нами и в любой момент могут напасть. Будьте все время начеку. Мы дойдем до места поздно ночью. Если кто-нибудь из вас устанет и не сможет идти дальше – он перестает быть воином Аллаха. Если кто-нибудь станет помогать уставшему, он перестает быть воином Аллаха, если кто-то пожалуется – он перестает быть воином Аллаха.

Отряд мрачно молчал, слушая Крюка. Они не боялись долгого перехода, они достаточно закалены и натренированы, они могут прошагать без отдыха и двое, и трое суток. Пока не свалятся замертво. Их пугала сама речь Крюка. Когда он так начинал говорить, он чуял в отряде врага. Он уже знал его в лицо, он готов был захватить шею своей железякой в любой момент, но этого момента он будет ждать, он сам его будет готовить. Воины посмотрели друг на друга внимательно: к кому первому начнет придираться Крюк, тот и станет сегодня его жертвой.

– Аллах акбар! – воздел руки к небу Крюк. – В дорогу.

Они снова растянулись цепочкой и пошли по быстро накаляющейся дороге. Мулы снова покорно несли свою поклажу.

К полудню уже палило так, что из-под тюрбанов стекали капли пота, ткань не успевала его впитывать. Крюк шел позади. Прямо перед ним кавказцы. Всем уже все было ясно. Крюк несколько раз останавливал самого щуплого из кавказцев и говорил:

– Ты устал, ты не можешь идти, да?

– Нет, я не устал, – отвечал кавказец.

– Тогда попади вон в ту птицу, – приказывал Крюк.

Щуплый вскидывал карабин и, почти не целясь, стрелял. Птица падала.

За все это время кавказец убил трех птиц и одну мышь.

Крюк наливался злостью. Так долго продолжаться не могло.