Текст книги "Угол атаки"

Глава III

Лейтенант Юрий Ермаков был прав: начальник Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенант Нифонтов и начальник оперативного отдела полковник Голубков действительно знали о покушении на генерального директора ЗАО «Феникс», генерал-лейтенанта Михаила Матвеевича Ермакова. И этой ночью они ждали не шифровки от Пастухова. Они ждали доклада капитана Евдокимова, который был отправлен на место происшествия немедленно после того, как о покушении стало известно.

Шифрограмма Пастухова, важная сама по себе, имела сейчас второстепенное значение. А вот то, что произошло во дворе старого московского дома на Ленинском проспекте, было полнейшей неожиданностью. Событием непредугаданным, непредсказанным. А потому требующим самого тщательного осмысления. И осмысления быстрого.

Промедление таило в себе опасность оказаться в хвосте событий. Роль наблюдателя, документирующего факты и выясняющего причинно-следственные связи между ними, может позволить себе прокуратура. Для контрразведки это равносильно признанию в собственной несостоятельности. Такая контрразведка никому не нужна.

Но чтобы понять, нужно знать. Не вообще, а во всех деталях. Что именно произошло. Когда. Как. При каких обстоятельствах. Эту информацию и ждали полковник Голубков и генерал-лейтенант Нифонтов.

* * *

Они умели ждать.

И кто бы мог подумать, что такой головокружительный и опасный оборот примет дело, начавшееся так совершенно рутинно!

Обычная проверка.

Правда, по указанию президента. Куратор так и сказал:

– Президент хочет, чтобы этим занялись вы. Генерал-лейтенант Нифонтов даже не сразу понял, в чем суть поручения.

– Чем именно мы должны заняться? – уточнил он.

Этого, похоже, не понимал и сам куратор. Или делал вид, что не понимает. В этом кабинете не велось случайных разговоров. И не ставилось случайных вопросов.

Возможно, здесь и трепались о том о сем за чашкой кофе. Но куратор управления Олег Иванович П., один из самых влиятельных людей в администрации президента, и начальник УПСМ генерал-лейтенант Нифонтов были не в тех отношениях, чтобы трепаться за чашкой кофе. Отношений не было никаких, кроме строго официальных.

Вообще-то Нифонтов предполагал, что в этом кабинете он увидит кого-то другого. В ходе недавней операции «Капкан» Олег Иванович допустил ошибку, сделал ставку не на ту фигуру. Но усидел. И сидел прочно, как репка: округлый, с ранними залысинами, в прекрасном темном костюме. Знающий цену каждому своему слову и каждому жесту. Не сомневающийся в том, что его легкое пожатие плеч и чуть разведенные в стороны руки дают исчерпывающий ответ на вопрос собеседника.

«Я передаю только то, что мне сказано».

Понимай, как знаешь.

Нифонтов понял: куратор хочет дистанцироваться, отстраниться от этого дела, пропустить его мимо себя. Почему? На то могло быть много причин. Они не интересовали Нифонтова. Его интересовало лишь то, что было связано с поручением президента.

– Вызывают сомнения выводы государственной комиссии о причинах катастрофы «Антея»? – спросил он.

– Речь идет не только об «Антее», – возразил куратор. – О катастрофе «Руслана» в Иркутске – тоже. Выводы экспертов не вызывают сомнений. Но одна катастрофа может быть трагической случайностью. Когда же таких катастроф две и практически подряд, с разрывом меньше чем в полгода, – это наводит на размышления.

Нифонтов напомнил:

– ФСБ не обнаружила признаков диверсии.

– Президент знаком с заключением ФСБ. У него нет оснований сомневаться в его достоверности. Но он хочет, чтобы в этом деле не было ни малейших неясностей. Ни малейших, генерал. Взгляните на ситуацию со стороны. С полной непредвзятостью.

Это все, что от вас требуется.

Последняя фраза подтвердила предположения Нифонтова: куратор хочет, чтобы поручение президента выглядело обычной проверкой.

Проверка так проверка. Нифонтов сделал то, что и обязан был сделать. Созданная по его приказу группа из самых опытных экспертов управления три недели изучала все материалы, связанные с катастрофами «Руслана» и «Антея». Оперативный отдел в этой работе не был задействован, полковник Голубков был занят на другом направлении. Да и необходимости в его участии не было.

С «Антеем» никаких неясностей не выявилось. Даже зафиксированная Памирской геофизической обсерваторией магнитная буря в районе Алатау до минуты совпала со временем гибели самолета.

С «Русланом» было сложней. Государственная комиссия пришла к выводу, что причина катастрофы – конструктивные недостатки двигателей Д-18Т, выпускаемых запорожским заводом «Мотор Сiч». Моторостроители опротестовали заключение. Специалисты украинского КБ «Прогресс» провели стендовые испытания двигателей и доказали, что к трагедии привела нештатная работа топливной системы «Руслана» – образование в топливе водо-керосинового льда. Фирма «Аэротранс», основной грузоперевозчик российской государственной компании «Госвооружение», представила документы, доказывающие, что топливо, которым был заправлен «Руслан», полностью соответствовало ГОСТу и техническим условиям, зафиксированным в договоре с австрийской страховой компанией «Трансинвест». Страховка была выплачена. Чтобы избежать подобных случаев в будущем, КБ «Прогресс» разработало фильтры-ловушки для водо-керосинового льда. Это не было признанием конструктивных недоработок.

Это было нововведение – «фулпруф», защита от дурака. Конфликт был исчерпан. Все остались при своих интересах. Кроме экипажа самолета, сопровождавших груз офицеров и жителей Иркутска, на дома которых рухнул «Руслан».

В этой истории было непонятно только одно. После такой страшной катастрофы, унесшей жизни более семидесяти человек, естественно было ожидать, что фирма «Аэротранс» навсегда прекратит свое существование, потому что не получит больше ни одного подряда. Что там ни говори, какие документы ни представляй, а о качестве топлива должен заботиться перевозчик. Но этого не произошло. Компания «Аэротранс» осталась монополистом в сфере транспортировки всего российского специмущества, в том числе и боевых самолетов, поставляемых ГК «Госвооружение» и ЗАО «Феникс» в Индию, Китай, Вьетнам, Малайзию, Финляндию и другие страны.

«Аэротрансу» принадлежал и «Антей», разбившийся в Алатау.

Но в задачу УПСМ не входило вникать во взаимоотношения руководства «Госвооружения» и «Феникса» со своими подрядчиками. К поручению президента это касательства не имело.

По результатам расследования был составлен подробный отчет. Памятуя, что высокое начальство не любит читать длинных бумаг, Нифонтов сделал короткое, на полстраницы, резюме. Поручение президента можно было считать выполненным.

Так, во всяком случае, казалось до того дня, когда из штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли на имя полковника Голубкова пришла шифровка с просьбой о встрече. После возвращения Голубкова из Будапешта отчет о работе, проделанной экспертами УПСМ, можно было спокойно отправлять в архив.

Нифонтов не сделал этого из тактических соображений. Как бы там ни было, но отчет свидетельствовал, что управление с полной ответственностью отнеслось к поручению президента. Работа выполнена быстро и на высоком профессиональном уровне. Новая информация заставляет кардинально изменить подход к оценке ситуации. Но это не обесценивает сделанного.

Он оказался прав. Куратор внимательно прочитал резюме, полистал отчет и удовлетворенно и даже словно бы с облегчением кивнул:

– Хорошо. Очень хорошо, генерал. Я доложу президенту, что вы справились с заданием.

– Я бы не спешил, – ответил Нифонтов. – Появились новые обстоятельства. Они не позволяют считать дело законченным.

– Вот как? – насторожился куратор. – Почему?

– Посмотрите рапорт полковника Голубкова, вам все станет ясно.

В рапорт Голубкова были включены выдержки из расшифровки магнитозаписи его разговора с Коллинзом и та часть сообщения, где речь шла о катастрофах «Руслана» и «Антея» и их связи с объемом поставок российских боевых самолетов талибам.

Информацию Коллинза об ученом Ефимове и его контакте с генеральным директором ЗАО «Феникс» решено было не включать, она требовала дополнительной проработки.

– Обязательно посмотрю, – пообещал куратор. – Позже. Надеюсь, вы не настаиваете, чтобы я сделал это немедленно?

У высших государственных чиновников было поразительное чутье. Еще и слова не сказано, а в голове уже сигнал: внимание – опасность. И мгновенная, на уровне рефлекса, реакция: оттянуть, отодвинуть, отдалить необходимость что-то решать. А потом, спокойно разобравшись, можно решать. Или не решать. Это уж как получится.

Если же припечет, естественно будет пожать плечами: да, мне передавали какие-то материалы, но не поставили в известность об их важности и срочности.

Но Нифонтов не намерен был уступать.

– На вашем месте я прочитал бы это сейчас, – сказал он.

Он не добавил: «Иначе я буду вынужден обратиться к президенту». Но куратор понял. Начальник УПСМ имел право в экстремальных ситуациях выходить на президента напрямую. Реализовать это право всегда было очень трудно. А сейчас, когда президент то и дело болел, практически невозможно. Но теоретически такая возможность существовала. И с этим приходилось считаться.

Куратор внимательно посмотрел на посетителя.

– Так важно?

– Важно – не то слово, – подтвердил Нифонтов.

– Что ж… Куратор умел быстро схватывать суть. Он прочитал рапорт Голубкова, просмотрел статистические данные, распечатанные с дискеты, которую Коллинз передал в Будапеште полковнику Голубкову, бросил с досадой:

– Вот уж верно: если дует, то изо всех щелей!.. Кто знает об этом?

– В ЦРУ?

– У нас!

– Вы, я и полковник Голубков.

– Странная закономерность. Как только в деле появляется полковник Голубков, тут же возникают крупные проблемы.

– Наоборот, – возразил Нифонтов. – Как только мы сталкиваемся с крупными проблемами, я вынужден подключать к делу полковника Голубкова. Этой темой тоже будет заниматься он. Я не могу поручить это никому другому.

– Начальник оперативного отдела – генеральская должность, не так ли? – уточнил куратор. – Почему же он до сих пор полковник?

Нифонтов внутренне восхитился. До чего же быстро они умеют считать! Этот сценарий развития событий Нифонтов предусматривал. Дело будет доложено президенту с указанием, что руководителем операции назначен полковник Голубков.

Вот тут-то у президента и может возникнуть вопрос: почему этим делом огромной государственной важности занимается какой-то полковник? И никакие объяснения не помогут. Если этот полковник такой незаменимый профессионал, почему он полковник? А если он не так хорош, почему ему поручено это важнейшее дело?

На просчет этого варианта, одного из многих, Нифонтов потратил немало времени.

Куратору не понадобилось и десятка секунд. И теперь крайним оказывался Нифонтов.

К вам вопрос, генерал: почему это Голубков до сих пор полковник?

– Вопрос не ко мне, – ответил Нифонтов. – Я подписал представление еще год назад. Куратор кивнул:

– Я буду иметь это в виду.

В расшифровке будапештского разговора он подчеркнул ключевые фразы:

«Первый же российский истребитель, который поступит к талибам, будет перехвачен…»

– Блеф?

– Не думаю.

– Можете обосновать?

– В США существует государственная компания, аналогичная нашему «Госвооружению», FMS (Foreign Military Sales). До недавнего времени ее возглавлял генерал-лейтенант Томас Райм. За четыре года он продал оружия на семьдесят миллиардов долларов в сто двадцать стран мира. По нашим данным, сейчас портфель заказов FMS – больше двадцати миллиардов долларов.

– Какой вывод вы из этого делаете?

– Это не блеф. Слишком большие ставки в игре. Американцы задействуют все возможности, чтобы сохранить свои позиции на мировом рынке вооружений. А возможности у них очень большие. Огромные. Нет, это не блеф.

Куратор на мгновение задумался. Затем решительно произнес:

– Этого нельзя допустить.

– Поэтому я и попросил вас срочно меня принять, – ответил Нифонтов. – Нужно немедленно прекратить поставки самолетов талибам.

В голосе куратора появились жесткие нотки:

– Мы не продаем самолетов талибам. И вам, генерал, должно быть об этом известно.

– Мне об этом ничего не известно, – возразил Нифонтов.

– А мне известно.

– В таком случае не о чем беспокоиться.

Куратор нахмурился. В этом кабинете так не разговаривали. Во всем этом здании, выходившем тяжелым фасадом на Китай-город, так не разговаривали никогда. Здесь посетители были обязаны понимать все без слов. И понимали. Во все времена. А кто не понимал, здесь больше не появлялся. За ним закрывалась дубовая дверь парадного, и он навсегда исчезал в безликой толпе, снующей по своим муравьиным делам.

Нифонтову показалось на миг, что куратор сейчас скажет то, что на его месте сказал бы сам Нифонтов. Он сказал бы: «Давайте, генерал, называть вещи своими именами. Мы оба прекрасно знаем, что Россия вынуждена торговать своими вооружениями в обход международных правил. Вынуждена-в силу острейшей экономической ситуации. Мы продаем оружие всем, кто может платить валютой, хотя это иногда и противоречит долгосрочным интересам России. Поэтому оставим оценки на суд потомкам, а сами займемся делом. Мы не можем сорвать поставки по уже заключенным контрактам. Но не можем и допустить огласки. Действия ЦРУ необходимо нейтрализовать. Давайте подумаем, каким образом это сделать».

Вот так бы сказал генерал-лейтенант Нифонтов. Куратор сказал не так. Поэтому, вероятно, он и сидел за своим столом, а Нифонтов в своем генеральском мундире с двумя рядами наградных планок – в приставном кресле для посетителей.

Куратор сказал:

– Россия не продает талибам оружия. Но мы не можем исключать, что наши боевые самолеты каким-то образом оказываются у них. Я согласен с вашей оценкой. Ставки действительно очень высоки. ЦРУ воспользуется любым предлогом, чтобы избавиться от конкурента на рынке вооружений. Мы должны блокировать эту провокацию. Любой ценой. И когда я говорю «любой ценой», это и значит любой ценой. Вам все ясно, генерал?

– Все, – кивнул Нифонтов.

– Я доложу президенту, что ваше управление выполнило его поручение, – продолжал куратор. – Но в связи с вновь открывшимися обстоятельствами вы считаете необходимым углубить расследование.

– Мы? – переспросил Нифонтов.

– Да, вы. Разве это не так? Я поддерживаю ваше предложение. Полагаю, на этом этапе нет необходимости занимать внимание президента подробностями.

– Вам видней, – согласился Нифонтов.

– Общее руководство поручается лично вам. Подбор команды – на ваше полное усмотрение. Начинайте немедленно. Считайте, что это приказ президента. Вы могли заметить, генерал, что не в моих правилах докучать вам мелкой опекой. Но в данном случае попрошу все ваши мероприятия документировать самым тщательным образом. Надеюсь, не нужно объяснять для чего.

– Не нужно. Разумеется, мы будем все надлежащим образом оформлять. Хотя я не вижу в этом никакого смысла. Если мы сумеем предотвратить операцию ЦРУ, эта писанина никому не понадобится. А если нет – тем более. Никто не будет в ней разбираться. Нам просто дадут по шеям – и это лучшее, на что мы можем рассчитывать.

– Да, у вас трудное положение, – посочувствовал куратор.

Нифонтов ощутил резкое раздражение.

– У нас? – спросил он. – А у вас? Чихать он хотел на то, что подумает о нем этот высокопоставленный чинодрал. В этом кабинете никогда так не разговаривали? Так теперь будут, привыкай. Ты сейчас от меня зависишь. И я тебя, сукин сын, заставлю работать. По-настоящему, без дураков. Забудешь все свое словоблудие, аппаратные игры.

– Мы выполним приказ президента, – продолжал Нифонтов. – Но у меня три условия.

Первое. Я должен иметь чрезвычайные полномочия. Мои распоряжения должны быть обязательны для всех спецслужб и государственных организаций независимо от их ведомственной принадлежности. И выполняться немедленно, без каких-либо согласовании. Мои люди должны иметь доступ ко всей информации. К документации авиазаводов и «Госвооружения». В том числе – к базам данных «Аэротранса», «Феникса» и связанных с ними банков.

– Это коммерческие структуры, – напомнил куратор.

– Меня это не интересует. Это российские коммерческие структуры, а не швейцарский банк.

– Согласен. Все ваши полномочия будут подтверждены.

– Второе. Никакого вмешательства в мои дела. Никакого контроля за моими людьми.

Никаких отчетов до полного завершения операции. Любая утечка информации должна быть абсолютно исключена.

– Принято. Хотя я предпочел бы, чтобы вы больше мне доверяли. Третье условие?

– Дайте ход моему представлению о присвоении полковнику Голубкову воинского звания «генерал-майор». И сделайте это без промедления.

Белесые брови куратора изумленно полезли вверх.

– Вы пользуетесь ситуацией, генерал.

– Да, пользуюсь, – подтвердил Нифонтов. – Полковнику Голубкову пятьдесят три года. Это значит, что одним росчерком пера он может быть в любой момент уволен в запас. Я не хочу остаться в решающий момент матча без своего центрального нападающего.

– Что ж, разумно, – помедлив, согласился куратор. – Все ваши условия будут выполнены. Вы получаете карт-бланш. А с ним – всю полноту ответственности.

Надеюсь, генерал, вы отдаете себе в этом отчет.

Нифонтов только рукой махнул:

– Не привыкать.

* * *

Из окна «ауди», выворачивающей со Старой площади в плотный поток машин, он оглянулся на здание, из которого только что вышел. Из этого здания он всю жизнь получал приказы. Выполняя их, он со своим диверсионным отрядом выбрасывался с парашютом в джунгли Камбоджи, высаживался с десантных катеров в гнилые топи Меконга, а позже, в должности советника и руководителя резидентур, выстраивал многоходовые комбинации, чтобы одного диктатора сменить на другого, такого же людоеда. На этом здании всегда красовалась вывеска: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза». Сейчас она пылилась где-то в подвале.

* * *

Куратор выполнил свое обещание. УПСМ получило доступ ко всей информации, относящейся к деятельности ГК «Госвооружение» и ее дочерних фирм. Были задействованы Счетная палата, Главное контрольное управление Президента РФ, аудиторские бригады Минфина.

Картина, складывающаяся из фрагментов, вырисовывалась такая, что даже генерал-лейтенанта Нифонтова, много чего повидавшего на своем веку и знавшего то, о чем миллионы людей даже и не догадываются, поначалу брала оторопь. Она сменилась тягостным недоумением, а ему на смену пришел свинцовый гнет понимания.

Огромные массы бюджетных денег, выделяемых «Госвооружению» для размещения заказов на заводах-изготовителях, прокручивались в коммерческих банках, бесследно исчезали вместе с подрядными фирмами. Таких фирм-однодневок аудиторы насчитали более сорока. Доверенным банкам выделялись долгосрочные кредиты в десятки миллионов долларов под четыре-пять процентов годовых, в то время как средняя банковская ставка составляла четырнадцать – семнадцать процентов.

Многомиллионные поставки военной техники за рубеж оказывались неоплаченными, убытки списывались на непреодолимые обстоятельства. Что означают непреодолимые обстоятельства применительно к торговле вооружениями, в которой лишь верхушка была на поверхности, – об этом можно было только гадать. Ну а то, что на личную охрану генерального директора «Госвооружения» тратится по восемьдесят пять тысяч долларов в месяц, а на экзотические цветы в его офисе на Гоголевском бульваре и на виски для приемов – по пять тысяч рублей в неделю, – это на общем фоне казалось сущими пустяками.

С комиссионными зарубежных посредников творилось вообще что-то совершенно невообразимое. Когда-то получить пять процентов за комиссию считалось удачей.

Сейчас двадцать процентов от суммы контракта стали нормой. Аналитики информационного центра нашли публикацию в кипрском журнале «Middle East Mirror», о которой упомянул Коллинз в Будапеште во время ночной прогулки с полковником Голубковым по набережной Дуная. По данным журнала, полученным, как было сказано, из достоверных источников, турецкому посреднику А. за подписание контрактных документов было выплачено более семи миллионов долларов. Арабский посредник Ф. за продажу в Кувейт партии в МП-3 и систем залпового огня на общую сумму семьсот миллионов долларов получил сто шестьдесят один миллион. «Middle East Mirror» задавался вопросами: сколько же из этих миллионов откатилось назад в Россию черным налом в виде священного на Востоке бакшиша? И кому?

Комиссионные иностранным посредникам платили даже тогда, когда сделка срывалась в связи с теми самыми таинственными непреодолимыми обстоятельствами. Этого эксперты журнала вообще понять не могли. Генерал-лейтенант Нифонтов понимал.

Сделка не срывалась. Просто деньги за нее поступали не на официальные счета «Госвооружения», а чуть-чуть на другие.

Это было не казнокрадство.

Это была политика.

Ее самая глубинная и тайная часть.

* * *

По материалам проверок Генпрокуратура возбудила несколько уголовных дел, но генерал-лейтенант Нифонтов очень сомневался, что хоть одно из них будет доведено до суда. И причина была не в дырявых российских законах. Вся деятельность «Госвооружения» и связанных с ней фирм типа «Феникса» замыкалась на акционерную финансовую корпорацию АФК «Восход». Из ее фондов финансировались выборная кампания 1996 года, региональные губернаторские выборы, на ее счетах аккумулировались средства для будущих парламентских и президентских выборов. А если так, чего же бояться людям, для которых пресловутые пятьсот тысяч долларов в коробке из-под ксерокса, перехваченные охраной Белого дома, были мелочью, не заслуживающей внимания? Кто же позволит их хоть пальцем тронуть? Пока они не хапают лишнего, не по чину, они могут спать спокойно.

Этим, вероятно, и было вызвано поручение президента проверить все обстоятельства гибели «Руслана» и «Антея». Многоопытный прораб, он не мог не заподозрить неладного. Понимал, что на хлебном месте голодными не сидят. Не могут не подворовывать. Понимал и другое: аппетит растет во время еды. И если бы только этим ограничилась задача, поставленная перед управлением, дело можно было считать законченным. Информация собрана, систематизирована, в отдельную таблицу сведены суммы, хранящиеся на личных счетах руководителей «Госвооружения» в зарубежных банках. И теперь пусть президент сам решает, хапает его челядь лишнее или в пределах нормы.

Но предупреждение ЦРУ, в серьезности которого ни у кого не было сомнений, превратило всю выполненную работу в предварительный этап, в подход к теме.

* * *

Медленно, как вода в равнинной реке, текло время.

Полковник Голубков то стоял у окна, разглядывая спящий двор, то присаживался к столу для совещаний. Курил, прихлебывал остывший кофе. Потом вставал и начинал ходить.

Нифонтов просматривал на экране компьютера материалы этого дела, которое поначалу не предвещало никаких неожиданностей. Он хорошо знал все эти материалы.

Но теперь появился новый ракурс. Покушение на генерального директора ЗАО «Феникс» Ермакова выводило эту второстепенную фигуру на первый план.

* * *

"Ермаков Михаил Матвеевич. Родился в 1946 году в Москве. Отец – генерал-майор артиллерии, до увольнения в запас – старший преподаватель Академии бронетанковых войск.

Русский. Член КПСС с 1966 по 1991 год. Жена Галина, в девичестве Приходько, искусствовед. Дети: дочь Екатерина 1972 года рождения, сын Юрий 1974 года рождения.

1964-1968. Курсант Высшего общевойскового командного училища. Диплом с отличием.

Присвоено воинское звание «старший лейтенант».

1968-1974. Ленинградский военный округ. Командир взвода. Командир роты.

Начальник штаба батальона. Заместитель начальника штаба полка. Присвоены воинские звания «капитан», «майор».

1974-1979. Слушатель Академии Генерального штаба. Присвоено звание «подполковник».

1979-1990. Берлин. Западная группа войск. Последняя должность – заместитель командующего. Генерал-майор.

1990-1996. Министерство обороны. Заместитель начальника главка. Начальник главка. Присвоено звание «генерал-лейтенант».

* * *

Нифонтов остановил текст.

Уверенная карьера. Очень уверенная. Стартовые условия были, конечно, нерядовые.

Все-таки сын генерала. Но это был только начальный импульс, не более того.

Фронтовой офицер, преподаватель академии – этого недостаточно, чтобы вывести сына на такую орбиту. Карьера Михаила Ермакова питалась другой энергией. И Нифонтов понимал какой. Ермаков был, несомненно, человеком сильного характера и незаурядных способностей. Но главное – он умел оценивать ситуацию и обращать ее себе на пользу.

В сухой анкетной справке опытный глаз Нифонтова сразу выделил два ключевых момента.

Жена. В девичестве Приходько. Кому-то эта фамилия ничего не говорила. Но Нифонтову говорила. Контр-адмирал Приходько был начальником Главного политического управления Балтийского флота как раз в те годы, когда старший лейтенант Нифонтов начинал службу в военной разведке. Их база была в Кронштадте.

При одном упоминании Приходько цепенели местные замполиты, а старшие командиры в бессильной ярости скрипели зубами. И в своей компании не упускали случая позубоскалить над скандальными похождениями его великовозрастной дочери, худой, как цыганская лошадь, и страшной, как первая мировая война, девицы богемной и неравнодушной к молодым офицерам. Она предпочитала моряков, но не обошла вниманием и бравого сухопутного капитана Ермакова. А он, судя по всему, понял, что второго такого шанса у него не будет. И не упустил его.

Может быть, конечно, это была и любовь, чем черт не шутит. Но факт оставался фактом: женитьба на дочери контр-адмирала открыла Ермакову дорогу в Академию Генштаба.

Вторым ключевым моментом был, конечно, Берлин. Нифонтов не знал подробностей службы Ермакова в Западной группе войск, но не сомневался, что именно там он примкнул к команде, обеспечившей дальнейшее движение его карьеры. Это была сильная, спаянная команда во главе с генералом Г., которому суждено было стать самой трагифарсовой фигурой в истории российской армии.

«Дайте мне десантный полк, и я наведу в Грозном порядок за два часа».

«Это самый лучший, понимаешь, министр обороны».

Ермаков был типичным человеком команды. В отличие от одиночек, людей дела, про которых американцы говорят «человек, сделавший сам себя», он принял правила командной игры и четко их выполнял. Он делал то, что полезно команде, потому что в конечном счете это было полезно ему. Так в многодневном велосипедном марафоне гонщики время от времени выходят вперед, принимая на себя силу встречного ветра, а потом возвращаются в плотную группу за спиной лидера.

Одиночка обречен на проигрыш. Команда обречена на победу.

Пока она не превращается в стаю.

"Июнь 1996 года. Уволен с должности начальника главка Минобороны. Основание: личное заявление.

Август 1996 года – заместитель генерального директора компании «Госвооружение».

Январь 1997 года – генеральный директор ЗАО «Феникс».

Июнь 96-го. Нифонтов мог бы сказать точней: между первым и вторым туром президентских выборов. Генерал Лебедь отдал Ельцину восемнадцать процентов голосов своих избирателей – «ключи от Кремля». Взамен потребовал голову Г. И получил. Министр обороны, непотопляемый, как броненосец, был отправлен в отставку под ликование демократической общественности и свободной российской прессы. Вместе с ним вышел в отставку и генерал-лейтенант Ермаков. Это был жест верности своей команде. И он не проиграл. Проиграл Лебедь. Через четыре месяца после второго тура Ельцин снял его с поста секретаря Совета безопасности.

Считалось, что он не смог простить генералу своей зависимости от него. Но это было не так. Увольнение Лебедя означало совсем другое: то, что команда экс-министра обороны по-прежнему в силе. И стала еще сильней. Генерал армии Г. был назначен представителем президента в ГК «Госвооружение». Уйдя с открытых публике подмостков, его команда заняла ключевые позиции в важнейшем деле – в торговле оружием. Под ее контролем были огромные финансовые потоки – источник власти.

Демократическая общественность и свободная российская пресса умылись. Но не знали об этом.

* * *

Без четверти три. Телефоны молчали. Уличные фонари сквозили в молодой листве тополей.

Нифонтов выключил компьютер и повернулся к полковнику Голубкову:

– О чем. задумался, Константин Дмитриевич? Голубков помедлил с ответом.

– О ребятах. О Пастухе. Представляю, как они сейчас нас матерят.

– Нас? – переспросил Нифонтов. – Думаешь, догадываются?

– Могут. Не дураки. Главное, чтобы не говорили об этом.

– Главное – что не знают, – поправил Нифонтов. – Догадки не в счет. Разговоры и мысли никакими полиграфами и скополаминами из сознания не извлекаются.

– А если просто пытки? – спросил Голубков. – Обыкновенные, физические?

Нифонтов тяжело помолчал, кивнул:

– Я тоже про это думаю. Еще помолчал. Сказал:

– Можно остановить.

Он знал, что ответит полковник Голубков. Но хотел услышать. Ему нужно было подтверждение, что все правильно. Что у них просто не было другого решения.

Слишком быстро развивались события. И сейчас его тоже нет.

И услышал:

– Нельзя.

* * *

Разговор угас. Снова медленно потянулось время.

* * *

В 3.15 Нифонтов проговорил:

– У меня такое ощущение, Константин Дмитриевич, что в этом деле у тебя есть какой-то личный интерес. Я не ошибаюсь?

Голубков хмуро усмехнулся.

– Еще бы нет. Прямой материальный стимул. Если за каждую операцию нам будут давать по звезде… – Я не о том, – возразил Нифонтов.

– Не знаю, – помедлив, отозвался Голубков. – Может быть. Но точно не знаю. Я уже вторую неделю об этом думаю.

– О чем?

– Ты веришь в случайные совпадения?

– В нашем деле любая случайность выглядит подозрительно.

– Я не о работе. О жизни. Вообще.

– В молодости не верил. Сейчас верю. Каждая случайность всегда прорастает из прошлого. И чем дольше живешь, тем больше этих ростков. Почему ты спросил?

– Включи-ка свою машину, – попросил Голубков.

Нифонтов щелкнул пусковой клавишей, подождал, пока компьютер загрузится, вопросительно посмотрел на Голубкова.

– "Антей", – подсказал тот. – Материалы технической экспертизы.

– Что конкретно?

– Пленку из «черного ящика». Переговоры экипажа.

Пока Нифонтов извлекал из памяти нужный файл, Голубков стоял за его спиной, мял в пальцах незажженную сигарету.

На экране появилась расшифровка магнитозаписи, сделанной в пилотской кабине «Антея» системой оперативного контроля СОК.

Голубков кивнул:

– Дальше. Еще дальше. Немного назад. Стоп. Нифонтов остановил текст. Голубков показал сигаретой:

– Вот.

Нифонтов прочитал:

"2.34. Первый пилот Веденеев: «Встретил однажды друга детства. Еще пацанами вместе голавлей ловили. На Кубани, под Белореченкой. Он и говорит: „У тебя всегда рыба была крупней“. А мне казалось, что у него».