Текст книги "Взыщите Бога. Путь к вере и будущее современного мира"

Существует множество христианских храмов и монастырей, названных в честь Пресвятой Богородицы, в честь того или иного ее образа. Значит ли это, что Богородица чаще посещает эти храмы и монастыри? И можно ли их назвать мини-уделами?

Такое название, как мини-удел, вполне уместно. Есть исторические уделы, там, где уже проявилось нечто великое когда-то. Например, Дивеевская обитель – она прославилась присутствием старца Серафима. Тот был любезен Матери Божией. Не постигаю, каким надо быть человеком, чтобы удостоиться при жизни многократных посещений Пресвятой Богородицы. Маленькие уделы – это любое место, где есть кто-то, кто угождает Господу. Матерь Божия и сегодня не делает что-нибудь свое – Она делает только то, что угодно Ее Сыну. Ее задачи вписываются именно в планы Христа о мире. Мест, которые ей приятны, может быть очень много. Например, тот же Константинополь, там где святой Андрей на воздухе видел Ее молящуюся – то, что мы празднуем в празднике Покрова. Юродивый Андрей видел, как Матерь Божия посетила храм во Влахерне и шла по воздуху в сопровождении небесных сил и множества святых душ, распростерла свой покров над молящимися и молилась усердно в храме обо всех людях. Это тоже Ее удел, это тоже территория Ее явленных чудес. А как называли константинопольцы свой город? «Спасай Твой град, Богородица!» – они Константинополь называли городом Матери Божией. Все далеко выходит за рамки одной только Афонской горы или Печерской лавры. Это касается вообще всех тех мест, где есть молитва, где есть исполнение заповедей, где Господа любят и слушают.

Если Россия – удел царицы нашей Небесной, то значит ли это, что мы можем теперь жить как хотим, делать что хотим, или с нас спросят как со своих, по всей строгости, и наказаны мы будем больше, потому как свои?

Больше спросится с того, кому больше дано. Если мы себя сами осознаем как дом Богородицы, то с нас больше спросится. Но мы во многом утратили всякое понимание духовных вещей за советский период. Нет Святой Руси в этом смысле сейчас. Есть фантики, а конфету съели. Если мы сейчас будем себя пышно называть, получим наказание еще сильнее. А нужно попроще быть. Надо бы вернуться к тому, что было, если это возможно. Надо быть, как страна, домом Богоматери. Мы работаем ради того, чтобы мат засох, а имя Божие возвеличилось, чтобы празднословие ушло, а молитва засияла. Если это будет, тогда мы – дом Божией Матери. А если этого нет, тогда мы просто оболочка без содержания.

Запад и Восток

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Так писал Киплинг. Как проявляются Восток и Запад в нашей стране, и кто мы такие, азиаты или европейцы?

До сегодняшнего дня у многих в душе живет рабское преклонение перед западной цивилизацией, убежденность в том, что она, западная цивилизация, является эталонным явлением в мировой истории и что все volens nolens должны перенять эти нормы и правила. А кто не хочет перенимать, того заставят или истребят.

Я убежден, что человечество гораздо шире и глубже того, чтобы вместиться в одну модель. То, что хорошо работает в швейцарских кантонах, совсем не так будет работать на китайских просторах, там, где людей в миллионы раз больше. И то, что хорошо отработано, например, в одной стране, вовсе не обязано хорошо воплощаться в другой.

В Россию можно только верить, по Тютчеву. Россия – это очень энергичное государственное образование. И Церковь наша моложе многих. Когда мы приняли веру христианскую, Европа уже устала верить. Шутка ли, тысячу лет нести на себе крест христианского служения. И вот мы теперь вышли на историческую арену, как молодой народ, которому нужно понять свою миссию.

Мы исторически были связаны и с Востоком, и с Западом. Восток настолько же питал нас, как и Запад начиная с Петра или даже Ивана III. Петр Алексеевич прорубил такое окно в Европу, что сквозит оттуда до сегодняшнего дня. Оттуда к нам занесло очень много хорошего – и регулярную армию нового образца, и фундаментальную науку, и европейскую музыку… Но вместе с этим полезло и все остальное. А у нас не было настроенного мысленного аппарата, могущего распознавать идеи на подходе. Все, что с Запада шло, мы в себя впитали некритично. Многими заимствованиями просто заболели, да еще и в обостренной форме, потому что не было иммунитета.

Мне нравится, когда люди любят учиться. Сам факт учебы во мне вызывает уважение в отношении человека, который страстно увлечен постижением неизвестного. При этом существует несколько сдерживающих мыслей по отношению к учебе за границей.

Во-первых, за границу отправляют, например, учиться своих детей те, кто как раз идолопоклонствует перед западным образом жизни. И не потому отправляют детей, чтобы те хорошо выучились, нет – но чтобы они получили некий билет входной в элитарный мир.

Один мой знакомый рассказывал мне, как он ездил смотреть на учебу своих детей, которых он отправил в Лондон в закрытый колледж. Что вы думаете? Все те, у которых лица белые, а карманы пухлые от денег, вообще не учатся. Они «торчат» и «оттопыриваются» на дискотеках, знают все злачные места Лондона, а учатся одни китайцы – в библиотеках сидят, стенографируют слово в слово все лекции преподавателей. А наши белые оболтусы, за которых заплачены сумасшедшие деньги, ничего не делают. Они не будут специалистами. Они как бы закончат Оксфорды, Кембриджи, Итоны, но от них не будет никакого толку, пока их не пропихнет папа в какую-то специальную структуру. Такие ученики никуда ехать не должны. Их «учеба» – это преступление по отношению к своему народу. Они просиживают чужое место, на котором мог бы сидеть талантливый человек, превращаясь постепенно в хорошего физика, хорошего биолога, хорошего доктора.

Во-вторых, я глубоко убежден, что учиться можно везде и всем; что качество образования и постижения различного рода наук зависит главным образом от степени одаренности и трудолюбия учащегося человека. Ему могут помочь хорошие профессора, учителя, но при сегодняшней компьютеризации мира есть свободный доступ к огромным массивам знаний. Поэтому кто хочет учиться, может делать это, даже не выезжая из своей деревни.

Отъезд – не означает автоматически предательство родины хотя бы потому, что люди не знают свою родину. Им нечего предавать. Они изначально заточены на покидание страны в глупой уверенности, что где-то будет лучше. С подлинными гениями иначе.

Ломоносов уехал и приехал. Капица работал вместе с Резерфордом. Иванов писал «Явление Христа народу» в Италии. И «Мертвые души» Гоголь тоже в Риме написал. Оба вернулись. Поэтому сама поездка за рубеж не является чем-то греховным, более того, человек гениальный, творческий, в котором роятся великие замыслы, под давлением своей родной земли хранит их в себе как бы закупоренными. Когда он выезжает за рубеж, тогда как будто бы столб атмосферного давления становится легче, и все эти творческие замыслы вырываются из него, как из-под открытой крышки, и он начинает работать днем и ночью. Иногда у творческого человека изгнание, потеря родины обращается в великий созидательный импульс. Томаса Манна спросили: вы не скучаете по Германии? А он говорит: а я живу в немецком языке. Многие русские, где бы они ни были, в Австралии или в Северной Америке, живут внутри Русской Церкви.

Такие люди не могут быть предателями, они живут внутри соборного сознания Церкви, внутри своего народа и его истории. Остальные – это люди манипулируемые, водимые за нос. И обмануть и купить их легко. Я же помню развал Союза. За что купили тогдашних людей? За жвачку, за пиво в банках, за галантерею и порнографию. Работали здесь, образование здесь получали, в космос отсюда летали – все было, но не было пива в банках и порножурналов. Не было именно этого, и именно это захотели, и ради этого развалили все остальное.

Самое важное в общении с людьми – это понять, о чем они думают. Понять, о чем думает китаец, очень сложно. У китайцев чрезвычайно зацикленное на себе самих самосознание. У них другая система кодировки знаний, другая психология, другое мышление. Китайцы большие националисты. Они свою страну называют срединным царством: есть небо, есть преисподняя, и мы здесь, на главном месте.

У китайцев другой тип мышления, выраженный в иероглифической письменности. Мы пишем, например, «скорбь». Шесть букв. Понимай как хочешь. А у них слово «скорбь» передается двумя иероглифическими ключами – «сердце» и «нож», «нож в сердце». Мы пишем «голод», и понимай как хочешь. А он рисует иероглиф «рот» и иероглиф «слеза», то есть открытый рот и слезы текут. Вот и голод. Мы пишем «счастье», а оно у всех свое. А китайский иероглиф «счастье» означает «женщина и ребенок». Это раскадровка. Как у режиссера в процессе создания фильма. Режиссер передает мысли образами в кадре, и так же мыслят китайцы. Этому факту сильно удивлялся Эйзенштейн, отмечая раскадровочную предметность иероглифов. Раз язык другой, значит, все другое. Ибо язык – корень человеческого бытия.

А еще китайская цивилизация – это цивилизация, которая настырно исполняет вот уже несколько тысяч лет одну-единственную заповедь – пятую: чти отца и мать, и благо тебе будет, и долголетен будешь на земле. За исполнение одной только этой заповеди они так расплодились и размножились. Вся их культура построена на принципе: старшего уважай, не в свое дело не вмешивайся, за пределы означенной территории не выходи, делай свое дело хорошо, помни про тех, кто выше тебя, будь человечен, чти память покойных. Все это расширенное толкование почитания отца и матери.

Конфуцию спасибо.

У них нет религии, но есть практическая философия. И нам бы недурно было познакомиться с ними. Почему у них вчерашние деревни превратились в города с трехсотмиллионным населением на нашей границе? Почему вымираем мы и расплодились они? Почему они трезвые и работящие, а у нас иначе?

Самое дорогое в мире – человек, а в человеке – ум. Когда у нас обрушилась страна и, соответственно, экономика, тогда академики вышли на рынок трусами торговать или стали на дачу ездить, чтобы там вырастить репу и на этой репе зиму перезимовать. Обнищали люди. У него ума палата, он может ракету в космос запускать, а он огурцы квасит и продает их на рынке. Конечно, его можно дешево купить, и он с удовольствием поедет за бугор и будет за смешные деньги делать великие дела. Это катастрофа. Талантливейшие люди, воспитанные в огромном количестве, вместо того, чтобы заниматься тем, что они могут и умеют – операции на сердце, запуск сложнейших агрегатов, электростанций, – они все это поехали делать «туда», потому что дома свора шакалов обрушила страну.

Драгоценные головы стоят гораздо больше, чем золото, обменянное по весу на голову, и нужно не стесняться платить эти тонны золота за талантливую голову. Она столько и стоит. Математик Эйлер дороговато обходился России в свое время. Но у нас все учебники математики, от первого класса до Бауманки, это – Эйлер. Деньги, заплаченные ему русскими царями, окупились еще при жизни и с тех пор приносят твердый доход, исчисляемый миллиардами. Такова цена умной головы.

Поэтому разошлите своих студентов куда хотите с непременным обязательством вернуться. Пусть учатся у всех и всюду. В Америке, в Китае, в Японии, в ЮАР, в Арабских Эмиратах, – а потом возвращайтесь, поднимайте свою страну, работайте для нее.

Нужно ли перенимать восточные духовные практики?

Восток притягателен для Запада по мере утраты христианской религиозности. Христос исчез из западного сознания. Поэтому они там в лотос и садятся, и массово паломничают по разным странам. Нам это не грозит до тех пор, пока мы будем христианами.

Восток – это немигающая кобра, которая всосет в себя любого кролика, как только тот потеряет чувство опасности. Запад завоевывал Восток много раз, но никогда не мог переиначить его на свою сторону. Сколько лет Индия была под властью англичан? Поменялась Индия хоть в чем-то? Да ни в чем, только в том, что по-английски разговаривать начали. Она настолько сложна, что англичане не могли ничего с ней сделать. Она как была Индией, так и осталась, кто бы ее ни завоевывал.

Она сложна и притягательна, эта восточная жизнь. И западный человек идет туда, потому что он ищет мистики, преодоления стрессов, спокойствия для души. Он надеется в этих ашрамах и дацанах, в медитациях найти то, что он потерял. Нам это меньше грозит. Зачем нам туда идти, если у нас есть свои монастыри?

Многие вещи Восток как бы шутя бросает западному миру как косточку. Вам нужна мистика – у нас есть. Хотите, мы кирпич о голову разобьем? Хотите, как факиры, огнем дунем? Хотите, змею проглотим? Хотите, шпагу съедим? Вам хочется фокусов – деньги давайте, приезжайте к нам.

Это ответ на чисто западную хворь сытого обеспеченного человека, который не знает, как Бога зовут. Он мечется с севера на запад и с юга на восток в поисках чего-то нового, интересного, увлекательного.

Многие наши люди сегодня такие же. В этом смысле мы абсолютно западная цивилизация, у которой вымыто изнутри все святое. Деньги лишние есть, времени свободного хватает, вот они и мечутся по всей вселенной – то в позе лотоса сидят, то через одну ноздрю дышат.

Нет критериев хорошей жизни, одинаковых для всего человечества. Вот, например, есть такой институт, который замеряет рейтинг счастливой жизни. Как вы думаете, кто самый счастливый в мире? Пофантазируйте. Ходят интервьюеры и говорят: скажите, пожалуйста, вы счастливы? А почему несчастливы? А что вам не хватает для счастья? Вся Европа, оказывается, несчастна. Там живут самые несчастные люди. Мы тоже, кстати, туда относимся. А вот самые счастливые – население маленьких островов в Океании. Их спрашивают: Тебе хорошо живется? – Прекрасно! – А поменять что-нибудь хочется? – Нет! – Ты доволен? – Доволен! – На кого-то обижаешься? – Ни на кого! – Ну хоть завидуешь кому-то? – Никому!

Таких еще в глубинке нашей найти можно. Абсолютное торжество бытового аскетизма и душевной простоты.

Существует даже государство, в котором есть министерство счастья. Это Бутан, страна между Пакистаном и Индией. У них считается, что главным показателем нормальной жизни является не валовый внутренний продукт, не потребительская корзина, не зарплата, а то чувство счастья, которое есть у среднего гражданина. И вот они там почему-то счастливы, хотя довольно бедно живут.

То есть деньги там ничего не решают, и успех пресловутый ничего еще не решает. Ты хочешь быть богатым – ну пожалуйста, стремись к этому. Ты уверен, что будешь счастлив? Я, например, уверен, что не буду. Никогда денег много не бывает, вечно хочется больше, больше, больше. А раз тебе нужно больше, значит, ты несчастный.

Допустим, живет дед в деревне. У него никогда не было «Мерседеса» и не будет. Но он ему и не нужен. И у него есть маленькие радости. Он, например, стреляет в утку по осени, или ловит рыбу в пруду, или что-то еще делает. Если он счастлив и ни у кого ничего не хочет забрать, то, может быть, это и есть критерии нормальной жизни?

Накопление количественное счастья не дает. Западная цивилизация (и мы к ней в этом принадлежим) измеряет счастье в количественных категориях. Чем больше мы добыли угля, чем больше ВВП на душу населения, тем мы должны быть счастливее… но количество никак не влияет прямо на качество. Мы с вами западные люди, мы одеты по западным обычаям, но когда я говорю: вам не надо иметь много, чтобы быть счастливым, нужно чуть-чуть иметь и быть счастливым – это уже по-восточному.

Есть такой фильм, называется «Апокалипсис сегодня». Он про войну во Вьетнаме. По сюжету фильма американский катер со спецназовцами приплывает в небольшую вьетнамскую деревушку, а там белые колонисты, французы. Вьетнам был французской колонией долгое время. И вот сидят они за столом, французы с американцами разговаривают, и француз берет сырое яйцо, пальцем делает в нем дырку, разламывает это яйцо – белок стекает, а желток остается. И француз говорит: желтое останется, белое уйдет. Это он говорил про юго-восток, про Вьетнам, про Лаос, про Камбоджу. Они спорят с американцами: ну что, белые будут здесь жить или не будут?

Вот я бы не хотел, чтобы это случилось с Россией. Я бы не хотел, чтобы мы стали изгоями на своей земле. Русского и европейца смешать очень тяжело. Сколько их не смешивай, потом все равно они расслоятся. К счастью, до сих пор невозможно смешать человечество в одну кашу.

Но нас с вами смешивают, смешивают постоянно. Вы посмотрите, во всем мире молодые люди на дискотеках слушают одну и ту же музыку. Джинсы, напитки, музыка, телевизор, в телевизоре будут девки танцующие. Во всем мире одно и то же. Не нужно нас делать одинаковыми! Нельзя, чтобы мир был большим супермаркетом. Нужно, чтобы мы были разные. Нас мешают всех в кучу. Люди смешиваются в кучу только на грехе. Вот когда ты будешь грешить и я буду грешить, когда все мы будем одинаково грешить, вот тогда мы смешаемся. А пока ты будешь машины ремонтировать, а я буду книжки писать, мы не смешаемся вместе. Мы будем просто дружить.

Что хорошего есть в Европе, что мы могли бы перенять?

Все, что было до XVIII века, все хорошо. Музыка прекрасная, библиотеки, наука, медицина, права простого человека, аккуратность – это можно брать, с неизбежными оговорками.

Но идеализировать Европу нельзя. Бюрократия везде и всегда отрывается от народа, живет своими интересами. Всем чиновникам хорошо, бюджет нормальный, только люди мешают. Европа когда-то была территорией святости, научного порыва, красоты. Но с какого-то момента она стала территорией лжи.

Полюбить свое можно, только побывав в другом. Вот, например, если вы, скажем, художник, вам хорошо было бы посмотреть на картины итальянских мастеров. Если вы музыкант, вам было бы хорошо побывать, например, в Венской опере. Если вас христианские святыни интересуют, одна Венеция битком набита святынями. Поезжай, посмотри, поплачь, помолись, почитай, послушай, если тебе это нужно. Одно дело, например, ехать в Милан, чтобы пойти к мощам Амвросия Медиоланского, а другое дело – ехать в тот же Милан, чтобы шмоток набрать четыре сумки: одну в зубы, в две руки и одну на плечи, и с этим тряпьем в самолет лезть.

Если у вас есть в душе что-то большое в душе, весь мир для вас. Летайте, смотрите, изучайте, вникайте, записывайте, снимайте, думайте. А если у вас душонка дешевенькая, то вы так и будете по кругу бегать всю жизнь за тряпками и за гамбургерами. Куда бы вы ни приехали, везде будете есть только одни гамбургеры. И зачем тогда ехать?

Империя

У нас в сознании плотно заложен имперский код. Нас, русских, упрекают за то, что у нас имперское сознание, что мы бредим всемирным каким-то могуществом, величием, что мы не можем просто жить, как житель швейцарского кантона или гражданин государства Монако. У нас широкая душа, загадочная и непонятная.

Империя – она традиционно больше по объему территорий и людей, чем среднее государство, она вмещает в себя гораздо больше наций и народностей, больших и малых этносов и субэтносов, чем вмещает в себя обычная страна. Если моноэтническое государство существует для того, чтобы представители одного этноса не съели друг друга заживо, то империя существует для того, чтобы не только отдельные люди жили в мире между собой, но и много-много разных народов и наций внутри одного государственного образования жили в мире между собою. Это государственность уже гораздо большей степени сложности.

Империя должна быть более четко слажена по части управления. Все функции слежения, контроля, налогообложения, полицейские функции и прочие у нее отлажены лучше, четче и жестче. Там меньше разгуляешься. «Империя» это похвала, а не ругательство.

И еще у империи должна быть эсхатологическая задача. Каждая империя хочет дожить до конца света. Ни одна империя не хочет развалиться и умереть, поскольку считает, что она должна существовать до тех пор, пока мир стоит. Так думали римляне и крушение своей империи воспринимали как конец света. Блаженный Августин в это время писал книгу «О Граде Божием», и он говорил: а как вообще можно жить, если Рим разрушен?

Точно так же относились ромеи к Византии, к Константинополю, второму Риму, и точно так же относились османы к Османской империи, так же относились китайцы к Китайской империи. Все представители империи мыслят себя вечными категориями. Они хотят жить всегда и считают, что у них есть что сказать всему миру для того, чтобы до самого последнего часа бытия мы существовали в качестве гаранта порядка и дисциплины.