Текст книги "Приговоренные"

Глава 7

Девяткин вышел из последнего вагона электрички. Перрон пуст. Справа, припорошенная снегом, будка с крошечным окошечком, там продают билеты на пригородные поезда. За платформой глубокий овраг и посадки сосен в три ряда. За ними снежное поле, граница которого сливается с серым небом. По другую сторону насыпи уходит вдаль кирпичная стена, за ней – территория цементного завода.

Девяткин подумал, что экстрасенс Антонина Белова живет слишком далеко от Москвы, да и место здесь не самое живописное. Он поставил на землю тощий портфель, вытащил из кармана кусок бумаги, на котором был нарисован план местности. Если двинуть напрямик, через лесопосадки, путь сократиться вдвое. Нужно перейти овраг, а дальше дорога через поле…

По настилу из обледеневших досок, он съехал с платформы вниз как на коньках. Поднял воротник плаща, надвинул на лоб кепку. Через поле вела кочковатая грунтовка. Ветер дул в лицо, колкие снежинки летели за ворот плаща. Миновав сосновые посадки, в низине он увидел новые ряды деревьев. И тут, сломав подметками корку льда, провалился в глубокую лужу, зачерпнул ботинками воды. Девяткин чертыхнулся, постоял минуту, дико озираясь по сторонам, но не увидел ничего кроме снежной крупы, летевшей с неба.

Огибая лужи, он зашагал вдоль обочины дальше, размышляя о том, что внутренне не готов к сюрпризам природы. Конец апреля. Еще вчера светило солнце, пахло растаявшими помойками, ветер гонял по асфальту бумажный мусор. А в душе шевелились странные чувства, не имеющее определенного названия. Хотелось позвонить знакомой женщине, брюнетке с потрясающей походкой. Назначить свидание у памятника Пушкину и явиться на встречу с охапкой свежих тюльпанов.

Но весну съел налетевший из Арктики циклон. Потрясающей брюнетке он не позвонил, потому что в составе оперативной бригады был вызван в район Строгино. На берегу Москвы-реки на задах спасательной станции нашли расчлененный обезглавленный труп мужчины. Точнее, фрагменты тела, упакованные в пакеты и сложенные в огромный мешок. Пришлось заняться бумажной работой, исписать несколько страниц протокола. А потом накоротке переговорить с судебным экспертом, мрачным парнем, насквозь провонявшим формалином.

Эксперт сказал, что убийство, видимо, произошло недели три назад, где-то на квартире. Тело расфасовали по пакетам, сложили в мешок. Труп распиливали ножовкой, а не рубили топором. Значит, убийца человек опытный и осторожный. Он боялся потревожить соседей.

«Ищите голову, – посоветовал эксперт. – Без нее личность погибшего не установим». «Поищем», – неуверенно пообещал Девяткин. И подумал, что убойный отдел получил еще одно безнадежное дело, которое никогда не будет раскрыто.

* * *

Через полчаса он, помахивая портфелем, вышел на асфальтовую дорогу. Наверняка, сегодня можно воспользоваться служебным положением и задать экстрасенсу Антонине Беловой пару личных вопросов. Есть у Девяткина надежда, что на стороне у него растет сын. Парню уже шестой год. Но вот его мать, особа с несносным характером, не идет на контакт с бывшим любовником. Она не отвечает на телефонные звонки, отказывается встретиться и поговорить. Отсылает обратно подарки, что Девяткин отправлял на праздники. По датам, срокам и обстоятельствам все совпадает, да и мальчишка похож на Юрия Ивановича как две капли воды, но… Девяткин прибавил шагу.

Он прошел вдоль улицы, застроенной вросшими в землю деревянными домами. Где-то вдали, в туманной дымке виднелись старые кирпичные стены текстильной фабрики. Труба котельной пускала в небо клубы ядовито-желтого дыма. Навстречу попалась старуха, закутанная в платок, из которого торчал синий нос, похожий на кукиш. Бабка что-то прошамкала беззубым ртом и двинула дальше. Девяткин молча кивнул в ответ, остановился на середине моста и минуту смотрел на серый поток воды, бегущий внизу. Речка не слишком глубокая, видно дно, покрытое камнями.

Теперешний сожитель Беловой, – водитель грузовика некто Борис Панкратов, сумасбродный верзила, несдержанный на руку. Выпивая, он страдает припадками буйной ревности. Тогда достается не только Беловой, но и посторонним людям. С этого вот моста Панкратов сбросил трех мужчин, случайных прохожих. У двоих травмы средней тяжести, переломы рук и ног, третий пострадавший остался без передних зубов.

Несколько лет назад Боря получил за хулиганство два года с отсрочкой исполнения наказания. На этот раз от тюрьмы его спасли московские милиционеры. Белова ползала на коленях перед начальством, обещала все отработать, просила не доводить дело до суда, выпустить сожителя из областного изолятора временного содержания. Панкаратова лечили от алкоголизма. Теперь он сделался немного тише и решил узаконить отношения с сожительницей.

Девяткин толкнул калитку и, поднявшись на крыльцо, постучал в дверь портфелем. Послышались шаги, тихие ругательства. Наконец упала цепочка, щелкнул замок, дверь чуть приоткрылась.

– Кого еще черти принесли? – спросил из темноты хриплый голос. Мужчина, не дожидаясь ответа, выдал порцию отборной брани. Закашлялся и добавил. – Я как раз хотел ружье зарядить. Хотел проверить, не сырой ли порох. И тут ты нарисовался… Вовремя.

– На себе проверь, олух, – Девяткин с силой пнул ногой дверь и вошел в полутемную прихожую. – Я из милиции. Тебя Тоня не предупреждала?

– Прошу прощения, гражданин начальник, – Боря изобразил что-то вроде полупоклона и принял из рук гостя мокрый плащ. – Из головы вон. Не разглядел спросонья, что начальство пожаловало. Завтра мне в рейс. Отсыпаюсь. Да, такие дела, шоферские…

Девяткин снял кепку и посмотрел на отражение в тусклом зеркале. Панкратов стоял навытяжку, по-солдатски выпятив богатырскую грудь.

– Вы по делу пожаловали? Или как?

– Ты вот что, Боря… Отставь свои умные вопросы. Исчезни из дома часа на полтора. У нас с твоей подругой разговор серьезный. А ты прогуляйся, воздухом подыши. Погода как раз того… Шепчет. И способствует.

Боря исчез в темноте коридора, а из кухни вышла женщина лет сорока, одетая в пестрое ситцевое платье в цветочек и жилетку, сшитую из кроличьих шкурок. Светлые волосы зачесаны на затылок, лицо можно назвать приятным, даже красивым. Если бы не печать усталости и ускользающий взгляд светлых глаз. Равнодушных и пустых глаз, будто жизнь вытекла из них вместе со слезами.

– Вы Юрий Иванович? – спросила женщина.

– Он самый, – покашлял в кулак Девяткин.

– Вон в комнату проходите. Сейчас я горячего чая принесу. С клубничным вареньем. Любите?

Гость хотел из деликатности отказаться, но передумал.

* * *

Девяткин выложил из портфеля пластиковый альбом, где рядом с фотографиями Джейн воткнули снимки ее отца, крупного предприниматели из Чикаго, шестилетней дочки Кристины. На край стола легла тонкая папка, хранившая несколько страниц печатного текста: подробное описание похищения Майси. Весь тот несчастливый день, расписанный по минутам. Сверху еще три страницы, сколотые скрепкой: краткая биография американки, справка из московского представительства компании «Хьюз и Голдсмит» о работе, которой она занималась в России.

Хозяйка сидела за столом напротив Девяткина и молча наблюдала за гостем, отметив, что милиционер чем-то раздражен. Он думает, что напрасно потерял время, притащившись сюда, а со временем и у него туго. Юрий Иванович хочет справиться с эмоциями, но почему-то не получается. Он неловко чувствует себя в этой комнате, оклеенной светлыми обоями, где из мебели только круглый стол, сервант и несколько стульев. Он часто поглядывает на старинные фотографии в самодельных рамочках, развешанные по стенам. И постукивает пальцами по столу.

– Наверное, вы по-другому меня представляли? – Антонина придвинула ближе бумаги.

– В каком смысле?

– Ну, такая баба в старинном салопе. Спутанные волосы. Выглядит лет на сто. Или чуть постарше. Не верит в электричество, бормочет заклинания и питается сушеными пауками.

– Я читал ваше личное дело. И фотографию вашу видел. Знал, что в доме привлекательная женщина. Не случайно же вокруг вас вечно мужчины вьются, как мухи. Просто сама идея, ну, обратиться за помощью к ясновидящей… Она представляется сомнительной. Я атеист, хотя это и не современно. И еще, простите за прямоту, не слишком верю во всякую чертовщину вроде экстрасенсов. Но если есть хоть один шанс из тысячи с вашей помощью найти Джейн Майси… Тогда я готов изменить свои взгляды на жизнь.

– Эта Джейн ваша добрая знакомая? – хозяйка прищурилась. Казалось, она смотрела на Девяткина насмешливо. – Старая подруга, да?

– Разве вы не умеете читать чужие мысли? – удивился Девяткин. – Странно. Я почему-то думал, что это для вас – что семечки щелкать.

– Зачем читать чужие мысли, если можно просто спросить?

– Джейн мне не подруга, – Девяткин покашлял в кулак. – Мы познакомились около года назад. Тогда она была в Москве в краткосрочной командировке. Занималась аудитом большой коммерческой фирмы. Уехала по делам в Таджикистан и там пропала. Ни звонков, ни писем. Ее американское начальство серьезно забеспокоилось… Но Джейн нашлась. Ей помог выбраться из переделки один юрист. Ну, это длинная история. Она хороший человек и собой недурна. Но у Джейн есть большой изъян: притягивает к себе неприятности, как магнит железо. В тот раз я посоветовал ей больше не возвращаться в Россию. Она не послушалась.

– А по вашей линии хоть что-то есть? Свидетели, улики?

– Прочти ничего. Кроме трех граждан. Они видели непосредственно момент похищения. С их помощью мы составили портрет предполагаемых преступников. Это лучше, чем ничего. Но далеко мои изыскания не продвинулись.

– Что-то еще?

– Ну, Майси прожила в Москве более месяца. Угроз в ее адрес не поступало. Иначе она рассказала бы об этом начальству. Или обратилась в милицию.

* * *

Загрохотал засов железной двери, вспыхнула под потолком лампочка. В комнату вошел знакомый Джейн молодой человек со шрамами на лице. Он бросил на кровать резиновые сапоги с короткими голенищами, пару шерстяных носок, свитер и старую куртку с чужого плеча. Через пять минут Сапог и Палыч вывели закованную в наручники Джейн в коридор, длинный и темный. Первым в полумраке прокладывал путь Сапог. Он тяжело пыхтел, будто за собой воз тянул и шепотом матерился. Остановился, чтобы прикурить сигарету, глянул на Джейн и сказал:

– Сейчас мы уезжаем из города. Если вздумаешь исполнить какие-то номера… Кричать, звать на помощь или еще что, знай: хуже сделаешь себе. И всем, кто захочет тебе помочь.

Сапог тронулся дальше, ориентируясь на свет далекой лампочки. Под потолком змеились трубы теплотрассы, на бетонный пол капала ржавая вода. Джейн, еще не проснувшаяся, брела под этим теплым дождем через бесконечный коридор. Оглянувшись, она спросила Палыча, далеко ли еще идти. Тот вместо ответа толкнул Джейн в спину, между лопаток, тяжелым костистым кулаком.

Из коридора попали в помещение, похожее на огромный колодец. Стены выложены красным кирпичом, вверх поднимается металлическая винтовая лестница. Когда поднялись по ступеням, Сапог долго не мог найти ключом замочную скважину. Наконец открыл дверь. Джейн увидела закопченные стены старых зданий, обступивших полутемный хозяйственный двор. С неба сыпал крупный снег, в лицо ударил холодный сырой ветер. Джейн набрала полную грудь воздуха и задержала дыхание. После подвальной вони запах снега казался настолько сладким, что голова приятно закружилась. Прямо к двери уже подогнали светлый фургон с замазанным грязью номером. Джейн успела сделать еще один глоток свежего воздуха, и оказалась внутри грузового отсека, освещенного полумертвой лампочкой.

Хлопнули дверцы, повернули ключ. Джейн сидела на ватном тюфяке, стараясь устроить руки так, чтобы стальные браслеты не сдавливали запястья до боли. Напротив нее на таком же тюфяке развалился Палыч. Он подложил под спину скатанный рабочий халат, и привалившись к стенке, закурил. Фургон медленно тронулся с места, переваливаясь на неровной дороге, набрал ход, но вскоре затормозил. Видимо проезжали проходную завода или фабрики. Послышались мужские голоса, это Сапог переговаривался с вахтером. В грузовой отсек никто не сунул носа. Машина набрала ход и резво побежала в ночную темноту.

* * *

Антонина Белова прочитала пару страниц, потом перелистала альбом с фотографиями, задала несколько вопросов и снова принялась за чтение. Девяткин глядел на подоконник, заставленный цветочными горшками. По-прежнему с неба сыпалась снежная крупа, у забора пустовала собачья конура, в которую забежала ошалевшая от снегопада курица.

Он думал, что жизнь не слишком баловала Антонину. Ее способности приносили больше неприятностей, чем выгоды. Все началось еще в юности, в маленьком поселке, вроде того, где она живет сейчас. Тоня точно указала место, где находится потерявшийся в лесу пятилетний мальчишка. Парня искали всем поселком, но живым вряд ли бы нашли. По ночам начались заморозки, а мальчишку занесло в самую глубь непроходимого леса.

Тогда ей только исполнилось семнадцать. Семья по тамошним понятиям зажиточная. Добрая изба, в стойле две коровы, в хлеву поросята. Белова – девка видная, женихи прохода не давали. После того случая с мальчиком все вдруг переменилось. Неизвестно куда исчезли женихи, сельчане показывали на девушку пальцами, плевали в ей вслед и называли колдуньей. По деревне поползли странные слухи, будто Антонина сама того мальчика в лес заманила и бросила помирать. Но потом почему-то сжалилась…

Однажды темной ночью, подперев двери снаружи, чтобы никто не мог выбраться, подожгли избу и сараи с живностью. Антонине, угоревшей и шальной, удалось разбить окно и пролезть в узкий проем между рамами. Через пару минут крыша горящего дома обвалилась. Отец, инвалид, потерявший ногу на заготовках леса, сгорел заживо. Мать в ту ночь ушла к заболевшей тетке – и спаслась.

– Тут написано, что Джейн занимается консалтингом, – Белова провела пальцем по строчке. – Она кого-то консультирует? У меня всего восемь классов сельской школы. Я эти слова плохо понимаю.

– Она специалист по оценке земли и недвижимости. Заводов, жилых построек. Придет, скажем, к вам в дом, пройдется по комнатам и скажет, за какие деньги его можно продать. Что тут плохо и что хорошо. В фирму «Хьюз и Голдсмит» обращаются богатые люди со всего мира, которые платят большие деньги за разные консультации.

– Ну, мой-то дом хороший, – сказала Белова. – И продавать я его не стану. А что в нем плохо, я и сама знаю. Подвал весной вода заливает. И стены от этого сырые. И не просыхают до июля. А так хороший дом. Спасибо милиции, что выделили из своего фонда. А иначе моталась бы по общежитиям. До самой старости.

Решив, что говорит слишком много и все без дела, Белова замолчала. Девяткин отметил про себя, что женщина низко наклоняется над бумагами и щурит глаза, видимо, страдает близорукостью. И еще веко правого глаза иногда подергивается.

* * *

– Не пойму, почему так, – сказала Антонина, перевернув страницу протокола, – когда читаю казенные бумаги, всегда волнуюсь. Вы уж простите.

– Не торопитесь, – Девяткин посмотрел на часы. – Время у меня есть.

Первый муж Антонины Василий работал технологом на молочном заводе. Скромная жизнь в захолустье не давала раскрыться его финансовым способностям. А человек он, действительно, предприимчивый и энергичный. Вася недолго думал, как грамотно распорядиться уникальными способностями законной супруги.

Он свел знакомство с администратором московской областной филармонии, неким Дудкиным. И тот помог организовать выступления экстрасенса сначала в небольших поселковых клубах с грошовыми билетами. Затем, когда в карман потек ручеек наличных, дело расширили, стали шерстить областные предприятия и организации. Выступали в залах клубов и дворцов культуры, под завязку набитых народом. Билеты «на колдунью» расходились быстрее, чем горячие пирожки.

В первом отделении концерта с народными песнями выступали гармонист в красной рубахе, подпоясанной шнурком. И статная певица, наряженная в старинный сарафан и кокошник, расшитый бисером. Во втором отделении выходила Антонина, как было сказано в афишах, ясновидящая и предсказательница, которая общается с загробным миром. Белова тяготилась славой. Ей было неловко появляться перед публикой, чтобы называть карту, которую загадал зритель. Или находить в зале вещи, спрятанные конферансье. Или рассказывать публике, что делает на сцене человек, отгороженный от нее высокой ширмой.

Тем более денег за выступления она не видела, рубли оседали на банковском счете супруга. Василий прибавил в весе, приоделся в импортные костюмы и купил подержанный «Форд». Администратор Дудкин не умел тратить деньги с умом. Он просаживал выручку в карты и сводил знакомства с легкомысленными девицами. В свободное время посещал частного врача, который специализировался на лечении венерических болезней.

Слух о ясновидящей дошел до милиции. Сначала в общежитие, где в ту пору жила Белова, заглянул участковый милиционер. Он задал три десятка вопросов, исписал стопку бумаги. И собрался уходить, когда Белова спросила: «Мне теперь запретят? Ну, с концертами ездить?» «Почем я знаю? – пожал плечами милиционер. – Тобой из Москвы интересуются. Большое начальство. Это они мне вопросы прислали». Позже повесткой Тоню вызвали в Москву на Петровку. С ней, в первый день насмерть перепуганной, беседовал лысый мужчина, профессор медицины. И полковник из Главного управления внутренних дел. Тоню отпустили под вечер и велели явиться на следующий день.

Так продолжалось неделю, после чего Беловой предложили внештатное сотрудничество с милицией. От нее требовалась помощь в поисках без вести пропавших людей. Само собой, с концертами надо завязывать. Милиция брала на себя обязательства выплачивать вознаграждение за работу. И, главное, подыскать Беловой, ютившейся в ветхом общежитии при молочном заводе, приличное жилье. И вправду, Тоню поселили здесь, в небольшом поселке, где ее никто не знает. Предоставили отдельный дом. Устроили на должность нормировщицы на текстильной фабрике.

Муж Вася не смог пережить остановку концертов. Месяц он лежал больной. Потом неожиданно запил и не просыхал неделю. Протрезвев, уволился с работы, развелся с молодой женой. И уехал на «Форде» к родственникам на Украину. Его не остановило известие о том, что Тоня ждет ребенка. Впрочем, ребенок родился мертвым.

Девяткина не покидало чувство, будто он присутствует на самодеятельном спектакле, поставленным плохим режиссером и сыгранном бездарной актрисой. Он с раздражением думал, что наверняка такие же примитивные ужимки Белова демонстрировала во время своих концертов. Закатывала к потолку глаза, опускала голову, прикрывала ладонью лицо. И морщила лоб, изображая работу мысли. На провинциальную публику такая мимика производила впечатления. Но Девяткин за годы работы в МУРе насмотрелся на актеров классом выше.

Белова показала фотографию бывшего милиционера Зобова.

– Этот тип вместе с преступниками, – неожиданно сказала она. – Константин Зобов говорит, что сидел в машине в тот момент, когда из булочной выволокли женщину. Он якобы подумал, что Майси пьяная. А рядом с ней – ее дружки, собутыльники. Поэтому он и не высовывался.

– Разве не так? В чем ошибка?

– Его «Волга» сзади заблокировала машину Майси. А когда женщину увезли, Зобов дал задний ход, хотел развернуться и уехать другой дорогой. Через дворы на соседнюю улицу. Но в эту минуту подъехал наряд дорожно-постовой службы. Зобову пришлось тормознуть. То есть, в свидетели он попал случайно.

– На этот раз вы ошиблись, – Девяткин поднялся, открыл портфель, собрал бумаги и альбом. – Ошиблись… Этот человек бывший сотрудник милиции. Три года назад комиссован по ранению. Когда вышел из больницы, предложили бумажную работу в нашем главке, но бумажная работа его не интересовала. Всю сознательную жизнь он работал с трудными подростками. Имеет награды и благодарности. Его репутация вне всяких сомнений. Жаль, что отнял у вас время.

– И мне жаль, – кивнула Белова. – Вас проводить?

– Сам дорогу найду.

Девяткин вышел в прихожую и залез в непросохший плащ. Он надел кепку, потянул на себя ручку двери. И остановился, будто услышал команду «замри». Девяткин поставил портфель на пол и, вернувшись в комнату, остановился на пороге. Белова по-прежнему сидела за столом и смотрела на него сверху вниз своими пустыми глазами, в которых нельзя разглядеть ни радости, ни боли.

– Откуда вы взяли, что имя свидетеля – Константин Зобов? В следственных материалах указано вымышленная фамилия. И откуда вы знаете, что у него «Волга»? В справке сказано «автомобиль темного цвета». Марка не названа.

– Откуда вы знаете, что небо сегодня серое? И снег идет? – усмехнулась Белова. – Наверное, об этом говорят ваши чувства. Зрение, осязание… Что-то похожее и со мной. Я просто знаю – и все. Иногда я знаю нечто такое, что знать не хочется. И помогаю людям, которым не хочется помогать. Например, вам.

– Сейчас не до эмоций. Вы можете сказать хотя бы что-то о судьбе Джейн?

– Мое предсказание вам не понравится.

– Говорите.

– Женщина пока жива и здорова. Вскоре похитители вывезут ее далеко, за море. В чужую страну. Там есть горы и долины. Вместе в Джейн будет мальчик лет семи. Он инвалид от рождения. И еще с Джейн будут какие-то люди, про них я ничего не знаю. Этих людей убьют. И Джейн тоже убьют. А вот мальчика… Я точно не знаю, что с ним случиться. Выживет он или нет. Все произойдет гораздо быстрее, чем вы думаете. У вас мало времени. Вы не сможете помешать злодеянию…

– Все. Хватит. На этот раз вы точно ошибаетесь.

Девяткин вышел на воздух, под мелкий дождик, и поплелся к электричке той же дорогой. Он сел в поезд, глянул на пейзаж, тонувший в вечерних сумерках. Его терзала мысль, что следствие стоит на месте, попусту потеряно много времени. И с гадалкой ничего не вышло. Впрочем, того и следовало ожидать. По всему видно, что женщина страдает психическим заболеванием. Ей должны заниматься врачи, а не милиция. Через пару минут он задремал и не просыпался до самой Москвы.

* * *

Фургон двигался без остановок бесконечно долго. Место Палыча в кузове занял Сапог. Он лузгал семечки, сплевывал шелуху в бумажный пакет и угрюмо молчал. Какие-то свои мысли, видно, невеселые не давали покоя. Он снял с Джейн наручники, предупредив, в случае чего он не промахнется. Потому что стреляет с левой и с правой руки одинаково хорошо. Джейн пыталась задать Сапогу несколько вопросов, но тот угрюмо отмалчивался.

Джейн потеряла счет времени, она не представляла, какое сейчас время суток. Подложив руку под голову, она растянулась на матрасе и стала слушать, как ровно гудит двигатель фургона. Она проваливалась в странное забытье, витала где-то между сном и явью. Когда открывала глаза, видела знакомую картину. Сырые матрасы, Сапога, лузгающего семечки, тусклую лампочку. Временами казалось, что дорога никогда не кончится, но вот фургон неожиданно встал, задние дверцы распахнулись. Показался Сотник. Он велел Джейн выбираться, даже подал руку, когда она пыталась спрыгнуть на землю. Фургон стоял на обочине грунтовой дороги, проходившей через какую-то деревню. С небес летели крупных хлопья снега, смеркалось. Но трудно было понять, это вечерние сумерки или утренние.

– Вон там, на горке, туалет, – Сотник показал пальцем на будку сортира, сколоченную из почерневших досок. – Иди… А потом перекусим.

Джейн полезла на холм, проваливаясь в снег по колено. За ее спиной слышался смех. Оказывается, к будке краем огорода вдоль загородки из жердей, вела тропинка. Потом Сапог привел ее в холодный сырой дом, усадил возле самодельного стола. Он настрогал ножиком щепок, бросил в печку пару поленьев и чиркнул спичкой. Устроившись на лавке, с аппетитом закусывали Палыч и Сотник.

Из открытого термоса пахло кофе, на расстеленной газете лежали вареные яйца, хлеб и круг копченой колбасы. Неожиданно Джейн почувствовала приступ звериного аппетита, но быстро наелась, проглотив лишь одно яйцо и ломтик колбасы, пахнущий чесноком. Она пересела ближе к окну. Дом стоял на пологом склоне холма, из окошка видна пустая дорога, пересекающая снежное поле. Темнела полоса дальнего елового леса, опускалось тусклое солнце.

– Пора, – сказал Сотник. – Авось, к утру будем на месте.

– Куда мы направляемся? – спросила Джейн.

– К медикам, на операцию, – встрял в разговор Сапог. – Вырежут у тебя внутренние органы. И отпустят домой. Умирать. Сама операция пустяковая. Да еще под наркозом. Вырезал, зашил – и привет.

Через несколько минут Джейн сидела в грузовом отсеке фургона. Напротив нее устроился Сотник. Он вел машину последние восемь часов и теперь решил передохнуть. Расстелив карту на полу, он старался подчитать, сколько нужно времени, чтобы добраться до места. Если взять по прямой – сущие пустяки, километров триста пятьдесят с копейками. Но по прямой никак не получалось. Надо черепашьим ходом двигаться по паршивым дорогам, которые, делают замысловатые петли, уводят далеко от основных магистралей, от милицейских постов и чужих глаз. Прибавляй еще как минимум триста.

Сотник сложил карту и лег спиной на матрас.