Текст книги "Награда для Иуды"

На следующий день Мальгин уже дышал воздухом старого парка, разбитого вокруг ведомственного оазиса, наслаждался тишиной и покоем. Атмосферу общей благости ночами нарушал сосед по палате трижды орденоносный бригадир путейских рабочих Петр Иванович Ступин, залетевший в больницу с переломом голени, путейца из ночи в ночь терзал один и тот же сон. Иваныча видел себя лежащим на хирургическом столе, и вот-вот, с минуты на минуту, должна начаться операция по удалению у него матки. Иваныч пытался что-то объяснить, втолковать отупевшим медикам, уже облачившимся в светло зеленые халаты и марлевые намордники, но его не слушали. Анестезиолог копался со своим аппаратом, готовясь дать наркоз, а хирург от нетерпения переминался с ноги на ногу и гремел инструментарием.

«У меня нет матки, – орал во всю глотку Иваныч. – Слышите вы, идиоты чертовы, у меня нет матки. Будьте вы прокляты. Нет ее. Сволочи. Я мужчина, не баба. Вам бы только человека зарезать, кровь пустить. Поймите же, наконец. Не-ту мат-ки у ме-ня».

Иваныч подскакивал на кровати, садился, держась трясущейся рукой за стену, хватал полотенце, переброшенное через спинку, вытирал холодный пот со лба и щек. И просыпался окончательно. Эти страшные душераздирающие крики, будивший ночами всю палату и даже сестру, дремавшую в конце коридора на диване, скудное больничное питание, затеянный к осени ремонт фасада, запах краски и столярного клея, вносили разнообразие в грустный больничный быт. И если бы не визиты следователя Закирова, отравлявшие существование, здешнюю жизнь можно было назвать сносной, даже хорошей.

На кровати зашевелился путеец Иваныч. Стянув с лица газету, он сурово посмотрел на Мальгина, одетого в чистые брюки и рубашку легкомысленной расцветки:

– Что, к бабе собираешься? – сурово спросил путеец, мысли которого после ночных кошмаров все время сворачивали в похабную сторону. – Ясно, ты молодой человек, среди нас, стариков, тебе скучно. Ты по бабам истосковался. Хочется, наверное, пощупать… Ну, эту самую… Как там ее… Матку пощупать.

– Хочется, – виновато сознался Мальгин.

– То-то же, хочется, – путеец осуждающе помотал головой, накрыл лицо газетой и засопел, словно паровоз под парами.

Закончив эту в высшей степени содержательную беседу, Мальгин спустился по лестнице вниз, вышел с заднего крыльца, через парк пробрался к воротам, протиснувшись между створок, никем не замеченный, оказался на улице. Дошагав до Ленинградского шоссе, встал на кромку тротуара и проголосовал проезжавшей мимо машине, подняв палку. Залез в кабину и назвал водителю адрес офиса страховой компании «Каменный мост».

Глава третья

Доехав до тихого московского переулка, где в уютном трехэтажном домике с застекленной мансардой располагался офис, Мальгин сунул деньги водителю. Поднявшись на крыльцо, вошел в помещение и поздоровался со знакомым милиционером, который во внерабочее время халтурил в «Каменном мосте». Капитан, сидевший за стеклянный перегородкой, отложил газету, на языке вертелось два десятка вопросов, которые не терпелось задать Мальгину, но тот не дал служивому раскрыть рот. Прошмыгнув тамбур, он, позабыв про хромоту и боли в колене, взлетел по лестнице на третий этаж и, сбавив темп, зашагал по коридору, застеленному красной ковровой дорожкой.

Еще два с половиной года назад весь этот старый еще купеческий особняк принадлежал «Каменному мосту», но когда дела фирмы пошли под гору, пришлось сдать арендаторам сначала первый, а затем и половину второго этажа. Однако полоса неудач и финансовых провалов все не кончалась, и теперь руководство выбирало фирму, которой можно сдать в аренду оставшуюся половину помещения на втором этаже. Мальгин без стука толкнул дверь с табличкой «Генеральный директор М. П. Елисеев». Приемная пуста, секретарь, как обычно после двух часов, отправилась в поход по магазинам.

Через несколько секунд Мальгин оказался в кабинете генерального директора. Максим Павлович, высокий человек в темном костюме и светлой сорочке, сидя за письменным столом, с понурым видом перебирал казенные бумажки. При появлении гостя, он порывисто поднялся, едва не опрокинув кресло, потряс руку Мальгина и тут же предложил ему пройти в соседнюю комнатенку, единственное место в офисе, где можно свободно, не опасаясь прослушки, вести важные разговоры. Окон в спецкомнате не было, под потолком горели лампы дневного освещения, стены и потолок обили листами меди и свинцы, поглощающими или отражающими звуки голосов, а сверху поклеили домашними обоями в цветочек. Здесь не было никакой электроники, сотрудники, заходившие в комнату, оставляли мобильные телефоны на столе Елисеева. Из мебели только письменный стол и несколько стульев. В последнее время спецкомнатой пользовались редко, потому что солидные клиенты позабыли дорогу в «Каменный мост».

Закрыв двойную дверь, Елисеев усадил Мальгина за стол, а сам принялся расхаживать от стены к стене. В своем одеянии, темном костюме свободного кроя, он напоминал огромную галку, бестолковую птицу, случайно залетевшую в присутственное место. Елисеев дважды навещал Мальгина в ведомственной больнице и уже знал все мельчайшие подробности трагедии, развернувшейся на кладбище.

– Плохи наши дела, – отвечая на какие-то собственные мысли, сказал он. – За прошедшую неделю фирма потеряла крупного клиента. «Промхимавтоматика» больше с нами не работает. Конкуренты переманили. Черт, все наперекосяк. Беда не приходит одна. Я рассчитал десять сотрудников службы безопасности, сейчас провожу радикальное сокращение штатов по всем отделам. Но просвета все равно не видно. Закон бизнеса: сильные убивают слабых, крупная рыба ест мелкую рыбешку…

Чтобы чем-то занять себя, Мальгин взял бумажный листок и стал сворачивать из него кораблик, слушать эту лекцию о законах бизнеса было выше его сил. Во времена своего рассвета «Каменный мост» имел дело только с корпоративными клиентами: промышленными предприятиями, банками, крупными оптовиками промышленных и продовольственных товаров. Теперь здесь работали с рядовыми гражданами, средним классом, а чаще, людьми, не обремененными высокими доходами и тугими кошельками. Значительную долю прибыли приносили договора, заключенные с огородниками, желавшими застраховать от пожаров, наводнений и краж садовые домики в дальнем Подмосковье. В прежние годы о такую мелочь здесь не подумали пачкаться. Но все меняется, и нечему удивляться. Если и дальше так пойдет, придется страховать сенные навесы, дровяные сараи и собачьи будки. Да еще спасибо говорить.

Мальгин полагал, что главная причина всех финансовых неурядиц фирмы в том, что Елисеев постепенно превращал «Каменный мост» в сытную кормушку для своих многочисленных родственников, которые имели самое приблизительное, самое отдаленное представление о страховом бизнесе. В «Каменном мосте» ключевые должности занимали свояки, зятья, двоюродные племянники генерального директора. Даже та секретарь из приемной, что взяла за правило половину рабочего дня толкаться у магазинных прилавков, доводилась Елисееву какой-то дальней родственницей. За пару лет работы в страховой фирме она научилась немногому: снимать телефонную трубку и одним пальцем тыкать в клавиатуру компьютера.

Всю черновую работу постепенно переложил на себя Елисеев старший, но он не справлялся. Перепутав бизнес с семейными отношениями, уже не мог выбраться из родственной трясины и теперь шел на дно вместе со своей некогда процветающей фирмой. Сокращение штатов… Радикальное сокращение… Оно наверняка не коснется родственников Елисеева, разваливших и растащивших его бизнес.

– Я анализировал ситуацию. Но так и не смог понять, почему… Почему вы тат просто, совершенно бездумно вы попались в ловушку Барбера. Нет, не понимаю.

Взмахнув руками, Елисеев стал расхаживать от стены к стене.

– Я сотрудник службы безопасности, значит, ответственность за все – на мне, – ответил Мальгин. – А теперь пару слов в свою защиту. К моим советам никто не прислушивался. Я не хочу сказать ничего такого о твоем погибшем брате, о покойниках не говорят плохо. И все-таки… В жизни он занимался не своим делом. Охрана, безопасность – это не его талант. Ему бы работу по хозяйственной линии. Там бы он развернулся. Тебе неприятно это слушать, но вся авантюра, затеянная с этим Барбером, была изначально обречена на провал.

– Да, это была опасная затея, – согласился Елисеев. – Но был соблазн вернуть потерянные деньги…

– Одного соблазна для успеха мало. Твой брат никого не хотел слушать, не хотел ни во что вникать, и учиться не хотел. Если он таскает с собой пушку девятого калибра, значит, он уже крутой малый. Вернуть фирме те два миллиона, что увел Барбер… Николай страдал этой болезненной идеей. Загорелся ей. Хотелось самоутвердиться, доказать, что он не задаром ест свой хлеб. А Барбер… Что ж, он тонко сработал, нагрел нас уже дважды. В первый раз мы потеряли миллионы баксов. Во второй раз…

* * *

Мальгин не договорил, потому что на Елисеева старшего было жалко смотреть. Он упал на стул, обхватив нижнюю челюсть, будто у него сразу заболели все тридцать два зуба, сжал губы в тонкую серую полоску.

– Да, мой брат не был высоким профессионалом, но он хотел занимать именно эту должность. И я не мог отказать. Коля окончил трехнедельные курсы охранников в Израиле. И после этой учебы стал слишком высоко задирать нос.

– Я знаю. На этих курсах преподают азы взрывного дела. Но Коля даже не дал мне проверить чемодан перед тем, как поднять крышку. Я его ни в чем не виню. Я-то жив, а он…

– А он, – повторил Елисеев шепотом. – К счастью, у Агапова детей не было, родители давно скончались. А у моего брата осталась жена и трое детей. Он любил детей. Его хоронили в закрытом гробу, я не мог допустить, чтобы мать увидела его… Увидела его таким.

Последнюю фразу Елисеев произнес едва слышным шепотом, поднял вверх палец и надолго замолчал. К манерам Елисеева вести разговор посторонние люди, особенно те, кто впервые общался с хозяином «Каменного моста», привыкали не сразу. Высокий, в очках и неизменном черном костюме, он говорил громко, часто переходил на крик, двигался порывисто, энергично размахивал руками, но самые важные значимые слова почему-то произносил шепотом, при этом поднимал кверху указательный палец. Словно давал собеседнику понять, там, наверху, сидит Господь Бог, который не фраер и не Яшка. Он-то во всем разберется, всех рассудит и воздаст по заслугам.

– Мы не можем обратиться за помощью в прокуратуру, – сказал Елисеев. – Не можем рассказать там и сотой доли правды о том, произошло на самом деле. Но я хочу найти Барбера.

– Ты жаждешь мести?

– А ты, как бы ты поступил? Засунул голову в собственную задницу и представил себе, что ничего не произошло? Ты должен, просто обязан помочь. Мой брат не был твоим близким другом, но он хорошо к тебе относился, вы вместе работали более трех лет. Ты единственный человек, оставшийся в живых, кто знает характер и повадки этого сукина сына Барбера. Найди его, я не пожалею денег. Все что нужно для дела, у тебя будет. Документы, мои связи…

– Я не убийца, – покачал головой Мальгин.

– Я не сказал «убей его». Только найди. Есть другие люди, которые выполнят за тебя грязную работу. Твое дело – искать и найти.

– Прошло уже две с лишним недели. Это большой срок. Он мог уехать за границу. Мог залечь на дно где-нибудь в Киеве или в Урюпинске. Завести любовницу, жениться…

– Ерунда, – прошептал Елисеев и поднял кверху палец. – У Барбера нет никакого простора для маневра. Мы не знаем, где находятся похищенные у нас деньги. Возможно, и Барбер этого не знает. Он просто блефовал, утверждая, что деньги закопаны на кладбище. Заманивал нас в ловушку и готовился драпануть в удобный момент. А что может сделать человек без денег?

– А если деньги все-таки у него?

– Это осложняет ситуацию, но не делает ее безвыходной. С деньгами ему легче прятаться, вот и вся разница. Любой преступник оставляет следы. Нужно уметь их найти. Ты единственный человек, кто может это сделать.

– Не переоценивай мои таланты. Онуфриенко тебе звонил?

– Нет. И к домашнему телефону не подходит. Как в воду канул, гад. Видно, он был в сговоре с Барбером.

Мальгин разорвал вдоль и поперек бумажный кораблик. Он уже принял решение, принял его не сегодня и не вчера, поэтому уговоры Елисеева были пустой тратой слов. Максим Павлович нетерпеливо постучал пальцами по столу, он не мог скрыть нетерпения.

– Я согласен.

– Молодец, – на лице Елисеева появилось подобие улыбки. – Я и не ждал другого ответа. Кстати, как твое самочувствие? Как плечо, как колено?

Вопрос прозвучал запоздало, фальшиво. О самочувствии надо было спрашивать в тот момент, когда Мальгин переступил порог кабинета.

– Меня заштопали на скорую руку, – ответил Мальгин, ощущая боль в сломанных ребрах. – Через несколько дней я буду в полном порядке. Сейчас мне нужна некоторая сумма наличными, мобильный телефон. Свой я посеял на кладбище. И еще хорошая пушка.

– Возьми в ружейной комнате.

– Пистолеты, засвеченные в нашей фирме не годятся.

Елисеев полез куда-то под стол, долго чем-то громыхал и наконец вытащил девятимиллиметровую «Астру» с двумя снаряженными обоймами, целлофановый пакет с деньгами и мобильный телефон.

– Надеюсь, это все?

– Все, почти все. Мне нужен ключ от твоей квартиры. Той самой квартиры, где дважды в месяц отдыхаешь с девочкой.

– Ну, это уже борзость… Это уже такое хамство трамвайное…

– Мне нужна незасвеченная хата, о которой знаешь только ты, шлюшка. И никто больше.

– Воспользуйся съемной квартирой, где держали Барбера.

– Эта не подойдет. Сам знаешь, почему.

Елисеев достал платок и вытер лицо, хотя в комнате было нежарко.

– Последней радости человека лишаешь. Ключи… Чего выдумал.

– Тогда прощай. Заявление об уходе останется на столе твоего секретаря. Кстати, сегодня она что-то задерживается из магазина.

Елисеев старший встал на ноги, он долго шарил по карманам, отыскивая те самые ключи с брелоком в форме треснувшего сердца. Отыскав, связку бросил их на стол.

* * *

Покинув «Каменный мост» Мальгин решил, что еще успеет завернуть по одному знакомому адресу, в Измайлово. Машина, которую он остановил, чудом не попала в дорожную пробку на Крымском валу, и через сорок минут Мальгин оказался перед панельным домом в один подъезд, вошел в парадное и, закрыв дверцы лифта, нажал кнопку седьмого этажа. Здесь жил некто Василий Онуфриенко по кличке Кривой, вор рецидивист, с которым Витя Барбер отбывал последний срок в колонии под Иркутском.

Очутившись на лестничной клетке, Мальгин долго разглядывал дверь пятьдесят шестой квартиры. Он даже подумал, что ошибся адресом, но ошибка исключалась. Чуть ниже замка была приклеена бумажная полоска, проштампованная милицейской колотушкой. На косяке и двери две пластилиновые блямбы, в которые вдавили печати ГУВД Москвы, оттиски получились четкие, несмазанные, между блямбами натянули тонкую пеньковую веревочку. Итак, квартира Онуфриенко опечатана. Одно из двух: за то время, пока Мальгин пролеживал бока на больничных койках, Кривой засыпался на каком-то деле и снова очутился на нарах или умер насильственной смертью. Своей смертью такие люди не умирают.

Присев на корточки, Мальгин осмотрел единственный недорогой замок, за несколько секунд составив представление о его конструкции и возможных способах взлома. Онуфриенко, профессиональный вор, жил в том убеждении, что открыть можно любую дверь, снабженную самым сложный запором, было бы желание. К чему тратить деньги на баловство, покупку дорогого замка? Логика экономного человека, которому не всегда хватало на бутылку. Мальгин поднялся, позвонил в соседнюю квартиру, после долгих расспросов, к кому и зачем пришел мужчина, дверь открылась на длину цепочки. С другой стороны порога стояла пожилая женщина и разглядывала незнакомца.

– Я из конторы Мосэнерго. Ваш сосед Онуфриенко Василий Ильич уже полгода не платит за свет. У меня есть предписание начальства отрезать ему электричество, – Мальгин почесал затылок. – А заодно уж, ну, коли уж пришел, и газ отрезать. Чтобы по два раза не ходить. Вот предписание…

Достав из брючного кармана рецепт на лекарство, Мальгин помахал бумажкой перед носом старухи. Видимо, идея отключения света и газа у соседа имела такой грандиозный успех, так понравилась старухе, что настороженный прищур ее глаз сделался мягче, цепочка упала, а дверь распахнулась настежь.

– Давно пора, – бабка кокетливо поправила фартук. – На водку у него деньги не переводятся. А вот за свет и газ заплатить, тут не хватает.

– Но одна заминка: дверь квартиры опечатана милицией. Не знаете, когда приходили милиционеры?

– Не при мне это было. На днях, кажется. Василия не слышно и не видно уже… Уже давно. А квартиру опечатали неделю назад. Или две недели?

– Что случилось, не знаете?

Старуха оказалась памятливым существом, Мальгину удалось узнать, что у Онуфриенко проводили обыск два милиционера и какие-то люди в гражданской одежде, из квартиры ничего не изъяли, не вынесли. И что вынесешь оттуда кроме пустых бутылок? Милиционеры опрашивали соседей, стараясь выяснить, кто в последний раз видел Кривого, пускал ли он к себе гостей, не было ли драк и шумных застолий с битьем посуды, есть ли у жильца из пятьдесят шестой квартиры сожительницы. На вопросы милиционеров бабка ответила, что любовниц не видела, но скандал, а, может, и драка, действительно на днях случилась. Какой-то мужчина незнакомым голосом выкрикивал грязный ругательства из-за двери Онуфриенко, затем на пол упали то ли бутылки, то ли тарелки. На этом все и кончилось, наступила тишина.

– Слышимость в нашем доме хорошая, – похвасталась старуха. – Да и скандалов у Васьки никогда не было. Поэтому я и запомнила ту ругань. Он один пил. Гостей не любил, сроду никого не звал. И жил тихо. Только когда напьется, брал гармонь и пел песни. Жалобные такие.

– Обидно, что не получится свет ему отключить, – вздохнул Мальгин и пожелал бабке здоровья.

Старуха покачала головой, посоветовала зайти в другой раз, может, повезет, хозяин каким-то чудом окажется в опечатанной квартире. И заперла дверь. Спустившись вниз, Мальгин нашел пустую скамейку, достал трубку мобильного телефона и набрал номер Семена Проскурина, знакомого подполковника из центрального аппарата ГУВД.

– Рад тебя слышать, очень рад, – сказал Проскурин, судя по тону, он действительно был рад услышать знакомый голос. У Проскурина были хронические финансовые проблемы, которые он старался решать, продавая закрытые сведения охранным агентствам и страховым компаниям. – Чем могу?

– Есть тут один вопрос…

Когда работаешь в службе безопасности страховой компании, приходится поддерживать с милицией нормальные человеческие отношения, иначе большие проблемы неизбежны. Страховщикам нужна достоверная информация о клиентах, а милиционерам нужны деньги.

– Меня интересует некто Онуфриенко Василий Леонидович, кличка Кривой. Четыре судимости, последний раз освободился семь или восемь месяцев назад. Сегодня заглянул к нему в гости, а квартира опечатана. Хочу знать, что с ним случилось.

– Выясню, – пообещал Проскурин. – Завтра в два загляни в «Закарпатские узоры». Я там обедаю. Как здоровье?

– Креплюсь.

* * *

Ночью в больничной палате было слышно, как в стекла скребутся ветви тополей, разросшихся перед корпусом, в освещенном коридоре шаркали чьи-то шлепанцы, будто больные из других палат по очереди путешествовали в дальний туалет и возвращаются обратно. Мальгин таращился в темноту и слушал, как жалобно постанывает заслуженный путеец Ступин, видимо, во сне он снова переживал все ту же ошибочную операцию. «Стоит только мне задремать, как он заорет, – думал Мальгин. – После этого крика я больше не усну до самого утра». Но Ступин не орал, только стонал и дергался, гремел панцирной сеткой кровати, будто по его мозолистому, согнутому радикулитом телу, пропускали электрические заряды.

Сон не шел, Мальгин ворочался, он вспоминал Онуфриенко, вспоминал тот яркий весенний день, когда Кривой, появившись в офисе «Каменного моста», раз и навсегда изменил жизнь покойного Елисеева и других действующих лиц этой истории.

Кривой долго топтался внизу у милицейского поста, выпрашивая пропуск, чтобы пройти к самому высокому начальству. Поверх мятого костюмчика из синтетики на нем был видавший виды макинтош. Ради такого дела, Кривой повязал галстук, прошелся щеткой по растрескавшимся башмакам. Даже завернул в парикмахерскую, наказав мастеру подстричь его покороче, побрить и не жалеть «Шипра», в понимании Онуфриенко, самого шикарного мужского одеколона. Вахту внизу несли два милиционера, они, уже готовые перейти на матерную ругань, пытались объяснить незнакомцу, что к Елисееву не может попасть случайный человек, прохожий с улицы, но Кривого эти объяснения не устроили. Он проявил терпение и потрясающую настойчивость, объясняя тупым ментам, что пришел он вовсе не с жалобой, речь идет о важном сообщении, которое заинтересует начальника, век воли не видать.

Один из дежурных был вынужден подняться наверх, вступить в переговоры с секретарем Елисеева, после чего подозрительного гражданина, вписав в журнал регистраций паспортные данные, проводили к двери генерального. Еще пару часов Кривой маялся в приемной, пока секретарь, измученная его нытьем, не зашла в кабинет начальника: «Максим Павлович, там дожидается какой-то мужчина. Очень сомнительный, то есть страшный. С бельмом на глазу. Он просто-таки взял меня за горло, говорит, важное дело…» Елисеев, пребывавший в самом нежном лирическом настроении, стоял у окна и разглядывал горбатый замоскворецкий переулок. Снег сделался желто-серым, по жестяному подоконнику барабанила капель, а солнце светило так ярко, что сердце млело. «Пусть зайдет, – сказал Елисеев. – Только предупреди: если дело действительно важное, он может рассчитывать на пять-семь минут моего времени. Если у него жалоба, вылетит отсюда через минуту. И не забудь мне напомнить: через час я должен выехать на встречу с главой департамента страхового надзора».

Онуфриенко, скинув плащ в приемной, вошел в кабинет, закрыл за собой двери и, с достоинством поправив галстук, уселся за стол для посетителей. «Не буду долго говорить, – сказал он, упреждая вопросы хозяина кабинета. – Я, собственно, здесь затем, чтобы вернуть вашей конторе два миллиона долларов наличными». Елисеев прилип к своему креслу и открыл от удивления рот, Кривой не дал ему опомниться. «У меня есть кое-какое образование, – продолжил он. – Я два с половиной года проучился на юридическом факультете Киевского университета. Хотел стать юристом или прокурором, вышло наоборот. А, главное, у меня есть жизненный опыт. Насколько я понимаю в этой афере, компенсационные выплаты по страховке были получены у вашей фирмы мошенническим путем. Это произошло пару лет назад. И теперь человек, заграбаставший всю сумму, хочет вернуть ее владельцу. То есть вам. А я представляю интересы этого человека. И очень постараюсь, чтобы его не кинули. Как он кинул вас».

«А с чего бы вдруг аферисту возвращать деньги? – генеральный директор прятал усмешку и пытался собраться с мыслями. Интуиция подсказывала, что этот плохо одетый, пропахший дешевым одеколоном человек с бельмом на глазу говорит правду. – С каких пор жулики стали добровольно отдавать наворованное добро?» «Его жизнь приперла к стенке, – ответил Кривой. – Обстоятельства. Иначе он бы не отдал ни гроша». Елисеев мысленно согласился с выводами секретаря: перед ним очень неприятный и, возможно, опасный тип. Левый глаз Онуфриенко затянуло серое водянистое бельмо, другой здоровый глаз был живым, подвижным. Кривой с интересом рассматривал кабинет, стулья, обитые кожей, диван, пару картин, стилизованных под старинную фламандскую живопись, чернильный прибор: огромная серебряная сова с глазами из мелких сапфиров караулила хозяйские ручки и карандаши.

Он зыркал своим здоровым глазом по сторонам, словно вычислял, что есть в комнате ценного, и как бы эти дорогие вещи, скажем, тот же чернильный прибор с совой, стырить незаметно для хозяина. Когда Онуфриенко наводил на собеседника свой крупный бельмастый глаз, становилось как-то не по себе, а по спине пробегал холодок, Елисеев невольно робел, чувствуя себя не в своей тарелке.

«О каких компенсационных выплатах идет речь?» – хозяин кабинета привстал с кресла и снова сел. Онуфриенко полез в карман пиджака, достал сложенный вдвое почтовый конверт и положил его на стол. Повертев конверт в руках, Елисеев убедился, что на нем нет ни адреса получателя, ни имени отправителя. Он оторвал полоску бумаги, вытряхнул на стол два листка из ученической тетради, исписанных старушечьим бисерным подчерком. «Письмо от некоего Вити Барбера, – пояснил Кривой. – Вам это имя наверняка незнакомо. Но именно он выдоил из вас два лимона. В письме все написано. А что нельзя было написать, я передам на словах». Елисеев, разложив перед собой листки, начал читать текст. А, дочитав, поднял трубку, приказал секретарю срочно отменить встречу с главой страхнадзора, ни с кем его не соединять по телефону и вызвал в кабинет своего младшего брата, начальника службы безопасности Николая Елисеева.

* * *

Беседа за закрытыми дверями продолжалась до вечера, поочередно наверх вызывали всех начальников отделов «Каменного моста» вместе с бумагами. Мальгина пригласили уже в тот момент, когда братья приняли решение и согласились на условия Онуфриенко, а участники совещания переместились в специальную комнату, соседствующую с кабинетом. Мальгина усадили за стол напротив Кривого, и Елисеев старший, возбужденно жестикулируя, изложил суть дела.

Два года назад питерский филиал «Каменного города» заключил договор страхования с фирмой «Интерсервис» на случай краж, стихийных бедствий, взрыва газа или пожара. Фирма, судя по представленным документам, ввозила в Россию крупные партии строительных материалов, лаки, краски, обои и туалетную бумагу. «Интерсервис» арендовал пустующие складские помещения площадью четыре с половиной тысячи квадратных метров на одном из оборонных заводов в районе Черной Речки, где хранил свой товар и отгружал его оптовым покупателям. Договор был заключен на два года, страховые взносы выплачиваются «Интерсервисом» ежеквартально, таким образом, договор вступил в силу. А через полтора месяца возник пожар, имущество «Интерсервиса» было полностью уничтожено огнем. Акт пожарно-технической экспертизы свидетельствовал о том, что возгорание возникло вследствие замыкания электропроводки.

По договору страхования «Каменный город» должен был выплатить «Интерсервису» один миллион восемьсот тысяч долларов. Руководитель питерского филиала, посоветовавшись с Москвой, начал тянуть время и под разными предлогами затягивать процесс получения страховых выплат, ссылаясь на пробелы в законе о противопожарном страховании. В Москве надеялись, что с «Интерсервисом» можно пойти на мировую: договориться о существенном уменьшении страховых выплат. Нужно тянуть время, чтобы клиент дозрел. Но хозяин «Интерсервиса» некто Сергей Павлович Уланов не поддался на уловку, он не хотел ждать ни одного лишнего дня. Подал исковое заявление в суд, требуя ареста счетов «Каменного моста» и пакета его акций в обеспечение компенсационных выплат. Арбитражный суд собирался принять сторону истца. Если бы арест счетов состоялся, это надолго парализовало работу «Каменного моста».

Руководителю питерского филиала страховой компании начать переговоры с Улановым. «Каменный мос» настаивал, чтобы размер компенсационных выплат был сокращен с одного миллиона восьмисот тысяч долларов хотя бы до одного миллиона. В этом случае «Каменный город» немедленно, без всяких проволочек, перечислял деньги на счет «Интерсервиса». Базар продолжался три дня, Уланов и его адвокаты выжали из «Каменного моста» миллион двести тысяч. После чего глава «Интерсервиса» отозвал заявление из арбитража, обналичил деньги, расплатился с адвокатами и исчез неизвестно куда. «Я не исключаю, что у преступников были сообщники в испытательной пожарной лаборатории, люди, которые состряпали акт о замыкании в электропроводке, скрыв факт поджога складов, – сказал Елисеев старший. – Возможно, кто-то из наших сотрудников помогал аферистам. Сейчас концов не найдешь».

Позже выяснилось, что «Интерсервис» не закупал за границей никаких строительных материалов, все товары и материалы, что сгорели на складах, аферисты брали у различных питерских фирм якобы на реализацию. Районная прокуратура возбудила уголовное дело по факту мошенничества, нашли некоего Сергея Павловича Уланова, тридцати пяти лет, неработающего, коренного питерца, разведенного и бездетного. Именно по паспорту Сергея Павловича была зарегистрирована фирма «Интерсервис». Уланов – запойный алкаш, инвалид, который потерял правую ногу, по пьяному делу свалившись на железнодорожные пути Московского вокзала во время прибытия электрички. Уланов не помнил, когда и при каких обстоятельствах посеял или пропил свой паспорт. На том все остановилось, дело «зависло», а впоследствии было закрыто.