Текст книги "Суд Линча"

Денисов захлопнул папку, сложил её вдвое и застегнул хромированный замочек. Он отложил папку в сторону и продолжал сидеть на диване не двигаясь.

– Посмотрим, кто из кого ремни резать будет.

– Я же взял тебя на хорошее место, – Кудрявцев слизнул кровь с верхней губы. – Ты мне всем обязан. Всем, что имеешь. Мы земляки, мы выросли вместе, я доверял тебе. Неужели я заслужил все это? Ты ведь был мне как родной, как родственник. Послушай, можно все уладить. Брось меня здесь привязанного. Оставь все как есть и уходи. У тебя будет время, чтобы уехать из города. Обещаю, искать тебя не станут. И вообще: все останется между нами. Да, с особняком у тебя не выгорит. Но ты будешь жить. Это самое главное. Ты будешь жить.

– Хватит, не воняй, – Денисов не двигался с места. – Обратного хода у меня уже нет. И не перебивай, я скажу кое-что. Этот особняк – тот шанс, которого я ждал всю жизнь. Другого шанса не будет, у меня его не будет. Ты ведь и сам решил смотаться отсюда. У тебя паспорт с открытой визой в Штаты. Ты уже присмотрел там какую-нибудь недвижимость? Присмотрел, я знаю. Только вместо тебя отсюда смотаюсь я. На планете много прекрасных уголков. Главное – это, – Денисов потер друг о друга большой и указательный пальцы.

– Но тебя ведь найдут, – кровь из носа сочилась на губы, на подбородок Кудрявцева. – Тебе не дадут спокойно жить.

– Долго искать придется.

Денисов поднялся с дивана, вышел из комнаты и вернулся обратно с двумя большими кастрюлями. Одну из них он поставил под кресло, в котором сидел Кудрявцев.

– Что ты делаешь? – голос Кудрявцева дрогнул. Он представил себе все, что случится дальше.

– Что ты?

Он почувствовал, как Денисов схватил его за волосы, запрокинул голову за спинку кресла. Он увидел белый потолок, опасную бритву в руках своего убийцы.

Глава седьмая

– Сейчас у меня нет желания вести дискуссию на теоретические темы, – Леднев постучал себя костяшками пальцев по голове, звук получился неприятный, будто стучали по дереву. – Единственно, что от меня требуют, что я сам обязался сделать в срок, это перелопатить сценарий, довести его до ума. В соавторстве с тобой, между прочим. Ты говоришь: не беспокойся, все сделаю, все доработаю сам.

Леднев посмотрел на своего соавтора Виноградова, сгорбившегося на диване. Леднев знал эту особенность Виноградова, остро переживать любой упрек в свой адрес, любую, пусть даже безобидную, критику.

– Да, ты входишь в мое положение. Ты говоришь мне: у тебя большие неприятности, я сам доработаю и все такое. Я подробно объясняю тебе, что именно нужно переписать, исправить, – Леднев взял с журнального столика переделанный вариант сценария и сморщился так, будто от рукописи дурно пахло. – Еще хуже стало. Не жизненно. Художественное наполнение сценария из пальца высосано.

– Художественное наполнение, скажешь тоже, – подал голос с дивана Виноградов. – Все я сделал, как ты сказал. Я же все твои замечания в блокнот записал, – зачем-то он вынул из пиджачного кармана записную книжку, раскрыл её в том месте, где делал записи и показал неразборчивые строчки Ледневу, будто эти записи являлись доказательством его правоты.

– Да что ты мне эту филькину грамоту под нос суешь, – Леднев издал звук, похожий на рычание зверя. – Записывал он. Я ведь не тянул тебя за язык, ты сам взялся за эти переделки. И вот переделал. Не умеешь – не берись. А итог твоей бурной деятельности таков: к сегодняшнему дню сценария у нас нет и времени сколько упущено. Тот первый вариант лучше твоего переделанного. С чем теперь идти к нашему спонсору, к Некрасову? – Леднев ткнул пальцем в сценарий. – Он разбирается в этом дерьме. Это на художественном совете можно благодарным слушателям вешать лапши столько, сколько они до дома донесут. Провалишься со своим фильмом – ничего страшного. Но здесь совсем другое дело. Ты это, Игорь, понимаешь?

– Понимаю, все понимаю, – Виноградов убрал записную книжку в карман, провел ладонью по коротко стриженным седеющим волосам. Он выглядел уставшим, не готовым к затяжному спору. – Послушай, Иван, сколько фильмов мы сделали вместе? Пять фильмов, – ответил он за Леднева. – Это много по нынешним временам. Вроде, ты оставался мной доволен, моей работой то есть. А теперь… Я не совсем понимаю, чего ты хочешь от этого сценария. По-моему, это добротная работа. Я понимаю, каждый режиссер мечтает снять свои «Восемь с половиной» или что-то подобное. Каждый хочет сделать свой шедевр. Но ведь ты не Феллини, и я не Висконти. Планка амбиций должна соответствовать уровню таланта. Свои «Восемь с половиной» ты снимешь в следующий раз. А пока надо запускаться с этим сценарием.

Виноградов, довольный тем, что выразил свои мысли просто и убедительно, потер лоб и попросил Леднева принести хоть глоток воды.

* * *

Вчера в ресторане Дома литераторов дорожка Виноградова пересеклась с дорожкой Станового, автора скандально известных порнографических романов «Половая зрелость» и «Неистовый лимитчик», любая встреча с которым заканчивалась какой-нибудь неприятностью. И хотя Виноградов сразу же предупредил Станового, что пить с ним не станет, тем не менее, позволил себя уговорить, сел за писательский столик, присоединившись к веселой компании, и даже принял участие в обсуждении какого-то нового фильма, которого сам не видел. Позднее, правда, выяснимтесь, что и Становой фильма не видел, да и смотреть его не собирался из принципиальных соображений.

«Я и не пойду его смотреть, – Становой оглашал своим негромким, но каким-то пронзительным голосом половину ресторанного зала. – Фильм рассказывает о поколении шестидесятников. А что этот мальчик, этот режиссер в подгузниках, может знать об этом поколении, о шестидесятниках? Ну что, скажите мне, что? Пусть сначала со своими мандавошками разберется, а потом лезет в чужую жизнь, в чужое время. Тогда, в шестидесятые, он и сопли без маминой помощи вытирать не умел». Слушали его невнимательно, и Становому приходилось орать громче. То ли от этого пронзительного голоса Станового, то ли от водки у Виноградова начала побаливать голова. Он сделал несколько вялых безуспешных попыток вырваться, но всякий раз его ловили и усаживали за стол.

В душе крепла уверенность, что вечер закончится плохо, может, милицией, может, чем похуже. Несколько раз к их столику подходил пожилой степенный администратор и просил собравшихся вести себя тише. Но Становой не собирался успокаиваться, наоборот, он становился агрессивным. «Ну что, может, подеремся? – орал он через весь зал администратору. – Подеремся? Только без ножей». Вокруг смеялись, кто-то в ожидании потасовки потирал руки, кто-то спешил уйти. «Нет, определенно, кому-то я сегодня кишки выпущу, – обещал Становой всему залу». Виноградову стало не по себе, он решил уходить, но с места не трогался. «Я уйду, – орал Становой. – Уйду, не беспокойтесь, только сначала ему в морду плюну», – Становой грозил кому-то в другом конце зала то пальцем, то кулаком, администратору, что ли, сейчас уж трудно вспомнить.

Назревавший скандал разрешился скоро и как-то неэффективно. В зал вошли молодые люди в темных костюмах и Станового вывели под руки. «Что вы знаете о поколении шестидесятых?» – спрашивал Становой молодых людей, увлекавших его к дверям. Но ему не отвечали. Как-то сама собой распалась, рассосалась и компания за столом. Получив в гардеробе свой плащ, Виноградов вышел на улицу под моросящий дождичек и там, на тротуаре, снова очутился в руках слегка поостывшего, но все ещё возбужденного Станового. Виноградова затолкали в такси. Машина оказалась полной народа, Виноградов сидел на чьих-то острых коленках, то ли женских, то ли мужских, ощущая задом все дорожные колдобины. По пути Становой беспрерывно курил и матерился.

«Хорошо, что мы уехали из этого поганого Дома литераторов, – сказал он, расплачиваясь с водителем. – Там пахнет нафталином и несбывшимися надеждами. Ты знаешь, какой запах у несбывшихся надежд? – спросил он у Виноградова. – Хорошо, потом скажу, не при женщинах».

Виноградов воспринимал происходящее с покорностью обреченного. В коммерческом ресторане «Иван да Марья» компания едва расселась за двумя сдвинутыми столиками рядом с эстрадой. Вокруг появились новые незнакомые люди. Из этих посторонних людей Виноградову запомнился какой-то Жора из Майкопа. Он орал ещё громче и пронзительнее Станового, заказывал музыку и пускался в пляс между столиками. «Еще немного этого веселья – и я умру», – сказал себе Виноградов. Его волю окончательно парализовал Жора, танцевавший на эстраде, на столиках и даже попытавшийся повиснуть на люстре в центре зала, что ему, в конце концов, и удалось. Жора угомонился, лишь когда ему, как бы между прочим, сообщили, что в ресторан вот-вот нагрянет милиция с проверкой документов. И покинул ресторан задним служебным ходом. А Виноградов очнулся среди ночи в своей кровати. Он не мог вспомнить, как попал домой и был очень удивлен, что вообще остался жив после такой переделки.

* * *

Выпив почти целую бутылку минеральной воды, Виноградов посмотрел на Леднева с благодарностью.

– Может, коньяка выпьешь? – спросил Леднев. – Какой-то ты весь зеленый.

– Что ты, – Виноградов вздрогнул.

Леднев усмехнулся и постучал ладонью по папке со сценарием.

– Не за ту работу мы взялись, – сказал он. – Надо снимать сказки на современной русской основе. Стилизацию Золушки, например. Это пойдет на ура. Преуспевающий брокер влюбляется в молодую потаскушку, очень бедную. Она вульгарна, но обаятельна. Он, по-своему тоже обаятельный, делает из потаскушки светскую львицу. А потом женится на ней. Или не женится. Это не важно. А зрители пусть рыдают и смеются.

– Только все это уже было, – Виноградов вылил в стакан остатки воды из бутылки. – И на русской основе и не на русской. Значит, эффект такого фильма оказался бы низким, слез в зале мы бы не увидели. А критики пропечатают, что Леднев и Виноградов исхалтурились настолько, что паразитируют на старых, как мир, темах.

– Ладно, черт с ней, с Золушкой… А для тебя эти походы в кабаки добром не кончатся, придется не творчеством заниматься, а сифилис лечить, – услышав звонок в дверь, Леднев быстро поднялся и пошел в прихожую. – Ладно, Игорь, – на ходу проговорил он, – ты отправляйся домой, отдыхай.

Леднев открыл дверь, впустил в прихожую Мельникова. Виноградов засобирался. На его лице блуждала улыбка, тяжелый разговор закончился.

– Так сценарий я оставляю? – спросил он Леднева. Раскланявшись с Мельниковым, Виноградов согнулся, натягивая на ноги ботинки. – Ты уж сам его дожми.

С усилием разогнувшись, Виноградов с чувством потряс руку Леднева и побежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, будто боялся, что его остановят.

– Черт, как мне все надоело, – Леднев сел в кресло и достал из пачки сигарету. – Этот творческий союз с Виноградовым начинает меня тяготить, – он полистал страницы сценария. – Все не то. Клянусь, это последняя наша работа. Все надо заново переделывать. Садись, не стой в дверях. Подумать только, он почти ничего не исправил в сценарии. Даже фразу «У меня нет другого выхода» и ту оставил. Эти слова встречаются в каждом детективе. Вот теперь и у меня будут.

– Вычеркни и дело с концом, – Мельников остался стоять, прислонившись плечом к косяку двери. – В моей машине внизу сидит Жамин, судмедэксперт. Вчера вечером он закончил экспертизу, написал заключение для следствия. И вот нашел время поговорить. Ему в Москву было нужно, я подвез. Подумал, может, у тебя будут к нему какие вопросы.

– Что же ты сразу не сказал? – Леднев встал с кресла. – Правильно, что привез этого Жамина. Как его имя-отчество? И почему он не поднялся наверх? Почему ждет в машине?

Леднев шарил под вешалкой в поисках ботинок, но они, как назло, куда-то пропали.

– У тебя лифт не работает, а у него нога болит, – пояснил Мельников. – Вон твои ботинки.

– А, спасибо, – Леднев натянул туфли, сунул в карман ключи. Не дойдя пары шагов до порога, обернулся. – Ну, Егор, скажи…

– Это строфантин, – сказал Мельников. – Лекарство, о котором я тебе говорил ещё тогда, на твоей даче. То самое лекарство.

– Вот же твою мать… Твою мать… Вот же…

Леднев с силой дернул на себя ручку двери.

* * *

Врач Николай Жамин, которому порядком надоело ожидание в душном салоне «Жигулей», вылез из машины и доковылял до садовой скамейки под раскидистым старым тополем. Не зная, чем себя занять, он выкурил две сигареты, прочитал все надписи на скамейке и теперь следил глазами за худой беспородной собакой, задравшей лапу у соседнего куста.

Он с неуместной сейчас радостью замахал руками Мельникову и другому незнакомому мужчине, выходившим из подъезда, и даже хотел свистнуть им, не заметившим его на скамейке, но, вспомнив о своей скорбной миссии, передумал свистеть. Предстоящий разговор не сулил ничего веселого. Жамин выругал себя за то, что согласился неизвестно зачем приехать сюда к этому человеку, на чьи фильмы он ходил ещё в студенческие годы. Предстояло объяснить Ледневу причины смерти бывшей жены. Судмедэксперт немного робел. Он поднялся навстречу Ледневу, в эту минуту Жамин ненавидел свою работу.

– Погода сегодня жаркая, – сказал Жамин первое, что пришло в голову, и пожал руку Леднева.

Мельников дождался, пока Леднев с Жаминым усядутся на скамейку, а сам остался стоять.

– Николай, будь добр, расскажи Ивану Сергеевичу все то, что ты рассказал мне, – попросил он, наклонившись над Жаминым. – Конечно, без лишних подробностей, которые знать обычному человеку совсем не обязательно.

– Собственно, я делал повторное вскрытие, провел некоторые исследования, фармакологическую экспертизу, например, – Жамин замялся, обдумывая, что можно сказать, а о чем лучше умолчать. – Патологоанатом больницы, знаете, женщина, по рассеянности или неопытности упустила некоторые детали. Довольно важные. Правда, это не её профиль. Такое бывает.

– Вы не стесняйтесь, – сказал Леднев, – говорите все, как есть.

Жамин машинально погладил ладонью больное колено, снова мысленно выругал себя за то, что, поддавшись на уговоры Мельникова, должен ввязываться в эти объяснения, такие тягостные.

– Причиной смерти послужило лекарство типа строфантина, доза которого была превышена примерно в десять раз, – сказал Жамин. – Вашей бывшей супруге ввели внутривенно пять кубиков этого препарата. Понимаете, это весьма специфическое лекарство. Вот, например, мышьяк сохраняется в организме сколь угодно долго. Если человека отравили мышьяком сто или двести лет назад, причину смерти можно и сегодня определить безошибочно. Мышьяк практически не выводится из организма, не разлагается внутри человека, а сохраняется в нем. Во всем организме, даже в корнях волос. А строфантин… Месяц-полтора – и следов этого лекарства в организме не остается. Если бы я проводил экспертизу на пару-тройку дней позже, следов строфантина в организме уже не обнаружил. И мне бы ничего не осталось делать, как согласиться с выводами Громовой, что смерть наступила от остановки сердца.

– А эта смерть была безболезненной? – спросил Леднев. – Вопрос бессмысленный, я понимаю…

– Да, смерть была безболезненной, – Жамин погладил больное колено. – Просто остановилось сердце – и все, конец. Видимо, ваша супруга выпила, в организме есть следы алкоголя. Выпила сама или её подпоили, а потом, когда она отключилась, заснула, сделали инъекцию. Так что, скорее всего, она умерла во сне.

– Каким же образом она оказалась за рулем этих «Жигулей»? – Леднев попросил у Мельникова сигарету, прикурил и вопросительно посмотрел на Жамина. – Ведь во сне она не могла вести машину.

– Твердо могу сказать, что в машине она оказалась спустя примерно сутки после наступления смерти, – Жамин отвел глаза в сторону. – Это было убийство. Хорошо подготовленное и организованное. Почти идеальное убийство с точки зрения сокрытия его следов. Я, конечно, не прокурор, не следователь. Но вот как эта картина представляется лично мне. Вашей супруге сделали укол строфантина, смерть наступила минут через тридцать. Тело находилось в горизонтальном положении, об этом свидетельствуют трупные пятна на спине. Через час-полтора после кончины началось трупное окоченение, как обычно начинается, с лица. Чтобы поместить тело в машину, убийце или убийцам пришлось выждать время. Он, то есть убийца, находился рядом с трупом примерно сутки. Он ожидал, когда пройдет трупное окоченение, тело снова сделается мягким и податливым и его можно будет поместить в салон «Жигулей». Да, трупное окоченение проходит через сутки.

Все эти вещи убийца знал. Он точно рассчитал, в какое время сделать укол, когда наступит смерть и когда пройдет трупное окоченение. Убийца понимал, что тело не могло пролежать на даче долго, его обнаружили бы соседи или родственники. Значит, могли установить, что смерть произошла насильственным путем. Следствие, розыски убийцы и так далее. И он вывозит труп на машине в другой район области, оставляет тело в салоне и инсценирует ДТП. Он все хорошо продумал, все рассчитал до минуты. Даже каким-то острым предметом содрал кожу на локтевом сгибе, чтобы скрыть след инъекции.

Чтобы вывести труп, не привлекая внимания соседей, встречных на дороге, лучше всего подходило раннее утро. И он вывозит труп ранним утром, когда на шоссе мало машин. В приглянувшемся месте он слегка бьет машину о столб, пересаживает труп на водительское место и скрывается. Милиционеров, случайно оказавшихся на месте, упрекнуть не в чем. Они поступают по правилам. Осматривают место происшествия, вызывают следователя из города.

– Ну а почему же не могли установить имя моей жены или хотя бы владельца этих «Жигулей»? – каблуком ботинка Леднев вдавил окурок в землю. – Неужели это так сложно, установить имя человека? Если бы не он, – Леднев кивнул в сторону Мельникова. – Лену сожгли как бездомную собачонку, а прах выбросили на свалку.

– Ну, вообще-то этот вопрос, об установлении личности, он не по моей части, – Жамин испытывал облегчение, главное сказано. – Преступник, думаю, рассчитывал на то, что личность не установят, а труп рано или поздно кремируют. В провинциальных моргах нет морозильных камер. Длительное время тело хранить невозможно, как говорится, по техническим причинам. Видимо, преступник учел и это обстоятельство. Он ведь не бросил тело где-нибудь в Москве. Только вот с расположением трупных пятен вышла накладка. Тут он не все продумал. Возможно, потом хватился, но дело уже сделано. А может, решил – и так сойдет. А личность установить – это не простое дело. Ведь пальцев вашей жены нет в милицейской картотеке. И документов при ней не оказалось. Вот вам и ответ.

– Да, ответ, – сказал Леднев. – А как же машина? Эти «Жигули», насколько я понимаю, принадлежат преступнику.

– Не совсем, – сказал Мельников. Он продолжал стоять возле скамейки. – Скорее всего, преступник имеет какое-то отношение к этой тачке. Но с машиной дело темное. Я навел справки в тамошней городской прокуратуре, сейчас они выясняют, кому принадлежит машина.

– Неужели это так сложно сделать? – Леднев задрал голову и посмотрел на Мельникова с удивлением. – Это же минутное дело.

– С технической точки зрения это не сложно, – Мельников кивнул. – Машина принадлежит одной частной московской фирме, которая занималась посредническими услугами, купля-продажа, что-то в этом роде. Это уже выяснили. Но только эта фирма прекратила свое существование, была ликвидирована более года назад. В прокуратуре подумали, может, машина угнана. Оказывается, нет, в угоне не значится. Теперь наводят справки об учредителях этой фирмы, проверяют регистрационные документы. Может, чего накопают. Но, скорее всего дохлый номер.

– Ну и проблема, – Леднев крякнул от досады. – Фирму какую-то найти, по-моему, это вообще не задача.

– Ошибаешься, – Мельников покачал головой. – Маленькому человеку куда труднее исчезнуть, чем большой фирме. Ладно, Иван, ступай домой. Я обещал Николая Евгеньевича в первый мединститут подвезти.

– Мениск ещё со студенческих лет, – сказал Жамин. – А тут ещё одна травма, дома споткнулся, упал впотьмах.

Мельников пообещал Ледневу, что вернется часа через полтора закончить разговор, пригласил Жамина в машину.

* * *

– Ты дверь оставил открытой.

Мельников повесил пиджак в прихожей, оставшись в белой безрукавке. Он вошел в комнату, сел на диван напротив Леднева.

– Кстати, выводам твоего медэксперта можно доверять? Какой-то он молодой. Даже слишком молодой для такой работы.

Мельников усмехнулся.

– Этот Жамин далеко пойдет, светлая голова. Хочу, чтобы до тебя дошло: тот, кто убил Елену Викторовну, человек очень опасный и хладнокровный. Сутки он провел рядом с трупом. Ел, пил и все такое. Тебе неприятно будет это услышать… До того, как отправить Елену Викторовну на тот свет, он имел с ней половое сношение. Не всякий убийца в обществе уже умершей жертвы способен провести лишнюю минуту. А этот сидит целые сутки. Характер надо иметь, чтобы дождаться, когда пройдет трупное окоченение, и можно будет инсценировать смерть за рулем.

– Ты сказал про половую близость. Может, Лену изнасиловали? Это и есть причина убийства.

– Один шанс из тысячи, – Мельников помотал головой. – Я ведь осматривал тело. Изнасилование, как правило, не обходится без борьбы. А значит, синяки, кровоподтеки, царапины. Ничего такого не было. Парочка синяков на лице. Еще царапина на локтевом сгибе, но это уже из другой оперы. Мотивы убийства не ясны. Но характер преступления вырисовывается. Я уже давно разучился удивляться. Но этот тип сделал все, чтобы меня удивить.

– В прокуратуре работают специалисты. Они должны раскрутить это дело.

– Предлагаю довести это дело до конца, я сам хочу его закончить, – Мельников откинулся на диванные подушки и прикурил сигарету. – Если получится, конечно. Я ведь не собираюсь отбирать хлеб у прокуратуры, нехай занимается. Мы друг другу не конкуренты.

– Думаешь, у тебя это получится лучше, чем у них?

– Понимаешь, Иван, с тех пор, как я ушел из милиции, все как-то пошло наперекосяк. Работал в одном частном агентстве. Потом перешел в другую лавку, думал, там меньше идиотизма. Нет, все то же самое, все один в один. Знаешь, какое мое самое большое дело за последние полгода? Отыскал «Мерседес» одного коммерсанта. Его угнали в Прибалтику, там перебили номера и достали новые документы, ну, пользовались этой тачкой. Мелочь. Но эта операция, можно сказать, вершина моей карьеры. Что, мелко я плаваю?

– В частное агентство тебя никто палкой не гнал.

– Бывшему милиционеру не так просто найти работу. Проходит время, и я начинаю чувствовать себя неудачником. Охрана состоятельных особ, наружное наблюдение за всякими прыщами на ровном месте. Мне надоела эта рутина, надоело быть придурком, поцем на побегушках, надоело проигрывать и в большом и в малом. Кажется, в последние годы я только и делаю, что проигрываю. Теперь мне это надоело.

– Найти убийцу Лены, это что, способ самоутверждения? – Леднев казался слегка озадаченным словами Мельникова.

– Мне уже поздно думать о самоутверждении, – Мельников выпил холодную заварку. – Я тот, кто я есть, ни больше, ни меньше, таким и останусь. Просто я уже пошел по этому пути и теперь не хочу сворачивать. Хочу довести все до конца.