Текст книги "Шестьдесят смертей в минуту"

Глава седьмая

На следующий день река немного обмелела, но поток воды оставался слишком быстрым. Нечего думать о том, чтобы перейти на тот берег с полуслепой лошадью и повозкой. Еще один долгий жаркий день пришлось провести на берегу. Джейн закрыла голову влажным платком и легла в тени единственного на всю округу низкорослого дерева. А потом, склонившись над блокнотом, дотемна пыталась написать несколько связных строк о своих нелепых приключениях.

Возможно, навстречу попадется машина или повозка. Тогда она попросит доставить письмо до города и бросить в ящик. За эту пустяковую услугу она заплатит, сколько спросят. Первое письмо в Америку, отцу. Второе в Москву ее шефу Чарли Хейнсу.

Она складывала слова в предложения, а предложения в рассказ о событиях последних дней. Перечитав написанное, Джейн подумала, что затеяла глупость. Ее послания будут блуждать по отделениям связи, по странам и городам до бесконечности. Здесь письма идут медленнее, чем двигает копытами старый мерин Погост. И эти письма часто не находят адресата.

Кроме того, обстановка может измениться в любой момент. В лучшем случае, они окажутся на месте уже завтра, а через пару-тройку дней вернутся в Ташкент. Тогда о чем писать? Только попусту волновать отца, а Чарли посмеется над ее эпистолярным творением. Джейн вырвала из тетрадки исписанную страничку, сделала из нее кораблик и спустила его на воду. Течение подхватило бумажку, понесло, закрутило в водовороте. Несколько коротких секунд кораблик вращался на месте. И вот уже исчез под водой.

Безо всякой причины Джейн захотелось заплакать, уткнуться в ладони лицом и разрыдаться. Она представила свою жизнь этим бумажным корабликом. Вот он плывет по стремнине реки. Теряет ход, попадая в водоворот. И вот уже не видно ни корабля, ни ее жизни.

А эта степь, эти холмы у горизонта, похожие на огромных спящих черепах, даже не заметили такой мелкой потери, одна человеческая жизнь. Что она здесь делает? – спросила себя Джейн. Оценивает чужую собственность? Ищет чужие деньги? Стоят ли эти деньги и эта собственность ее жизни? Или ее слез?

То была одна коротка минута слабости, которая быстро прошла.

* * *

О существовании русского адвоката Джейн вспомнила, когда за неделю до начала командировки в Россию раздался звонок мобильного телефона, и она услышала в трубке приятный баритон с едва заметным акцентом.

Алекс Шатун вежливо извинился за беспокойство, предупредил, что не отнимет у Джейн больше двух-трех минут. Он сказал, что дела задержали его в Штатах, сейчас он Чикаго, приехал на день, но оглянуться не успел, как пролетели двое суток, завтра улетает обратно в Атланту. Но осталось невыполненным одно важное поручение.

– Я, собственно, по этому поводу и звоню, – сказал Шатун. – Майкл передал вам кое-что. Сказал, какую-то безделицу. Я готов выполнить поручение прямо сейчас, потому что другого времени не будет.

– Надо же… Майкл не забыл, что сегодня день нашего знакомства, – Джейн взглянула на часы, до окончания работы оставалось двадцать минут. За окном накрапывал дождь, а небо хмурилось. – Мы с ним встретились много лет назад на вечеринке. Мой покойный муж явился в компании Майкла, с ними была какая-то девица, очень красивая или очень умная. Я уже не помню. М-да… Кстати, тогда я еще не была замужем. Все еще могло сложиться иначе, но сложилось именно так. Если бы не та девица, что пришла с Майклом… А, может, дело было во мне.

– Романтическая история, – сказал Шатун. – Черт, а меня жизнь обделила такими вот штуками. Учеба, работа. Одна ступенька наверх, вторая… Не жизнь, а график движения поездов. Кажется, что отстал от расписания, упущенного уже не наверстать. Но к делу. Я возле вашего офиса. Это через дорогу, на углу закусочная. Заказать что-нибудь?

– Возьмите кофе, – попросила Джейн. – Маленький стаканчик.

В закусочной народу оказалось совсем немного, пахло кофе и пончиками. Между столиками ходил темнокожий мужчина, он болтал всякий вздор и выпрашивал у посетителей доллар, но денег никто не давал. Шатун сидел на высоком табурете у столешницы, которая проходила от стены до стены, вдоль всего окна. Он пил кофе через трубочку и жевал пончики в сахарной пудре с вареньем внутри. Джейн присела на свободное место, взяла в руки стаканчик кофе.

– В детстве мне не хватало сладких пончиков, – Шатун просыпал сахарную пудру на темные брюки. – И еще игрушек. Мы жили бедно. Отец работал наладчиком оборудования на механическом заводе. Он стал калекой, потерял руку, в сорок лет. И с тех пор деньги в семье перестали водиться. У меня росли два младших брата. Такие дела.

Шатун достал из-под стойки бумажную сумку и протянул ее Джейн. Она вытащили на свет плюшевую белку с шикарным хвостом, розовую коробочку и прикрепленный к ней конверт с открыткой внутри. «Всегда помню тот день. Целую, люблю, Майкл». Джейн разорвала упаковку, и нашла в коробочке флакон дорогих духов, пахнущих свежестью весеннего утра. Она подумала, что привычки Майкла меняются, дело дошло до шикарных духов. Что же дальше? Или он просто разбогател. Нет, это маловероятно.

– Большое вам спасибо. И Майклу передайте благодарность за духи и эту чудесную белочку. Впрочем, я сама…

– Белочка – от меня, – сказал Шатун. – Я же знаю все про вашу дочь. Настоящий ангелочек. Приделать крылышки и полетит. Кстати, вы подумали о моем тогдашнем предложении? Ну, без лишних усилий подработать во время российской командировки? Речь идет о приличных деньгах. У вас с Майклом свадьба на носу. Наличные еще никому не мешали.

Джейн раздумывала минуту.

– У меня только два вопроса, – сказала она. – О какой работе идет речь? И о каких деньгах?

– Деталей я не знаю, – покачал головой Шатун. – Работа бумажная. Надо составить какай-то отчет или отзыв. Это по вашей специальности. Оценка имущества, взгляд независимого иностранного эксперта. А деньги… Ну, точно не знаю, но вас не обидят. Между нами: человек, которому нужен ваш отчет, он очень щедрый. Когда он нанимает меня, я бросаю все дела и лечу к нему среди ночи. Вы где остановитесь в Москве?

Темная тень сомнения легла на душу, но Джейн подумала, что деньги к свадьбе нужны, тут уж никуда не денешься. Зарплата у нее не самая маленькая, но долги почему-то всегда обгоняют заработок. Джейн колебалась, она хотела ответить, что очень занята и не может размениваться ни на что кроме работы. Но тут подвалил тот черный мужчина, выполнил что-то вроде реверанса и уже хотел прослезиться, но Шатун вложил в его ладонь пару мятых банкнот и легонько подтолкнул к двери. Человек вышел на улицу и пропал за пеленой дождя. Джейн забыла все, что хотела сказать.

– Где обычно. Меня селят в съемной квартире в районе Тверской, – она назвала телефон, который помнила наизусть. – Но не знаю, будет ли свободное время… Впрочем, посмотрим. Пусть позвонит.

– Я думаю, у вас все склеится, – улыбнулся Шатун. – Фамилия моего клиента – Хабаров. Запомните? Вот и отлично.

Он взглянул на часы, вдруг заторопился и, пожелав Джейн приятной поездки, выскочил на улицу.

* * *

На темном небе появилась луна, напоминающая прожектор. Джейн встала, осмотрелась по сторонам. Бежала река, впереди равнина, залитая мертвенным светом небесного светила.

– Рахат, – крикнула она. – Рахат, где вы?

Тишина. А над этой тишиной звездная ночь, похожая на бархатный занавес с дырками, сквозь которые кто-то светит фонариком. Заросли кустов не шевелятся. Она стянула джинсы, сняла рубашку, бросила одежду на землю и вошла в воду.

Джейн знала наверняка, что Садыков, спрятавшись где-то на берегу, в этих самых кустах, наблюдает за каждым ее движением. Он долго ждал минуты, когда женщине захочется освежиться после бесконечного жаркого дня. Теперь, затаив дыхание, он лежит на горячей земле, задерживает взгляд на округлостях женских бедер, изгибе спины. Дышит тяжело, сглатывает набегающую слюну.

И черт с ним, пусть смотрит, пусть все глаза прогладит, если ничего такого в жизни не видел. Дикарь, животное…

* * *

Минуту хозяин напряженно рассматривал гостя через глазок и расспрашивал, кто пришел и зачем. Наконец упала цепочка, сдвинулась щеколда, лязгнул замок. На пороге стоял высокий мужчина профессорского вида с всосанными щеками и щеточкой седых усов. Перед тем, как впустить Радченко в квартиру, хозяин проверил его документы.

– Проходите и располагайтесь, – наконец сказал Антонов. – Если помыть руки, полью из графина. Воду дают по пятницам с семи до девяти. А если в туалет, придется снова спускаться вниз. За домом будка сортира. А если по малой нужде, мочитесь в ванную или с балкона.

Он проводил гостя в комнату, раздвинул плотные шторы на окнах и усадил Радченко в кресло. Выпирающие пружины сиденья прикрывали старые журналы.

– Всю последнюю неделю переговаривался с Москвой, последний раз вчера беседовал с вашим начальником, – сказал Антонов, устраиваясь на диване. – Все поручения выполнил, это нетрудно. Машину, документы, ружье шестнадцатого калибра, военные карты… Этого добра на черном рынке хватает. Я бы рекомендовал взять с собой проводника. Есть один человек…

– Не надо. Если что, найду на месте.

Антонов удалился, пошуровал в соседней комнате и вернулся с потертым портфелем. Сразу видно, что его хозяин знавал в жизни лучшие времена: материальной независимости и достойного положения в обществе. Сергей Сергеевич выложил на журнальный столик большой плотно набитый пакет и сказал:

– Здесь кое-какие сведения о Рахате Садыкове. И адрес одного бывшего мента, русского. Этот мент знал Садыкова лично. А это ваши документы. Диплом об окончании ветеринарного техникума, якобы выданный семь лет назад в соседней республике, в Туркменистане. Вот удостоверение старшего инспектора тамошней ветеринарной службы. Кстати, вы что-нибудь смыслите в болезнях животных?

– Ну, как сказать… Поверхностно. Но корову от овцы отличить смогу.

– Вот паспорт на имя Бахтияра Сулейменова. Водительские права все на то же имя с вашей фотографией. Пропуск комендатуры, по которому без проверки минуете все военные посты. Вы же ветеринар, значит, по роду своей работы выезжаете в любое время в разные точки области. Настоящие документы спрячьте подальше.

– На таджика я не потяну. Глаза не раскосые.

– Вы можете быть таджиком хоть наполовину, хоть на четверть, можете не знать языка, – все лучше, чем оставаться чистым русским или, например, евреем. Вы хорошо загорели, волосы каштановые. Но, к сожалению, вьются. Подстригитесь покороче, а лучше наголо. Купите на базаре тюбетейку – авось, сойдет. И, главное, не задерживайтесь в городе.

Сергей Сергеевич разложил на столике карту с вычерченным на ней маршрутом следования. Он сказал, что Майси и Рахат Садыков предположительно выехали к месту, где стоит недостроенная фабрика, дней семь назад. Вот самый короткий маршрут. Вот другой, длиннее. Они могли застрять в населенных пунктах, отмеченных красными крестиками. Этих пунктов всего шесть или семь. Начать лучше всего с проверки ближних аулов. А дальше какой-нибудь след обязательно отыщется.

Он закончил словами:

– Что ж, не найдете женщину живой, так хоть мертвой найдите.

– А вы пессимист, – ответил Радченко.

– Нет, просто я пожил дольше вас. И терял больше вашего.

Антонов словно назад обернулся и окинул взглядом прожитую жизнь. Все что было – дом семья, ребенок, работа – в прошлом. Вокруг лишь пепелище, по которому гуляет ветер. Ювелирные изделия и золото, что хранились в тайнике за городом, нашли воры. Денежные накопления всей жизни за одну неделю инфляция превратила в пыль. Подворачивалась возможность заработать на переезд в Россию, но там Антонова никто не ждет. Единственного сына здесь в Ташкенте зарезали уличные грабители, когда тот возвращался с рынка. Добычей убийц стал велосипед и четыре килограмма картошки. Жена пережила Сашеньку всего на два месяца.

– Человек, который отправил сюда эту несчастную Джейн Майси, наверное, очень хотел ее погибели, – глаза Антонова глядели сердито из-под насупленных седых бровей. – Или она сама того… Очень торопилась на тот свет.

– Она приехала работать, а не искать смерти.

– Здесь не то место, где работают или отдыхают, – покачал головой бывший адвокат. – В этой стране есть много хороших законов. Но работает только один: кто сильнее, тот и прав. Шансы Джейн на выживание я оцениваю как ничтожные. А вы постарайтесь не задерживаться тут ни одного лишнего дня.

– Не пугайте меня, – попросил Радченко. – Я и так боюсь.

Он поднялся, забрал конверт и, поблагодарив бывшего адвоката, спросил, сколько денег причитается за услуги. Но Антонов энергично замотал головой, сказал, что средства из Москвы переведены, его услуги оплачены.

* * *

Савелия отвезли не в изолятор временного содержания, а в районное управление внутренних дел, пятиэтажное кирпичное здание старинной постройки, стоящее в глубине тихого переулка неподалеку от ресторана «Комета». В доме были глубокие подвалы, где разместилась комната отдыха дежурных офицеров и младшего состава милиции, несколько камер с деревянными настилами вместо коек и следственные кабинеты, сырые и темные, как крысиные норы.

Двое суток Савелия продержали в камере. На третьи сутки о нем вспомнили, отвели в следственный кабинет. После четырнадцати часов допроса, когда менялись дознаватели, а Савелий изредка получал лишь пятиминутную передышку, наступил неожиданный длинный перерыв.

Следователь, молодой человек без имени и фамилии поднялся из-за стола, собрал пару бесполезных листков, изрисованных каракулями. И сказал, что вернется через полчаса, но не с пустыми руками, а с молотком и пистолетом.

– Или ты умнеешь или того, – у молодого следователя подергивалась щека и веко правого глаза. – В человеческом организме много костей. Так много, что я точно не знаю, сколько их. Половину переломаю я лично. Молотком. Позже меня сменит другой человек…

Оперативник навел на задержанного указательный палец и сказал: пуф, пуф, пуф… Лязгнула задвижка, человек пропал за дверью.

Савелия оставили одного в следственном кабинете, и потянулись долгие минуты ожидания, которые хуже допроса. Он сидел на привинченном к полу табурете возле конторского стола и думал, что сил осталось только на донышке. Он не понимал, который час и какое время суток: утро, вечер или ночь. Чтобы не упасть, он широко расставил ноги и держался обеими руками за край табуретки. Было холодно, помещение освещала свисавшая с потолка яркая лампа под металлическим отражателем.

От холода кожа сделалась плотной и упругой, от яркого света слезились глаза. Клонило в сон, но спать нельзя. За железной дверью слышались шорохи, наверняка в коридоре стоял мент и через глазок наблюдал за всем, что происходит внутри. В темном углу из крана в железный рукомойник падали тяжелые капли. Савелий вслух досчитал до ста, затем до тысячи. И сбился. Сколько продолжалась ожидание, час или четыре часа, он понять не мог: ощущение времени исчезло.

Но вот снова лязгнула задвижка, скрипнули дверные петли, в кабинет вошел Девяткин.

– Поумнел? – с порога спросил он. – Или еще хочешь посидеть в одиночестве?

– Это мне без разницы, – ответил Савелий. – Вопрос можно?

– Валяй, – Девяткин ослабил узел галстука, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Усевшись, включил обогреватель. – Только по теме.

– Почему убойный отдел МУРа уделят мне столько внимания?

– Ты на свой счет не обольщайся, – ответил Юрий Иванович, вытащил из ящика кусок эластичного бинта и намотал его на правую ладонь. – Лично я тебя и минуты не потратил. Мне нужен Тост. А ты знаешь, где его искать. Он твой старый дружбан. Два года вы провели в одно колонии под Потьмой. И на воле не растерялись. Ты бы взял Тоста в свой бизнес. Но принимают решения другие люди, при чинах, званиях и даже при погонах. И эти люди не хотели, чтобы в дело вошел отмороженный бандит и убийца.

– Это все жалкий базар. На уровне: одна баба сказала… Мы не кенты. Просто: здравствуйте и до свидания.

– Брось. Со мной можно по-честному.

Девяткин глядел на задержанного и думал, что от лощеного пижона, каким Савелий вошел в камеру, не осталось и воспоминания. Лицо опухло от побоев, фирменный галстук превратился в грязную тряпку. Пиджак, из которого выдран правый рукав, лопнул на спине. Это Савелия два-три раза ставили лицом к столу, заставляли опереться ладонями на край, били по заднице резиновой дубиной со свинцовым сердечником. А когда он вырубался от боли, обливали водой.

Савелий оказался крепким орешком: столько времени на него угробили. А он сидит без посторонней помощи, шевелит языком и даже врет складно. Теперь все, решил про себя Девяткин, основная работа уже выполнена, остается добить поверженного противника.

– Я вижу, ты тут совсем отупел от одиночества, – сказал Девяткин. – И карты как назло я не захватил. Ну, раз такое дело, у меня есть предложение. Чтобы немного развеяться… Вот что мы сделаем. Мы с тобой сыграем в магазин.

– Это как?

– Я буду покупать. А ты продавать. Ты сдаешь мне своего дружка Жору Тоста. А я тебе оформляю статью за незаконное хранение и ношение оружия. Всего-то трешник. Будешь отбывать срок рядом с Москвой, во Владимирской области. Курорт, а не зона. Хорошее предложение. Подумай.

– Никого не продавал. И не стану, – Савелий повторял эти фразы уже много раз, язык плохо ворочался, изо рта выходили даже не слова, а хриплый невнятный шепот. – Мне нужен адвокат. И врач.

– Ты никого не продавал. Все правильно. Если твои влиятельные друзья узнают, что ты сболтнул лишнего, тебе тут же садовыми ножницами язык отрежут. А тебя закопают на какой-нибудь помойке. Или зальют бетоном. Ты молчишь, потому что боишься. Не меня, конечно. До кровавого поноса боишься своих дружков. Борис Моисеевич, твой адвокат, нужен для того, чтобы старик позвонил вот этому типу. Фамилия Кудрявцев, сотрудник управления ФСБ по Москве и области.

Девяткин раскрыл папку и бросил на стол фотографию мужчины с погонами полковника и бордовыми петлицами и нашивкой за ранение.

– Этот тип вытаскивает тебя из любой переделки, потому что имеет хорошую долю с твоих доходов. Но на этот раз ни черта не выйдет. Твой «ягуар» ночью отогнали в Нарофоминск, завтра утром сгоревшую тачку найдут возле Минского шоссе. В салоне три обгоревших до неузнаваемости трупа. Ты и двое телохранителей. Убийц торговца героином никто искать не станет, уж поверь мне. Твои друзья подберут тебе замену. И все покатится дальше. Только без тебя.

– Мне эти понты по барабану, гражданин начальник, – Савелий немного отогрелся и осмелел. – Никто не станет пачкаться моей кровью. И грохнуть меня – у вас кишка тонка. Слишком много людей знают о том, меня взяли в ресторане.

– Много? Пять оперативников из моего отдела. Еще пара сотрудников милиции. И все. Но эти люди играют не за твою команду.

Девяткин поднялся со стула, подошел ближе к Савелию. Сел на стол, потуже натянул эластичный бинт и сжал пальцы в кулак.

– Ну?

– Пошли вы все…

Савелий не успел договорить. Он даже не понял, с какой руки ударил Девяткин, с правой или с левой. Показалось, перед глазами пронесся вихрь разноцветных искр, а привинченный к полу табурет почему-то подпрыгнул, сбросив с себя человека. Савелий очутился в темном углу, возле отопительной батареи. Капала вода из крана, откуда-то с потолка донесся знакомый голос…

– Хватит валяться как свинья. Тебе не больно.

Савелий встал на карачки, хватаясь за стену, поднялся и, шагнув вперед, осторожно присел на край табуретки, словно боялся, что она снова подпрыгнет. Он вытер рукавом пиджака кровь, сочившуюся из верхней губы. И посмотрел на мента снизу вверх. Девяткин курил, пуская дым в потолок, стряхивал пепел на штаны Савелия.

– Ну?

Девяткин размотал бинт, вытащил из кармана латунный кастет с тремя выдающимися вперед шипами, массивной рукояткой и четырьмя кольцами. Медленно надел кастет на пальцы правой руки, а левой ладонью проверил, острые ли шипы. И, кажется, остался доволен, потому что отдернул палец, словно укололся.

– Помнишь вопрос?

– Помню, – Савелий косился на кастет, на физиономию Девяткина, прикидывая, можно ли отсюда, из этой норы, выйти на своих ногах. Или его вынесут вперед копытами. – Но я не знаю, где Тост. Клянусь ребенком.

– Детей у тебя нет.

– Но я не знаю…

Савелию опять не удалось договорить. Девяткин, не вставая со стола, резко поднял ногу и пнул его подметкой ботинка в грудь. Савелий снова оказался на полу, на этот раз он поднимался долго. Хватался за стены и табурет, но почему-то не мог удержаться на ногах. И снова падал.

Когда Савелий занял место на табурете, Девяткин уже сидел за столом, делая вид, будто поглощен чтением газеты недельной давности. Латунный кастет куда-то исчез, зато на столе лежала трубка мобильного телефона.

* * *

– Очухался? – Девяткин отложил газету, взял телефон и набрал номер. – Я соединю тебя с твоим другом. Или, правильнее сказать, подругой. Зовут его Валентин Зотов. Но ты называешь Валькой. Ваш роман с этим двадцатилетним гомосеком длится без малого четыре года. Но вы до сих пор без ума друг от друга. Как молодожены. Правильно? Ну, так или нет?

Савелий взял из руки Девяткина телефонную трубку. Сперва было тихо, скорее угадывались, чем слышались неясные шорохи, сопение, чья-то возня. Но вот звуки стихли, наступила тишина, которую разорвал истошный крик. И снова все стихло, потом началась та же возня, через пару секунд кто-то задышал в трубку.

– Валька, ты? – спросил Савелий, его голос сорвался. – Что с тобой? Ты где?

– Господи, Леонид, – Валька говорил быстро, словно боялся, что трубку отберут, и он так и не успеет сказать о главном. – Леонид, менты вломились в мою квартиру. И все тут разгромили. Господи…

Снова началась возня, снова Валька закричал так, будто ему на живот плеснули кипятком.

– Что происходит, мать твою? – прохрипел в трубку Савелий.

– Господи, Леня, Леонид, – Валька заговорил еще быстрее. – Они говорят, что выбросят меня с балкона. Если ты им про что-то там не расскажешь. Они спустили с меня штаны и сделали надрез на яйцах. Я думал, отрежут. Но меня все равно убьют. Помучают и кончат. Если ты не скажешь… Леня, почему ты им не расскажешь то, что они хотят? Я лежу в кровати совершено голый. И тут все вокруг в крови. Простыня, подушки, даже стены. Почему ты хочешь моей смерти? Леня, что происходит…

Савелий всхлипнул, передал трубку Девяткину и сказал дрожащим от волнения голосом:

– Прикажите им прекратить все это. Пусть не трогают… У Вальки слабое сердце.