Текст книги "Нордические олимпийцы. Спорт в Третьем рейхе"

23 января 1934 года был учрежден Немецкий имперский союз физической культуры. Однако это было сугубой формальностью, так как структура организации не была четко прописана, а сфера ее деятельности, как и прежде, оставалась размытой. В этой ситуации Чаммер остро нуждался в поддержке со стороны квалифицированных специалистов, а потому советы Карла Дима, который выражал лояльную готовность к сотрудничеству, оказались как нельзя к месту. К слову сказать, итоги деятельности Ганса фон Чаммера были более чем неутешительными: прошел почти год, как он был поставлен во главе немецкого спорта, а конкретных результатов так и не удалось добиться. В итоге на заседании Немецкого имперского союза физической культуры, которое состоялось 9 марта 1934 года, Чаммер рекомендовал ввести в состав организационного комитета союза «бывшего генерального секретаря имперского комитета». Карлу Диму было поручено налаживать связи с многочисленными спортивными объединениями, что по сути своей являлось основой для предстоящей реорганизации немецкого спорта.

Две недели спустя Чаммер созвал первое заседание организационного комитета имперского союза физической культуры. На этом мероприятии обсуждался проект программы действий, которая была составлена Димом. Тот в частной переписке со спортивным педагогом Эрихом Харте не без гордости отмечал, что программа была написана всего лишь за три дня. В предложенной программе Дим пытался продолжить линию политики, которую он проводил ранее в имперском комитете физической культуры. В частности, это выражалось в попытках сохранить самостоятельность некоторых из спортивных объединений. Но все это сопровождалось политическими заявлениями, в частности требованием национал-социалистического воспитания спортсменов. Более того, Карл Дим задумал создать нечто вроде спортивного «министерства пропаганды», которое должно было целенаправленно заниматься прославлением немецкого спорта. Однако про самостоятельность некоторых из объединений и отдельных спортивных организаций можно было сразу же забыть. Этот пункт был исключен из программы действий. В изрядно переработанном виде она была оглашена 27 июля 1934 года на торжественном мероприятии, которое было преподнесено публике как учредительное собрание Немецкого имперского союза физической культуры.

Национал-социалистическое руководство было довольно работой Карла Дима, на что указывает несколько обстоятельств. 28 апреля 1934 года был продлен трудовой контракт между Карлом Димом и имперским союзом, который с марта 1934 года рассматривался как правопреемник имперского комитета физической культуры. Поначалу заработная плата Дима сократилась с 18 тысяч до 12 тысяч рейхсмарок. Однако по мере подготовки к Олимпийским играм она была вновь восстановлена в прежнем объеме. С этого момента в своей деятельности Дим подчинялся исключительно Имперскому руководителю спорта и Имперскому министерству внутренних дел.

По большому счету первым крупным спортивным мероприятием, проведенным национал-социалистами, считается «Немецкий гимнастический праздник», который прошел в 1933 году. Уже в марте в имперскую канцелярию от «Немецкого турнершафта» приходили заявления, в которых сообщалось, что организация «стремилась к созданию немецкого народного сообщества и сохранению народных сил в боеготовности». Несмотря на то что это были первые признания в верности со стороны спортивного объединения, референты дали ответ, позже ставший вполне стереотипным: «Принятие решения об участии в мероприятии фюрер оставляет за собой». Для служащих имперской канцелярии в 1933 году было весьма характерно занимать нейтральную позицию, не отдавая предпочтения какому-либо из физкультурных союзов. 4 апреля 1933 год а председатель «Немецкого турнершафта» и один из руководителей имперского комитета физической культуры Александр Доминикус направил на имя Гитлера приглашения. Рейхсканцлера призывали прибыть на «величайший народный праздник современности». Как нам уже известно, в апреле были предприняты меры по роспуску имперского комитета. Одновременно с этим происходят перестановки и в правлении «Немецкого турнершафта». Доминикус считался среди новых властителей «демократом», а потому под давлением он был вынужден уступить свое место Нойендорфу, уже не один год состоявшему в национал-социалистической партии. С этого момента более ничто не мешало национал-социалистам осуществить трансформацию «Немецкого турнершафта», который и до этого считался едва ли не самым националистическим из всех спортивных объединений Германии.

В архивных документах сохранилась «Сводка настроений в гимнастических кругах», подготовленная Теодором Зассе, «неизвестным национал-социалистом из Эрфурта, который понимает дух многих тысяч гимнастов». 9 апреля 1933 года этот документ оказался на столе у Гитлера. В данной сводке, в частности, сообщалось: «Наше желание, чтобы председатель «Немецкого турнершафта» ушел в отставку, осуществилось. Именно он был повинен в том, что в организации подавлялся национальный дух гимнастов, а их устремления никогда не выходили за рамки условно патриотических порывов, соответствующих республиканскому черно-красно-желтому знамени. Однако мы, национал-социалисты, не сидели сложа руки. Мы стремились к тому, чтобы «Немецкий турнершафт» стал единой национал-социалистической ячейкой. Отныне нашим самым большим желанием является, чтобы мы смогли приветствовать на проводимом в этом году в Штутгарте «Немецком гимнастическом празднике» фюрера немецкого народа и величайшего рейхсканцлера Адольфа Гитлера». Несмотря на то что это письмо не отличалось ни изяществом стиля, ни аналитической углубленностью, Ламмерс отнесся к нему очень серьезно. По крайней мере последнее пожелание он подчеркнул красным цветом. Хотя бы на основании этого можно предположить, что в имперской канцелярии следили за деятельностью «Немецкого турнершафта» и весьма положительно оценили появление у этого спортивного объединения нового руководителя.

11 апреля 1933 года, то есть буквально несколько спустя после своего назначения на пост председателя «Немецкого турнершафта», Эдмунд Нойендорф стал добиваться личной встречи с Гитлером. На аудиенции он хотел заявить о «твердой воле немецких гимнастов сотрудничать во имя национального возрождения», после чего планировал передать просьбу. Просьба заключалась в том, чтобы Гитлер взял личное покровительство над XV «Немецким гимнастическим праздником». Чтобы подчеркнуть различия между собой и Доминикусом, Нойендорф использовал не традиционную формулу «с глубоким почтением», а новый образец: «С выражением благоговейной преданности и с немецким приветом». Однако Ламмерс не спешил с принятием решения. Дело в том, что предстояло назначение Ганса фон Чаммера на пост Имперского комиссара по делам спорта, а также ликвидация имперского комитета по физической культуре. В итоге глава рейхсканцелярии занял выжидательную позицию. И только 23 мая 1933 года он дал уклончивый ответ от имени Гитлера: «Несмотря на то что господин рейхсканцлер уделяет большое внимание деятельности “Немецкого турнершафта”, тем не менее, к сожалению, по принципиальным соображениям он считает целесообразным отказаться от личного покровительства празднику и участия в нем. Однако он любезно просит, чтобы вы не отказывались от ваших благородных намерений, и передает самые наилучшие пожелания устроителям XV “Немецкого гимнастического праздника”». В данной ситуации нельзя не учитывать, что инициатива Нойендорфа столкнулась с определенным сопротивлением, которое оказывали Бломберг, Фрик, Руст, Гиммлер, Далюге и Бальдур фон Ширах.

В этих условиях Нойендорф решил сосредоточиться исключительно на организации «Немецкого гимнастического праздника». Нельзя не отметить, что его очень беспокоили планы, которые в качестве Имперского комиссара по делам спорта вынашивал Ганс фон Чаммер. По этой причине Нойендорф 16 мая еще раз обратился с письмом к Гитлеру, в котором пытался убедить фюрера в «исторической миссии, возложенной на «Немецкий турнершафт», который, являясь национальным боевым союзом, готов предоставить целую армию пригодных к несению военной службы немецких гимнастов». Нойендорф уже давно вынашивал идею, согласно которой «Немецкий турнершафт» должен был утратить характер сугубо спортивного объединения и стать военизированным формированием «наряду с СА и “Стальным шлемом”». После того как этот текст был озвучен во время доклада Гитлеру, Ламмерс подчеркнул самые важные строки из письма красным карандашом, добавив свой снисходительный и ни к чему не обязывающий комментарий: «Весьма похвальное рвение». Аналогичным образом был составлен и ответ, который был направлен Нойендорфу 26 мая 1933 года: «Господин рейхсканцлер поручил мне выразить вам благодарность за то рвение, с которым вы хотите, чтобы “Немецкий турнершафт” начал более тесное сотрудничество с СА и “Стальным шлемом”. Господин рейхсканцлер поддерживает это начинание». Однако нельзя не заметить, что Нойендорфу отказали в его изначальной идее: «Немецкий турнершафт» должен был всего лишь осуществлять более тесное сотрудничество с СА и «Стальным шлемом», но отнюдь никто не санкционировал его самостоятельный статус, равный указанным военизированным организациям.

После того как все идеи, предложенные Нойендорфом, закончились буквально ничем, он вновь попытался добиться того, чтобы Гитлер принял хотя бы условное участие в «Немецком гимнастическом празднике». 12 июня 1933 года он направил в имперскую канцелярию третье письмо. В нем Нойендорф просил, чтобы Гитлер обратился на открытии праздника с приветственным словом к немецким гимнастам: «Ваше присутствие в Штутгарте будет неоценимым для национальной идеи и освободительного движения». В заключение сообщалось, что «немецкие гимнасты были бы счастливы приветствовать в Штутгарте в своих рядах величайшего из руководителей». И опять от Ламмерса следует уклончивый ответ. После этого Нойендорф решил подключить к делу другие инстанции. 22 июня с просьбой к Гитлеру уже обратился гауляйтер и имперский наместник Вильгельм Мурр, который считался региональным покровителем праздника в Штутгарте. Мурр решил прибегнуть к сугубо политическим аргументам и сообщал, что присутствие Гитлера на празднике могло бы «укрепить позиции тысяч немцев, проживающих за границей». Но, как и в прошлых случаях, от Ламмерса поступил отказ по традиционной формуле. Затем в имперскую канцелярию обратился министр-президент Вюрттемберга Христиан Мергенталер, который считался «фанатичным старым борцом», то есть принадлежал к числу немногих людей, стоявших у основания национал-социалистической партии. Его приглашение в Штутгарт, датированное 5 июля, было написано высокопарным, напыщенным стилем. Присутствие Гитлера на празднике в Штутгарте объявлялось «истинным посвящением». Сам же праздник в данном случае должен был стать «крупнейшей национальной демонстрацией, которая могла бы показать стране и зарубежью, что Германия, как никогда, сплочена и знает только одного вождя – Адольфа Гитлера». Но и в данном случае ситуацию не удалось изменить, Ламмерс отправлял привычные для него формулировки отказа. И лишь 18 июля 1933 года он дал понять Мурру и Мергенталеру, что «фюрер примет решение в самое ближайшее время».

Подобные уклончивые ответы и отсутствие четкого решения в немалой степени беспокоили силы правопорядка. Так, например, 7 июля 1933 года руководитель политической полиции при министерстве внутренних дел Вюрттемберга запросил в Берлине конфиденциальную информацию, которая должна была помочь ему с организацией безопасности на запланированном мероприятии. Более того, 21 июля имперский наместник и гауляйтер Вильгельм Мурр устроил форменный разнос местной полиции. Мурр считал, что не были предприняты все необходимые меры, которые могли бы воспрепятствовать беспорядкам во время «Немецкого гимнастического праздника». Подобные опасения были отнюдь не беспочвенными. Имелись сведения о том, что представители «рабочего движения», которые объединились в оппозиционное боевое содружество «Красный спорт», подготовили мероприятия, направленные на срыв праздника. Только после этого в среде «рабочих спортсменов» были проведены сотни арестов. Однако, даже несмотря на это, в городе появились листовки с протестами. В любом случае решение по празднику было принято только 30 июля. Именно тогда Гитлер решил отчасти уступить просьбам. В итоге на гимнастический праздник в Штутгарт были направлены Геббельс и фон Папен. Именно им было поручено приветствовать членов «Немецкого турнершафта» как «лучших представителей нашего народа, исполненных жизненной силой».

Глава 3
Полет «Серебряной стрелы»

Прежде чем начать рассказ о проекте «Серебряная стрела», необходимо вернуться к самым первым дням набиравшей силу национал-социалистической диктатуры. Событие, произошедшее 11 февраля 1933 года, станет ключевым моментом, далее определявшим взаимоотношения национал-социалистической диктатуры и автомобильной промышленности Германии. В тот день Гитлер в торжественной обстановке открыл в Берлине Международную выставку автомобилей и мотоциклов. По привычке новый рейхсканцлер сделал несколько программных заявлений. Однако в данной ситуации это были не патетические обещания, а перспективная программа, которая могла изменить жизнь многих немцев. Именно 11 февраля 1933 года Гитлер взял курс на «национальную моторизацию». Эта программа подразумевала отмену налогов на автотранспорт, снижение налогов для предприятий, производящих автомобили и мотоциклы, строительство высококлассных шоссейных дорог, государственное содействие гоночному спорту. Это были вполне ясные сигналы, которые позволяли судить о том, что автомобильным концернам в Третьем рейхе будет отводиться очень важная роль, а сам национал-социализм хотел бы стать «диктатурой, дружественной автомобилю». Сразу же стал формироваться «миф об автобанах», которые были построены по приказу фюрера.

Автомобильные концерны оказались чутки к подобного рода сигналам. Чтобы продемонстрировать свою готовность поддержать «национальную моторизацию», Имперский союз немецкой автомобильной индустрии перевел на специальный счет Гитлера 300 тысяч рейхсмарок. Гитлер уже через год пребывания у власти стал активно продвигать идею «Фольксвагена» – «народного автомобиля», то есть транспортного средства, доступного для каждого члена «народного сообщества». Впрочем, Гитлер уже 11 февраля 1933 года решил, кто будет заниматься «народным автомобилем». Сразу же после выставки Гитлеру принесли поздравительную телеграмму от Фердинанда Порше. В ней сообщалось: «Я поздравляю ваше превосходительство с блестящим выступлением на Международной автомобильной выставке. Я как человек, известный созданием множества узлов и конструкций в области немецкого и австрийского самолетостроения, уже более 30 лет веду борьбу за национальные цели. Мне хотелось бы надеяться, что мне и моим сотрудникам будет позволено подарить немецкому народу наши знания и наше мастерство». На это поздравление Гитлер ответил не сразу. Встреча фюрера и Фердинанда Порше состоялась только 10 мая 1933 года. Но, собственно, наша история не о «народном автомобиле».

Один из ведущих немецких гонщиков-испытателей, личный друг Порше Ганс Штук в своих воспоминаниях поведал, что в феврале 1933 года в его кабинете раздался телефонный звонок. К великому удивлению Штука, на проводе оказался Адольф Гитлер. Новый рейхсканцлер, не теряя времени, сразу же заявил: «Герр Штук, надеюсь, вы помните, что еще я в свое время вам обещал, что в случае моего прихода к власти рейху потребуется отличный гоночный автомобиль. Пришло время, чтобы я подтвердил серьезность своих намерений. Мне всегда импонировало, что вы отстаивали интересы Германии. На немецких автомобилях вы показывали прекрасные результаты и в Бразилии, и в Аргентине, чем преувеличивали славу Германии. Я жду от вас ответных предложений. Когда они будут подготовлены, то ожидаю вас у себя в имперской канцелярии».

Решение создать национальный гоночный автомобиль вызвало немалый переполох в немецкой индустрии. Государственную поддержку этого проекта решили одновременно получить и «Даймлер-Бенц», и т. н. «Автомобильный союз». 27 февраля свои усилия решили объединить «Автомобильный союз» и Порше. На переговорах, которые состоялись 7 марта 1933 года, было высказано мнение, что в качестве нового гоночного автомобиля надо будет продвигать одну из моделей «Хорьха». Между тем 10 марта 1933 года глава концерна «Даймлер-Бенц» Киссель прибыл на встречу с консулом Фричем, который, кроме всего прочего, являлся вице-президентом Автомобильного клуба Германии. Фрич при поддержке Имперского министерства путей сообщения смог добиться значительного финансирования проекта гоночного автомобиля, который бы производился именно концерном «Даймлер-Бенц». На стороне «Даймлер-Бенца» оказался также Ганс Штук, который буквально накануне прихода Гитлера к власти ушел из предприятия Фердинанда Порше. 15 марта Вильгельм Киссель обратился с письмом к Гитлеру, в котором просил оказать государственную поддержку программе по разработке серии гоночных автомобилей. Концерн «Даймлер-Бенц» имел лучшие шансы, чем их конкуренты, но тем не менее «Автомобильный союз» и Порше все-таки получили 75 тысяч рейхсмарок на то, чтобы к 1936 году разработали двигатель на 250 лошадиных сил, который был бы рассчитан на 4500 заездов. При этом вес двигателя должен был снизиться с 800 до 750 килограммов. Принципиальным было требование, чтобы автомобиль, оснащенный этим двигателем, должен был развивать скорость не менее 250 километров в час. Однако этот заказ фактически так и не был выполнен, так как «Автомобильный союз» затребовал половину выделяемого финансирования. Ожидаемый двигатель не был разработан даже в 1937 году, что вызвало немалое недовольство у имперских структур. Но Фердинанд Порше был вне подозрений – весь гнев функционеров был выплеснут на «Автомобильный союз». Сам же Порше вполне успешно занимался разработкой «народного автомобиля», что считал личным поручением фюрера.

Между тем глава правления концерна «Даймлер-Бенц» Вильгельм Киссель посетил Берлин. Во время обсуждения проблем, связанных с государственным финансированием работ по разработке «национального гоночного автомобиля», он попросил миллион рейхсмарок. Однако Имперское министерство путей сообщения было готово выделить не более 400 тысяч рейхсмарок. Недовольство со стороны Кисселя усиливалось еще и по причине того, что он был вынужден конкурировать с Порше и «Автомобильным союзом». В одном из писем он язвительно намекал: «Для того чтобы создать гоночный автомобиль, который будет символизировать собой не просто марку машины, но всю немецкую нацию, недостаточно одного талантливого конструктора, для этого потребуются мощь и стремление всех сотрудников концерна, которые обладают немалым опытом».

Тем временем концерн «Даймлер-Бенц» столкнулся с новой бедой – лучший немецкий гонщик Рудольф Караччиола попал в тяжелую аварию. Во время тренировки произошла авария, гонщика выбросило из его автомобиля марки «Альфа-Ромео» на бетонную лестницу. Он остался жив, но в нескольких местах была сломана правая нога. Врачи пытались сделать все, что возможно, но и их возможности были небезграничны. Правая нога легендарного Карачи оказалась короче левой на пять сантиметров. Всю оставшуюся жизнь он ходил сильно прихрамывая – о возвращении в гоночный спорт не могло быть и речи. В итоге «Даймлер-Бенц» не мог использовать для испытания своих проектов лучшего гонщика Германии.

Но, несмотря на эту трагедию, гонка АФУС,[2]2
  АФУС (нем. AVUS, сокращение от нем. Automobil-Verkehrs und Übungs-Straße – «дорога для автомобильного движения и упражнений») – гоночная трасса, проложенная между районами Берлина Шарлоттенбург и Николасзее.


[Закрыть] которая приобретала статус международной, должна была непременно состояться. В то время как Порше еще только вынашивал свои планы, Мерседес-Бенц получил прекрасный шанс, чтобы показать властителям Третьего рейха свои наработки, которые были сделаны за десятки лет. В гонке принимали участие два гоночных «Мерседеса-SSK». В одном из них находился Манфред фон Браухич, считавшийся едва ли не лучшим немецким гонщиком. Он традиционно облачался в гоночный комбинезон серебристого цвета. Во втором автомобиле должен был стартовать Рудольф Караччиола. Однако после аварии его сменил 44-летний Отто Мерц. Это был опытный швабский гонщик. Однако в силу возраста он уже два года не принимал участия в гонках, но в сложившейся ситуации он был единственным вариантом для замены. При всем том уже на испытательных заездах стали происходить несчастные случаи. Одна из машин на мокром асфальте перевернулась. Погиб гонщик-испытатель.

Однако даже эта трагедия не убедила правление концерна снять со старта второй автомобиль. На карту было поставлено слишком много, а потому можно было рискнуть. Несмотря на то что на гонках не было Гитлера, здесь присутствовали министр пропаганды Геббельс, премьер-министр Пруссии Герман Геринг и принц Август Вильгельм фон Пройссен. Ави, как звали принца его друзья, был четвертым из детей кайзера Вильгельма II. На гонках он появился облаченным в форму оберфюрера СА. Он слыл ярым поклонником Гитлера, а потому не считал зазорным вскидывать правую руку и подпевать, когда исполнялся «Хорст Вессель». Так произошло и на этот раз. Гонки открылись шествием знаменосцев, за которым стройными рядами следовало несколько подразделений НСКК – Национал-социалистического моторизированного корпуса. Иностранные гости, присутствовавшие на этих гонках, могли получить первое представление о том, как в только что возникшем Третьем рейхе могли увязываться между собой на первый взгляд такое аполитичное явление, как автомобильные гонки, и ничем не прикрытая политическая пропаганда.

По большому счету гонки АФУС, состоявшиеся весной 1933 года, были первым гоночным спектаклем, проходившим под знаком свастики. Но национал-социалистов ожидало разочарование. Серебристый «Мерседес-SSK», которым управлял фон Браухич, несколько раз останавливался из-за проколов шины. В итоге он занял всего лишь шестое место. Впервые за всю историю гонок АФУС первый приз достался иностранному гонщику! Это был итальянец А. Варзи, который на своем «Бугати» смог развить скорость 206,9 километра в час. Для концерна «Даймлер-Бенц» это могло означать форменный провал. Однако нет худа без добра. Сразу же после этого «позора» Имперское министерство путей сообщения выразило готовность выделить на разработку гоночного «Мерседеса» полмиллиона рейхсмарок. В то же самое время Порше получил на те же самые цели всего лишь 300 тысяч рейхсмарок. А потому поражение на гонках можно было рассматривать лишь как тактическую неудачу, которая в итоге привела к стратегическому успеху.

28 мая 1933 года, то есть буквально несколько дней спустя после того, как национал-социалистическое государство выдало средства на разработку «национального гоночного автомобиля», состоялись состязания на автотреке Нюрбурга («Нюрбург-ринг»), в которых принимали участие, с одной стороны, международная сборная, с другой – элита немецких гонщиков. Несмотря на то что немцы выходили на заезд отнюдь не на «национальных гоночных автомобилях», это не являлось поводом для того, чтобы национал-социалистическая пропаганда не использовала это мероприятие в собственных целях. В одной из газет сообщалось: «Великолепные мотогонки являются блестящей демонстрацией новой Германии, которая достойна и уверенно принимает у себя в гостях иностранцев, что уже само по себе доказывает, что мы готовы помериться силами в мирной борьбе, имеющей своим итогом установление лучшего мирового порядка».

Открытие гонок происходило в четком соответствии с национал-социалистическими ритуалами: в почетном карауле замер штурм СС, непрерывно исполняла бравурные мелодии музыкальная капелла 28-го штандарта СА, повсюду развевались флаги со свастикой. Сами гонки начались с минуты молчания, которой чтился «павший герой национальной революции Лео Шлагетер». Если автогонки еще обладали хотя бы номинальной видимостью аполитичности, то мотоспорт в Германии еще во времена Веймарской республики обладал ярко выраженным националистическим окрасом. Подтверждением этого являлось постоянное присутствие на мотогонках Германа Геринга. Даже став премьер-министром Пруссии, он не отказывал себе в этом удовольствии.

На самом деле национал-социалисты, судорожно начавшие поддерживать гоночный спорт, не были слишком оригинальными. Во многом они ориентировались на итальянские образцы. В самой Италии Энцо Феррари, владелец концерна «Скудериа Феррари», вступил в фашистскую партию. На этом настаивал лично Муссолини. К началу 30-х годов в Италии по инициативе дуче уже было построено несколько скоростных гоночных трасс, чья общая протяженность составляла приблизительно 500 километров. Одновременно с этим начали строить четырехполосные автобаны (именно эту инициативу у Муссолини несколько позже позаимствовал Гитлер, выдав за свое «изобретение»). За десять лет правления Муссолини в стране увеличилось количество легковых автомобилей – их общее число составило приблизительно 170 тысяч. Муссолини был буквально одержим гонками, он активно поддерживал проекты «Альфа-Ромео» и «Миглиа» – предприятия, выпускавшие мотоциклы. В стране ежегодно проходили гонки имени Муссолини, проведение которых курировал лично зять дуче, граф Чиано. Эту моду перенимали и приближенные Муссолини. Итало Бальбо, один из организаторов «марша на Рим», назначенный в 1934 году губернатором Ливии, сразу же организовал гонки «Гран-премио – Триполи».

Итак, пока на сцене не появился «национальный гоночный автомобиль», национал-социалисты предпочитали использовать в качестве плацдарма для развития своих пропагандистских идей мотогонки. Чтобы унифицировать эту сферу деятельности, она была полностью подчинена руководителю Национал-социалистического моторизированного корпуса Адольфу Хюнляйну. Тот уже давно оценил пропагандистский потенциал мотоспорта. Опираясь на итальянские образцы, он дал старт массовой акции «2000 километров по Германии». Начало этого пути должно было находиться в Баден-Бадене. В заезде могли принимать участие автомобили и мотоциклы самых разных марок. Сам путь пролегал по следующему маршруту: Баден-Баден – Штутгарт – Ульм – Аугсбург – Мюнхен – Нюрнберг – Хемниц – Дрезден – Берлин – Магдебург – Брауншвейг – Хаммельн – Кёльн – Манхейм – Баден-Баден. Маршрут заезда образовывал кольцо, которое пролегало по территории всей Германии. Собственно, этот заезд было суждено проехать отнюдь не всем – он сопровождался многочисленными авариями. В авариях побывало 103 из 176 автомобилей и 81 из 212 мотоциклов. Однако сам Хюнляйн оценил итоги заезда как своеобразный триумф: «Они [участники заезда] справились со сверхчеловеческой задачей. В их сердцах и моторах пылает настоящий дух СА, который призывает их к бескорыстной борьбе. Нам нужна эта спортивная молодежь, готовая к тяжким испытаниям, готовая подчинить себе не только машину, но, если потребуется, то и саму немецкую мощь».

Люди, склонные к анализу, уже в 1933 году видели, к чему шло дело. В Германии были запрещены партии, НСДАП установила политическую монополию, но это не мешало большинству немцев поддерживать Гитлера. Хотя бы по этой причине проект «2000 километров по Германии» был поддержан не только партийными функционерами, но и рядовыми автолюбителями, а также заводскими командами. Среди участвовавших в этом странном на первый взгляд пробеге были те, кому судьба уготовила стать гонщиками, ставившими рекорды на «Серебряной стреле» (именно так именовался проект по созданию «национального гоночного автомобиля»).

Принимал участие в автопробеге и Эрнст Хенне. Он родился в 1904 году. И в 1929 году впервые участвовал в гонках. В 1930, 1932, 1936 и 1937 годах ему удалось поставить на его БМВ абсолютный мировой рекорд скорости. Вначале это было 216,75 километра в час, что в итоге превратилось в 279,5 километра в час. Этот рекорд смогут побить только в 1951 году. Концерн «Даймлер-Бенц» направил на «2000 километров» своих лучших гонщиков: Августа Момберегра, Германа Принца цу Ляйнингена, Эрнста Гюнтера. Наряду с этими именитыми гонщиками в заезде принимали участие водители, которым еще только предстояло завоевать известность и славу: Эрнст фон Делиус, Рудольф Хассе, Ули Бигальке, Георг Майер.

Как уже говорилось выше, до финиша добрались отнюдь не все автомобили и мотоциклы. Среди них был член «Автосоюза» и ветеран национал-социалистической партии Ёртцен, который ездил на «Хорьхе». К финишу пришла и небольшая DKW,[3]3
  Dampf Kraft Wagen – марка немецких автомобилей и мотоциклов. Зарегистрирована в 1916 году, прекратила существование в 1966 году.


[Закрыть] в которой сидел 34-летний непрофессиональный гонщик Пауль Лайнс. Ему еще только предстояло в будущем стать командиром автобригады НСКК Саксонии. Именно он инициирует строительство близ Дрездена «Великогерманского автотрека», на котором в 1940 году должны были стартовать «Серебряные стрелы». Однако этим планам не будет суждено сбыться – на них поставит крест начавшаяся Вторая мировая война. Пауль Лайнс погибнет в первые же дни «польской кампании».

В заезде принимал участие еще один не менее интересный персонаж. Его звали Рудольф Улехаут. Он считался подающим надежды гонщиком и даже получил специальную лицензию от Автомобильного клуба Германии. Рядом с ним ехал хауптштурмфюрер СС Виктор Брак. Он слыл личным другом Генриха Гиммлера и даже некоторое время был водителем рейхсфюрера СС. Но печальную известность он заработал не как гонщик, а как инициатор использования грузовых автомобилей для осуществления программы эвтаназии. На процессе по делу врачей-преступников в Нюрнберге его приговорили к смертной казни. Он был повешен 2 июня 1948 года.

Как видим, гоночный спорт никак нельзя было отделить от политики. И этому всячески способствовал Адольф Хюнляйн. Национал-социалистический моторизированный корпус возник в 1931 году на базе «Мотор-СА». В июне 1933 года Гитлер распорядился, чтобы НСКК был самостоятельной организацией, равной по своему статусу СА. Фактически это стало сигналом для того, чтобы Хюнляйн начал программу унификации, которая предполагала вливание в состав НСКК всех существовавших в Германии гоночных организаций и автомобильных клубов. Имеет смысл сказать несколько слов об Адольфе Хюнляйне. Он не был молод. Он родился в 1881 году. Участник Первой мировой войны, он не принял ноябрьской революции 1918 года. По этой причине он сразу же вступил в добровольческий корпус фон Эппа, который принимал участие в ликвидации Мюнхенской советской республики и подавлении восстаний в Руре. Затем он хотел продолжить службу в рейхсвере. Но 9 ноября 1923 года уже в чине майора принял участие в «пивном путче». Когда мятеж провалился, Хюнляйн на пять месяцев был помещен в тюрьму. Из нее он вышел убежденным сторонником Гитлера. С этого момента Хюнляйн мыслил только как политический солдат. Он сразу же оказался в составе руководства СА. Его можно было назвать идеальным штурмовиком – неразговорчивый, но всегда готовый к действию.