Текст книги "Наследник Петра. Подкидыш"

Андрей Величко
Наследник Петра. Подкидыш

Пролог

В одном ничем особо не примечательном коттедже по Новой Риге беседовали двое, причем оба были похожи на известных французских киноактеров. Первый чем-то напоминал Жерара Депардье. И одет он был соответствующе – в расстегнутую брезентовую штормовку, из-под которой виднелся сильно подержанный турецкий джинсовый костюм. Картину дополняли растрепанная прическа и дешевые китайские часы на пластиковом ремешке.

Так вот, этот персонаж затушил в сапфировой пепельнице очередную «Яву» и подвел итог предыдущей беседы:

– Итак, мой вывод – приемлемый кандидат у нас есть только один. Не очень приемлемых – еще трое. Остальные одиннадцать вовсе никуда не годятся, попытки задействовать их скорее всего ни к чему, кроме очередных, и очень немалых, расходов, не приведут.

Второй имел несомненное сходство с Аленом Делоном на пике карьеры. Само собой, его раздражали нарочито плебейские вид и манеры собеседника, но он уже давно научился давать волю только тем чувствам, которые шли на пользу делу.

– Так, значит, вы можете поручиться за его управляемость или, точнее, лояльность? – с чуть заметной улыбкой поинтересовался «Делон».

– Разумеется, нет. Но зато я могу гарантировать, что одиннадцать негодных кандидатов после переброса с вероятностью в девяносто процентов сойдут с ума, мои последние эксперименты это подтверждают. Следующие трое – пожалуй, что и не сойдут. Просто потому что там и сходить-то не с чего. Дубы дубами, выдающиеся даже для нашей эпохи радикальных реформ образования.

– Однако у номера восемь очень даже неплохие оценки.

– Кто же спорит? Зазубрить он может довольно много, а вот мыслить – уже с трудом. Задачи же, требующие для их решения элементов творчества, ему непосильны вовсе. Второй и девятый – то же самое, только у них еще и память существенно хуже. Они, наверное, смогут выполнить задачу на уровне неплохой автоматики, но мы уже знаем, что она не справляется.

– Да, но вот последняя инициатива седьмого номера…

– Это уже не просто инициатива, а непременное условие. Он согласен на переброс только при его выполнении, а иначе никак. Ну и что? Очередной эксперимент все равно сможет быть произведен не раньше, чем через полгода. Расходы же на пластическую операцию и курс спецподготовки – они просто мизерны по сравнению с основными. Честно говоря, мне понравилась идея парня. Раз для выполнения задачи скорее всего потребуется привлечение дополнительных людских и материальных ресурсов, то есть достаточно высокое положение в обществе, то почему бы сразу не занять того места, на котором оно максимально? Тем более что внешние данные это вполне позволяют.

– Ему же почти восемнадцать лет, а тому мальчишке было всего четырнадцать!

– Да, но Петр Второй пошел в отца, по крайней мере в отношении роста. А Сергей, наоборот, как-то ухитрился не подвергнуться не только тлетворному влиянию ЕГЭ, но и акселерации вообще. Мы проводили компьютерное моделирование – можно достичь почти идеального сходства. Тем более что замену предполагается произвести за несколько часов до смерти объекта, оспа же в последней стадии человека отнюдь не красит, зато очень легко имитируется.

– Тогда подведем итог. Вы можете гарантировать успех?

– Нет. Но в случае отправки любого другого кандидата я могу гарантировать провал.

– Хорошо, я утверждаю ваши предложения. Если все пойдет штатно, то через месяц жду с текущим докладом.

Глава 1

Сергей закончил чистку револьвера, одним движением пальца защелкнул барабан на место и убрал оружие в пластиковый кейс. Все, тренировки закончены – и на сегодня, и вообще. Сейчас – ужин с Яковом Николаевичем, после него – два часа в операционной, где лицо и тело украсят имитациями многочисленных оспенных язв. Потом – бессонная ночь, во время которой придется изображать невозможность заснуть от волнения и душевных метаний, и наконец – вперед, орел! То есть назад по оси времени, в далекий одна тысяча семьсот тридцатый год. Кажется, ему, Сергею Новицкому, удалось соблюсти много раз повторенный наказ дяди Виталия: «Главное, чтобы в тебе, вьюнош, сапиенса не заподозрили!» Нет, прикинуться идиотом как раз было бы нетрудно. Но ведь требовалось изображать из себя умного – ровно настолько, чтобы руководство проекта сочло его способным выполнить порученное, но при этом у него не возникло подозрений, что главное действующее лицо грядущего эксперимента может преследовать какие-то свои цели, причем вступающие в решительное противоречие с декларированными. Кажется, это удалось, но окончательно все определится только завтра, в восемь ноль-ноль по Москве.

Молодой человек был доволен. Да, конечно, и тренировки, и изучение многих прикладных дисциплин было бы неплохо продолжить, но что делать. Начальство спешило, и Сергей в глубине души был ему за это благодарен. В конце концов, если все пойдет по планам, то почти ничего из усвоенного под руководством специалистов Центра не понадобится. Правда, найдет применение то, что изучалось самостоятельно, но это уже другой вопрос.

Зато наконец-то можно будет сбросить эту осточертевшую личину прилежного курсанта, с большим уважением относящегося к Якову Николаевичу, крупному ученому, не жалеющему своего бесценного времени для частого общения с будущим времяпроходчиком. Блин, так и придушил бы этого «Обеликса»! Хотя вряд ли, придушить так просто не получилось бы – нет соответствующего опыта, несколько занятий его не заменят, а мужик он довольно здоровый. Но вот ткнуть заточкой из электрода-пятерки в печень или под лопатку – запросто! Рука не дрогнет, проверено. Или, на худой конец, всадить в толстое брюхо полбарабана из нагановской реплики, что вычищена, засунута в пластиковый контейнер и скоро в числе прочего багажа отправится в начало восемнадцатого века. И с интересом посмотреть, как гад будет корчиться. Эх, мечты, мечты…

Тут Сергей в очередной раз ругнул себя за ребячество. Ладно, хотели его вооружить каким-то небольшим итальянским пистолетом, так и хрен бы с ним, но Новицкий уперся. Мол, пистолет категорически не годится, нужен револьвер. И не какой-нибудь, а с обтюрацией дульцем гильзы, то есть наган, к любому другому глушителя не приспособишь. Причем не простой наган, а с откидывающимся вбок барабаном и экстрактором как у «смит-вессона» – небольшая партия таких была выпущена в тысяча девятьсот десятом году, про это Сергей случайно прочитал в Интернете. Ох и возмутился же гадский старик Яков! Но потом никуда не делся, забегал. Просто приятно было смотреть на его смурное рыло. В конце концов пришлось согласиться на новодел, который, как говорили, обошелся Центру более чем в сто тысяч. Охренеть, даже здесь воруют!

Но, хвала всем богам, осталось совсем немного. Вот только потерпеть за ужином – и все. Но не расслабляться, несмотря на то что любые странности наверняка будут списаны на естественное волнение перед решающим шагом. Но и полное спокойствие тоже демонстрировать ни к чему. Тьфу, хорошо хоть осталось совсем чуть-чуть. А потом придется всего лишь изображать Петра Второго, да еще только что чудом преодолевшего смертельную болезнь, – по сравнению с уже проделанным это будет не очень трудно и, главное, совершенно не противно.

Ужин прошел в молчании, Яков не лез ни с вопросами, ни с напутствиями. Потом Сергея проводили в подвал, в котором стояла аппаратура и где ему предстояло провести последнюю ночь в этом мире. Там же располагались техническая служба и медпункт.

Центр являлся вроде бы государственным исследовательским учреждением, созданным под открытие Якова Николаевича Саломатина, и Новицкий был уверен, что в этом определении неправда абсолютно все. Во-первых, насчет государственности можно было говорить только в разрезе вопроса «где начинается полиция и где кончается Беня?». Впрочем, вряд ли это так уж оригинально. Ведь в любом самом что ни на есть частном ларьке или шиномонтаже при желании можно обнаружить признаки государственности. Если же поглубже копнуть любое взятое наугад министерство, то с высокой степенью вероятности выяснится, что вся его работа вертится вокруг частных, если не сказать шкурных интересов руководства, а все остальное там постольку поскольку. Что уж говорить о каком-то исследовательском центре!

Что касается второй части определения, то тут в отличие от первой Сергею не было нужды ничего предполагать, он знал точно. Да, Саломатин может считать себя автором открытия. На тех же основаниях, на которых грабитель считает себя собственником кошелька, вытащенного из кармана только что убитого им человека. Потому что дядя Виталий умер, и думать о естественности этого события может только дремучий идиот. Ибо в вопросах, связанных с такими деньгами, счастливых случайностей не бывает, а есть только успешно или неуспешно проведенные операции.

Пока Новицкий с некоторой отстраненностью, вызванной двумя уколами, в который раз неспешно размышлял на вечные темы, ему, сверяясь с последними изображениями объекта, нанесли язвочки на лицо и тело. Это заняло минут сорок, после чего молодой человек надел шелковую ночную рубаху и остался в одиночестве – разумеется, весьма относительном. За дверью маленького бокса дежурили двое, в аппаратной возились техники, а сам бокс был оборудован видеонаблюдением. Но думать это не мешало.

Молодой человек вздохнул, постарался усилием воли участить сердцебиение – мол, он волнуется – и занялся ревизией собственной памяти. По данным ученых, переход в прошлое гарантированно вызывал амнезию, и вопрос был только в том, насколько она будет значительной. По предварительным данным, распределение получалось примерно следующим.

Общее положение – чем старше объект, тем больше он забудет. Человек в возрасте за тридцать при переносе гарантированно вернулся бы в состояние новорожденного – ну, или просто овоща, это уже вопрос терминологии. Трехлетний малыш скорее всего перенес бы путешествие без какого-либо вреда, но кому он там нужен? Среди семнадцатилетних не лишиться большей части памяти мог примерно один из тысячи, да и то гарантий здесь не было. Вот, значит, Сергей, если судить по результатам тестов, и был тем самым «одним из», причем лучшим среди тех, кого удалось подобрать Центру. Случайность? Ученые считали, что да, молодой человек имел несколько иное мнение, но, естественно, держал его при себе.

От нечего делать Новицкий принялся вспоминать что попало, начав с цитат из Священного Писания. Специалисты Центра подобрали ему пятьдесят семь, пригодных для подтверждения практически любого тезиса, и пятьдесят две, предназначенных уже для опровержения, и тоже чего угодно. Всего цитат было семьдесят пять, потому что почти половина являлась универсальной.

Убедившись, что ни одна не забыта, будущий времяпроходец перешел к мысленному просмотру видеозаписей последних дней жизни объекта. Аппаратура Центра позволяла не только перекинуть в прошлое что-нибудь материальное, но и получать оттуда изображения, причем с гораздо меньшим расходом энергии. Правда, в довольно узком промежутке – от одна тысяча семьсот двадцать восьмого года до тысяча семьсот тридцать второго. Главной задачей Сергея же было смонтировать и запустить маяк, сигнал которого поможет значительно расширить временной диапазон. А потом жить как ему вздумается. Возвращение в двадцать первый век невозможно, и повторное открытие канала тоже, потому что с момента появления Сергея в прошлом там образуется иная реальность, отличная от прошлого нашего мира, в котором в качестве платы за совершенное старшим сыном семья Новицких будет получать пожизненную пенсию, плюс его сестре постараются дать хорошее образование.

Сергей мысленно хмыкнул. Неужели психологи Центра поверили, что любовь к этой алкоголичке, его матери, и дебильной сестре может быть хоть сколько-нибудь серьезным стимулом? Но даже если так, то при чем тут большая пенсия? Мать же окончательно сопьется, только и всего. Поэтому Новицкий на всякий случай демонстрировал, что ему самому будет очень интересно изменить прошлое. Во исполнение чего, тщательно скрывая отвращение, проглотил массу фантастической литературы, где герои, вселившись в тело какого-нибудь царя, за пару-тройку недель выводили Россию в мировые, а то и галактические лидеры. Блин, это же натуральное счастье для авторов, что ему предстоит путешествие в один конец, а то ведь точно прибил бы кого-нибудь из особо плодовитых для восстановления душевного покоя.

На самом деле объект замены, несчастный внук Петра Первого, был выбран из более прозаических соображений. Кто сможет сразу увидеть подмену, как бы ни старались пластические хирурги?

В первую очередь мать, но ее у объекта нет.

Отец – аналогично.

Близкий друг? Анализ записей показал, что с очень большой натяжкой им мог быть только молодой Долгоруков, да и то не факт, но план по его нейтрализации, естественно, был на всякий случай разработан.

Любящая женщина? Нет ее, Петру Второму всего четырнадцать лет.

И наконец учитель. Но Остерман – человек очень осторожный, да к тому же сильно не любящий Ивана Долгорукова, так что вряд ли он сразу начнет делиться своими подозрениями, даже если они у него и возникнут. Тем более что любые отклонения можно будет списать на чудесное исцеление от смертельной болезни – десяток цитат из только что проверенных были предназначены именно для этого.

Наконец, после выполнения задачи надо будет просто где-нибудь осесть и пожить в свое удовольствие – так почему бы и не на троне?

Дзинькнул зуммер, что означало: до решающего момента остался час, пора занимать место в камере переноса.

Глава 2

Январь 1730 года выдался холодным, а к Крещению, как и положено, мороз еще усилился. Может, это и стало бы темой для пересудов в высшем свете Москвы, если бы не иные новости, занимавшие умы гораздо больше, нежели капризы погоды. Ведь на восемнадцатое января была назначена царская свадьба! Съехались гости, но царь внезапно заболел, и теперь народ прикидывал – то ли разъезжаться по домам и поместьям, то ли подождать. Потому как царские похороны – зрелище ничуть не менее впечатляющее, чем свадьба. В какой-то мере даже более – ведь в отличие от свадьбы похороны одного монарха могут происходить только один раз, без всяких исключений.

Поэтому в Лефортовском дворце, гордо стоящем на правом берегу Яузы, царило нездоровое оживление. В самом буквальном смысле это слова, ибо молодой император умирал, это уже знали все, вплоть до последнего истопника, и вопрос был только в том, когда свершится это событие и что начнет происходить после него. Ну а пока каждый обитатель дворца в меру сил участвовал в поддержании и расширении ажиотажа.

На третьем этаже главного здания, прямо над покоями умирающего Петра Второго, увлеченно дискутировали лейб-медики.

– Только такой неуч, как вы, мог предполагать лихорадку на почве кишечной меланхолии после жалоб пациента на боли в крестце, – вещал академик Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост. – Ведь оный симптом однозначно указывает на оспу! Которая могла бы и не перейти в смертельную «черную» стадию, если бы вы не ослабили больного своими дурацкими настойками травы бодяги, от коих его рвало желчью. Ваши микстуры годны только на то, чтобы травить ими тараканов, – это единственное, что у вас получается!

– От кого я это слышу? – не остался в долгу профессор Николас ван Бидлоо. – От человека, на руках которого только за последние пять лет умерли Петр Великий, императрица Екатерина и царевна Наталья. Теперь вами загублен последний Рюрикович. Не слишком ли много для одного поганого Блюментроста?!

– Говорят же, что глас народа – глас Божий, – вздохнул Лаврентий Лаврентьевич. – А знаете, как произносят вашу фамилию в том самом народе? «Быдло»! Так оно и есть – Господи, прости меня грешного. Позор не знать не только азов медицины, но даже истории страны, живя в ней более четверти века. Его величество – Романов, а не Рюрик! Быдло вы необразованное, милостивый государь, и ничего более.

Впрочем, внимательный наблюдатель мог бы заметить, что ученые мужи обличали друг друга без особого энтузиазма. Потому что каждый из них в глубине души был доволен тем, что последний вздох императора примет не он. У постели больного уже почти сутки священнодействовал некий астральный целитель, потомственный кудесник Шенда Кристодемус, спешно вызванный Остерманом из Риги. На него и ляжет ответственность за смерть молодого императора, которой медики, несмотря на различие в диагнозах, единодушно ожидали в ближайшие сутки.

Обер-камергер Иван Долгоруков в начале болезни неотлучно находился у постели царя, но, услышав от Блюментроста, что надежды больше нет, еще днем шестнадцатого января ускакал в свое имение Горенки, и, чем он там сейчас занимался, не знал почти никто. А те немногие, кто знал, помалкивали, потому как Иван, умевший подделывать почерк молодого императора, старательно писал поддельное завещание, согласно которому престол переходил невесте Петра, сестре обер-камергера Екатерине Долгоруковой.

Последние двое суток рядом с царем пребывал его учитель, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман. Но вечером восемнадцатого января он, почувствовав упадок сил после двухсуточного бдения, удалился в свои покои, наказав протопопу Василию Пряхину немедля будить его в случае любого изменения в самочувствии больного. Этот протопоп остался около Петра – читать псалмы и присматривать, чтобы еретический Кристодемус не совершил над больным чего-либо богопротивного.

Остерману удалось поспать всего четыре часа, когда к нему, преодолев сопротивление камердинера, ворвался протопоп. Был он с перекошенной мордой и явно в расстроенных чувствах, связно не говорил, а только сумбурно восклицал:

– Там!.. Господи Иисусе Христе, помилуй раба твоего грешного! Ваше сиятельство, скорее!

И при этом непрерывно крестился.

Наскоро одевшись, Остерман пошел или, точнее, почти побежал за попом, по дороге вслушиваясь в его не очень членораздельные выкрики. В общем, понять удалось немного, да и то оно вызывало серьезные сомнения. Якобы над больным сверкнула ярчайшая вспышка, а потом сверху образовался ангел небесный, возложивший длань на чело Петра. Видя такое, Пряхин попытался перекреститься, но вместо этого лишился сознания, а придя в себя, обнаружил, что лежит рядом с богомерзким кудесником Шендой, тоже пребывающим в бесчувствии. Протопоп встал, наконец-то осенил себя крестным знамением и, натыкаясь на стены, бросился сообщать о сногсшибательной новости вице-канцлеру.

– Что с государем? – пропыхтел Андрей Иванович.

Но в ответ было еще раз повторено про ангела, и все.

Первое, что увидел Остерман в покоях императора, – неподвижное тело Кристодемуса, развалившееся у самого ложа больного. Перешагнув через него, вице-канцлер схватил лежащую поверх одеяла руку Петра, страшась ощутить могильный холод. Но рука была теплая. И вдруг она слегка сжала пальцы, а потом – о чудо! – Петр открыл глаза.

– Что, Андрей Иванович, испугался? – спросил император еле слышным шепотом. – Я, честно говоря, тоже подумал, что мой земной путь окончен, и совсем было собрался последовать за сестрой Натальей. Но Господь в милости своей безграничной решил, что мне еще рано, поэтому не бойся, эта хворь меня не убьет.

Сзади икнул, а потом всхрапнул кудесник-целитель. Петр чуть повернул голову, с интересом посмотрел вниз и предложил:

– Распорядись, чтобы его убрали, он свое дело сделал, а мне надо сказать кое-что важное.

Пока два дюжих лакея вытаскивали бесчувственное тело Кристодемуса, Остерман немного пришел в себя.

– Где Иван Долгоруков? – спросил тем временем император.

– Отбыл в Горенки.

– Та-ак… – было видно, насколько трудно Петру говорить, но он продолжил: – Перед тем, как мне впасть в забытье, Ванька подсовывал на подпись завещание, где наследницей признавалась Катерина. Я не подписал, а он, вор, так при этом ухмыльнулся… Ох, подоткни подушку, чтобы голова легла повыше. Да, хорошо. Знаешь, когда одной ногой стоишь в могиле, понимаешь то, о чем здоровым никогда бы не догадался. Не так уж нужна была ему моя подпись! Небось, и сам прекрасно ее нарисовал на поддельной бумаге. Воровство сие надо прекратить, пока оно не дало ядовитых плодов!

Император в изнеможении прикрыл глаза.

– Ваше величество, я немедленно распоряжусь… – начал было потрясенный Остерман, но Петр не дал ему договорить. Открыл глаза, пристально посмотрел на вице-канцлера и чуть дернул щекой, при этом сделавшись чем-то неуловимым настолько похож на своего грозного деда, что по спине Андрея Ивановича побежали мурашки.

– Нет, – тихо сказал больной. – Ты не распорядишься, а сам все исполнишь, причем немедля. Иначе и это будет поручено Миниху.

Остерман непроизвольно сглотнул. Да уж, сей мужлан, не боящийся ни своей, ни чужой крови, колебаться не станет, а потом, не приведи Господь, войдет в такую силу… С чего вдруг государь о нем вспомнил? Но что значит «и это»?

– Слишком многие рядом со мной стоящие на самом деле только и ждали моей смерти, – негромко продолжил Петр. – Мало у меня, оказывается, верных людей, только ты… Я же, хоть и в бесчувствии был, но знаю, что ты не отходил от ложа. Да еще Бурхард Христофор Миних, и все. Но ежели господин вице-канцлер будет мешкать, то верный человек останется всего один. Иди, Андрей Иванович, только перед этим распорядись, чтобы сюда побыстрее вызвали Миниха. Да скажи, чтобы оба медикуса ко мне больше не заходили – нечего им тут делать, живодерам.

Когда Остерман покинул комнату, Сергей слегка расслабился. Кажется, первая встреча с аборигенами восемнадцатого столетия прошла нормально. Разумеется, это только самое начало, успокаиваться рано, но и причин так уж волноваться тоже нет. В конце концов, если даже у кого-то и возникнут некие подозрения, то, во-первых, они будут очень неуверенными. А во-вторых, всегда можно будет на этого догадливого быстренько натравить одного из тех, кому никакие сомнения неведомы, потому что невыгодны. В общем, слабое подобие действительно смертельно опасных полутора лет в Центре, где любой непродуманный шаг запросто мог стать последним. Но теперь это позади, вся прежняя жизнь тоже, и начинается новая. Которая продолжается уже больше получаса.

Сергей не помнил, что происходило в последние два часа до переноса. Собственно, именно потому что ученые предполагали высокую вероятность хоть кратковременной, но амнезии, восемь часов до старта не происходило вообще ничего – разумеется, только в боксе, где лежал будущий император Петр Второй.

Перенос являлся мгновенным обменом одинаковых объемов пространства между восемнадцатым и двадцать первым веком, причем форма обменивающихся кусков могла быть произвольной, достаточно сложной и определялась исходной настройкой аппаратуры. Так вот, по сути, в прошлое были перекинуты три объекта, связанные меж собой каналами толщиной менее сотой доли миллиметра.

Первый – это он, Сергей, плюс пять миллиметров вокруг его организма, из-за чего в шелковой рубахе, до переноса надетой на Петра, в нескольких местах образовались довольно приличные дыры.

Второй – самораспадающаяся флуоресцентная пленка с изображением ангела.

Третий – титановый контейнер, обмененный на полтораста кубических дециметров каменной кладки подвала Лефортовского дворца, – он в двенадцати метрах ниже Сергея. В основном там комплект оборудования для создания и настройки маяка, причем из-за лимита массы весьма неполный, и пять с половиной кило лично для Новицкого. То, что ему разрешили взять в прошлое для обеспечения основной миссии и последующей за ней жизни в новом мире, в том числе уже упоминавшийся наган с пятьюдесятью шестью патронами в стальных многоразовых гильзах.

То есть сейчас на месте Сергея в камере переноса должен лежать полумертвый Петр Второй, а под ним – четверть тонны камней из лефортовского подвала. Плюс мизерный объем воздуха вместо ангельской пленки, который сразу рассеется.

Новицкий в который раз вяло удивился, что за дубы сидели в Центре в качестве психологов. Неужели они всерьез предполагали, будто он, Сергей, поверит, что несчастного мальчишку из прошлого кто-то собирается лечить? А потом вешать себе на шею нешуточный геморрой с его адаптацией в совершенно незнакомом мире, и все это из чистого альтруизма? Да ему тут же сделают укол, чтобы не мучился, и быстренько кремируют под видом Новицкого, а безукоризненное заключение о смерти от какой-нибудь вполне естественной причины наверняка давно готово.

Сергей пришел в себя с первых же секунд в новом мире – он даже успел увидеть «ангела» до его распада и услышать, как падают оба находящиеся в комнате. Об этом его предупреждали – находящиеся вблизи переноса получат хороший удар по мозгам, причем интенсивность воздействия будет обратно пропорциональна кубу расстояния от зоны катаклизма. В силу чего клоун, то есть местный экстрасенс, стоящий у самой кровати, огреб по полной, а поп, пребывавший чуть в отдалении, пришел в себя минут через пять, немного пометался на четвереньках и, наконец приняв положение, близкое к вертикальному, с нечленораздельными подвываниями умчался. Причем, как выяснилось, в правильном направлении, то есть к Остерману – одному из тех людей, на которых поначалу собирался опереться новый император.

Однако на этом размышления Сергея были прерваны. В дверь просунулась лакейская рожа и сообщила:

– Вашество, государь, там этот нехристь очнулся и говорит непотребное!

– Какой именно и что говорит? – поинтересовался Новицкий, постаравшись изобразить царские интонации.

– Прости меня, разумом скорбного, опять забыл, как же его, погань жидовскую, звать… Шалава, что ли? А кричит он, что спас тебя, государь, от неминуемой смерти силою своего таланта, приняв твою болезнь на себя, и требует почестей!

Быстро очухался, прикинул Сергей, а сориентировался еще быстрее. Сейчас, правда, не до него, но в будущем может пригодиться.

Поэтому лакею было сказано:

– Он не жид, а грек, и зовут его Шенда. Скажи, что почести будут, но попозже, а сейчас пусть где-нибудь отдохнет после своего подвига, и не у меня под дверьми. Но с чего это ты, любезный, ломишься к императору без доклада? Еще раз повторится – сгною, а пока бегом выполнять приказ.

Однако бедному труженику дворцового сервиса было суждено тут же нарушить распоряжение его величества. За дверью раздались тяжелые шаги, затем явственный звук плюхи, дверь вновь распахнулась, и в комнату влетел все тот же лакей, причем явно после хорошего пинка.

– Е… его сиятельство генерал-аншеф Миних! – испуганно проблеял он. После чего могучая лапа взяла лакея за шкирку и выкинула в коридор, а в комнату, аккуратно притворив за собой дверь, вошел поименованный и вполголоса рявкнул:

– Государь, граф Христофор Миних прибыл по вашему повелению!