Текст книги "Последнее купе"

Глава четвертая

1.

Вирус проснулся, когда телефон успел прозвонить сорок раз над самым его ухом.

Всего два часа с небольшим назад он вырубился на диване, облепленном шерстью сибирского кота Амока, сдохшего еще зимой. Перед этим Вирус окунул нос в горку кокаина, смешанного 1:2 с дрянью под названием «лампанг», и мог проспать еще сутки, а то и двое, поднимаясь только затем, чтобы отлить. Он бы ни за что не проснулся, если бы не смутное, какое-то поганое чувство, преследовавшее его с самых первых минут путешествия, – ЧТО-ТО ЗАБЫЛ.

Вот оно. На Четвертой авеню есть немало чудных местечек, там ты можешь позвонить в любую квартиру, – в одной тебе откроют симпатичные подружки-блондинки, у которых по четыре груди и восемь дырок, в другой ты увидишь закат над Юпитером и свисающие с неба щупальца гигантских кальмаров, в третьей ты встретишь самого себя, выкапывающего из аравийского песка собственный мумифицированный труп, – и воскликнешь: «А это что еще за рожа!»

На Четвертой авеню забываешь обо всем и в первую очередь о том, что ты что-то забыл. Там нет «вчера», нет «сегодня». Там есть «всегда». Это нормально, так и должно быть.

Но в этот раз, видно, какая-то гадская микросхема полетела, и в голову Вируса постоянно тюкало и тюкало это невыносимое: ЗАБЫЛ, ЗАБЫЛ, ЗАБЫЛ.

Видно, он в самом деле забыл что-то важное.

И когда телефон прозвонил сороковой раз, Вирус напоследок присосался к младшей подружке-блондинке, хлопнул ее по роскошной заднице, сказал: «Я скоро, детка», – и проснулся.

Телефон прозвонил сорок первый раз.

Вирус нащупал трубку, свалил ее на пол и сам упал рядом.

– Алло, – сказал он, понемногу открывая глаза и разглядывая узор на ковре.

– Вирус? – осторожно спросила трубка.

– Да.

– Это Кафан. Почему не подходишь к телефону, ишак?.. Уже без пятнадцати. Мы с Шубой, как договаривались, – под часами. Билеты, надеюсь, на руках?

И Вирус в одну секунду вспомнил. Называется: «Вспомнить все». Вспомнить и повеситься. Билеты, поезд, Кафан, Шуба, груз… Вирус глянул на часы, ему вдруг зверски захотелось в уборную.

– Да, – пробормотал он. – Да, да. Все нормально, Кафан. И Шубе передай: с билетами все в порядке. На руках. Не волнуйтесь.

– Греби скорее, – сказал Кафан. – Мы полтора суток ничего не ели, желудки скулят и воют.

– Бегу. Да, да. Сейчас.

Вирус положил трубку, поднялся на ноги. «Все, – подумал он. – Жопа. Они убьют меня».

Вирус должен был купить эти билеты еще вчера (позавчера? послезавтра?). Нет, он должен был купить их именно СЕГОДНЯ, идиот, двадцать третьего мая, потому что поезд проходящий! Два билета на поезд № 183, шестой вагон, девятое купе, рядом с туалетом, места с тридцать шестого по сороковое – на них заявлена бронь. Бронь, понимаешь, ишак, или нет?! Там все договорено, оставалось только купить билет! Купить и ровно в пять минут второго отдать эти билеты Кафану и Шубе, которые вернулись с полей с полными сумками груза, голодные, немытые и злые, как собаки!..

– Нет, они же убьют меня, – твердил Вирус, пробираясь по стенке в туалет. Он добрел до туалета, помочился, даже не заметив, что крышка унитаза закрыта. Руки его тряслись, как в лихорадке.

Вирус вернулся в гостиную. Постоял, пытаясь что-то сообразить. Да… ключи от машины.

– Убьют, суки – ведь так?

Ключи. Он похлопал себя по карманам. Ключей нет, наверное, оставил в салоне. Включил свет в прихожей, принялся обуваться, ноги тоже тряслись, никак не хотели попадать в туфли. В конце концов Вирус с остервенением смял задники, открыл дверь и вывалился наружу.

Часы показывали 00.56.

2.

Машины не было. Какое-то время Вирус не мог в это поверить. Он встал на то место, где обычно парковал свой «бэ-пять», вот он, этот прямоугольник – здесь даже асфальт темнее, чем на тротуаре, здесь валяется окурок «лаки страйк» – вот он, – который Вирус своими руками выбросил, выходя из машины.

Место есть. А машину угнали.

– Я все на свете просрал, а? – растерянно произнес Вирус. – Они убьют меня, ведь так?

Он постоял, потом сел на асфальт, поджав колени. Снова поднялся. Потом вдруг что-то заметил на противоположном конце двора и побежал туда. Там стоял чей-то синий «жигуль-копейка».

3.

Пропиликали позывные, затем равнодушный радиоголос объявил по вокзалу:

– Внимание. Поезд сто восемьдесят три Сочи – Мурманск прибудет на второй путь ко второй платформе. Внимание.

Обычные ругательства здесь не годились.

Шуба трижды вслух повторил киргизское «анансыгин», но легче от этого не стало. Он присел на корточки и прислонился спиной к теплой шершавой стене. Высоко над его головой, там, где обычно висело беспощадное степное солнце, сейчас ровным светом горели электронные часы. Пять минут первого. Вокруг Шубы заклубилось облачко специфического запаха, который появляется после недели пешего пути через Чилихинскую степь. Сам Шуба давно перестал обращать внимание на всякие запахи, и Кафан, который стоял рядом, даже не поморщился. Они привыкли.

– Я бы сейчас собственную ногу съел, – сказал Шуба.

– Ну и дурак, – ответил Кафан.

– Пошли, хоть по беляшу возьмем в буфете. Курево уже не лезет. Так и сдохнем здесь сидючи.

– Не сдохнешь. Через пять минут будем сидеть в чистом купе, Шуба. на чистой постели.

Будем пить водку «Смирнов», и красивая девушка будет подавать нам горячего цыпленка-гриль. Цыпленка будешь жрать, ишак. Понял?

– Пока что я ни хрена не вижу. Ни цыпленка, ни девушки, ни чистого купе, – огрызнулся Шуба. – Где этот придурок шляется?

Кафан обернулся, еще раз ощупал глазами жидкий людской поток на привокзальной площади. Усмехнулся.

– Появится, не переживай. Иначе.

Кафан не договорил, что будет иначе. Зачем слова? Он присел на корточки рядом с Шубой и стал ждать.

У обоих «степных курьеров» были темные, кореженные ветром и солнцем лица, руки – как угольные лопаты. Одеты Шуба и Кафан в шерстяные тренировочные костюмы неизвестной просвещенному миру фирмы «абибас», пропитанные пылью, потом и ночной росой. Шуба на полголовы выше, но жидковат. Кафан – кривоногий крепыш, его огромные плечи без всякого перехода вырастают в голову с чрезмерно развитыми скулами.

Они четвертый сезон горбатят на хозяина, Шуба и Кафан. Работа простая: берешь товар на ферме Зиги Эсанбаева, затерянной где-то южнее станицы Новопокровская и севернее Кропоткина, взваливаешь рюкзачок на плечи и тайными тропками через Чилихинскую степь – пошел, пошел. Идешь. Кругом сухая мертвынь, ночью волки, днем солнце, злое, как гиперболоид инженера Гарина – не убежишь от него и не спрячешься. Вот так идешь целую неделю и молишься про себя этому инженеру в шляпе, чтобы пощадил, дал товар доставить до места; идешь все время, почти без сна и отдыха, потому что воду и жратву приходится брать в обрез, чтобы лишних полкило товара вместилось в рюкзак. А еще – разъезды. Каждую весну и лето краевое управление МВД объявляет операцию «Мак», менты гоняют по степи на «уазах», постреливают по курьерам из автоматов, зарабатывают себе премии и погоны.

А потом выходишь еле живой в город, сидишь на вокзале, дрожишь, ждешь, пока какая-нибудь «шестерка» не принесет билет на поезд. В поезде уже легче, там у хозяина свои проводники, правда, каждый раз новые. Ничего, запхнешь товар в тайничок в уборной, отдыхаешь до самого Мурманска, поглядываешь одним глазком, чтобы чего не случилось. А с каждым днем погода все прохладнее, мысли приятные откуда-то берутся. В Мурманске ждут деньги. Огромные ванны в дорогих гостиничных номерах. Белые ночи. Ну там. и все остальное, что полагается. Только до этого еще дожить надо.

– Ладно, – сказал Кафан, медленно разгибая гудящие ноги. – Я на перрон выйду, посмотрю, что там и как. Когда этот ишачий хвост появится, дуйте сразу ко мне. На полусогнутых. Понял?

– Придумал тоже! – огрызнулся Шуба, чувствуя, что обычно непробиваемый Кафан нервничает и заводится от этого еще больше. – Сейчас бегать начнем друг за другом, кому это надо?

– Делай что говорят, – сказал ему Кафан и быстрым шагом направился к тоннелю.

Когда он поднялся на платформу, рельсы второго пути с южной стороны осветились мощными фарами приближающегося локомотива. Пиликнули позывные, радиоголос объявил о прибытии сто восемьдесят третьего поезда. Сочи – Мурманск, вот он… Мимо Кафана в постепенно замедляющемся темпе проплыли освещенные окна вагонов, темные силуэты пассажиров, сонные лица проводников – мужские и женские. С кем-то из них Кафан и Шуба работают на одного хозяина – только с кем? Кафан выругался про себя: надо было спросить у Вируса по телефону номер вагона, сейчас уже можно было бы погрузить товар, а с билетами уж разобрались бы как-нибудь.

Поезд остановился.

01.16.

Кафан прошелся взад-вперед вдоль перрона, надеясь, что Вирус каким-то немыслимым образом окажется здесь. Вируса не было. Нет, ну что он себе думает, этот хвост ишачий?

4.

Кто-то постучал по стеклу. Раз, потом еще.

Кассирша, дежурившая этой ночью в четвертом окошке, оторвала глаза от раскрытого на коленях томика Чейза и увидела перед собой в П-образном проеме бледное, как мелованная бумага, искаженное лицо.

– Что смотришь? – заорал молодой человек, швыряя перед ней растрепанную пачку денег. – У меня бронь на мурманский поезд, шестой вагон, девятое купе! Быстро! Шевелись!

Девушка покраснела, хотела что-то ответить, но передумала. Она отложила книгу в сторону и включила экран монитора.

– Назовите еще раз номер поезда.

– Что? – лицо за окошком болезненно дернулось.

Кассирша заметила, что подбородок молодого человека блестит от слюны.

– Какой поезд? – спросила она.

– Мурманский, я сказал! Мурманский, елки-палки! Сто восемьдесят три! Шестой вагон! Места с тридцать шестого по сороковое! Шевелись скорее, корова!

Девушка покраснела еще больше, молча отстучала запрос, запнулась, сделала ошибку и снова перебрала все сначала. Пока компьютер переваривал информацию, она смотрела на черный экран и ловила там свой испуганный напряженный взгляд. Этот парень больной, наверное, или сумасшедший. Может, дежурного вызвать – на всякий случай?

Слова «запрос принят» последний раз мигнули и исчезли, на экране появилась таблица. Девушка удивленно покосилась на жирный ноль в графе «места/купе».

– Подождите, – она вдруг наморщила лоб, потом посмотрела на часы. – Но ведь. Ведь я только что продала билеты на четыре места в шестом вагоне.

Кассир в третий раз послала запрос, и компьютер снова выдал ноль.

– Вы опоздали, молодой человек. Поезд прибыл на станцию в пятнадцать минут второго. Вам следовало прийти в это время.

– Что ты сказала?

Бледное лицо за окошком вытянулось и застыло. Вирус смотрел на девушку, словно получил пулю в живот.

– Проверь еще раз, – сказал он тихо.

– Я уже проверяла. Ваши места проданы, молодой человек, повторяю вам, буквально только что подходили парень с девушкой, они взяли все четыре места, они.

Вирус молча размахнулся и врезал кулаком по стеклу.

5.

В правом кармане джинсов – приятная упругость сложенного вдвое билета. В сумке тихо булькает арманьяк тридцать девятого года, и край тяжелой бутылки при каждом шаге врезается в Жорино бедро. Жора не сбавлял шаг, надеясь, что эта дура Лозовская в конце концов отстанет от него. Она плетется в нескольких метрах позади, длинные темные волосы распущены, правое колено расцарапано, глаза, как у Настасьи Кински в «Людях-кошках». Таксисты с квадратными рожами, кучкующиеся на перроне, недвусмысленно пялятся на Леночку, провожают взглядами, кто-то сказал негромко:

– Может, отвезти тебя домой, красотка?

Ну дура. О, Боже! Дурища. Жора дошел до третьего вагона, резко затормозил и развернулся кругом. Леночка едва не влепилась головой в его грудную клетку.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – он старался говорить спокойно, честно старался, только все равно получалось очень громко.

Леночка сложила руки за спиной, как школьница, смотрит куда-то вбок.

– Ну и что. Я все равно поеду с тобой, – завела она старую песню.

– Двадцать минут второго, дура ты! Мыльница!.. Уже ночь! Тебе сколько лет? Твой папан сейчас обшаривает кусты в Октябрьском парке, маман пьет валидол и лезет на стенку. Я тебе дал деньги – так? Значит, садись в такси и езжай. Все. Езжай отсюда ровненько, чтобы я больше в жизни тебя не видел!..

Леночка заторможенно хлопала синими глазищами. Хлоп-хлоп. Дура дурой. Зомби натуральная в собственном соку. Наверное, еще не отошла после того обморока. Если бы не арманьяк, она бы, наверное, так до сих пор и лежала на заднем сиденье «фольксвагена», а Жора до сих пор махал бы над ней платочком, толком не зная, вызывать ему «скорую» или плюнуть на все и бежать на вокзал. Потом он уже не рискнул оставить ее одну – потащил с собой в кассу. Идиот. Это ж надо быть таким тупорылым.

– А я родителям уже позвонила, – сказала Леночка самым невинным голосом. – Еще когда в парке сидела. Я сказала, что домой не приду, чтобы не ждали. Тогда я другое имела в виду. Но какая разница?

– Никакой разницы! – зарычал Жора. – Прекрасно! Я совсем забыл, ты же хотела броситься под что-нибудь! Вот тебе поезд, вот тебе рельсы – давай! Давай, действуй! Только отцепись от меня, поняла?

Таксисты косятся в их сторону, тихонько посмеиваются, сплевывая на асфальт. Бесплатный цирк, маленькие радости. Какой-то толстопузый в яркой рубашке с крокодилами, кивнув на Леночку, сделал неприличный жест. Его товарищи заухмылялись еще шире.

Жора развернулся и пошел.

– А я заявлю на тебя, что ты угнал машину, – Леночка снова поплелась следом. – И тебя снимут с поезда. Этой же ночью.

– В спину ветер, – бросил Жора.

– Ну Жор, – продолжала ныть она. – Там же целое купе – тебе что, жалко?

Жора ничего не сказал. Впереди, у шестого вагона, маячила белая рубашка проводника.

– Я все равно поеду с тобой, – твердила Леночка. – Ты мне сам позавчера говорил, что…

Она вдруг увидела перед собой Жорин кулак, совсем близко. Кулак был большой, распухший и весь в царапинах.

– Запомни раз и навсегда, – сказал Жора негромко. – Ты идиотка сопливая. Мыльница. Тебе челюсть ломали когда-нибудь? Будешь потом всю жизнь пить кофе из трубочки. Проваливай отсюда.

Жора пошел дальше, нащупывая в кармане билет. Теперь за его спиной никто больше не канючил. Оглянулся – Леночка стоит на прежнем месте, глазами хлоп, хлоп. Вот так и стой, очень хорошо. Жора улыбнулся. Он подошел к шестому вагону, отыскивая среди толпящихся у входа пассажиров белую рубашку проводника. Проводник как назло куда-то пропал. Из вагона выкатился невысокий лысенький человечек с пунцовыми щеками, дыхнул на Жору перегаром:

– Водочка есть?

Жора не успел ответить. До него долетел чей-то гадкий утробный хохоток. Он обернулся.

К Леночке вразвалку подошел толстопузый таксист, о чем-то спросил ее, Леночка промолчала. Таксист снова хохотнул, положил свою бревноподобную руку ей на плечо, развернул к себе и повел куда-то в глубь перрона. Он был на полторы головы выше Леночки, настоящая гора из мяса и сала, вот бы кому каменные блоки на стройке таскать, приносить пользу народному хозяйству. Таксист что-то втолковывал девушке вполголоса, вращая брелок на толстом пальце, и по мере того, как его левая пятерня сползала все ниже и ниже по Леночкиной спине, его дружки кисли от смеха все больше и больше.

В конце концов пятерня оказалась там, куда она стремилась, Жора видел, как растопыренные пальцы описали полукруг, приподняв короткую юбку – а потом раздался громкий хлопок, как в тире, когда попадаешь в бомбочку с пистоном. Это Леночка врезала толстопузому по роже. Слева навесила – коротко и ясно. Его дружки уже не кисли вполголоса, они ржали, как дикие жеребцы. Все остальное произошло в одно короткое мгновение.

Таксист громко выругался. Схватился за щеку.

Потом взмахнул рукой, словно отгоняя муху, и Жора услышал высокий, почти детский испуганный вскрик, увидел, как колыхнулись тяжелые темные волосы, взлетела юбка, открывая длинные ноги и белый треугольник над ними. Леночка Лозовская отлетела в сторону и, сделав полуоборот, упала на асфальт.

Жора сам не помнил, как очутился рядом.

Просто очутился и все. Вдруг обнаружил перед собой на расстоянии удара это обросшее жиром и редкими темными волосинами лицо, словно сошедшее с рекламы свиной тушенки.

Он, не раздумывая, врезал раз и другой. Лицо отскочило от кулака, как тяжелый гандбольный мяч. Таксист заплетающимся шагом отступил назад, встряхнул головой. Остановился. Зрачки разъехались, прыгнули под брови, потом снова вернулись на место, толстяк с трудом удержал равновесие. Он промычал:

– Ах ты, говноооо…

И бросился вперед. Жора позволил ему размахнуться, пригнулся, подождал, когда кулак просвистит вверху, резко выпрямился. Толстого к этому моменту развернуло боком, он снова потерял устойчивость и, оскалив рот, балансировал на одной ноге. Жора поймал в фокус жирный подбородок, врезал снизу, на взлете.

Бултыхнулись мозги под таксистской кепкой, словно кисель в кастрюле.

Таксист дернулся и вдруг застыл. Щеки и жировые складки еще продолжали мерно сотрясаться после удара, крокодилы на рубашке извивались и скалили зубастые пасти. Но это огромное тело уже не работало, оно отдыхало. Зрачки уехали под брови и на этот раз застряли там надолго. Толстый выставил вперед руку, накренился под опасным углом, еще раз неуверенно переступил ногами. Затем рухнул лицом вниз.

Леночка Лозовская плакала, спрятав лицо в колени.

– Вставай скорее, чучело! – Жора взял ее за локоть, резким рывком поднял на ноги. – Откуда ты свалилась только на мою голову…

Он оглянулся. Улыбочки еще не успели сойти с квадратных лиц друзей-таксистов, там длилась стадия осознания – все произошло слишком быстро. Но толстопузый лежал бревно бревном, раскинув ноги, и Жора хорошо представлял, что может случиться в следующие несколько минут.

– Хватит реветь, – сказал он Леночке Лозовской. – Пошли.

У входа в шестой вагон появился смуглый проводник в белой рубашке, поезд вот-вот тронется. Кто-то из таксистов пытался поднять своего толстопузого товарища, кто-то отчетливо произнес Жоре вслед:

– А ну-ка погодь, боец.

Жора еще раз посмотрел в зареванное Леночкино лицо, обернулся на квадратные силуэты в полумраке и быстро протянул проводнику билет.

– У меня четыре места в девятом купе, – сказал он. – А эта девушка со мной. она выйдет на одной из ближайших станций.

Проводник глянул на Жору беспокойными черными глазами, ощупал каждый квадратный сантиметр лица, красную полосу на шее.

– Девятое купе? – переспросил он наконец. – Вы?

У проводника был такой вид, словно он хочет задать еще тысячу и один вопрос, но Жоре было некогда, он просто отодвинул его в сторону и, схватив за руку притихшую Леночку, вместе с ней поднялся в вагон.

6.

…Кафан еще в тоннеле услышал рев разъяренного Шубы. Он перешел на бег, в три прыжка взлетел по лестнице и увидел, как его товарищ мнет в своих ручищах чье-то обмякшее тело.

– Падаль! – орал Шуба на весь вокзал. – Анансыгин!! Где наши билеты, гнида?! Убью!!

В темноте лихорадочно блестели вытаращенные марсианские глаза Вируса. Вирус поднял руки, прикрывая голову, по изрезанным ладоням на волосы стекала кровь. Шуба отступил на полшага и ударил его ногой в живот. Вирус сложился вдвое, влепился в стену и сполз вниз.

– Откуда я знал, Шуба! – долетел его слабый вопль. – Я ж не вру! Я же.

Шуба в ярости футболил распростертое перед ним тело. Кафану вдруг стало ясно, как день: Вирус службу завалил, этот ишачий хвост. Никаких цыплят-гриль, никаких девушек на чистых простынях, ни-че-го.

Два патрульных сержанта, болтавшие с продавщицей пиццы, лениво обернулись на крики. Старушенция, бродившая по площади с холщовой сумкой в поисках любителей водки, пива и сигарет, распахнула перерезанный вертикальными морщинами ротик, собираясь включить свою сирену.

Кафан подлетел к Шубе, оттолкнул его в сторону, схватил оба рюкзака и быстро проговорил:

– Тихо, балда. Менты. Руки в ноги и – бегом. К поезду.

Когда они выбежали на перрон, на втором пути горел красный свет, но пассажиры уже бросали свои окурки и заходили в вагоны. Кафан мгновенно вычислил в толпе проводницу с самой необъятной кормой и самым наштукатуренным лицом. Он подошел к ней и галантно откашлялся.

– Простите, девушка, мы с коллегой не успели вовремя выкупить нашу бронь. Но у нас есть деньги.

«Девушка» повернула голову, обозначив четыре мощные складки на шее, смерила «коллег» долгим неприязненным взглядом.

– А вам куда?

– Мурманск, – широко улыбнулся Кафан.

Через минуту поезд тронулся.

Кафан и Шуба стояли в тамбуре и смотрели в окно, и курили, хотя курево давно уже не лезло в их пересохшие глотки.

Сегодня они не будут ужинать запеченными в костре тушканчиками и бояться милицейских разъездов. Они едут в Мурманск, там роскошная гостиница «Пальмира» и номера с мраморными ваннами. Надо повторять про себя: Мурманск, Мурманск, и так почти уговоришь себя, что все просто прекрасно. Все просто жаксы.

А пока они будут спать на жестких багажных полках – раз.

И жратвы ни грамма, даже дохлого тушканчика здесь не найдешь за бесплатно – два.

И непонятно, что на уме у этой толстой наштукатуренной проводницы – три. Это уже никакой не жаксы, это анансыгин.

Но где-то здесь, в одном с ними поезде, едет человек, который служит тому же хозяину, которому служат Кафан и Шуба, этот человек ждет их за накрытым столом, он прикроет их в случае надобности и доставит в Мурманск живыми и невредимыми.

Только где он, этот человек? В каком вагоне? Шуба, вонючий ишак, конечно, забыл спросить об этом у Вируса.