Текст книги "Бриллиант для Слепого"

«Странный сегодня вечер, – подумал он, – никто не беспокоит звонками. Наверное, все уже привыкли к тому, что этот вечер принадлежит женщине. У меня никогда не было такой женщины. Лицо ее можно забыть, вычеркнуть из памяти, но тело забыть невозможно: каждая мышца, каждая клеточка вздрагивает, при прикосновении. Чертовка! При этом она проститутка, и мне это нравится. Она независима, ее нельзя принудить, можно лишь упросить, уговорить», – Гусовский вздохнул.

Он принялся играть в покер, умело и быстро. Умудрился обыграть компьютер, и это его развеселило. Настроение стало праздничным. О безумном посетителе, похожем на царя Николая, олигарх забыл.

Когда ему доложили, что машина подъехала к подъезду, он спустился вниз и на крыльце встретил Розу. Молодая женщина была в роскошной шубе, на высоких каблуках. Придерживая полу шубы, пару месяцев тому назад подаренной олигархом, она протянула руку для поцелуя, сама же этому рассмеялась и поцеловала Гусовского в лоб. Она была на полголовы выше Ефима Аркадьевича, а тут еще каблуки... В общем, для того, чтобы поцеловать его в лоб, ей пришлось даже немного согнуть спину.

– Кто-нибудь есть или мы будем одни?

– Ты как хочешь? – спросил Гусовский.

– Хочу, чтобы мы были одни.

– Значит, будем одни.

Войдя в гостиную, где горел камин и стояли свечи на столе, Роза сделала несколько шагов в сторону от Ефима Аркадьевича и элегантно распахнула шубу. Ефим Аркадьевич заморгал и восхищенно вздохнул.

– Нравится? – спросила Роза своим грудным волнующим голосом.

– Да, – ответил без стеснения олигарх, – очень. Кроме чулок с поясом на точеном теле ничего не было.

– Вот, – сказала Роза, она позволила Ефиму Аркадьевичу поцеловать себя в грудь, – я хотела сделать тебе сюрприз. Как тебе мой подарок?

– Лучше, чем моя шуба, – сказал Гусовский.

– Но без твоей шубы сюрприз бы не удался.

– К столу или в спальню? В сауну?

– Я хочу пить, – сказала Роза.

– Сейчас. Что пить изволите?

– Воды. Обыкновенной воды, но полный стакан.

– Хорошо, – сказал Гусовский, наполняя стакан водой.

Роза пила жадно, словно внутри у нее все горело. Капельки стекали по подбородку на грудь, Гусовский завороженно следил за их бегом.

– А теперь, – сказала Роза, – пройдемте в спальню. А уж потом мы насладимся пищей, Ефим Аркадьевич.

Она схватила олигарха за руку и потащила в спальню. Ефим Аркадьевич не сопротивлялся, он лишь повизгивал и вскрикивал:

– Погоди, штора...

– Не надо закрывать штору, ничего не надо... – сказала Роза.

В полукилометре от дома на горке стоял мужчина, прижимая к глазам бинокль с очень мощной оптикой, настолько мощной, что он мог рассмотреть даже застежки на поясе любовницы Гусовского. Затем бинокль сменил фотоаппарат с длинным телеобъективом. Глеб фотографировал с плеча: один снимок, второй, третий. Он сложил фотоаппарат и бинокль в кожаный кофр, забросил ремень на плечо. Выкурил сигарету, прижимаясь спиной к шершавому стволу сосны, затем не спеша покинул место наблюдения.

Серая «тойота», стояла в кустах на обочине проселочной дороги. Пахло листьями и землей. Глеб немного постоял, глядя в темное ночное небо, рассматривая три сверкающие звезды, потом забрался в машину и, не включая габариты, ловко развернул автомобиль на проселке и направился к городу.

***

Несколько дней во дворе дома на Цветном бульваре, где были зверски убиты рыбный магнат Баневский и три его личных телохранителя, только об этом и говорили. Не каждый же день убивают соседей. Но время делает свое дело: кровь с тротуара и крыльца была смыта, дорогущий «мерседес» увезли, только разговоры продолжались. Следователи прокуратуры, ФСБ и уголовного розыска ходили по двору, опрашивали жильцов. Кое-кого даже вызывали повестками в кабинеты.

Не минул сей участи и бизнесмен Игорь Дмитриевич Кайманов. Это его ротвейлер бросился вдогонку за убийцей по команде «Фас!».

В кабинете следователя Кайманов все больше молчал, а то, что говорил, было убедительно:

– Понимаете, я ничего не видел. Я обычно по сторонам не смотрю, а пес, он сам сорвался, царствие ему небесное. Вы не знаете, какой он был добрый.

Следователю пришлось выслушать, как пять лет назад, когда дела у Игоря Дмитриевича шли не очень хорошо, дальний родственник подарил ему щенка. И этот щенок стал огромным кобелем, таким послушным и таким ласковым, что с ним даже грудных детей можно было бы оставлять. Но детей у Игоря Дмитриевича Кайманова не было, и виновата в этом была не супруга, а сам Игорь Дмитриевич. Когда-то, в молодости, он переболел плохой болезнью и детей иметь уже не мог. Ребенка ему заменял пес. Любил он своего Лорда беззаветно, так даже родители своих детей не любят.

Жил Игорь Дмитриевич в соседнем подъезде, в добротной трехкомнатной квартире, с евроремонтом, металлическими дверями и стеклопакетами, с «джакузи» и с прочими атрибутами современного комфорта.

– Вот что я вам скажу, – повторял Игорь Дмитриевич следователям разных ведомств, – какой был хороший пес! Вы спросите у соседей, спросите, не поленитесь. Они слова плохого о нем не скажут. И спокойный, никогда не лаял, ни одного тапка не сгрыз в квартире, представляете! А его вот так, ножом... Самого убийцы, нет, не видел, толком не рассмотрел...

Следователи, в конце концов, поняли, что от бизнесмена Кайманова, который, имея парочку небольших магазинчиков, торговал автозапчастями, они ничего путного не добьются. А предполагать, что это просто игра перепуганного вусмерть человека, не было оснований. Слишком уж хитер Кайманов был. Он уже не первый год занимался бизнесом, самому приходилось участвовать в разборках, наезжать на кого-то, выбивать долги, обращаться к бандитам. А что бывает с тем, кто сдаст киллера, Игорь Дмитриевич знал не понаслышке и понимал, что если завалили такого человека, как Баневский, то уж с ним, мелким московским лавочником, разберутся в два счета. Кишки выпустят прямо в подъезде или взлетит он вместе со своей «маздой» к чертовой бабушке. Будут потом его мозги и кишки от стен отскребать, да и жену могут порешить.

Жить же Игорю Дмитриевичу хотелось, и он уже подумывал о том, чтобы сменить адрес, переехать в другое место. Только слишком уж много было вложено в квартиру, поэтому Игорь Дмитриевич решил: «Никому ничего не скажу, буду твердить, что ничего не видел, а пес сорвался сам. Так оно будет спокойнее для меня и жены, а главное – для дела».

Пса он похоронил на дачном участке, даже хотелось крест поставить, но супруга отговорила:

– Ты что, с ума сошел, Игорек? Какой крест? Он что, человеком был?

– Он получше многих людей был, – отрезал бизнесмен, – любил меня беззаветно и верным был.

– Это понятно, Игорек, я не то имела в виду. Кресты ведь людям православным ставят, крещеным.

– Ладно, не буду, – согласился Кайманов.

Он похоронил Лорда в деревянном ящике под старым каштаном. Вкопал небольшой столбик и решил, что обязательно сделает табличку, на которой будут стоять год рождения и точная дата смерти. Затем собрал все собачьи фотографии, просмотрел, выбрал лучшие, увеличил их, вставил в рамы и развесил в квартире. Жена на это никак не отреагировала, сочла за лучшее промолчать. Она знала, как муж был привязан к Лорду, да и сама любила пса, огромного, спокойного. Когда муж уезжал в командировку, с таким псом в квартире она чувствовала себя в полной безопасности. Да и на даче с ротвейлером было спокойно.

Жена Игоря Кайманова занималась уборкой, когда раздался звонок в дверь. Она спросила:

– Кто там?

– Молчанов Павел Николаевич, вы, наверное, меня не помните. Кайманова взглянула в глазок и открыла дверь.

– Добрый день, – сказал мужчина в берете, глядя в глаза женщине.

– Добрый, – немного грустно ответила она.

– Мне Игорь Дмитриевич нужен. Однажды он меня выручил деньгами. Глупая ситуация тогда вышла. Теперь хотел бы ему долг отдать. Небольшой. Никак не мог найти время встретиться. Сегодня мимо вашего дома проезжал...

– Ой, вы знаете, Павел Николаевич... кажется, так вас зовут?

– Да, – сказал Глеб.

– А мужа нет дома.

– Когда будет?

– Не знаю, – пожала плечами женщина, поправляя волосы.

– Жаль, – произнес Глеб, – я хотел с ним поговорить, извиниться, что задержал долг.

– Он совсем расстроен, на даче сидит.

– А что случилось?

– Лорда зарезали, – призналась женщина.

– Лорда? Какого Лорда?

– Да нашего ротвейлера. Когда у нас во дворе застрелили бизнесмена, он погнался за бандитом, и бандит его зарезал.

– Понятно, – сказал Сиверов. – Так, значит, вам не известно, когда муж вернется?

– Нет. Он даже трубку не берет. Я ему сегодня звонила несколько раз, не берет трубку. Но я уверена, он там. Сидит, наверное, на крыльце, на каштан смотрит.

– Почему именно на каштан?

– Под каштаном он похоронил Лорда. Он совсем расстроен, не знаю, сможете ли вы с ним нормально поговорить.

– Жаль, жаль... Дача ваша далеко? Я до вечера свободен.

– Не очень. Тридцать три километра от Москвы по Ярославскому шоссе. До развилки. А от развилки еще километров семь.

Она абсолютно спокойно, ничего не страшась, словно знала Глеба тысячу лет, назвала адрес и объяснила, как проще доехать до дачного поселка. Глеб поблагодарил, извинился за беспокойство и покинул квартиру бизнесмена Кайманова.

«Какой хороший человек, спокойный, уверенный», – подумала жена Кайманова о Сиверове.

Подумала и тут же о нем забыла, занялась домашними делами: сняла шторы с окна, сунула их в стиральную машину, принялась вытирать пыль.

ГЛАВА 3

Тихон Павлов домой к Фаготу наведывался редко. Но за стенами дома скучать Никите не давал. Старый карманник часто появлялся у торговых рядов и, пользуясь тем, что возле уличного музыканта собралась толпа, ловко очищал карманы наивных слушателей. Иногда брал Фагота с собой в поездки по городу, промышляя уже на станциях метро, в троллейбусах и трамваях. И если раньше Фагота возмущало то, что Тихон обворовывает всех, кого ни попадя, то со временем он вошел во вкус. Карманные кражи для него превратились в забаву, игру.

«В конце концов, Тихон не убийца, не грабитель, он просто наказывает тех, кто слишком беспечен. Все знают о существовании карманников, но одни берегут наличные, другие сами провоцируют кражу».

Ярко светило солнце, но под навесом, соединяющим цветочный магазинчик с пунктом проката видеокассет, было прохладно и сумрачно. Народ толпой валил по тротуару, останавливался у киосков, выбирая покупки. Многих продавщиц и продавцов Фагот хорошо знал, по утрам находилось время поговорить. Торговки цветами ведрами таскали воду от ближайшего пожарного крана и, не стесняясь, разглядывали Фагота. Торговки – народ незатейливый и в общении прямолинейный. Многим девушкам нравился молодой парень, стройный, высокий. Женщин тянет к неординарным мужчинам. И не так важно, в чем заключается эта неординарность – в таланте, в деньгах, – главное, чтобы он был не таким, как все. Даже увечье может привлечь женщину, лишь бы оно было благородным. Легкое прихрамывание, шрам, слепота – все то, что не делает человека безобразным.

Фагот играл уже несколько часов подряд, даже не отошел пообедать. Он наперед знал, как действует на публику та или иная мелодия. Стоило заиграть что-нибудь из классики, как собравшаяся на попсовую мелодию публика тут же рассасывалась по пивным и магазинам. Но вместо нее появлялась другая. Людей было меньше, но почти все хорошо одетые, ухоженные, умеющие следить за собой. Любители попсы были не так щедры, как любители классики. Среди последних непременно находился один, кто клал в футляр от инструмента крупную купюру, причем делал это не демонстративно, а словно стеснялся собственной щедрости. Попсовики же в большинстве, своем расходились, не бросив в футляр ни монетки. Существовали и беспроигрышные музыкальные произведения: народные песни заставляли отзываться сердца всех прохожих.

Фагот устал играть на флейте. Тяжело находиться под постоянным вниманием толпы. Он опустил руки, размял пальцы. Решил сменить инструмент, в горле уже першило. Электронные клавиши – великое изобретение: можно играть одной рукой. Инструмент сам тебе аккомпанирует. В последнее время он полюбил джаз. Играл для себя, не обращая внимания на то, останавливается возле него кто-нибудь или нет. Толпа понемногу расходилась. Возле цветочных киосков мелькнул Тихон, как всегда подтянутый, застегнутый на все пуговицы, при галстуке. Седые волосы зачесаны аккуратно, словно они растут не сами по себе, а нарисованы тонкой кистью. Тихон чуть заметно кивнул Фаготу, мол, я помню о тебе.

«Цветочный киоск – тоже благодатное место для карманных краж, – подумал Фагот и улыбнулся. – Редко кто покупает цветы на последние деньги, разве что на похороны».

Толстяк с апоплексическим лицом в белых пузырящихся брюках и льняном пиджаке покупал безвкусный букет темно-пунцовых роз, упакованный в гофрированную бумагу. Даже Фаготу через стекла солнцезащитных очков было видно, что розы не свежие, и простоят, максимум, один-два дня. Такой букет можно дарить лишь на сцене театра, он хорошо смотрится из зала. Стоит снять шелестящую целлофановую обертку, серебристые и золотистые ленты, как тут же проявится вся его убогость.

Толстяк, сопя и облизываясь, короткими пальцами доставал из бумажника деньги. Тихон, особенно не церемонясь, заглянул в бумажник через его плечо, благо, рост позволял вору это сделать. Кредиток в бумажнике не оказалось. Тихон их ненавидел: украсть можно, но пользы от них абсолютно никакой. В одном отделении лежали русские деньги – довольно пухлая пачка тысячных купюр, в другом мелькнул зеленый край долларовой банкноты. Сотни раз наблюдая за тем, как работает Тихон, Фагот не переставал восхищаться его мастерством. Ему было непонятно, почему никто не видит, как Тихон вытаскивает бумажник, потрошит его и тут же от него избавляется.

Толстяк смаковал предстоящее ему свидание с молодой девушкой, бывшей на голову выше его и,

естественно, в момент покупки цветов думал лишь о том удовольствии, какое получит, приведя ее к себе домой, жену с детьми он благополучно сплавил на дачу. Толстяк попросил у продавщицы, терпеливо державшей букет в вытянутых руках, прощения, торопливо засунул бумажник в задний карман брюк, причем даже не удосужился прикрыть его пиджаком, и двумя руками принял розы.

– Отличный букет, – похвалил покупку Тихон. – Простите, но мне тоже нужно сделать маленький подарок, уступите место, – и вор скользнул к стеклу витрины, за которой яркими пятнами горели подсвеченные специальными лампами цветы.

Бумажник он извлек из кармана толстяка двумя пальцами, пробираясь мимо него. Фагот видел, как Тихон двумя движениями вынул из бумажника деньги, выпустил его из рук и носком ботинка задвинул за урну для мусора. Счастливый толстяк, ткнув лицо в букет, пытался унюхать несуществующий аромат выращенных на гидропонике голландских роз,

«Для таких идиотов, – незлобно подумал Никита, – можно специально опрыскивать цветы духами. Им это понравится».

Никита вошел в раж. Он уже играл двумя руками, не следя за пальцами, словно слушал музыку, исполняемую кем-то другим.

Постояв день у привокзальных торговых рядов, насмотришься на всякую публику, колоритных личностей в столице хватает.

Вдоль торгового ряда двигался высокий, хорошо сложенный, видный мужчина. Его лицо показалось Фаготу знакомым: коротко стриженый, высокий лоб, аккуратная бородка и пришедшие из начала прошлого века подкрученные, густо смазанные гелем усы. Взгляд холодный, даже пустой. Если бы ни глаза, Фагот дал бы руку на отсечение, что знает этого мужчину, одетого в отутюженный, без единой складочки полувоенный френч и штаны, напоминающие галифе, заправленные в высокие ботинки. Ботинки были начищены до зеркального блеска. В руках мужчина сжимал пару тонких кожаных перчаток светло-палевого цвета. Спину он держал идеально ровно, будто за ней была невидимая стена, к которой он прижался изо всех сил. Что-то страдальческое скрывалось в изгибе губ, словно он был обижен на весь мир. Было видно, что его раздражает необходимость уступать дорогу встречным. От столкновения с ними он уклонялся неохотно, в самый последний момент, укоризненно глядел на прохожих, мол, неужели не видите кто перед вами.

Фагот даже замедлил темп игры на клавишах, настолько поразил его воображение этот мужчина. Обладатель подкрученных усов важно проследовал к музыканту и замер, глядя на него свысока,

– Если бы ты мог видеть, ты бы меня узнал, – хорошо поставленным голосом снисходительно сказал он.

Темные очки на лице музыканта ввели его в заблуждение. Мужчина подумал, что парень слепой.

– Мы раньше встречались?

– Нет. Вернее, ты мог видеть меня и даже запомнить, но ты слепой, – и мужчина с подчеркнуто снисходительным видом потрепал затянутой в кожаную перчатку рукой Фагота по щеке. – Многие узнают меня.

От неожиданности Никита даже растерялся. Никогда прежде мужчины не трепали его по щеке. «Педик, что ли?» – подумал он. Но в этом жесте не было ничего эротического, лишь снисхождение к человеку, находящемуся на несколько ступеней ниже по социальной лестнице.

– "Боже, царя храни" сыграть можешь? – спросил незнакомец.

Такой заказ Фагот получил впервые. Его репертуар мог удовлетворить любой вкус, приходилось играть всякие произведения – и тюремный фольклор, и афганские песни, и патриотические произведения советских времен.

Для профессионала, к коим себя причислял Фагот, очень важно суметь достойно принять вызов. Для музыканта, играющего на заказ, не должно существовать незнакомых мелодий. Фагот знал на память многое, не только классический и эстрадный репертуар, но и, как минимум, по одной народной песне каждого народа, населяющего бывший Советский Союз. Однако просьба незнакомца оказалась для него полной неожиданностью.

– Ну можешь или нет? – строго спросил мужчина с подкрученными усами.

Фагот играл «Боже, царя храни» всего один раз в жизни, когда учился в музыкальной школе. Достал ноты и ради прикола исполнил, чтобы позлить директора – махрового коммуниста, бывшего духовика из военного оркестра, пришедшего руководить музыкальной школой по партийной рекомендации.

– Могу, – ответил Никита. Вызов был принят, хотя он помнил только начало гимна. – Слов не вспомню. Если вы подпоете...

– Я спою.

Фагот коснулся клавиш. Усатый одобрительно закивал, затем вытянулся во фрунт, вскинул голову и запел чистым низким голосом: «Боже, царя храни». Пел он правильно, со знанием дела, но как-то противоестественно воодушевленно. У Фагота даже мурашки по телу побежали, показалось, будто он вернулся на сто лет назад, когда слова «стяг», «фанфары», «отечество», «государь-император» еще не были пустым звуком.

Прохожие нервно озирались по сторонам, заслышав зычный голос усатого, исполнявшего давно забытые слова царского гимна.

Тихон, так и не купивший цветы, уже стоял рядом. Губы его кривились в ехидной улыбке. Когда мужчина кончил петь, вор истово зааплодировал и крикнул:

– Браво! Мужчина удостоил его презрительным взглядом и произнес:

– В вашем возрасте, сударь, следует знать, что гимну не аплодируют.

Затем раскрыл портмоне и положил в футляр сотенную российскую бумажку. Чувствовалось, для него это деньги, не фантик. «Пустышка. К нему в карман лезть не стоит», – подумал Тихон.

Усатый, заплатив за игру, медленно пошел дальше. Спину держал все так же прямо, плечи развернуты, при каждом шаге он легонько ударял себя сложенными кожаными перчатками по бедру.

– Идет, как на коне скачет, – прошептал Тихон Фаготу. – Сворачивайся. Больше двух бумажников я в одном месте не ловлю. Идем на транспорт, кажется, у меня сегодня фартовый день.

Возражать Тихону Фагот не привык. Сложив в футляр инструменты, он подошел к цветочному киоску.

– Если кто искать меня станет, скажи, что я сюда уже не вернусь, пусть вечером дома меня ищут, – сказал Фагот цветочнице.

Фагот вышел из перехода на улицу. Тихон терпеливо ждал его, прислонившись плечом к щиту с планом города. Когда Никита и Тихон отошли на полквартала, вор предложил музыканту присесть на каменный парапет здания.

– Толстяк оказался набит не так уж плотно, как я думал, – сказал Тихон, глядя перед собой.

– Одни рубли? – без особого интереса спросил Никита.

– Нет, и баксы тоже. Их я сразу приметил, но только края купюр, номиналов не рассмотрел. Нормальные люди баксы сотенными бумажками носят, в крайнем случае, пятидесятками, а он, фраер дешевый, всю наличность купюрами по десять баксов таскает.

– Может, с ним такими деньгами за работу расплачиваются?

– Если бы! – рассмеялся Тихон. – Он не сантехник, не массажист, не минетчица с большой дороги, чтобы ему десятки совали. Мужик бизнесом занимается, а на десятки специально разменял, чтобы с другими расплачиваться. Шлюха, которой он цветы покупал...

– Почему шлюха? – удивился Фагот.

– На него ни одна нормальная баба не позарится. Так вот, шлюха на нем не сильно поднимется, в лучшем случае он ей червонец отстегнет, да и то, с таким видом, будто штуку подарил.

– Сегодня у нее вообще облом будет, – напомнил Фагот, – платить мужику нечем.

– Держи свою долю, – Тихон вложил в ладонь Никите сложенные вчетверо купюры, – как-никак, работали мы вместе.

– Толстяк не музыку слушать приходил, – заметил Фагот, – его ни одна мелодия не прошибет. С такой мордой человек восприимчив только к выпивке, жрачке и трахне. Так что моей заслуги в деньгах нет. Тихон еле заставил Фагота взять деньги.

– Я никак не могу понять, – удивлялся Никита, – почему вы, до сих пор по метро, трамваям, переходам помышляете? Вы же блатной в авторитете, ходок на зону за вашими плечами немало, деньгами при желании можете ворочать огромными. Я даже не знаю, не могу предположить, сколько их у вас?

– Много, – скромно заметил Тихон и тут же добавил: – Ты, между прочим, тоже не бедствуешь, и не музыка тебя кормит,

– Я должен играть.

– Почему? – быстро спросил Тихон. Фагот задумался.

– Это то, что я умею делать лучше всего.

– То-то и оно, – засмеялся карманник. – Ты заточен под музыку, она – твоя жизнь, а все остальное прилагается.

– А вы заточены под щипачество?

– Именно, – Тихон вскинул указательный палец, – таким я уродился, таким и умру. Я одиночка. Медведь-шатун. Смысл моей жизни в этом. Тебе наверняка хотелось изменить свою жизнь? Плюнуть на все, завязать с прошлым? Не получается, – прошептал вор, – жизнь свою мы уже сделали.

– Вам она нравится?

– Почти во всем, – улыбнулся Тихон.

– А кем я могу стать, если забыть о музыке?

– Из тебя получился бы неплохой взломщик сейфов. С твоим идеальным слухом ты бы мог различить любой щелчок в механизме замка, но твое призвание в другом. Из тебя получился неплохой ассистент карманника. Ты хороший ученик, Никита, а каждый хороший ученик, в конце концов, превзойдет учителя.

– Что вам не нравится в моей жизни?

– Честно? – Тихон положил ладонь на плечо Никите.

– Насколько это возможно.

– Мне не нравится твое отношение к женщинам. Я имею в виду приличных женщин, а не торговок из киосков. Ты влюбился в студентку из хорошей семьи, она каждый день проходит вдоль торговых рядов. Думаешь, я не понимаю, что вы несколько раз уже были вместе. А любить нельзя – это слишком дорогое удовольствие. Запомни – близость с любимой, в результате, стоит всегда больше, чем ночь с самой дорогой проституткой. Учись экономить деньги.

– Любовь придает силы, – тут же возразил Фагот.

– Любовь! – пафосно произнес вор. – Женщины! Они тебя и сгубят. Ты не умеешь любить. Я вижу тебя насквозь. Ты боишься потерять любимую женщину больше, чем она боится потерять тебя. Никита задумался.

– Может быть, вы правы.

– Тысячу раз прав. Сколько блатных сгорело на бабах – не счесть! А знаменитостей, политиков! Хочешь знать, Никита, что самое главное, чего я достиг в жизни, а?

– Вы гениальный вор, – неуверенно ответил Фагот.

– Нет, – глаза Тихона засверкали. – Я независим, я свободен! Я плевать хотел на государство, власть, ментов, на общественное мнение. Когда я был таким же, как ты, думал, что люблю и живу ради любви. Это Никита, стоило, мне первой ходки. Сдала она меня, – черты лица Тихона заострились, взгляд сделался жестким. Он сцепил пальцы так, что они хрустнули. – Но я не жалею об этом. Она оказалась обыкновенной сучкой, ментовской сучкой, подсадной. Если бы не она, меня бы не взяли.

– Что с ней стало? – тихо спросил Фагот.

– Ты думаешь, я ее грохнул, когда вышел? Нет, тут я слабину дал.

– Неужели больше ее никогда не видели?

– Встретились. Подкараулил я ее в подъезде, даже нож с собой прихватил. А когда увидел, старое всколыхнулось. Она клянчить стала, чтоб я ее живой оставил, все ушло, противно сделалось. Она даже себя мне предлагала тут же на лестнице, в любом положении. Живи, – сказал, – и ушел.

– Моя девушка не такая, – произнес Фагот.

– Конечно, хорошая, правильная. Это меня и беспокоит. Мне с моей бабой повезло, дрянью оказалось. Твоя «честная» да «правильная» тебя до добра не доведет, – не очень логично закончил Тихон, звонко хлопнул ладонью по колену и весело воскликнул: – А теперь, Никита, за дело.

– Чую, день у меня фартовый, – шептал Тихон на троллейбусной остановке. – Это, как карты, сами в руки идут, и захочешь проиграть, а не проиграешь.

Тихон, по мнению Фагота, превзошел сегодня самого себя. Он не покидал транспорт пустым, даже за одну остановку успевал «позаимствовать» чужой бумажник и опустошить его.

– Вы уже сегодня десятый кошелек вытаскиваете, – изумился Фагот, когда они вновь оказались на остановке. Тихон вздохнул:

– Я же говорил тебе, сам фарт в руки идет.

Никите же ничего не надо было делать. Он, заходя в салон с громоздким футляром, создавал в троллейбусе давку, а Тихон, пользуясь неразберихой, запускал руки в чужие карманы. Уловы были небольшие, но Тихон был кем-то вроде рыбака-любителя, которому важен не вес улова, а сам процесс.

– Смотри, какой лох, – нежно произнес вор, заприметив франтоватого не то казаха, не то киргиза.

Разодет мужик был явно не по погоде: дорогущая стеганая куртка, под ней бархатный пиджак, ярко-красная рубашка с синим галстуком. Вся одежда, включая обувь, наверняка были куплены день-два тому назад, едва ярлыки и ценники успел снять.

Из внутреннего кармана расстегнутой куртки выглядывал краешек портмоне с золотым уголком.

– Раз азиат, значит, кредиток при нем нет, – поставил диагноз Тихон.

– Из внутреннего кармана тяжело вытаскивать, – напомнил Фагот.

– Мастерство в том, чтобы невозможное сделать возможным, – ухмыльнулся Тихон. – Смотри и учись. Подошел троллейбус-гармошка.

– Иди первым, – скомандовал Тихон.

Фагот послушно опередил лоха и медленно стал подниматься по ступенькам. Футляр с клавишами тут же заклинило между поручнями и дверями, Фаготу стали помогать пассажиры. Особенно старался лох, боясь, что останется на остановке.

– Извините, у вас ничего не получится, – пробормотал Тихон, вклиниваясь между лохом и Фаготом. – Придерживай футляр, – прошептал вор Никите на ухо.

Водитель закрыл двери. Тихон и франтоватый казах оказались зажатыми на одной узкой ступеньке лицом к лицу. Тихон сделал вид, что лезет к себе в нагрудный карман за талонами, сам же согнутыми суставами пальцев умудрился ухватить портмоне казаха. Он вытаскивал его не спеша, на толчках троллейбуса, чтобы казах не заметил. Голову Тихон не отворачивал специально, чтобы лох не повернул свою и не видел, что происходит с его деньгами.

Наконец, вор слегка кивнул Фаготу, мол, дело сделано. Никита повернул футляр, прошел чуть глубже в троллейбус. Высвободился и казах. Бумажник, тем временем, уже лежал на нижней ступеньке троллейбуса. Деньги, вытащенные Тихоном, еле умещались в его кулаке. Он осторожно переправил их в карман пиджака, и тут троллейбус остановился. Водитель объявил остановку, двери открылись.

Тихон вздрогнул. Два здоровенных мужика явно казенного вида преградили ему выход из транспорта. За их спинами маячил мент поганый. Так уже случалось: менты, переодетые в штатское, неделями пасли щипачей и брали их с поличным.

– Ваши документы.

– По какому поводу? – делано изумился вор, мысленно крестясь: еще минуту назад он раздумывал, выбросить бумажник в троллейбусе или на остановке. Интуиция его не подвела, выбросил тотчас же, хотя и рисковал угодить им в ногу обкраденного.

– Вы заплатили за проезд? – спросил контролер.

– Не задерживайте троллейбус! – кричали им с площадки. – Пусть выйдет, а потом разбирайтесь с ним, сколько влезет!

Благостная улыбка появилась на лице Тихона, он понял, что облаву устроили контролеры – проверяли проездные документы. Проездного у Тихона, конечно же, не нашлось. Милиционер отвел его в сторону. Контролеры резво проверяли пассажиров, выходивших на остановке.

– У меня тоже нет билета, – из солидарности сказал Фагот, хотя контролер готов был пропустить его мимо себя.

– Вы можете идти, – милостиво разрешили ему. Фагот вскинул голову:

– Это почему? Я не такой, как все?

– Можете идти, – контролер подталкивал его в спину.

– Нет уж, я останусь с ним, мы вместе, – парень из-под темных очков смотрел на портмоне, лежавшее на нижней ступеньке троллейбуса и, как мог, старался отвлечь от него внимание контролеров и милиционера. Стоило кому-нибудь наступить на бумажник, заметить его, и Тихон оказался бы в опасности.

Наконец, створки дверей сошлись, и троллейбус уехал. Милиционер злорадно ухмылялся:

– Ну вот, ты, блин, и попался, – он цепко держал Тихона за руку.

– Что ж, – придется заплатить штраф, – вздохнул вор. Милиционер посмотрел на Фагота.

– И за себя, и за того парня.

– Согласен. Виноват, нарушил.

– Ты мне в несознанку не играй, – взбеленился милиционер, только сейчас узнавший карманника, – думаешь, я не знаю, кто ты такой?

– И кто же, гражданин начальник? – спокойно осведомился Тихон.

– Пойдем, разберемся.

– Нет уж, я штраф на месте заплачу, – настаивал Тихон.

Милиционер оказался упрямым. Недавно приехавший из провинции в Москву, он чувствовал себя всесильным. Один из коллег однажды указал ему на Тихона и рассказал, кто он такой, и мент решил, что теперь карманник долго на свободе не погуляет.

Контролеры посовещались и решили продолжить работу без мента. Тот по рации вызывал подкрепление, сообщил, что им задержан вор-карманник. Вскоре приехала милицейская машина. Тихона затолкали в «воронок». Фагот полез следом, его пытались высадить, но не били – на музыканта в черных очках у ментов рука не поднялась.

– Я с ним, он мой провожатый, поводырь, – убеждал Фагот, – я без него – никуда. Наконец, «воронок» поехал.

– Какого черта ты за мной увязался? – спросил Тихон.

– А что, бросить вас нужно было? Вор пожал плечами:

– Не знаю, как у тебя, а у меня на ментов аллергия. Стойкая аллергия, – уточнил он, – и я бы не хотел с ними лишний раз связываться, – Тихон вздохнул. – Хуже всего то, что у меня нет с собой документов. Без них они имеют право меня задержать до выяснения личности. Привык, что к старому человеку славянской внешности никто на улицах не цепляется.