Текст книги "Личный досмотр"

«А ведь есть-таки, – подумал майор, скармливая магнитоле кассету „Аббы“. – Там, внутри, полно арматуры, так что ребра у бордюров, пожалуй, все-таки есть. Господи, что за чушь лезет иногда в голову!»

Машина вырулила на шоссе и, плавно набирая скорость, помчалась в сторону Москвы под наполнявшие салон звуки «Танцующей королевы». Постышев был почти спокоен, а незабвенная шведская четверка успокоила его окончательно. Он был уверен, что поступил правильно.

За секунду до того, как дать задний ход, он еще не знал, как поступит с Сапогом. Решение было принято интуитивно, как это обычно и происходило в подобных случаях, и теперь, прокручивая различные варианты развития событий, майор отчетливо видел, что интуиция, как всегда, не подвела: избранный им вариант был самым разумным, потому что мертвые не кусаются.

«Черт, – подумал он, – откуда же это: „Мертвые не кусаются“? Ага, есть, вспомнил. Из „Тома Сойера“, вот откуда! Странная штука – память. Какого только мусора она не хранит! А полезешь туда за чем-нибудь важным и – привет! Стерлось, забылось, пропало, выброшено к чертям на свалку... Это ж надо такое вспомнить – Том Сойер!»

Он даже покрутил головой от удивления, забрасывая пистолет обратно в бардачок. Стрелять в Сапога он не собирался. Какой же дурак убирает свидетелей из табельного пистолета? А убрал он его правильно. Мертвые не кусаются. Не то чтобы Сапог мог его по-настоящему укусить – черта с два он бы его отыскал в многомиллионной Москве, но жизнь изобилует чудесами, причем по большей части погаными, и нет ничего приятного в том, чтобы жить, зная, что по городу рыщет с налитыми кровью глазами вооруженный идиот, мечтающий только о том, чтобы прострелить тебе башку, И потом, он ведь мог бы и проговориться – рано ли поздно товарищ генерал узнает об утечке информации, а вычислить того, кто сделал фотокопии документов, сделать не так уж трудно. И это просто чудесно, что к тому моменту виновный уже успеет наполовину разложиться. Мертвые – отличные ребята: лежат себе молча под одеялом из дерна и никому не доставляют хлопот.

Подъезжая к городской черте, Постышев снова посмотрел на часы и сбросил скорость до разрешенного предела: времени у него теперь было более чем достаточно, поскольку управился он в рекордно короткий срок. В самом деле, чего тянуть?

Впереди показался ярко освещенный аквариум цветочного киоска. Майор ловко перестроился в правый ряд и, притормозив напротив киоска, опустил стекло со стороны пассажира. Из киоска выпорхнула миловидная брюнетка и с профессиональной улыбкой, выглядевшей точь-в-точь как настоящая, протянула в открытое окошко несколько букетов. Майор выбрал два и расплатился с королевской щедростью. Улыбка продавщицы стала значительно шире.

– Спасибо, – сказала она.

– Не за что, – ответил Постышев. – Это вам, – добавил он, возвращая ей один из букетов.

– Ой, что вы, – растерялась она. – Спасибо... Какая прелесть!

– Это вы – прелесть, – с улыбкой сказал майор и включил передачу.

Проводив «ауди» взглядом, брюнетка хмыкнула, пожала плечами и вернулась в киоск. Там она поставила оставшиеся букеты в воду, засунув туда же и тот, что подарил ей Постышев. Пересчитав деньги, она положила в кассу ровно столько, сколько стоил один букет, прикарманив остальное. Ей и в голову не пришло забрать подаренный незнакомцем в кожаном плаще букет домой: она уже давным-давно не могла смотреть на цветы без отвращения.

Майор поспел в театр как раз к концу спектакля.

Встретив жену, он торжественно вручил ей роскошный букет чайных роз, сказав все приличествующие случаю слова. Она пришла в восторг: это было так мило с его стороны! Майор галантно усадил ее в машину, аккуратно просунул следом букет и, обойдя автомобиль сзади, сел за руль. Обходить машину сзади было неудобно, но зато он получил возможность еще раз незаметно осмотреть багажник и задний бампер. На лакированной поверхности не осталось ни пятнышка, ни царапинки, не говоря уже о вмятинах и иных механических повреждениях.

«Чистая работа, – подумал майор Постышев, садясь за руль и вставляя в магнитолу кассету с записью Верди. – Как всегда.»

* * *

Постышев не без оснований считал, что ему повезло. Он признавал существование таких чисто стихийных, природных явлений, как удача и слепое везение, но всегда делал при этом оговорку: без упорного труда и грамотного использования серого вещества любая, даже самая фантастическая, удача неизбежно оборачивается пшиком, а то и настоящей бедой.

Его удача сильно напоминала найденный в куче навоза самородок – она была такой же дорогостоящей, неожиданной и опасной. Собственно, сначала он даже не заметил ее, приняв за обыкновенный кусок дерьма, правда довольно крупный, но, потерев из любопытства этот неаппетитный комок, с изумлением увидел тусклый блеск благородного металла.

Не обошлось, конечно, и без счастливого стечения обстоятельств – это и была, собственно, госпожа Удача, в натуральную величину и со всеми онерами.

Год назад майор Постышев, корпевший над очередным рутинным делом, касавшимся незаконной торговли огнестрельным оружием (некий прапорщик – ну конечно, прапорщик, кто же еще! – продал неустановленным лицам десять гранат Ф-1 «лимонка» и полторы сотни пистолетных патронов, и вот теперь майор Постышев должен был установить, кем были эти чертовы неустановленные лица, как будто больше ему нечем было заняться), набрел на след, уводивший куда-то в заоблачные сферы, до которых майору Постышеву было недоплюнуть ни при каких обстоятельствах. Это был даже не след в обычном понимании этого слова, а скорее тоненький, едва различимый пунктир, и не пунктир даже, а так – стрелочка наподобие тех, что рисуют мелом на заборе, когда не знают, что бы такое изобразить.

В рапорте одного из осведомителей майора откуда ни возьмись всплыла вдруг фамилия генерал-полковника Шарова. Упомянута она была как бы между делом, да и из всего контекста следовало, что автор донесения считает участие Шарова в различных скользких сделках делом доказанным, само собой разумеющимся и не подлежащим обсуждению ввиду полной невозможности допрыгнуть до такой фигуры, как генерал-полковник.

Поначалу Постышев не придал этому ровным счетом никакого значения: автор донесения был человеком, что называется, широко, но мелко образованным, весьма экзальтированным и вообще не совсем от мира сего. В голове у него сновали тараканы, вызывая в мозгу информатора короткие, но частые замыкания. Постышев даже подозревал, что половину своих донесений этот тип просто высасывает из пальца, что вскорости подтвердилось.

С одной маленькой поправкой: донесения были высосаны не из пальца, а из бутылки дешевого вина. Справедливости ради стоит добавить, что вторая половина представляла собой неисчерпаемый кладезь бесценной, скрупулезно проверенной информации. Постышев только диву давался: откуда он ее берет?

О том, к какой именно категории отнести рапорт, в котором упоминалось имя генерал-полковника Шарова, Постышев даже не стал думать: если это и правда, Шаров все равно оставался недосягаемым. Пытаясь сковырнуть генерала, можно было запросто свернуть себе шею, а к такому исходу дела Постышев стремился в последнюю очередь. Настораживало только одно: вся остальная информация, содержавшаяся в том самом донесении, целиком и полностью подтвердилась. Это было подозрительно, поскольку его респондент не признавал полумер: если врал, то напропалую, от первого до последнего слова, но уж если брался за дело всерьез, то никогда не позволял себе даже сослаться на непроверенные данные.

Немного поколебавшись, Постышев решил рискнуть и принялся осторожно разрабатывать генерала. Вскоре он пожалел о том, что связался с этим делом: стоило ковырнуть, как оно немедленно принялось распространять невообразимую вонь, от которой мутило даже не отличавшегося излишней щепетильностью майора.

Генерал-полковник Шаров во все времена представлял собой камерную, чисто кабинетную фигуру, не оказывавшую ни малейшего влияния ни на политику, ни на что бы то ни было вообще, кроме своих подчиненных и семьи. Оставалось только гадать, каким образом эта бездарь дослужилась до генерал-полковника и ухитрилась не угодить под увольнение. Как следует обдумав этот вопрос, майор Постышев пришел к выводу, что генерал далеко не так прост, как кажется: только очень умный человек может позволить себе прикидываться дурачком и при этом делать головокружительную карьеру. Этот вывод подтверждал теорию майора насчет удачи и везения, но Постышев решительно не видел, каким образом это может принести ему пользу.

Говоря коротко, генерал-полковник Шаров казался типичным свадебным генералом. Все выглядело так, словно в верхах его высоко ценили и держали у кормушки исключительно в качестве высокоэффективного громоотвода. Чего только не писала о нем пресса! Генерал Шаров – черносотенец и националист, настолько помешавшийся на своих идеях, что, дай ему волю, обрядит всю армию в кольчуги и вооружит саблями и бердышами. Генерал Шаров – коррупционер и мафиози. Генерал Шаров практически единолично повинен в том, что мы с позором прогадили Чеченскую кампанию, Афганистан и вообще все на свете, до финской войны включительно. Генерал Шаров дискредитирует идею национального возрождения великого русского народа высказываемыми во всеуслышание благоглупостями. Генерал Шаров построил в заповеднике трехэтажный терем и платит егерям, чтобы они стреляли во всякого, кто рискнет приблизиться к его феодальной вотчине. Генерал Шаров то, генерал Шаров се...

«Ай Моська! Знать, она сильна, что лает на слона», – то и дело повторял майор Постышев, знакомясь с газетными публикациями, касавшимися генерала.

Почти все это было правдой, и все это выглядело сущей ерундой по сравнению с тем, чем на самом деле занимался Шаров.

Генерал-полковник, как выяснилось, активно приторговывал оружием, то есть занимался деятельностью, автоматически попадавшей в сферу интересов майора Постышева. Поначалу Постышев был несказанно удивлен: каким, спрашивается, оружием мог торговать кабинетный генерал? Вскоре, однако же, выяснилось, что генерал-полковник не столько торгует сам, сколько выступает в роли посредника при заключении крупных сделок, огребая при этом астрономический процент. Крикливый ура-патриот Шаров, оказывается, не гнушался сделками с чеченцами, наркобаронами из Ферганской долины и прочими инородцами, не имевшими ни малейшего отношения к богоизбранному русскому народу. Этот факт окончательно убедил Постышева в двух вещах: во-первых, в том, что генерал действительно гораздо умнее большинства тех умников, которые, хихикая, вертели пальцем у виска за его спиной, а во-вторых, в том, что такую фигуру ему не свалить: слишком много ниточек тянулось к генералу со всех сторон, и очень многие из них вели к людям, для которых жизнь майора ФСБ Постышева значила меньше, чем прошлогодний снег.

Майору оставалось только развести руками: ни Александром Матросовым, ни Виктором Талалихиным он не был и класть свою жизнь на алтарь правосудия не собирался. Собранный им материал был просто бумагой, занимательным чтивом, и найти ему разумное применение в ту пору не представлялось возможным.

Повздыхав о напрасно потраченном времени, майор спрятал всю эту макулатуру подальше и вернулся к своей рутине, издалека с невольным восхищением наблюдая за рискованными номерами, которые на глазах у пораженной публики выделывал господин генерал-полковник.

А потом на горизонте вдруг возник давнишний друг-приятель майора еще по золотым курсантским временам, незабвенный Стас Мурашов. Возник он в своей всегдашней неподражаемой манере: просто свалился в один прекрасный день как снег на голову, позвонив из автомата ровно за полчаса до того, как начал ломиться в дверь. За те годы, что майор Постышев не видел своего приятеля, он сильно возмужал и заматерел, приобретя некую холодную хищную красоту, заметно очаровавшую даже индифферентную госпожу майоршу. Он, был весел и разговорчив, но многоопытный Постышев без труда заметил появившийся в глазах приятеля нехороший волчий блеск и с легкой грустью подумал, что время не щадит никого.

Выяснилось, что Мурашова поперли из органов еще лет пять назад и что эти пять лет отставной капитан Мурашов провел с исключительной пользой для себя.

– И слава Богу, старик! – громогласно возглашал он, сидя за накрытым госпожой майоршей столом. – И слава Богу! Не хотят – не надо, я и без них очень неплохо устроился!

– Ну и чем ты занимаешься? – гоняя вилкой по тарелке зеленый горошек, вежливо поинтересовался Постышев, которого уже слегка утомили громогласные восклицания старинного приятеля.

– Да как тебе сказать, – туманно ответил Мурашов. – В общем-то, скорее политикой...

Жена майора Постышева вздохнула.

– Ну вот, – сказала она, скорчив милую гримаску, – опять политика. Ладно, политики. Вы тут обсуждайте свои глобальные проблемы, а я пойду.

– Да нет, зачем же? – вскинулся Мурашов. – Это я пойду. Мне все равно уже пора, а Петя меня проводит.

Постышев вскинул на него глаза и встретился с прямым и многозначительным взглядом Мурашова.

«Ага, – подумал он. – Все-таки этот визит через столько лет – не просто дань старой дружбе. Ну-ну, послушаем.»

Послушав Мурашова, он решил, что тот слегка не в себе.

– Это что же, – останавливаясь под фонарем и ожесточенно чиркая барахлящей зажигалкой, спросил он, – «дикие гуси»? Наемники?

– Грубо говоря, да, – ответил Мурашов. – Только перестань, пожалуйста, орать.

– И много? – поинтересовался Постышев, раскуривая сигарету.

– Не так много, как хотелось бы, но и не мало, – сказал Мурашов. – Что-то около полка.

– Че-го?! – Постышев чуть не выронил сигарету. – Мне послышалось или ты сказал «полк»?

– Я сказал «около полка», – улыбаясь, поправил Мурашов. – Что тебя удивляет? Спрос рождает предложение. Так было всегда, и не нам с тобой это менять.

– Н-да, – пытаясь собраться с мыслями, промямлил Постышев. – А зачем ты мне все это рассказываешь? В «зеленые береты» я уже не гожусь.

– Оружие, Петюнчик, – пояснил Мурашов. – Оружие необходимо просто до зарезу. Я ведь знаю, чем ты у себя в конторе занимаешься. Поможешь?

– Угу, – медленно наливаясь ядом, сказал Постышев. – Конечно. Ты, значит, навел справки и решил, что я могу между делом вооружить твою банду...

– Тише, – попросил Мурашов.

– Тише, – передразнил его Постышев, – тише...

Ты что, контуженый? Нет, я, конечно, не против помочь по старой дружбе. Вот вчера, к примеру, на Белорусском взяли двух отморозков – продавца и покупателя.

Изъяли трехлинейный обрез и десять патронов. Не интересуешься? Хотя нет, на что тебе обрез... Месяц назад один клоун на базаре винчестер продавал – старинный, с латунным казенником. Вот это вещь! Правда, его наш шеф к себе на дачу уволок, так что выцарапать будет трудновато, но попытаться можно. В крайнем случае, возьмем дачу штурмом – у тебя ж народу целый полк, вы охрану шапками закидаете...

Мурашов остановился и медленно похлопал в ладоши.

– Браво, – сказал он. – Ты стал настоящим мастером разговорного жанра. Так как насчет моего дела?

– Стас, – вздохнув, сказал Постышев, – послушай... Мне неприятно это говорить, но... Ты, вообще-то, хорошо представляешь себе, с кем разговариваешь?

Старая дружба – это, конечно, расчудесно, но мы же не первый год живем на свете и знаем, что почем.

А что, если я тебя просто сдам, а? И даже не сдам, а разработаю по всем правилам и повяжу вместе с продавцом и всеми твоими «дикими гусями»? Дело получится громкое, и отмазывать тебя, насколько я понимаю, будет некому.

– Так уж и некому, – сказал Мурашов, и Постышев понял, что попал впросак: старый друг, конечно же, рассказал ему далеко не все. – Это все болтовня, Петенька, – продолжал Мурашов, – ненаучная фантастика, сказочки для детей среднего школьного возраста. Ты так никогда не поступишь, потому что ты умный человек.

– То есть?.. – переспросил майор.

– Не прикидывайся валенком. Допустим, ты меня сдашь.., я уж не говорю о том, что долго ты после этого не проживешь, я не так воспитан, но допустим.

– Да, – сказал Постышев, – допустим. И что?

– Нет, – ответил Мурашов, – это я тебя спрашиваю: что? Что ты с этого поимеешь? Очередное воинское звание?

– Допустим, – повторил Постышев. – А что будет, если я тебе помогу?

– Деньги, – просто ответил Мурашов. – Много денег.

– Да черт бы тебя подрал! – взорвался Постышев. – Если у тебя есть деньги, почему ты не обратишься к оптовикам? Только не говори мне, что не знаешь, где их найти. Это для моей конторы проблема, а не для того, у кого есть бабки.

– Деньги есть, – терпеливо сказал Мурашов, – но их недостаточно. То есть тебе их хватит надолго, а вот к оптовикам с такой суммой даже соваться нечего. Это капля в море, понимаешь? Тут надо что-то такое сочинить, а у тебя голова светлая, да и информации побольше...

– Грубо льстишь, – проворчал Постышев. – Сколько?

– Миллион, – сказал Мурашов. – Миллиончик. Миллионишко. И – к чертям отсюда, в теплые края. А?

– Ого, – сказал Постышев, стараясь сохранять безразличное выражение лица. – Солидное предложение. Это сколько же тебе нужно оружия, если миллиона на закупку не хватает?

– Столько; сколько удастся достать, – ответил Мурашов. В его голосе не осталось даже намека на прежний шутливый тон, а волчий блеск в глазах усилился – казалось, они светятся в темноте собственным светом.

– Столько, сколько удастся? – переспросил Постышев, старательно игнорируя и этот блеск, и изменившийся тон. – Слушай, возьми винчестер. За такие деньги я его сам украду, без всякого штурма.

Мурашов промолчал – Ладно, – со вздохом сказал майор. – Я подумаю.

Оставь свои координаты. Так, говоришь, миллион?

– Как одна копейка, – подтвердил Мурашов.

– Копейка? – с сомнением переспросил майор.

– Виноват, – спохватился Мурашов. – Я хотел сказать, как один цент.

– Это другое дело, – сказал Постышев. – Я позвоню.

– Только думай быстрее, – сказал Мурашов.

– Быстро только кошки родятся, – возразил Постышев – А серьезные дела требуют солидной подготовки.

– Время поджимает, – сказал Мурашов.

– Я постараюсь, – заверил его Постышев, – Что-нибудь придумаю, не беспокойся.

– Вот за это я тебя и люблю, – признался Мурашов. – Смотри, вон кабак. Зайдем?

Майор Постышев темнил. План родился в его голове в тот самый момент, когда Мурашов назвал сумму.

Миллион – сущая мелочь для тех, кого ежедневно показывают по телевидению, но для майора Постышева, на сегодняшний день имевшего за душой жалких пятнадцать тысяч, это был солидный куш. За такие деньги стоило поработать и даже немного рискнуть. Конечно, кинуть генерал-полковника Шарова – это не совсем то, что называется «немного рискнуть», но майор Постышев был не из тех людей, которые спят в тот момент, когда в их дверь стучится госпожа Удача, План, несомненно, нуждался в доработке, но имел такое неоспоримое преимущество, как простота. Следовало лишь продумать все детали, как следует обезопасить себя от возможных осложнений и провести некоторую подготовительную работу. Самой подготовительной работы было довольно много, и вдобавок она была сопряжена со смертельным риском, но за нее платили миллион долларов. Располагая такой суммой, можно будет наконец спокойно удалиться от дел, отдохнуть и даже заняться своим здоровьем. В последнее время майор с удивлением начал ощущать сердце, которое до сих пор вело себя вполне пристойно. Это обстоятельство сильно беспокоило Постышева, пробивая брешь в его имидже железного как снаружи, так и внутри человека. Тем не менее он был уверен, что, располагает обговоренной суммой, можно залатать любую брешь – по крайней мере, до тех пор, пока дело не зашло чересчур далеко.

В ту ночь майор Постышев уснул, чувствуя себя Остапом Бендером, напавшим наконец на след подпольного миллионера Корейко.

Теперь, в конце теплого, голубого с золотом сентября, подготовительная работа была близка к завершению.

Глава 4

Пробираясь в потемках к продолжавшему звонить телефону, Борис Иванович опрокинул кресло и едва не свалился сам, успев в последний момент схватиться за стену. Он выругался и зажег свет.

Пока он искал выключатель, телефон коротко звякнул в последний раз и замолчал.

– Скотина, – с чувством сказал ему Комбат, поднимая кресло и потирая ушибленное колено.

Он вернулся в прихожую, снял куртку и разулся, сунув ноги в домашние шлепанцы. Нужно было мастерить какой-то ужин, но готовить для себя одного Борис Иванович не любил, предпочитая в таких случаях обходиться консервами. Беспокоиться о желудке ему как-то не приходило в голову: в случае необходимости он мог питаться жареными гвоздями без какого бы то ни было ущерба для здоровья. «Чаю попью, – решил Комбат. – Все равно уже спать пора. Нечего на ночь глядя наедаться, а то, чего доброго, разжирею.»

Представив себя разжиревшим и не влезающим ни в одни брюки, он ухмыльнулся в усы и направился было на кухню, но тут телефон, словно только того и дожидался, снова принялся трезвонить.

– Вот зараза, – беззлобно заметил Рублев и пошел снимать трубку.

Звонил Подберезский.

– Ты дома, командир? – спросил он, поздоровавшись.

– Да как тебе сказать, – ответил Рублев. – Пока вроде дома.

– Пока? – переспросил Подберезский. – Ты что, уходить собираешься?

– Да нет. – замялся Комбат, проклиная черта, который дернул его за язык. – Нет, – повторил он, – никуда я не собираюсь.

Подберезский что-то сказал, но его слова заглушил раздавшийся в трубке треск.

– Что? – спросил Борис Иванович. – Что-то тебя плохо слышно. Ты откуда звонишь?

– Да из автомата, – ответил Подберезский и как-то смущенно рассмеялся. – Я говорю, приехать к тебе можно?

– Ни в коем разе, – строго ответил Комбат. – У меня тут делегация натовских генералов под мою диктовку пишет акт о безоговорочной капитуляции.

– Ага, – сказал Подберезский, – ясно. Я вчера на заборе знаешь, чего прочитал? «НАТО – параша, победа будет наша.»

– Во-во, – подтвердил Комбат. – «Спартак» – чемпион.

– Точно, – сказал Подберезский. – Так я подъеду?

– Еще раз спросишь – с лестницы спущу, – пообещал Борис Иванович. – Что за китайские церемонии? Только учти, выпить у меня нечего.

– Это не проблема, – ответил Подберезский.

Он приехал через сорок минут, нагруженный двумя бутылками водки и палкой колбасы.

– А это что за сухой паек? – спросил Рублев, вертя в руках колбасу. – Ты кого этой собачьей радостью кормить собрался?

– Так надо же чем-то закусывать, – оправдывался Подберезский. – Вот схватил, что под руку подвернулось.

Он повел носом, принюхиваясь к доносившимся из кухни аппетитным запахам, и вздохнул.

– Виноват, – сказал он. – Облажался.

Вдвоем они прошли на кухню, где их уже дожидался накрытый стол.

– Мама дорогая, – сказал Подберезский. – Пища богов!

– Кстати, – сказал Комбат, усаживаясь за стол, – ты долго до меня дозванивался?

– Да нет, – ответил Андрей. – С первого раза дозвонился. А что?

– Да звонил кто-то прямо перед тобой, – сказал Комбат, – а я не успел трубку поднять. Думал, это ты.

– Нет, не я, – наполняя рюмки, сказал Подберезский. – Ничего, надо будет – дозвонятся.

Они выпили.

– Слушай, – сказал Комбат, насаживая на вилку маринованный белый гриб, – а чего это ты гуляешь?

Невеста твоя не обидится?

– Какая невеста? – сосредоточенно орудуя вилкой, спросил Подберезский, не поднимая глаз от тарелки.

– Как – какая? – опешил Комбат. – Эта, как ее...

Аня. Или Таня...

– Алла, – с кривоватой улыбкой поправил его Андрей. – Не обидится. Слушай, Иваныч, ты не будешь против, если я у тебя переночую?

– Вот те раз, – сказал Комбат. – Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная... Неужто выгнала?

– Нет, что ты, – снова бледно усмехнувшись, сказал Подберезский. – Просто.., как бы это сказать.., ну, в общем, кровати у меня теперь нет.., временно.., а на полу спать жестко.

– Ага, – сказал Комбат, откидываясь на спинку стула и внимательно разглядывая своего бывшего подчиненного. – Оч-чень интересно. Кровати, значит, у нас временно нет, а звоним мы из телефона-автомата.., тоже, конечно, временно.

– Точно, – сказал Подберезский, старательно глядя куда-то в сторону.

– И с деньгами у нас временные проблемы, – продолжая разглядывать его, как блоху под микроскопом, сказал Комбат. – Раньше мы, значит, черную икру трескали, а теперь, значит, колбасу из субпродуктов полюбили...

– Да ну, Иваныч, – взмолился Подберезский, – что ты, в самом деле... Завтра банк откроется, и все будет в полном ажуре.

– Чудесно, – сказал Комбат. – Ну и чего еще, кроме кровати, телефонного аппарата и денег, у тебя теперь временно нет?

Подберезский некоторое время молчал, поочередно почесывая то затылок, то переносицу и бросая на Комбата короткие осторожные взгляды.

– Ну, – поторопил его Рублев, – что ты чешешься, как блохастая мартышка? Что еще у тебя сперла эта твоя Аня.., или Таня?

– Алла, – снова поправил его Подберезский и вдруг расхохотался так громко, что Комбат посмотрел на него с некоторой опаской. – Да все! – утирая навернувшиеся на глаза слезы и все еще продолжая смеяться, с трудом выговорил он. – Все как есть, одни стены оставила!

Борис Иванович некоторое время озадаченно смотрел на него, переваривая известие, а потом крепко ахнул ладонью по столу и тоже захохотал.

– Ну, баба! – приговаривал он. – Ну, молодец! А я-то думал, что она у тебя так – ни рыба ни мясо. Ну, оторва! Ты в милицию-то обращался? – вновь становясь серьезным, спросил он.

– А как же, – криво улыбнувшись, ответил Подберезский. – Как нашел исправный таксофон, так сразу и обратился. Они мне прямо сказали: говно, мол, твое дело, гражданин терпило. Одна надежда, что «звездочка» где-нибудь засветится...

– Она что же, и орден попятила? – мрачнея, спросил Комбат.

– А то... Поймаю – утоплю в унитазе, как крысу.

– Хотелось бы поприсутствовать, – сказал Комбат. – Давай-ка мы с тобой чокнемся за это дело. Не грусти, Андрюха. Кровать – дело наживное.

– А кто спорит? – сказал Подберезский. – Кто грустит-то? Наливай, Иваныч. Спрыснем начало новой жизни.

Комбат наполнил рюмки. Ставя бутылку на место, он заметил, что Подберезский как-то очень внимательно наблюдает за его рукой. Он посмотрел на свою ладонь и только теперь заметил, что костяшки пальцев покрыты бурой коркой запекшейся крови.

– Вот черт, – сказал он, – забыл руки помыть.

– Где это тебя угораздило? – спросил Подберезский, глядя на него сквозь рюмку прищуренным глазом. – Опять морды бил?

– Да ну, – пряча руку под стол, пробормотал Комбат. – Было бы о чем говорить.

– Так уж и не о чем? – еще сильнее щурясь, спросил Подберезский. – Ну не томи, командир. Ты же видишь, человек в расстроенных чувствах, его развлечь надо, а тебе лень языком лишний раз шевельнуть.

Комбат тяжело вздохнул и поведал ему о недавнем происшествии.

– Елки-палки, – оживился Подберезский. – Слушай, айда посмотрим: может, они еще там? Так хочется кому-нибудь холку намять, что просто сил нет терпеть.

– А на Колыму тебе не хочется? – спросил Комбат. – Сиди уж рыцарь, лишенный наследства.

– Обижаешь, – сказал Подберезский. – Мое наследство всегда при мне А вообще-то, конечно... Может, тебе лучше на время того., исчезнуть?

– Угу, – кивнул Комбат. – Вырою землянку в парке, а ты мне по ночам будешь жратву таскать... колбасу вот твою захвачу с собой на первое время...

– Смейся, смейся, – качая головой, проворчал Подберезский. – А только как бы они тебя не вычислили.

– Да как они могут меня вычислить, голова твоя еловая? – спросил Рублев. – Они же меня, наверное, толком и не разглядели.

– Ох, не знаю, – со вздохом сказал Подберезский. – По-моему, они, когда захотят, все могут.

Комбат открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в комнате опять задребезжал телефон.

– Ну вот, – вставая, обронил он, – уже вычислили.

– Тьфу на тебя, – сказал Подберезский, отставляя рюмку и приподнимаясь со стула.

Комбат толкнул его в плечо, усаживая на место, и вышел. Подберезский сел, мрачно думая о том, что тем, кто придет арестовывать Комбата, придется иметь дело не с одним, а с двумя десантниками, что делает шансы на успех наступательной стороны весьма сомнительными. «Что за черт, – подумал он, закуривая и ища глазами пепельницу, которую Комбат вечно прятал в самые неожиданные места, чтобы не мозолила глаза, – и почему некоторые люди могут жить спокойно, а некоторые – нет? Вечно со мной происходит всякая ерунда. А про Комбата и вовсе говорить нечего. Он неприятности притягивает, как громоотвод.»

Тем временем Борис Иванович вернулся, неся в руке телефонный аппарат на длинном проводе. Он кивнул Андрею, показывая, что все в порядке, сел и поставил телефон на край стола.

– Бурлак, – шепнул он, прикрыв трубку ладонью.

Подберезский успокоился и даже обрадовался. Он уже успел основательно соскучиться по Грише Бурлакову, безвылазно сидевшему в Сибири и лишь изредка дававшему о себе знать телефонными звонками и передаваемыми с оказией огромными баулами, набитыми всевозможной снедью.

– Что делаем? – говорил между тем Комбат. – Да вот сидим с Андрюхой, водку пьем... Ага, тут. Привет тебе, – сказал он, поворачиваясь к Андрею.

– Ему тоже, – сказал Подберезский.

– Тебе тоже, – повторил Комбат в трубку. – Что?

По какому случаю пьем? А с горя. Ага. У Андрюхи баба квартиру обчистила. Какая баба? Курносенькая такая.

Анечка или Танечка.., черт, никак не запомню.

– Аллочка, – поморщившись, сказал Подберезский.

– Андрюха говорит – Аллочка, – передал Комбат. – Он ко мне ночевать приехал, потому что у него кровать свистнули.

Трубка стала издавать квакающие звуки, хорошо слышные даже с того места, на котором сидел Андрей.

– Чего он там? – спросил Подберезский.

– Ржет, – коротко ответил Комбат.

– Скотина, – обиделся Подберезский.

Закончив смеяться, Бурлаков посвятил Комбата в свои планы. У него выдалась свободная неделя, и он намеревался провести ее в Москве, в компании друзей и бывших сослуживцев. Эта идея привела Комбата в бурный восторг.

– О, – сказал он. – Впервые за последнюю неделю слышу что-то приятное. Только ты сильно не нагружайся, а то поезд с места не стронется.

– А я не поездом, – сказал Бурлаков. – Я самолетом. По железной дороге пока доедешь, так уже и возвращаться пора, – Тем более, – сказал Борис Иванович. – Не хватало еще, чтобы из-за твоих баулов самолет упал. Когда тебя ждать?

– Билет у меня на пятницу, – ответил Бурлаков, – но Аэрофлот, как известно, дело тонкое. Погода у нас пошаливает, так что определенно ответить не могу.

– Погода, – проворчал Комбат. – Интересно получается: бомбардировщики, скажем, могут летать в любую погоду, а гражданская авиация, чуть что, сразу в кусты. Почему так, ты не знаешь?