Текст книги "Вопль археоптерикса"

Андрей Загородний, Татьяна Тихонова
Вопль археоптерикса

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

© Загородний А. А., Тихонова Т. В., 2019

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019

© «Центрполиграф», 2019

* * *

Пролог

Штурвал от себя до упора… круче, скорость больше. Мессер на хвосте, не отстает. Цель, вижу цель! Подавись, сбивай… но я все равно успею бомбы положить. Внизу, поперек поля, двойная колонна на грунтовке. Нет, нельзя задешево умирать. Так я эту двойную нитку пополам разрежу, снесу грузовик, повезет – два. Но тогда будет неравный счет – две таратайки за мою птицу. Развернуться, зайти второй раз – вдоль. Не успею, черт!

В глазах темно, усталость, руки чугуном налиты, ступни… Надо машину точно вести, а я в небесах витаю… надо с небес на землю, огненным градом… а перед глазами девушка… кто она? Соня? При чем здесь Соня? Это, конечно, Иришка. Ведь перед смертью… перед глазами… не девушка, не только девушка, вся жизнь…

Нет, рано жизнь рассматривать, надо еще успеть умереть достойно. Взгляд под ноги, вниз – готов ли? Там никого. Где штурман? Где кресло штурмана? Пули стучат по фюзеляжу. Окно трескается. Где штурман! Нет, я не на бомбере, я на штурмовике, на Илюшине…

Почему на незнакомой машине?.. Горит правое крыло… где, где здесь сброс бомб? К чертям сброс, я сам уже горящая бомба. Хорошо, что штурмовик одноместный – носом в землю лучше без экипажа. Но лучше не в землю, лучше в цель… Пальцы намертво на штурвале… почему он за головой?.. Вижу – ногти синеют, провожу ладонью по волосам – кровь… где шлемофон… Голос Галюченко… почему на Илюшине Галюченко? Двухместная машина, новая?

Поднимаю нос, проскакиваю над грузовиком, кажется, метр до него, не больше. А в кузове… в кузове – успеваю заметить – сено. Таран получился бы записной. Оглядываюсь – мессер отстал, испугался, гад, а я с крыла огонь сбил… вроде. Поднимаюсь чуть выше, еще выше, сто метров, двести, резкий правый крен и вниз, в атаку. Как учили – бомбы класть вдоль колонны, не промахнешься.

Пора! Сброс, да еще полить гадов свинцом из всех стволов. Отдача – две пушки, как ни крути – трясет машину. Иду на бреющем, качусь над дорогой – выпустить все, до последнего патрона… Левый ствол замолчал – в нем пусто, за ним замолчал и правый.

А тряска осталась, оборачиваюсь – хвоста нет, как в воздухе держусь, непонятно. Да и не держусь, падаю. Прыгать? Я же на бреющем. Все! Теперь точно все. Подруливаю элеронами, от судьбы не уйдешь… колонна справа метрах в ста, дотянуть и еще фейерверк немцам устроить.

Низко, не дотягиваю, машина опять трясется, в последний раз!

…Просыпаюсь, вцепившись пальцами в перекладину за головой. Окошко не черное – светает. Надо мной лицо Алексея, это он меня трясет. Видит, что я глаза открыл и лицо разглаживается, ухмыляется. Машу рукой:

– Отвали, дай поспать.

Опять этот сон… чужой сон. Который снился мне много раз. Бред летчика с того Ил-2, умершего на соседней кровати.

Меня тогда зацепило совсем чуток, думал, перевяжут, да и все, а медицина сказала – в госпиталь, а то без руки останешься. Воспалилось что-то важное. А лейтенант со штурмовика уже лежал там, обгоревший, вместо лица – бинты, и на руках бинты. То ли спал, то ли бредил, и все время одно и то же… «Пикирую, скорость растет. Мессер на хвосте, не отстает. Цель, вижу цель!..» – и так от начала и до конца, одно и то же.

Рассказывали, что он протаранил немецкую автоколонну во время контрнаступления. Как Гастелло. И выжил. Штурмовики вылетали после артобстрела, а следом сразу пехота, пехотинцы его и подобрали. Живого. Живого, но не надолго. Времени ему досталось как раз, чтобы историю своей смерти рассказать мне и еще десятку соседей по палате. Но больше все-таки мне, я ведь летчик, не только слушаю, но и знаю, как это – ворочать штурвалом, тащить в брюхе бомбы – тонну и больше, аж до пяти тонн.

Или нет, это я опять засыпать начал и про себя думаю. До пяти тонн это мы возим, Ил-2 – он полтонны, наверное, поднимает. Но это ладно, чего считаться. Зато они врага в лицо видят, на бреющем, метрах на двадцати атакуют, я так не умею… или разве во сне.

Вот так – лица того лейтенанта я не видел, под бинтами много не разглядишь, только слышал. И так слышал, что снится он мне, и будет, наверное, сниться всегда. Как и крик этой птицы, не совсем и птицы, слышный даже через металл фюзеляжа.

Глава 1
Приезд физика

Почему нас решили на это задание послать, догадываться не возьмусь. Да и ни к чему знать, главное, по цели отбомбиться и на базу вернуться. Эскадрилья дальней бомбардировочной авиации, три звена по три Ер-2, располагалась, как ей и положено, далеко за линией фронта. Были мы с экипажем на этот момент безлошадные. Машина в ремонте, мы – на подхвате. Вылеты шли по большей части в немецкий тыл, сегодня ни меня, ни Алексея Морозова, штурмана моего, в другой экипаж не поставили, и выспались мы от души.

Дело шло к обеду. Жара не по сезону. Экипажи, отбомбившиеся ночью, до сих пор отсыпались. Остальные – при исполнении. Все как обычно, и хорошо, только ощущалась суета какая-то. На кухне с самого утра котлами гремели, будто гостей ждали. Порученец комэска Федин то выбегал из штабной землянки, то вбегал обратно.

– Ох, не к добру эта беготня, – буркнул подошедший вразвалку Галюченко, мой бортстрелок.

Смешной мужик. Невысокий, коренастый, с виду ничего особенного, обычный крестьянин, а как заголосит «Голова повязана, кровь на рукаве», так на столе кружки позвякивают. Все хорошо, только «заспивать» в последний раз его угораздило прямо возле палатки комэска, когда там совещание шло…

Бортстрелок доложил, что откомандирован к зампотылу на время ремонта машины. Попросил у меня папироску, дунул в нее, сплюснул коричневыми от махорки пальцами, прикурил.

Значит, безлошадность наша затягивалась. Жалко, когда слетанный экипаж вот так расползался по кусочкам. Но и рядового состава не хватало, те, кто есть, от усталости валились. То же и с механиками, ремонтом заниматься некому. Бывает, что сам лезешь помогать, лишь бы быстрее машину в строй поставить.

Мы стояли и молча наблюдали, как туда-сюда сновал взмокший Федин, вытирая пилоткой пот со лба.

Галюченко как в воду смотрел, точно не к добру вся эта суета оказалась. После обеда приехали два грузовика, в одном – штатский виднелся, а сзади два «виллиса» с энкавэдэшниками пылили. Появление синих фуражек само по себе у кого хочешь зубную боль вызовет, а тут еще и с помпой, на двух грузовиках и машинах ленд-лизовских. Минут десять прошло – эмка подъехала, лоснясь на солнце черными боками.

Штатский, сразу видно, не из их компании, но на первый взгляд ничего особенного собой не представлял, обычный гражданин из детского стишка про человека рассеянного с улицы Бассейной. Очки, короткие мятые брюки, шляпа. Разве что лет на двадцать моложе, чем можно от такого ожидать. Выбрался из грузовика, вытащил за собой дорожный саквояж. Полез в кузов, стал брезент ощупывать, проверять.

Кадровые с комэском честь друг другу отдали и в штабе эскадрильи заперлись. Охрана, которая с ними приехала, вокруг грузовиков расположилась, морды серьезные. Ну, это понятно, части не боевые, сторожа, да и только. А вот штатский – ни с одними ни с другими.

– Дело ясное, что дело темное, – сказал Алексей.

Мы с ним, не сговариваясь, закурили, нам сговариваться не надо, почти год как вместе летаем, и в задумчивом молчании двинулись в расположение собственной землянки.

Чую, что и приезжий движется за нами, мнется и хочет что-то сказать. Но не буду же я спрашивать: «Чего желаете, уважаемый?» Идем дальше.

– Товарищ капитан, извините, – окликнул человек рассеянный, и голос такой мягкий, будто шляпа эта его фетровая, – до наступления темноты хорошо бы машины разгрузить.

Я про себя чертыхнулся: весь день мечтал, как бы мне два грузовика на ночь глядя разгрузить.

– Есть, товарищ начальник, до наступления темноты, – отрапортовал я, развернувшись и вытянувшись по уставу.

– Ну что вы, в самом деле, не надо так официально. Я – Прохор. Прохоров Прохор Алексеевич, – сконфуженно потер он ладонью подбородок. – Мне бы еще побриться где-нибудь и вообще привести себя в порядок. Устал с дороги, двое суток ехали, а теперь ни слова не сказали, где мне разместиться можно.

– Добро, – махнул я рукой в сторону березок, на палатки хозчасти. – Насчет разгрузки – это к зампотылу, вон тот майор, в теньке своих солдат воспитывает. Побриться – рукомойники за домиком начсостава. И вообще все вопросы к зампотылу.

Приезжий снял очки и принялся их протирать. Светлые глаза близоруко щурились. Был парень моего роста, худой, да и лет ему, похоже, как мне и чуть больше, чем Алешке. Может, двадцать семь – двадцать восемь, не старше. А лицо выглядело таким уставшим, будто он не в машине перемещался, а вслед за ней пешком эти два дня шел.

Посмотрел я на него, и неудобно стало. Что он понимает в нашей жизни? Боевой экипаж о разгрузке спрашивает. Оглянулся на Алексея, вижу, ему тоже этого Прохора Прохорова вроде как жалко. Ладно, перегнул я:

– Подойдите к тому майору, а будут трудности, поможем. Вон угол нашей землянки торчит, заходите. Про ужин не знаю, наверное, с кем приехали, с теми и довольствие получите. Не удастся – тушенку, чай и галеты найдем, голодным не оставим.

Глава 2
Секретное задание

На штатского посмотрели, поговорили, да и отправились к себе, в землянку, чтобы поспать перед ужином, пока никто не трогает. Навстречу пронеслась Соня из медпункта. Софья Павловна, новенькая. Худенькая, лопатки торчат, будто крылышки, сложенные аккуратно так под белым халатом. Смотрит на тебя, словно ты фриц какой-нибудь. Вот и сейчас Софья Павловна даже не глянула в нашу сторону, но кивнула соседнему дереву. Поздоровалась, называется. А Морозов помрачнел еще больше. Его она вчера отправила ни с чем, вернее, с чем – с собственным веником из местных ромашек и васильков.

Мне же казалось, что на меня Софья Павловна смотрела не так строго. Скажем, не как на фрица, а только как на гражданина недружественной страны. Перейти границу? Но больно уж тихонькая, скучно, наверное, с ней, скулы сведет.

Раскланялись и дальше пошли. В землянке прохладно. Я снял фуражку, кинул ее от порога на гвоздь в стене, завалился на койку, свесив ноги в сапогах. И уставился в низкий потолок. Через незакрытую дверь донесся грохот, голоса. Внушительно разгружались, кирпичи у него там будто.

– Чего этого Прохора к нам прислали? – спросил Морозов.

Алексей всегда ясности добивается, оно и понятно, штурман, его дело – точность. Меня-то другое беспокоило.

– Здесь больше особисты вопрос вызывают, – ответил я, – на чью голову их принесло? Просто так эти ребята не появляются. Но раз со штатским да с грузовиками прибыли, значит, дело необычное. Похоже, по их части у нас все в порядке.

Долго разговаривать нам не дали. Явился посыльный, доложил, что срочно вызывает комэск. Мы с Алексеем переглянулись. Тут-то душа екнула, хоть и не числилось за мной ничего такого в последнее время, но мало ли. Приехали гости, и сразу я понадобился.

Делать нечего, застегнулся, китель дернул, фуражку прихватил, и до штабной землянки – бодрой рысью. Зашел, честь отдал – капитан Данилин прибыл. Осмотрелся ненавязчиво, насколько можно осмотреться, вытянувшись в «смирно» по прибытии к комэску. Два энкавэдэшника, Мухалев, его порученец, доблестный оруженосец Федин и наш новый знакомец справа у стола притулился, на руку оперся, глаза сонные. Бедолага, не привык без отдыха, штатский, одно слово…

Мухалев скомандовал «вольно» и представил:

– Капитан Данилин. Опыт полетов на восьми типах бомбардировщиков, включая трофейные и американского производства.

– Прочитано уже, – тихим голосом сказал приезжий майор, гладя по обложке мое личное дело. – Комэск, поставьте задачу перед капитаном.

От сердца отлегло, не по мою душу приехали, а с назначением каким-то. Вытянулся опять, слушаю.

Штатского представили по имени-отчеству, ну так мы и сами познакомились уже. Сообщили, что физик, зачитали приказ, в котором только туману нагнали. Испытания новой техники, строгая секретность, партия-командование, список наказаний за… Все как можно было ожидать, еще издали увидев эти «виллисы».

Спецзадание Верховного командования. Аж от Верховного! Но чем дальше я слушал, тем кислее становилось. Задача – быстро освоить модифицированную машину и произвести бомбометание новым типом оружия. Знакомое дело, бомбы новые получали уже. Правда, без физиков. Цели будут указаны позже. Ясно-понятно, что тут неясного. А пока поступаю вместе с экипажем под командование представьте кого? Этого самого Прохора! Получалось, штатский будет руководить, а мы слушаться.

Мухалеву я бы сказал, что об этом думаю, он мужик нормальный. Но не при синих же фуражках! Пришлось отвечать коротко:

– Есть, товарищ майор.

Комэск сдержанно покашлял, посмотрел на меня исподлобья.

– Повторяю, капитан, – задание Верховного командования! И смотрите мне, чтобы без этих ваших штучек. Окажите товарищу Прохорову всяческую поддержку.

Штучек… Забыть не может, как мы курсанта катали. С какой стати к нам в отдельную эскадрилью такого занесло, никто тогда не понял, но к делу приставили – приказали наносить камуфляж. Он взобрался с краской на крыло, а штурман один мотор запустил и покатил по рулежке. Курсант заорал благим матом, упал в полный рост, впился в обшивку насмерть, потом его еле отцепили.

Признаться, мне полегчало, когда я Прохорова представил орущего и на крыле. Опять сказал «есть», повернулся на каблуках и за дверь.

Иду, размышляю. А что остается? Оно ясно – таких штатских так просто не присылают, и от задания необычного нам точно не отвертеться. Неприятностей мы не ожидали, насколько можно их не ожидать на втором году войны в дальней бомбардировочной авиации. Но не из-за безлошадности ведь они на нас свалились. Да чего там, из-за меня они начались. Во всяком случае, без моей летной книжки не обошлось.

Боевых, да и прочих вылетов в ней не больше, чем у других, но дело, надо понимать, в том, что вылеты эти на восьми разных машинах. Даже на Ю-52 три раза бомбы кидать летали. Тогда, в тридцать восьмом году, нас в Испанию добровольцами послали – да мы и были, в общем-то, добровольцами – эскадрилья СБ и разведчик По-2. Из пилотов я самый молодой.

…Зима там – сплошные дожди. Только разместились, осмотрелись, механики наши полезли машины проверять. Испанцы скептически посмеивались. Переводчик, капитан Симакин, злился временами. Ему трудновато приходилось – дергали его и мы, и испанцы. По приказу, разумеется, все к поездке готовились, язык учили, но так себе учили. Я, например, считал, что достаточно знать машину как свои пять пальцев, а остальное – дело десятое. Глупо, конечно. Друг с другом объясняться могли, вроде на иностранном, но испанцы нас совсем не понимали. Вот Семакину и приходилось всякую ерунду переводить. Да еще один говорил одно, а другой – другое.

Небо затянуто сплошь снеговыми тучами, из которых днем льет дождь, а ночью валит снег. Погоды нет, полетов нет.

Сидели, с местными общались. Там вообще не понять было, кто в армии, а кто – местное население. Гражданская война – вот он, вроде боец, вечером смотришь – пошел домой корову доить. Ну, а нам что, подружились на уровне жестов.

Старик, помню, из местных, Хименес, притащил двух зайцев. Кухарку нашу звали Бланка, белая, значит, со слов переводчика. На самом деле она была черна как головешка. Суровая тетка, освежевала зайцев, нарубила на куски и в жаровню. Я прямо залюбовался этой ее работой. Они все там такие. Иногда слова не добьешься, а если разговорятся, то никакой переводчик не успеет, и половины не понимаешь, но видишь, что все смеются. Вино в мешках кожаных, мехах, много, никогда столько вина не пил.

Дождь с крупой моросит, пар изо рта. Холодно, сыро. Как весной у нас, дома, когда лед на реке только сошел. Погода дрянь, а мы, мальчишки, все равно – сразу на рыбалку. Я старику говорю:

– Рыбачить здесь есть где?

– Форели, – отвечает, – в ручье. Тридцать минут ходу вдоль ущелья.

– Отведешь?

– Отведу, – кивает, – до обеда штук шесть хороших рыбин поймаешь. Завтра и отведу.

А вскоре другой пришел, незнакомый. Сначала молчал долго, грелся, потом рассказал. Подорвался, говорит, Хименес. Там, на подходе к деревне, возле моста, заминировано было. Немецкие мины, немцы и минировали, когда наши наступали. А потом все там ходили, и Хименес ходил. К себе ведь домой шел и подорвался. Может, и не одна еще осталась. Симакин хмуро нам все это переводил: «…Война. Был Хименес, нет Хименеса. Будто чиркнуло. Иной сгорел – только дым пошел, другой – на прикурить, и думаешь, а что еще нужно, хороший человек. А бывает так, что всю жизнь… вспоминаешь, руки тянешь, как если бы к огню, и греешься. Хименес был такой…» Может, я не все понял, и не переспросишь, как тут переспросишь, но вот запомнилось.

А потом фалангисты аэродром вычислили и накрыли, почти все машины сгорели. Одну только этажерку механики починить сумели. Без дела сидеть в чужой стране – хуже некуда. Договорились, да и получили карабины. Один раз наш экипаж с разведчиками пошел, всего двенадцать человек. Сначала поднимались по узкой тропе, по лесу, в гору, потом – через перевал. Там видим – над городком дым. Легли в кустах, отдыхаем, двое, кто в штатском, вперед двинулись. Возвращаются, уже не прячутся, прямо по дороге. Вылезайте, говорят, городок наш, соседняя бригада его с утра заняла. Ну ладно, может, поесть разживемся?

И тут видим, полоса расчищена, а на ней – немецкий Ю-52. Штурман – заводной был парень, жаль, погиб в сорок первом, сигналит и нам, и испанцам – поехали домой, там и пообедаем. Забрались внутрь, а это не транспорт, а бомбардировщик. Ну да ладно, лететь недалеко, разместились. В общем, ту машину я и водил три раза легионеров бомбить.

Самым занятным третий вылет получился. Взяли две бомбы на подвеске и мешки с листовками, их тогда часто возили. Отбомбились без проблем и на город зашли листовки разбрасывать. В салоне загородку соорудили прямо у меня за спиной, чтобы груз центровку не нарушал, ответственным француза посадили, новенького. Почему уж послали его – не знаю, ни по-русски, ни по-испански не понимал тогда.

Не ожидаем ничего, и вдруг – вот они, появились. Выныривают будто ниоткуда два истребителя с эмблемами фалангистов. Не встречал я до того истребителей в бою, мы же на «юнкерсе» том только воевать и начали. Модель и ребенок определит – носы уточками, значит, «хенкели». Самолеты старые, тихоходные, но и у нас машина не гоночная. Кричу пулеметчикам, чтобы отгоняли их, пока до облаков доберусь, но куда там. Стрелками летали местные, ребята хорошие, один – Жуан, его мы в шутку Доном называли, а он не обижался – так с начала всей заварухи с пулеметом не расставался – но в воздухе, да по воздушным целям… без толку, в общем. Бьют прямо, без упреждения, а у «хенкелей» скорость за триста, они быстро сообразили, как от неумелых очередей уворачиваться.

Начинаю крутиться, даже не крутиться, а так – дергать машину то вправо, то влево. Слышу, Жуан шипит и ругается – ругань баскскую я тогда уже от обычных слов отличал. После посадки выяснилось – моих неуклюжих поворотов хватило, чтобы он на собственный пулемет налетел и два зуба выбил.

Дергаю то туда, то сюда, но не пилотажная же машина, того и гляди, развалится, а уворачиваться все равно не удавалось. Механики вечером два десятка пробоин насчитали, а в воздухе я и не чувствовал с непривычки, ну, тряхнуло слегка, не поймешь от чего. В облака бы уйти, так снизу у нас пулемета не было, вверх ползти – брюхо подставлять.

Тут наши стволы сразу все замолчали – расстреляли ребята боезапас длинными очередями. Смотрю на штурмана, а он в свой иллюминатор тычет. Там один из «хенкелей» высоту терять начал, удалось зацепить. А может, и сам закоптил, без нашего участия, фалангисты тоже на старье воевали.

Второй «хенкель» от нас отлепился, к своему подошел, смотрит, как у того дела. Ну, думаю, повезло, задрал нос и вверх ползу, в облачность, на полных оборотах.

Вижу, спохватился истребитель, догоняет. Все, теперь только держись! Оборачиваюсь к французу-листовкометателю, тычу вниз, в сторону земли, чтобы прыгать готов был.

Потом оказалось, сидел он в загородке этой и не понимал ничего. Бой видел, конечно. И ведь не боялся – думал только о том, как задание выполнить. Но учудил, решил, что бумажки из мешков вынимать – медленно получится, да и вывернул все упаковки себе под ноги, чтоб бросать быстрее.

Когда я ткнул пальцем вниз, он понял так, что листовки бросать пора. Распахнул дверь. А ветер подхватил весь наш бумажный груз и выбросил наружу одним залпом – и прямо «хенкелю» в морду. Тот, понятно, от неожиданности в сторону рванул – только что небо свободное, и вдруг все белое вокруг трепыхается. А пока он с бумажным оружием разбирался, мы как раз до облака дотянули, а там ищи нас на своем биплане сколько душе угодно.

Я, когда о полете докладывал, сказал, что наградить надо бы француза за находчивость. Потом поболтали с ним, попросил местных переводить – в баскских краях многие французский знали. Звали его Луи, папа с мамой в честь последнего короля Бурбона назвали, монархистами были, а сам он, несмотря на то что Луи, в интербригады записался. Рассказывал он это с улыбкой, и глаза теплели, когда о родителях речь шла. Но больше мы с ним не летали, да и вообще долго не летали, у «юнкерса» нашего карбюратор треснул, задело пулей. А где республиканцам новый карбюратор на немецкую машину найти? Так и стоял около летного поля.

А в сорок первом я уже старшего лейтенанта получил и летал на ЕР-2. Собственно, вылетов на нем сделал тоже только три, и все обошлись без проблем. Получили задание, вырулил, поднял. Потом четыре часа до места, сбросили груз, и столько же – домой. Вся работа на штурмане – и курс держать, и бомбы бросать – все его. Однажды, уже возле цели, захватили нас прожекторы, повели. Высота шесть триста, жалко терять. Чем ниже, тем легче достанут, но – резко на крыло. Крен больше допустимого. С элеронов пошел свист, почти падаем, но от прожекторов ушли. Высота пять тысяч. Отбомбились и домой.

Назад лететь – совсем мелочь. Посадил, и с души камень – вернулись. Но не все возвращались.

А потом наш ЕР-2 сгорел сам по себе. Стоял на дежурстве с полным боекомплектом, да и загорелся. Такое с ними бывало, даже особисты не очень усердно меня с механиком таскали – запросто халатность, а то еще и саботаж пропишут, или еще хуже – шпионскую деятельность углядят, дело известное. Но знали, что ЕР-2 не без врожденных проблем.

Пересели мы тогда на то, что было, на старый ДБ-3. Машина не современная, конечно, но и без детских болезней, на летном поле не загоралась. Однако и она долго не пролетала. Без нее меня уже в тыл отозвали, ленд-лизовские самолеты перегонял, и опять – на фронт, и опять – на ЕР-2. В общем, так уж сложилось, что у меня в полку самый длинный список освоенных бомбардировщиков…