Текст книги "Мартышка"

Андрей Зинчук
Мартышка
в двух действиях

 
«…И вспоминать, и в новую любовь
Входить, как в зеркало, с тупым сознаньем
Измены и еще вчера не бывшей
Морщинкой…
Но если бы оттуда посмотрела
Я на свою теперешнюю жизнь,
Узнала бы я зависть наконец…»
 

Анна Ахматова, 5 элегия

Из цикла «Северные элегии»

2 сентября 1945, Фонтанный дом

Действующие лица

Примадонна.

Мартышка.

Первое действие

Картина первая

Комната в Доме ветеранов сцены. (О месте действия этой необыкновенной истории мы догадаемся, может быть, и не сразу, но по прошествии некоторого времени: по обветшавшим на стенах афишам, пожелтевшим фотографиям и экзотическим предметам обихода вроде трюмо, а также звукам, изредка долетающим сюда из внешнего мира.)

Беспросветная ночь. А если говорить точнее – темный промежуток времени перед самым рассветом. В таком вот «последнем промежутке», похоже, и живут, не ожидая от жизни чудес, все постояльцы настоящего Дома. И в этом ничего не могут изменить ни весна, вновь затеявшаяся за окнами, ни уже чуть тронутый ею темный таинственный сад, чье существование выдает шорох промокших деревьев, чертящих что-то в ночи за неплотно прикрытой балконной дверью.

В комнате беспорядок: мебель заметно сдвинута со своих мест, в расстройстве гардероб – брошены как попало несколько платьев и украшения. А в постели у окна лежит постаревшая Примадонна. Ее «респектабельное» лицо, возможно, помнят еще многие: по фильмам и телевизионным передачам, по фотографиям на страницах журналов и газет и афишам на рекламных щитах. Заметно, что она не спит, а, лежа с широко раскрытыми глазами, к чему-то напряженно прислушивается: кого-то ждет? вспоминает? или же ей слышно что-то другое, нам неведомое? Но только она вдруг резко садится в постели и произносит вслух нечто совершенно невозможное, запредельное, лишенное всякого смысла, но полное горького опыта:

– Я мертва!

В результате многолетнего публичного одиночества Примадонне так часто приходилось вести с собой утомительный внутренний диалог, что это, похоже, уже превратилось у нее в привычку. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на это ее заявление через некоторое время раздается язвительный ответ:

– Ну да?! Нечего было так напрягаться, двигая мебель, старая истеричка! В таком-то возрасте?!

Примадонна (удовлетворенно кивнув). Что-то ты… не слишком вежлива сегодня со мной. Думаю, это могло случиться и много раньше, а вовсе не нынешней ночью. А чем иначе объяснить тот факт, что уже несколько дней подряд я слышу этот звук? (После молчания.) Вот видишь!.. А вчера кто-то протрубил прямо под моими окнами! Вот я и думаю… Вдруг это и в самом деле уже стряслось?.. Пошел вниз такой тонкий прозрачный занавес и навсегда отрезал меня от всего, что я в этой жизни любила! Надо утром глянуть в библиотеке – нет ли некрологов в центральных газетах?.. (С невеселым смехом, похожим на кашель.) Ну, может быть, уже только в местных!.. Скажем, в «Боевом листке» соседней воинской части, где мы недавно выступали. И уж совершенно определенно в дурацкой газетенке «Аншлаг». Чего молчишь, не возражаешь? (После паузы.) Спросить-то ведь мне больше не у кого – все в Доме спят. В правую стенку стучать бессмысленно – Антигону на несколько дней забрали к себе родственники, а левый сосед, – такой интеллигентный старичок! – что если даже это со мной и в самом деле стряслось, он все равно не скажет правды. (Вздохнув.) Опять молчишь?.. Вот и ты сегодня не слишком-то разговорчива со мной. Не можешь забыть, что вчера мы с тобой опять немного поссорились? Впрочем, никто ведь в точности не знает, что именно ждет его в гримёре после окончания этого дрянного спектакля… На сей счет у человечества существует лишь несколько остроумных догадок: о чистилище, о том, что грешники – в рай, а праведники – в ад… (С торопливым смешком.) Или наоборот? Ну и еще кое-что «по мелочам» вроде моста в дантовом аду, который рухнул во время посещения его Христом. А на самом-то деле наша маленькая и такая невидная для большого мира жизнь… да, в общем, и наша маленькая смерть… как дупло от выпавшей пломбы: для нас самих сравнима, по меньшей мере, с концом света! (После паузы, не дождавшись ответа.) Я вот что иногда думаю: эти белые простыни… В финале можно закутаться в них, как в кокон, и через некоторое время наружу, как бабочка из отжившего тела… (Вновь вздохнув.) Какая роль!

– Вот так ты всю жизнь свою, наверное, и проиграла?!

Примадонна (оживленно). Зато как проиграла-то!.. А сколько теперь у меня появилось свободного времени… И чем его занять? Караулить до утра в углах пугливых обитателей этого Дома? (Вдруг хохотнув.) Или начать вязать что-нибудь нелепое, неудобное и ужасно короткое, как жизнь?! (Прислушивается.)

Где-то вдалеке раздается, словно обернутый в вату, хлопок двери. Потом еще один и еще – Дом начинает просыпаться. Становится слышно шевеление в его коридорах, бренчит расстроенный рояль, кто-то пробует под него распеваться. Просыпаются звуки и за окном комнаты: слышно, как заводится и отъезжает от Дома автомобиль – все очень обыденно и до чрезвычайности похоже на то, как это происходит тут каждый день.

(С заметным облегчением.) Ну, все, все. На этот раз, кажется, снова пронесло. Давай-ка мы с тобой сейчас встанем и приведем себя в порядок, а заодно и приберем в комнате: с минуты на минуту постучит к нам левый симпатичный старичок, и мы с ним под ручку… как прежде… пойдем на завтрак… (Прислушивается.)…чтобы вечером опять, словно Даная золотого дождя… (Внезапно вновь торопливо хохотнув.) Ждать!.. (Без перехода.) Кто здесь?

Молчание.

Только чуть больше уже ставшего привычным шевельнулась портьера, скрывающая балконную дверь.

Примадонна стремительно идет к портьере, распахивает ее. И тут же вновь запахивает (при этом мы почти ничего не успеваем рассмотреть кроме неясной женской фигуры). Как подкошенная, обрушивается за трюмо, долго сидит молча. Потом поспешно начинает гримироваться.

(Ставшим вдруг чужим голосом.) Как холодно! (Кутается в концертную шаль и вдруг качает головой.) Нет, не так. (Задумывается.) Как холодно!.. (Вновь качает головой.) Нет. (Упрямо.) Как холодно! Как холодно! (Фальшиво.) Как холодно! (Прислушивается к себе, пытается попасть в тон, проникновенно.) Как… холодно! (Все еще не попадая, но стараясь быть максимально убедительной.) Холодно… Холодно… Холодно? (Собравшись, после паузы, в которой, похоже, она проживает всю свою жизнь, глухо, отрешенно и страшно.) КАК ХОЛОДНО! (Удовлетворенно кивает, стирает старый грим, пробует наложить новый, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло, но при этом не в силах совладать с внезапно задрожавшими руками. Наконец, вся перемазавшись гримом.) Значит, это ты?.. (Ее голос срывается. Она делает над собой усилие.)…это ты мне отвечала, Мартышка?! Я тебя не сразу узнала. Привет!

Встает, идет к окну и на этот раз широко распахивает портьеру, скрывающую балкон. Вместе с волной холодного весеннего воздуха в комнату вносит растрепанную, босую, заплаканную, завернутую в простыню странно некрасивую девушку – видимо ее-то Примадонна и назвала «Мартышкой». Несколько секунд они разглядывают друг друга с такими выражениями на лицах, которые в ремарке описать попросту невозможно…

(Наконец приходит Мартышке на помощь.) Тут все зовут меня «Примадонной!» То есть… еще недавно так звали. Я сильно изменилась? Можешь не отвечать. Ты очень бледна!

Мартышка (глазами полными слез вглядываясь в Примадонну). Значит, это все-таки?..

Примадонна. Да. (Так же стараясь заглянуть в глаза Мартышке поглубже.) Но ты, должно быть, не понимаешь, почему я тут, в Доме ветеранов сцены? Наверное, потому же, почему весь мир театр, а все люди в нем!.. (Увидев, что этим она ничего не добьется, осекается.) Знаешь, кто в детстве был моим любимым героем?

Мартышка (наконец улыбнувшись, сквозь слезы). Конечно. Один из стражников в «Гамлете»!

Примадонна (пытаясь погасить улыбку). Да. Второй стражник, Бернардо. Почему-то именно его я всегда особенно хорошо себе представляла. Когда они ждут появления Призрака… Совсем еще мальчик, но уже офицер, в тяжелом стальном шлеме, на котором блестят крупные капли росы!.. (Вдруг.) Тут я целыми днями среди тех, кого люблю! Я ведь достаточно богата, чтобы это себе позволить? Думаю даже, что я могла бы купить весь этот Дом. Или хотя бы один его этаж. Но разве было бы это справедливо по отношению к моим не менее талантливым, но, может быть, чуть менее удачливым коллегам? Квартиру, правда, пришлось сдать!.. (Вдруг хохотнув.) Зато здесь у нас, почти как в сумасшедшем доме: есть свой Гамлет, – левый симпатичный старичок. (Думаю даже, что он в меня немножко влюблен!) А Антигону, правую мою соседку, недавно забрали к себе родственники. Тут живут абсолютно все персонажи Островского и почти весь Чехов. Видела бы ты их, когда они приподнимаются со своих мест, чтобы поприветствовать меня в столовой… Разве не приятно после обеда на дорожках парка встретить, скажем, постаревшего, но по-прежнему галантного и ужасно остроумного Сирано? А побеседовать о смысле жизни с доктором Фаустом? (Неправильно истолковав молчание Мартышки и даже топнув ногой.) В таком случае будем считать, что это был мой каприз – хоть в старости немного побыть среди своих!.. А охрану я рассчитала сразу же после переезда. Ни к чему мне теперь она, да и дорогое удовольствие по нынешним временам! (Вновь вглядываясь в глаза Мартышки.) Но если бы вдруг надоело и это!.. (Не договаривает, делает в воздухе какой-то красивый, неопределенный жест.)

Мартышка (она заметно потрясена). У вас… У тебя есть охрана?

Примадонна (поморщившись). Ну да. Но этого тебе не понять. Да пожалуй, что сейчас и не нужно. (С улыбкой, пытаясь вызвать ответную улыбку Мартышки.) Всего этого ты, конечно, не ожидала? И все-таки ты очень-очень-очень бледна!

Мартышка (чуть слышно). Я больше не хочу жить!

Примадонна (растерявшись, потому что она ожидала совершенно другого). Что?!

Мартышка (закусив губу). Он издевается надо мной! Это мучительно!

Примадонна. Кто?

Мартышка тяжело молчит.

Мартышка (наконец, глухо). Ты это знаешь. (И, помедлив ровно столько, сколько требуется, чтобы убедиться, что Примадонна и в самом деле ее не понимает.) Славка!

Пауза.

Примадонна (даже вскрикнув от неожиданности). Славка?!! (Затыкает себе рот ладонью, но не может удержаться от смеха.) Это из соседнего дома, что ли?.. О, Господи, да я о нем уже и забыла! Забудь и ты!.. Брось! Наплюй! Не было этого никогда!!! Нет! Попросту выкинь из головы! (Стараясь быть строгой, но ежесекундно тая от каких-то воспоминаний и борясь с бурей вдруг налетевших чувств.) А ты как думала это бывает? Когда тебе едва исполнилось девятнадцать?.. И в училище четверка по профессии?.. Что в обычном учебном заведении, кажется, приравнивается к двойке?!

Мартышка вновь тяжело молчит.

Особенно впечатлительных это иногда доводит и до… (Выразительно не договаривает.) И что самое в этой истории неприятное – он… этот твой, нынешний, он ведь даже в больницу к тебе ни разу не придет! (Заметив перемену в состоянии Мартышки, быстро.) Впрочем, все кончится хорошо!

Мартышка (чуть слышно). А зачем?

Примадонна. Что? Я не поняла?.. Слышишь?

Мартышка. Зачем, чтобы все кончилось хорошо? Я ведь теперь это не только из-за Славки. Значит, и я в конце концов точно так же… совершенно одна!.. То есть совершенно точно одна! В этом… почти сумасшедшем Доме!.. Я много поняла, пока стояла за портьерой! (Извиняясь.) Я не подслушивала, я просто растерялась… Потому что ведь все само собой получилось – кто-то из них сказал: «Кажется, она!..» (Не договаривает.) И почти сразу же за тем – этот холодный балкон. Но и гораздо прежде этого я чувствовала, чувствовала, что еще до меня всю мою жизнь уже кто-то… изжевал! (Отступает к балкону.)

Примадонна. Постой!..

Мартышка. Только ведь в нынешнем моем положении избежать этого исключительно легко! Как только они от меня отвернутся, я, не теряя ни минуты, из окна!.. бабочкой!..

Примадонна (испугавшись). Нет! Зачем тогда все? Вся бывшая жизнь? Бог милостив!.. Я прошу тебя!.. Нет!..

Мартышка скрывается за портьерой.

(Кричит ей вслед.) Через четыре года ты с блеском закончишь училище!.. И поступишь в консерваторию! И с таким же блеском кончишь и ее!

Молчание.

У тебя будет слава! Деньги! Блестящее будущее! Власть над людьми!

Молчание.

Ты научишься их мучить лучшей в мире любовью! Соблазнять со сцены, с экранов кинотеатров! Сводить с ума с афиш! Доставать по радио и по всем телевизионным каналам! Терзать с обложек журналов! Ночью являться им во сне!.. (Не зная, что прибавить к своим словам еще, распахивает шкаф, выбрасывает из него на середину комнаты вечерние платья, «потрошит» ящик трюмо, добираясь до украшений.) Посмотри, все это вскоре будет твоим!..

Молчание.

– Имей в виду еще и вот что: чем больше ты меня уговариваешь, тем сильнее я убеждаюсь в обратном!

Примадонна (даже взвизгнув). Это говорит в тебе дух противоречия! Ты всю жизнь будешь от этого страдать! (Замолкает, понимая, что проговорилась.)

– Вот именно!..

Вновь молчание.

Примадонна (что-то сообразив и жутковато улыбнувшись). Да ведь никуда ты не денешься! Если есть я, значит, будешь жить и ты. Истеричка!

– А я тебе говорю, что не буду!

Примадонна. Ну, это мы еще посмотрим!

– Не буду и все. Зачем?

Примадонна. Гамлетовский вопрос, моя дорогая, воистину гамлетовский вопрос!..

– Нет! Не хочу! Я!.. Я!.. Я снова сделаю это, как только меня выпишут из больницы!

Примадонна. Тебя опять спасут. Только и всего. И с этим ничего не поделаешь!

Мартышка отвечает не сразу, но, осознав весь страшный смысл слов Примадонны, кричит:

– Это несправедливо! За что?!!

Примадонна (покривившись). Вот именно так ты и будешь все время сама с собой ссориться. До самого своего последнего часа! (Поднимая с пола, разглядывая и швыряя в угол какую-то деталь туалета, а потом попытавшись вернуть мебель на прежнее место.) Впрочем, если исходить из одного примитивного, из физического, жить и вправду не стоит – впереди тебя ждут лишь разочарования и неисчислимые болезни. (Помолчав.) Ну а что ты скажешь, например, насчет новой любви?..

– Нет!!! (И вдруг без перехода, видимо что-то сообразив.) Новой… лю… любви?.. Ты сказала – «любви»? Я не ослышалась? Ты шутишь со мной, что ли?

Примадонна. Ничуть. Вскоре ты встретишься с единственной в твоей жизни настоящей любовью. Молчишь? Видимо только так тебя и можно вразумить!

Пауза. Из-за портьеры выглядывает перепуганная Мартышка.

Мартышка. Я знаю, ты меня обманываешь!..

Примадонна. Ну, моим-то словам ты вполне можешь доверять!

Мартышка. А если чуть-чуть подробнее?.. Как его зовут?

Примадонна. Как его зовут?.. (Внимательнее всматривается в Мартышку, ненадолго задумывается. Утвердительно кивнув). Вскоре у тебя появится другой. И его ты будешь любить гораздо сильнее прежнего!

Мартышка. Куда ж сильнее? Ты врешь!

Примадонна (покачав головой). Ничуть.

Мартышка. Если уже из-за этого я… попала в больницу, то что же будет со мной после того?!! Ты что?

Примадонна. Да ничего. Ты просто будешь его любить. И… И в то же самое время ненавидеть. Вот и все. Причем, любить всю жизнь. И точно так же всю жизнь ненавидеть. (Почувствовав, как насторожилась Мартышка.) И всю жизнь от него чего-то ждать. Или, как я иногда в таких случаях говорю: «спать с ведром».

Мартышка (капризно). Что, неужели тоже всю жизнь?

Примадонна. Он попросту не оставит тебе другого выхода!

Мартышка. «Спать с ведром»… Это что, тоже из какой-то пьесы? А как его хоть зовут-то?

Примадонна. Зовут-то?

Мартышка. Ну да! Да!

Примадонна. Ну, скажем, так…

Мартышка. Ну?.. Ну?..

Примадонна (не сразу). Бауэр.

Мартышка (быстро и заинтересованно). Он иностранец?

Примадонна. Ты что! Это кличка.

Мартышка (недоверчиво). И кто ж он будет тогда?

Примадонна (неожиданно и прежде всего неожиданно для самой себя). Трубач.

Мартышка. Обыкновенный трубач?..

Примадонна. Самый что ни есть обыкновенный. Причем из второго состава!

Мартышка. Не хочу!

Примадонна. Ну тут уж, извини… Это от тебя не зависит.

Мартышка. Если я правильно тебя поняла… (Не договаривает. Едва заметно усмехнувшись). Почему же в таком случае ты не родила ему, если так сильно любила? Чего молчишь?

Примадонна. Ну, с этим-то первым твоим, со Славкой, я безусловно помогу тебе справиться!

Мартышка (сквозь вновь навернувшиеся слезы, с надеждой). Ну да?

Примадонна. Если я ничего не путаю, это… смазливый, блондинистый и довольно гадкий…

Мартышка (перебивает, чуть слышно). Да, да.

Примадонна (с едва заметной усмешкой, продолжая думать о чем-то своем). А ведь это у тебя, Мартышка, еще просто страсть. Обыкновенная, хотя и довольно сильная, страсть. А вовсе не любовь!

Мартышка. Да, да. То есть, наверное, да! Не знаю! Нет! (Ждет.)

Примадонна (вкрадчиво). Ну, а кто в таком случае поможет мне разобраться с Бауэром?.. (Не дожидаясь ответа Мартышки). С которым мы прожили… (Прислушиваясь к каждому произносимому слову.) Нелепую?.. Неудобную?.. Ужасно короткую?.. Почему-то прежде от меня всегда ускользал второй, истинный смысл этого слова – в воздухе звенящего как весенний шмель, и как шмель тревожного, и опасного, и больно ранящего, и мгновенного как выстрел слова: «жизнь»! Которую счастливой можно назвать разве что в последнюю ночь!.. (Вдруг, сама себя оборвав, с необычайной страстью, как, конечно, не сыграть). Отпусти меня к нему, Мартышка?!

Мартышка (от неожиданности оторопев). Куда?!

Примадонна. На этот грязный, страшный Грибоедов канал, где на каждом его повороте стоят отвратительные пивные ларьки!.. И где осенью ложатся на набережную и лежат до весны, как большие сугробы, перевернутые кверху дном лодки!.. А сама набережная устроена так, что по ней можно пройти лишь тесно прижавшись друг к другу!

Мартышка (вдруг взвизгнув). Ты сюда не вернешься! И я навсегда!.. (Осекается.)

Примадонна. Как же я могу не вернуться, если ты сама оттуда только что ко мне сбежала?

Долгая пауза. Только слышно, как всхлипывает, успокаиваясь, Мартышка.

Ну же, Мартышка?! Ты же отлично знаешь меня!!

Мартышка. Потому и говорю, что знаю!.. (Закусив губу и сверкнув сквозь слезы глазами.) Почему вы все!.. Буквально все и даже ты называете меня Мартышкой? Я что, в самом деле на нее похожа? (Не дождавшись ответа Примадонны, до дрожи сжав кулачки.) Хорошо. Но только… (Заметно колеблется.) Имей в виду, что он… Ты его уже, конечно, забыла… Я ненавижу его. Слышишь? (Сделав выразительную паузу.) СЛАВКУ. А дальше видно будет!

Примадонна (кивнув). Я тебя поняла.

И Примадонна, сбросив шаль, не оглядываясь, будто боясь, что ее могут тут задержать, идет к балкону и скрывается за портьерой.

Мартышка. Примадонна!..

Молчание.

Картина вторая

Мартышка в комнате одна.

Мартышка (думая о чем-то своем, с горькой усмешкой). «…в воздухе звенящее как весенний шмель и как весенний шмель тревожное, и опасное, и больно ранящее…». А вот если вдруг сейчас сюда войдут, что подумают – откуда я тут?

Посидев за столом и поскучав, Мартышка начинает прибирать в комнате, не без интереса, но и с хорошо понятной опаской разглядывая предметы обихода Примадонны.

(Вдруг отшатнувшись от висящей в углу иконы.) Примадонна!..

Вновь – молчание.

Примадонна, ты слышишь меня? Я знаю, что ты меня слышишь! Ты же попросту не можешь не слышать меня! Да?..

Молчание. Потом голос:

– Ну?

Мартышка (повторяет с бесконечной грустью и качая головой). Я знаю, что ты сюда не вернешься. Я бы на твоем месте ни за что не вернулась! И даже, наверное, ничего бы мне не ответила. Видимо, сейчас ты там осматриваешься, что-то вспоминаешь и должно быть уже чем-то занята?..

– Это очень приятно – вдруг вновь почувствовать себя молодой. И…

Мартышка. И?..

– И ужасно красивой!

Мартышка (усмехнувшись.) Ужасно красивой!.. Как мартышка, что ли? (Вдруг.) А какая у вас… у нас там погода?

– Цветут тополя. А у вас… у нас там?

Мартышка (вновь покачав головой, но вынуждена говорить правду). У нас по-прежнему почти что зима. Ну, не совсем, чтобы зима, а так… непонятно что. Хотя и называется оно почему-то «весной».

– А где ты сейчас?

Мартышка. Все так же в комнате. Тут очень скучно и холодно.

– Закрой балкон!

Мартышка. Я боюсь.

– Чего?!

Мартышка. Боюсь остаться одна! Среди этих страшных, старых и совершенно не нужных мне вещей!

– Прекрати сейчас же! Мы ведь всегда отлично понимали друг друга! Я скоро вернусь!

Мартышка. Ты сюда не вернешься!.. И я!.. Господи!.. Как холодно!.. Нет!

Пауза. Мартышка делает усилие, чтобы взять себя в руки и, поколебавшись, накидывает на плечи концертную шаль Примадонны, брошенную той возле балкона.

(Зябко поежившись, повторяет.) Как холодно! (Вдруг, что-то вспомнив, качает головой.) Нет, не так. (Вся подобравшись и напружинившись, задумывается.) Как холодно!.. (Вновь качает головой.) Нет. (Упрямо.) Как холодно! Как холодно! (Фальшиво.) Как холодно! (Прислушивается к себе, пытается попасть в тон, проникновенно.) Как… холодно! (Все еще не попадая, но, как и Примадонна, стараясь быть убедительной.) Холодно… Холодно… Холодно? (Собравшись, после паузы, в которой она пытается прожить всю свою короткую и не очень счастливую жизнь, по-прежнему стараясь повторить то, что до этого сделала Примадонна, тонко и беспомощно, как пускают на сцене «петуха».) Как холодно! (Пожимает плечами, глубже закутывается в шаль.)

Не сразу решается она дотронуться до украшений Примадонны. Но на то, чтобы их примерить, духу у нее поначалу явно не достает. Тогда она встает, ходит по комнате. Не зная, чем себя занять, рассматривает афиши и фотографии на стенах. Потом, на что-то решившись (а может быть, любопытство пересилило?), садится к трюмо, вновь берет в руки украшения…

(Зовет.) Примадонна!..

Молчание.

(Зовет еще раз.) Примадонна!.. Я говорю с тобой с той, какой ты была раньше или же с той, какой ты стала теперь?

Вновь молчание.

Тогда я спрошу еще… Но если не хочешь, можешь не отвечать: там, где ты сейчас, там в самом деле есть… жизнь?

Примадонна долго молчит, наверное, не зная, что на это ответить Мартышке. Потом говорит:

– Здесь есть все!

Мартышка (сквозь вновь вдруг навернувшиеся слезы). Правда? А что есть тут?.. (После паузы, совладав с собой.) Он ведь… Славка… Он почему-то вдруг оказался самим дорогим из того, что было у меня когда-либо в моей дурацкой жизни! Он стал мне даже дороже жизни! (И, спохватившись, добавляет.) Разумеется, кроме домашних! Но это уже совсем, совсем другая история. И это с ним ты сейчас собираешься… (пискнув, потому что у нее внезапно перехватывает дыхание)…порвать? (На «порвать» воздуху в груди у Мартышки уже не хватило.)

Голос рядом с ней вновь оживает:

– Бедная, бедная Мартышка! Ты замечательная девочка, но ведь… Но ведь он не любит тебя! Он просто… Просто ему очень нравится спать с тобой. И это все. Поверь мне, это тебе сейчас совсем ни к чему!

Мартышка (повторяет глухо). И это все!.. И это, конечно, ужасно обидно! Но, тем не менее, спасибо тебе за то, что ты сказала мне правду. Я очень долго ее не знала и оттого извелась. Значит, я все-таки была ему хорошей женщиной? Это приятно…

– Думаю, что да, очень. Но только это тебе сейчас в самом деле… То есть, я хочу сказать… (Голос Примадонны вдруг как-то странно переломился, как это случается, когда невидимый собеседник вдруг поведет себя странно: рассмеется или заплачет рядом с вами в темноте.)…нам с тобой это совсем ни к чему.

Мартышка (пытаясь «на звук» определить состояние Примадонны). Ты, кажется, улыбаешься? Да?

После этого Мартышка удовлетворенно замолкает. Но через некоторое время спрашивает опять:

Ничего, что я тут у тебя все немного потрогала?

– У меня комок в горле, Мартышка. Прости. Хочешь, пока есть время, мы выпьем за наши с тобой девятнадцать?

Мартышка (осторожно). А разве это можно?

– А почему нет? Там, на подоконнике, осталось со вчерашнего вечера немного вина…

Мартышка. Вот это и в самом деле отличная мысль! Давай. Ведь мне же нужно как-то ее преодолеть, эту окаянную страсть? Иначе я попросту сойду от нее с ума! (Исправляется.) Или… и дальше и все больше буду изводиться. Бессмысленно и нечеловечески долго! Да?

Не дождавшись ответа, Мартышка откидывает в сторону портьеру, скрывающую балкон, и обнаруживает на подоконнике темной зеленью блеснувшую бутылку и рядом с ней пустой фужер, подмигнувший вдруг лунным светом. Она зубами вытаскивает пробку, выплевывает ее на пол, подносит бутылку ко рту и жадно пьет прямо из горлышка. После чего сидит, крутя головой и прислушиваясь к тому, что с ней происходит.

Теперь ты, Примадонна! (Протягивает бутылку в пустое пространство перед собой.)

– Я тоже только что тяпнула рюмочку. Нашла у папы… (Голос ее опять как-то странно исказился: загустел и потек.)…у папы в шкафу. Ты не забыла, это ведь он начал называть меня Мартышкой?.. А иногда и «Обезьянкой». Остальное допей за меня.

Мартышка. Я с удовольствием, хотя после этого сделаюсь, наверное, совершенно пьяной! (Вновь отхлебнув из горлышка.) Я вот что еще хотела у тебя спросить… Как ты думаешь… В прошлом… можно хоть что-нибудь изменить?

– Конечно нет. Но можно изменить к нему отношение. Иногда это бывает исключительно полезно!

Мартышка. Ладно, все это потом! Но ты все равно мне ответь… Там, где ты сейчас, и где я та, прежняя, еще хорошая, с надеждами и мечтами… с пучком цветов, которые он мне опять наверняка притащил под мышкой!.. Кстати, а что я там сейчас делаю?

– То есть, как это что? Все до чрезвычайности обычно: мы с тобой уже выбрались из этой дурацкой больницы, и ты с ним только что снова поссорилась, и он опять навсегда от тебя ушел!

Мартышка (не сумев скрыть удивления). И что?

– А я сижу и жду, что минут через десять он явится. Он же никогда не умел рассердиться больше, чем на десять минут!

Мартышка (вздохнув). Святая правда. Так вот тебе мой вопрос: тогда, когда мы с тобой… То есть там, где ты сейчас… Там у нас с тобой есть… хоть немного любви? То есть, у него там ко мне есть хоть немного больше того, что мы обычно делаем с ним в постели? Или одна лишь страсть, то есть постель?

– Тут все любовь, Мартышка!

Мартышка. Это ты говоришь мне правду или для того, чтобы я… (И вдруг, сама себя оборвав и хохотнув.) Ну, тогда ты точно сюда не вернешься! Ты лучше скажи мне вот еще что: он, Славка, он уже ко мне явился или все еще нет?

– Еще нет.

Мартышка. Вот дурак-то! Где же он? А тополиного пуха там у вас… у нас много?

– Ужасно! По уши! Весь наш двор занесло. Почти как зимой!

Мартышка (судорожно и глубоко вздохнув). Господи! Это же мое самое любимое время года! Это сказка! (Впервые за все это время счастливо улыбнувшись и почувствовав, что от этой улыбки в комнате Примадонны стало даже как-то теплее.) Значит, у меня все-таки есть характер, если я сразу не побежала за ним?..

– Я сама сижу и, как дура, думаю: где он? Вдруг на этот раз он обиделся по-настоящему? (Со смехом.) Да не мог он, впрочем, обидеться на тебя по-настоящему, Мартышка! Ему ведь очень нравилось с тобой… Ах да, об этом я тебе уже рассказывала! Ой!

Мартышка. Что у нас там?

– Кажется, кто-то… Точно, звонок в дверь. Ну, я пошла.

Мартышка. Куда?

– Как, куда? Пошла ему открывать, чтобы с ним… «трахаться», – как вы об этом будете потом говорить.

Мартышка (поморщившись). У нас еще не было в ходу этого слова. Мы его еще не знали!

– А как мы тогда говорили?

Мартышка. Мы не говорили, Примадонна, мы это попросту делали. Постоянно. Каждые полчаса, как только оставались наедине!

– Второй звонок, Мартышка!

Мартышка. Прямо как в театре! (Вдруг насторожившись.) Слушай, а это точно он?

– Где?

Мартышка. Ну… там, за дверью?

– Точно. Я знаю его звонок.

Мартышка. Тогда ладно, иди… Делай то, что мы тогда называли совершенно по-другому. Ты же понимаешь, что мы должны были это как-то называть!..

– В самом деле!.. Теперь, конечно, в этом неловко признаться, но, кажется, тогда мы попросту… да мы же попросту… встречались. И еще мы любили друг друга! Мы же их любили, Мартышка, святой Бог!

Мартышка. Вот-вот. Ну?

– Что?

Мартышка. Ты все еще здесь?

– Я с трудом сдерживаюсь. То есть, я просто больше не могу! Я должна пойти его впустить. Иначе он разнесет мне дверь или подумает, что я ушла и кинется меня искать. В любом случае мы истратим на ерунду драгоценные минуты. (Хохотнув.) И надо же – всего через семь месяцев после этого ты, Мартышка, выйдешь замуж!

Мартышка. Да ну? Не может быть! Я совершенно не собираюсь замуж! (Исправляется.) Не собиралась замуж!..

– Однако, ты соберешься. И причем очень быстро. Сказочно быстро. И сделаешь это ужасно неудачно.

Мартышка. За кого?

– Ну уж не за Славку, это точно!

Мартышка. А как будет его имя?

– Ну вот еще, стану я тебе подсказывать, найдешь сама. Не то потом скажешь, взбалмошная, что это я тебя надоумила. Впрочем, ведь все равно ничего уже не изменишь… Ладно. Его будут звать еще хуже: просто Генка.

Мартышка. Терпеть не могу этого имени! Господи, да что же у них у всех с именами?! (Вдруг, со смехом.) Ну ты себе и выбираешь!

– Ты живешь в мечтах, Мартышка. А в жизни сплошь Славки да Генки, Генки да Славки! Дурная слава и плохие гены… Но разве тебе не хочется покрасоваться перед своими подругами в свадебном платье?

Мартышка (нетерпеливо). Ладно. Это все тоже после, потом. А сейчас иди и… Хотя…

– Хотя я так и не полюбила этого слова, Мартышка. Делать это любила, а слово нет. Просто потом привыкла. Ой!

Мартышка. Что?

– Кажется, он все-таки ко мне прорвался! Этот твой смазливый придурок!..

Мартышка вслушивается: но из прошлого не долетает больше ни звука.

Мартышка. Примадонна!

Молчание.

(Вздохнув.) Конечно, им там сейчас хорошо… То есть, нам сейчас хорошо!..

Голос вновь оживает.

– Конечно хорошо! Я же прекрасно помню тот день, как все это было: он же буквально ворвался ко мне в дом. А у нас шел ремонт, по всей квартире и в комнатах разобран пол, меняли паркет… Вся мебель дыбом, перевернута кверху ножками! А терять время и переворачивать ее обратно нам не хотелось. И я ему: «Ну, где? где? не на шкафу же?!» А он мне на это: «А хоть бы и на шкафу?!» – И мы закинем туда матрац и полезем на шкаф… трахаться. Другого слова теперь я подобрать уже не могу. Нет, тогда мы все-таки говорили об этом как-то иначе, ведь между нами была любовь. И дело тут не только в этом корявом и неудачном слове. Мы ведь очень… буквально очень-очень любили друг друга! Во всяком случае, сейчас мне об этом хотелось бы думать именно так. Да ведь только не любил он тебя никогда по-настоящему, Мартышка! Не обманывайся хотя бы сейчас. Ты была для него просто приключением. Острым, немного опасным, но только приключе!..

Мартышка (резко взмахнув рукой, перебивает Примадонну). А может, и не бывает в жизни ничего больше этого?.. (Вдруг обрывает сама себя на полуслове, прислушавшись к тому, как если бы в ее легкие вдруг пошел воздух.) Господи!.. Жить!..