Текст книги "Дикая роза"

4

Энни сидела в кресле-качалке с деревянной спинкой и тихонько раскачивалась, глубоко погрузившись в свои мысли. На ней было голубое ситцевое платье, взятое у Коры Спренгер. Она не стала принимать настойку опия: ей не хотелось ложиться. Все для нее было непривычно новым, и в продолжение дня у нее постоянно менялось настроение – то это была радость от вновь обретенной свободы, то боль от постигших ее потерь.

Ее рассеянно блуждающий взгляд остановился на кровати: красивое, аккуратно отвернутое стеганое одеяло домашней работы, накрахмаленная, отделанная кружевами, белоснежная простыня. В последний раз, когда ей довелось спать в настоящей постели, она лежала под своим собственным стеганым одеялом, а рядом был ее муж.

В ту ночь они с Итаном занимались любовью почти до полного изнеможения, а потом долго лежали без сна, строя планы поездки в Новый Орлеан. Они собирались навестить семью младшего брата мужа: Итану хотелось познакомить их с женой и детьми. Интересно, узнал ли Мэтью о смерти брата и привел ли в порядок их с мужем дела?

Обводя взглядом комнату и замечая все те мелочи, с помощью которых Коре удалось создать атмосферу уюта в доме, Энни ощущала горечь своих утрат еще острее – пожалуй, так тоскливо ей не было с тех пор, как у нее отняли Сюзанну. Теперь у нее не было никого – ни мужа, который поддержал бы ее в трудную минуту, ни малыша, который постоянно дергал бы ее за юбку, ни пытливой маленькой девочки, которая ходила бы за ней по пятам.

Но она на свободе, напомнила себе Энни, и должна быть благодарна судьбе хотя бы за это. Теперь она может искать Сюзанну и надоедать властям до тех пор, пока они не помогут ей в этом. Она может отправиться домой и, восстановив свои силы, приступить к поискам дочери.

Единственным звуком, нарушавшим тишину в доме, было громкое тиканье больших часов в гостиной. Энни слышала, как пробило сначала три четверти, а затем десять часов.

«Десять часов, и все хорошо, – внушала она себе, – а если и нет, ты должна сделать, чтоб было хорошо. Ведь ты старалась выжить не просто так».

Ощущение одиночества, создаваемое тиканьем часов, было невыносимым. Встав с кресла, она подошла к окну и выглянула на улицу. Ветер улегся, и буран полностью прекратился, покрыв землю толстым слоем первозданно чистого снега. При свете луны была видна одинокая фигура совершающего обход часового, который вскоре исчез между домами. И Энни почувствовала себя еще более одинокой.

Она подумала о Хэпе Уокере, который лежит сейчас в лазарете и может потерять ногу, а возможно, и саму жизнь. Майор Спренгер только о нем и говорил за ужином, и тогда она вспомнила – это тот самый Хэп Уокер, техасский рейнджер. Несколько лет назад, еще до войны, она прочла в городской газете Остина, что он, проявив незаурядную смелость и находчивость, освободил двух маленьких девочек, захваченных военным отрядом племени кайова. Незаметно прокравшись в стойбище индейцев и напугав их лошадей, так что те в панике бросились врассыпную, он воспользовался суматохой, схватил обеих девочек и увез их с собой. В то время эта история была у всех на устах.

Судя по рассказу майора, Хэп прожил необыкновенную жизнь. В восемнадцать лет – техасский рейнджер. В двадцать четыре – капитан батальона рейнджеров. Затем – техасский доброволец в Армии Конфедерации, где он тоже вырос до звания капитана. Дважды ранен в войну – один раз в Атланте, другой – при Шарпсберге, однако домой не стал возвращаться до самого окончания войны. Восстановлен в рядах рейнджеров, однако в прошлом году был вынужден уйти из-за раны – той самой, которая сейчас угрожала его жизни. Но до сих пор все называли его капитаном Уокером.

– Хэп Уокер, – рассказывал Спренгер, – был настоящей грозой индейцев и в этом отношении не имел себе равных во всем Техасе, к тому же он хорошо знал законы и не позволял нарушать их другим. Люди всегда могли на него рассчитывать, а он скорее бы умер, чем оставил бы кого-нибудь в беде. Да, Хэп был лучшим из лучших.

Но когда Кора спросила, как у Хэпа обстоят дела, лицо доктора Спренгера помрачнело.

– Меня сильно беспокоит его состояние, – признался он. – Не знаю, может, нужно было сразу отрезать ногу, и если температура к завтрашнему дню не спадет, это придется сделать. Остается лишь уповать на бога, что я не ошибся, решив с этим не торопиться.

– Но ты ведь сказал, что обнаружил источник заражения, – напомнила доктору Кора, – и что у него неплохие шансы на выздоровление.

– Это было еще до того, как подскочила температура. В шесть часов она у него была уже за тридцать девять, и это мне очень не нравится. Я сказал Нэшу, что в случае, если она и дальше будет подниматься, он должен дать Хэпу, кроме хинина, еще и сассафрас, хотя не хотелось бы заставлять его потеть, когда организм и так уже обезвожен.

Так оно и случилось: температура поднялась еще выше. Придя из лазарета, доктор Спренгер почти сразу же отправился спать, и поскольку Энни в это время была у себя в комнате, она так и не узнала, стало ли Уокеру лучше. И вот теперь она ни о чем другом не могла думать. Ее и саму удивило, как много для нее это значит. Видно, само Провидение позаботилось о том, чтобы капитан Уокер, сбившись с пути, забрел на стоянку команчей, и для нее окончились эти три года безысходного отчаяния. И разве не чудо, что им, несмотря на его состояние, удалось добраться до агентства? Ей хотелось бы поблагодарить его и за это, и за тех двух девочек, которых он спас от участи, постигшей Сюзанну.

Когда она отвернулась от окна, ее взгляд упал на шерстяную шаль, которую Кора дала ей на то время, пока будет дуть северный ветер. Но после трех суровых зим, проведенных Энни на равнинах Льяно-Эстакадо, ей в доме было тепло, несмотря на все сквозняки. И пока она рассеянно смотрела на шаль, у нее созрело решение сейчас же сходить к Уокеру и сказать, как она ему благодарна, а услышит ли он ее или нет, это не так уж и важно. Завтра может не представиться такой удобной возможности.

Она накинула шаль на плечи и, поплотнее в нее закутавшись, выскользнула из комнаты. Казалось, в доме не было ни души; тишину нарушало лишь тиканье часов, и сердце Энни, когда она открывала дверь на улицу, билось гулко и сильно, в унисон с часами. Одной рукой подобрав юбку, чтобы подол не волочился по снегу, а другой поддерживая шаль на груди, она осторожно спустилась по ступенькам и направилась через двор к больнице. У двери она минуту помедлила, стряхивая попавший на юбку снег, затем громко постучала и, подрагивая от холода, стала ждать, когда ей откроют.

– Миссис Брайс! – воскликнул, увидев ее, капрал Нэш – санитар, который сопровождал ее и Уокера в карете «Скорой помощи».

– Можно войти, сэр?

– Уже вроде бы поздно, – неуверенно ответил тот.

– Да, знаю, но мне нужно видеть капитана Уокера.

– А док знает, что вы здесь? – спросил он с подозрением.

– Нет – и он, и миссис Спренгер уже легли спать. Он казался ужасно вымотанным за ужином.

Нэш кивнул:

– Это точно – вконец, бедняга, умаялся.

Шагнув мимо него, она сняла шаль и спросила:

– Как капитан Уокер?

– А что сказал док? – ответил Нэш вопросом на вопрос.

– Не слишком много, – солгала она. – Вы сами что думаете?

– Я не доктор, мэм, а всего-навсего санитар. Но, боюсь, капитан может отправиться в могилу. Я бы на его месте поскорей бы избавился от этой конечности, пока она не доконала его.

– У него что, гангрена?

– Больше похоже на заражение крови – вся кожа в красных полосах. Я так думаю, это из-за гнойного нарыва. И скажу вам, зрелище просто страшное.

– Значит, ему не лучше?

– Температура страшенная, и не похоже, что собирается спадать. Не знаю, то ли из-за этого, то ли потому, что я дал ему недавно морфин, но он полностью вырубился.

– Мне жаль это слышать.

– Думаю, ничего страшного не случится, если вы заглянете к нему на секунду, – добавил он, смягчившись. – Все равно Райта и Хансена выписали сегодня в бараки, так что сейчас он в лазарете один.

– Благодарю вас.

– Но сначала, пожалуй, пойду прикрою его.

И он, оставив ее одну, исчез за дверью. Энни прошла от двери в комнату и обвела ее беглым взглядом. Неверный, мерцающий свет керосиновых фонарей отбрасывал на стены искаженные тени пустых кроватей.

Когда Нэш вернулся, лицо его было хмурым.

– Жар только усилился, – сказал он, с тревогой посмотрев на нее. – Не хотелось бы будить доктора, но я не знаю, что делать – если и дальше пичкать капитана сассафрасом, ему нечем будет потеть. Он не так много пил, чтобы из него выходила вода.

Отступив назад, он пропустил ее перед собой.

– Первая кровать, – сказал он и, подойдя с ней к больному, остановился чуть сзади. – Как видите, выглядит не лучшим образом.

Лицо Хэпа Уокера было уже не пепельно-серым, как тогда, когда она видела его в последний раз, а красным, и в оранжевом свете лампы казалось почти пунцовым. Она протянула руку и коснулась холодными кончиками пальцев его лба, затем взглянула на Нэша и проговорила:

– Мне кажется, если вы не собьете температуру, у него начнутся судороги. Ему обязательно нужно попить – хоть чего-нибудь.

– Уж кому, как не мне, это знать, мэм, но, как я его ни прошу, он отказывается. – Нэш некоторое время смотрел через ее плечо на больного, а затем принял решение: – Я все-таки схожу за доком. Если бы здесь были Уолш или Паркер, я бы его не стал будить, но сегодня ночью я дежурю один. Доктору, конечно, это мало понравится, – без особого энтузиазма добавил он.

– Но сначала намочите несколько простыней.

– Что, что?

– Я говорю – прежде чем уйдете, заверните его в мокрые простыни.

Он покачал головой:

– Но ногу нельзя мочить.

– У вас есть клеенка? Заверните в нее. Хоть вы и собираетесь отрезать ногу, но все-таки.

– Пусть его сначала осмотрит док. Я не имею права нарушать инструкции. Если что-то будет не так, как он сказал, мне может влететь.

– Я присмотрю за капитаном Уокером, – вызвалась она.

– А вы что, знаете капитана?

– Да, – солгала она. – Мы с ним из одних мест в Техасе.

Было видно, что он даже рад ее предложению.

– На случай, если до моего возвращения у него начнутся судороги, на столе лежит деревяшка. Нужно будет вставить ее между зубов – чтоб он не проглотил язык или не прокусил его.

– Не беспокойтесь.

– Вернусь, как только подниму майора. Миссис Спренгер сварит ему кофе, он окончательно проснется и сразу придет сюда.

– Хорошо.

– Вы уверены, что все будет в порядке?

– А как же иначе.

– Тогда я пошел.

После того как затихли его шаги и захлопнулась входная дверь, Энни повесила шаль на спинку стула и пододвинула его поближе к кровати. Затем села и пристально посмотрела на Хэпа Уокера.

– Говорят, вы очень хороший человек, – тихо произнесла она. – И хотя я не знаю вас, это похоже на правду. Я пришла сюда, чтобы поблагодарить вас за то, что вы появились сегодня утром в лагере Молодого Быка. Если б не вы, я скорее всего не выбралась бы оттуда живой. Я просто устала бороться за жизнь.

С таким же успехом она могла бы говорить со статуей. Не было никаких признаков, что он слышит ее; он тяжело, со свистом дышал, и под одеялом прерывисто вздымалась и опадала его грудь. Он был страшно горячий, и его кожа от жара стала сухой, как пергамент.

Взглянув на стол, она увидела маленький кувшин с водой, а рядом – свернутую салфетку.

– Вам необходимо попить – понимаете? – негромко проговорила она.

Она подошла к столику и намочила салфетку, затем, возвратившись к кровати, повернула голову Уокера лицом вверх, оттянула ему нижнюю губу и опустила угол салфетки в рот так, чтобы туда стекали капли воды. Его язык задвигался, в горле появились глотательные движения. Энни снова села и, терпеливо повторяя процедуру, влила в Уокера чуть ли не полчашки воды.

Вскоре возвратился Нэш, раскрасневшийся и запыхавшийся от бега по холоду.

– Скоро будет док и осмотрит его, – объявил он от двери, а затем, пройдя в комнату, спросил: – А что это вы делаете?

– Удалось заставить его попить, – проговорила она, довольная собой. – На это ушло много времени, но, если его не торопить, он потихоньку начинает глотать. Вы сказали майору Спренгеру, что я здесь?

– Нет. Я уже говорил, он малость раздражается, когда его будят ночью. Но миссис Спренгер напоит его кофе, и он придет в норму.

– Я все равно уверена, что можно сбить температуру мокрыми простынями. Мама в подобных случаях всегда окунала моего младшего брата в ванну с холодной водой, и не было случая, чтобы это не помогало. Но капитан, конечно, великоват для этого.

– У меня на такое разрешения нет, – упрямился Нэш. – Кроме того, док сейчас будет здесь. А вот, кажется, и он.

И действительно, стукнула входная дверь, и стало слышно, как в прихожей кто-то топает ногами, стряхивая с обуви снег. Затем в лазарет вошел Уилл Спренгер и, снимая плащ, проговорил:

– Не стал ждать кофе. Если б я знал, что людям становится хуже по ночам, ни за что бы не пошел учиться на медика.

Тут он увидел Энни и грозно спросил:

– А вы какого дьявола здесь делаете?

Боясь, что его ждут неприятности, Нэш поспешно проговорил:

– Они с капитаном Уокером старые друзья.

Доктор перевел на него гневный взгляд, и тот, запинаясь, добавил:

– Они вместе росли в Техасе.

– Ах вот как. И где же именно это было? – спросил Спренгер, снова глянув на Энни.

Она видела: доктор знает, что они с Хэпом Уокером незнакомы.

– Мистер Нэш, должно быть, меня неправильно понял. Я сказала, что мы с Уокером из Техаса.

– Что ж, Техас велик, – пробормотал Спренгер, а затем, тяжело вздохнув, сказал: – Ладно, посмотрим, как у него дела.

Обойдя кровать, он подошел к Уокеру с другой стороны и, наклонившись над ним, послушал его грудную клетку:

– Во всяком случае, воспаления легких нет. Это уже кое-что.

Он энергично потер руки, положил ладонь на лоб своего пациента и некоторое время не отнимал ее, затем, нахмурившись, спросил у Нэша:

– Он что-нибудь пил?

– Миссис Брайс сказала, что заставила его немного попить.

– Примерно с полчашки воды, – проговорила она. – С помощью намоченной салфетки.

Переведя взгляд с Уокера на нее, Спренгер заметил и глубокие круги под глазами, и туго натянутую на скулах кожу, словно прилипшую к ввалившимся щекам, и безмерную усталость, заметную в каждой черточке ее лица. И он спросил смягчившимся голосом:

– Наверно, вы так и не приняли настойку опия?

– Нет, – и она отвела глаза. – Боялась, будут сниться кошмары. Потому и не хотела ложиться.

– Так, так.

Ему нетрудно было ее понять. Чего только не придет на память, если ее не обуздывать.

– Так, так, – повторил он и, снова сосредоточив внимание на Хэпе Уокере, нахмурился и сказал: – Черт возьми, мне казалось, я все там почистил.

Склонившись к Уокеру, он громко спросил:

– Ты меня слышишь? Придется все-таки резать.

Веки Хэпа задвигались, но не открылись:

– Нет… нет… не надо…

– Но ты же не хочешь умереть?

Прежде чем ответить, Хэп сглотнул – настолько у него пересохло в горле – и провел языком по губам, пытаясь их немного смочить.

– Есть… вещи… и похуже… – прошептал он.

– Хэп… – неуверенно начал Спренгер, затем вздохнул и сказал: – Ну, хорошо, сперва еще раз взгляну на рану. Но не проси меня дать тебе умереть. Такая высокая температура без причины не бывает.

– Я опять давал ему хинин после вашего ухода – десять гран, – сообщил Нэш, – и собирался дать еще немного сассафраса.

– Он больше не может потеть, – пробормотал Спренгер. – Попробовать отвар ивовой коры, что ли? Иногда помогает. Страшно не хотелось бы снова класть его на операционный стол.

– Может, пойти поискать Уолша и Паркера? – предложил Нэш.

– Я становлюсь слишком старым, чтобы носить больных, так что и в самом деле поищите.

Доктор Спренгер протянул руку к одеялу, которым был укрыт Уокер, и произнес:

– Вам бы лучше уйти, миссис Брайс, – зрелище будет не из приятных.

Она некоторое время молча смотрела на Хэпа Уокера, затем решительно заявила:

– Я бы хотела остаться, майор Спренгер. Поверьте, мне и не такое приходилось видеть.

– Что ж, раз вы так говорите, – кивнул доктор и, чтобы не терять время, пока Нэш будет искать двух других санитаров, решил начинать сразу: – Ну хорошо, вон в том шкафчике вы найдете пакеты с лекарственными растениями. На одном из них написано «ива». Положите чайную ложку этого снадобья в чашку и залейте горячей водой, затем, минут через пять, процедите жидкость через марлю. Пусть отвар будет покрепче, и тогда Уокеру не нужно будет пить его много. Справитесь с этим?

– Где вода? – спросила она.

– На печке две кастрюльки – одна с кофе, другая с водой. Чашки – на металлическом столике рядом.

Когда она отошла от кровати, он поднял одеяло и пробормотал:

– И все же рана выглядит лучше, чем раньше… Эй, Нэш, вы еще здесь?

– Надеваю шинель, сэр.

– Были выделения?

– Да, все время шел гной.

– Хорошо, поторопитесь.

Взяв со стола троакар, доктор Спренгер надавил на грушу и вставил кончик инструмента в рану. Отпустив грушу, он вытащил троакар и взглянул на стеклянную трубочку:

– Все еще желтый.

– Не надо… хлоро… хлороформа.

– Что, тебя от него тошнит?

Хэп сглотнул:

– Не надо…

– Вот, значит, какая у него рана… – произнесла Энни, глядя через плечо майора.

– Это она еще зашита, а если б я вскрыл ее, вы бы увидели, насколько она воспалена.

– Ивовая кора уже настаивается, – сказала она, вспомнив, зачем подошла к майору.

– Отлично. Миссис Брайс, там у меня в операционной черный чемоданчик. Должен стоять на столике возле лотка – рядом с операционным столом. Принесите его, пожалуйста.

Он открыл принесенный ею чемоданчик, вынул оттуда и разложил перед собой полевой набор инструментов и других принадлежностей для оказания первой помощи, а затем, взяв ножницы, проговорил:

– Испробую еще одну штуку, Хэп. Будет чертовски больно, но не бойся, это не пила. И он принялся удалять швы. Когда, закончив, он обернулся, оказалось, что Энни все это время стояла у него за спиной и наблюдала за его работой. Первым его побуждением было отослать ее, но, кроме нее, других помощников у него не оставалось.

– Найдите в моем чемоданчике тампоны из корпии, а кроме того, там бутылочки с бромом, марганцовкой и спиртовым раствором скипидара. Все это положите сюда, на этот стол.

Наклонившись вперед, он снова обратился к Уокеру:

– Постараюсь сделать все, что смогу, но, если к утру не станет лучше, придется тебе расстаться с ногой. Другого выхода нет.

Хэп едва заметно кивнул.

Спренгер встал и, подойдя к тазику с водой, вымыл руки. Затем, захватив с собой тазик, он возвратился к кровати, снова сел, намылил участок вокруг вскрытой раны и насухо вытер вымытое место.

– Подайте мне тампон, миссис Брайс, – сказал он, протягивая руку за спину. – И бром. Сперва откройте его, пожалуйста, – добавил он. – И смотрите, чтоб ничего не попало на руки – он довольно едкий. Да, вот еще что: мне понадобится одна из тех маленьких стеклянных трубочек, которые вы найдете в пузырьке возле склянки с тампонами.

Она смотрела, как он намыливает кончик корпии, опускает его в полость раны и с его помощью разделяет ткань, затем промывает и снова насухо промакивает область вокруг разреза. После этого он набрал в пипетку небольшое количество брома и, проговорив: «Ну, держись, Хэп!» – вставил ее в полость раны. Когда кончик пипетки коснулся кости, он поднял палец с другого ее конца, дав вылиться жидкости. Нога Уокера дернулась.

– Должен выжечь источник заражения – это последнее средство. Знаете, как-то раз мне пришлось делать это раскаленной кочергой, потому что у меня закончился бром.

Повинуясь безотчетному импульсу, Энни схватила Хэпа Уокера за руку, и его пальцы сжались вокруг ее пальцев, до боли стискивая их каждый раз, как майор Спренгер повторял процедуру и зондировал абсцесс и поврежденную кость. К тому времени, когда доктор устало откинулся на спинку стула, ее пальцы окончательно онемели. Он закрыл бром пробкой и вручил флакон Энни.

– Некоторое время будет жечь. Бром съедает живую ткань, как кислота гвозди. Ну а теперь, чтобы все было сделано, как следует, дайте-ка мне… – Спренгер на секунду призадумался, а затем закончил: – Дайте мне скипидар. Извини, что снова делаю больно, Хэп, – проговорил он, капая жидкость в рану, – но это хорошее дезинфицирующее средство. А от марганцовки я, пожалуй, воздержусь. Если и бром со скипидаром не помогут, то марганцовка тем более.

Он поднял глаза на Энни и сказал:

– Пока я буду зашивать рану, неплохо было бы процедить ивовый отвар.

– Мистера Паркера я привел, сэр, а вот Уолша найти не смог, – доложил Нэш, влетая в комнату.

– Поздравляю, но я уже закончил, – буркнул Спренгер, укрывая Хэпа. – Можете сказать ему, пусть отправляется досыпать.

– Да, но…

– Прижег рану бромом, – сообщил ему Спренгер, поднимаясь со стула, чтобы уложить медицинские принадлежности в свой чемоданчик. – Если гнойные выделения не прекратятся и утром, значит, дело ясное – не сработало.

Склонившись над Уокером, он спросил:

– Ну, как, Хэп, все нормально?

Тот ничего не ответил.

– Без сознания, – заключил доктор. – Это, конечно, неплохо, но теперь заставить его что-нибудь проглотить будет потруднее. Нэш, вы сможете сделать это так, чтобы он не поперхнулся и, не дай бог, не умер?

– Постараюсь, сэр.

– Это все равно, что кормить ребенка – понемногу за раз. Вы ведь знаете, как это делается, не правда ли?

– Но я даже не женат, – напомнил ему Нэш.

– Я могу это сделать, майор, – предложила Энни, которая в этот момент поднесла чашку с отваром.

– Вам самой место в постели, – ворчливо произнес Спренгер. – Так что можете возвращаться вместе со мной. Да и к тому же здесь есть дежурный, мистер Нэш.

– Прошу вас, мне ведь все равно не заснуть.

– Если не хотите пить настойку опия, могу дать отвар из ромашки.

– В этом нет необходимости. Я чувствую себя нормально, поверьте мне.

Переведя взгляд на Нэша, доктор приказал ему:

– Если она передумает, проводите ее домой, ясно? А вам, мистер Паркер, советую хорошенько выспаться на тот случай, если нам завтра придется пилить.

– Никаких изменений в ваших распоряжениях насчет капитана Уокера, сэр? – спросил Нэш.

– Давайте ему отвар из ивовой коры каждые два часа до самого утра. И еще – четверть грана морфия в полночь, затем повторить примерно в пять утра.

– Да, сэр.

Спренгер откатил рукава и протянул руку за шинелью:

– Если ночью не понадоблюсь, приду часам к шести утра.

После того как Спренгер и Паркер ушли, Энни села рядом с кроватью Хэпа Уокера и, время от времени погружая салфетку в отвар, принялась капать жидкость в рот больному – как делала раньше. Подняв глаза, она увидела, что Нэш неотрывно смотрит на нее.

– Собираетесь сидеть здесь всю ночь?

– Не знаю.

Казалось, его что-то беспокоит. Наконец, поборов смущение, он выпалил:

– Понимаете, могут начаться разговоры. То есть я хочу сказать, вы ведь женщина, а я – мужчина, и…

– А сколько вам лет, мистер Нэш?

– Двадцать три, мэм.

– Ну, а мне этим летом исполнилось тридцать.

Сказав это, она возвратилась к своему занятию и в очередной раз погрузила салфетку в чашку.

– Ну, пожалуйста, хоть немножко еще, – уговаривала она Уокера.

– Но вы же не настолько старше меня, чтобы годиться мне в матери, – продолжал Нэш за ее спиной. – И после того, что с вами случилось…

Она вздохнула:

– После того, что со мной случилось, разговоры начнутся в любом случае, и тут ничего не поделаешь: остановить я их не могу. Как я, по-вашему, должна себя вести – прятаться, что ли?

– Что вы, конечно, нет. И все-таки…

Отставив чашку в сторону, она снова повернулась к Уокеру и сухим углом салфетки вытерла ему рот.

– Разве я виновата, сэр, что мне слишком хотелось жить, чтобы умереть? – устало произнесла она. – Но если вас это так беспокоит и вы не хотите сидеть здесь со мной, можете перейти в другую комнату.

– Я имел в виду не себя; дело не в том, что я так думаю, миссис Брайс, – неуклюже оправдывался он. – Я имел в виду вас.

Она почувствовала, как ее охватывает волна гнева:

– Можете не волноваться на мой счет. Я не из тех женщин, кто нуждается в жалости.

– Извините. Вам, должно быть, пришлось нелегко, – пробормотал он.

Услышав это, она вскинула голову и ровным, сдержанным тоном проговорила:

– На эту тему я не собираюсь говорить ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Ни с одним человеком.

– Я и не пытался совать нос в чужие дела, мэм. Я просто хотел сказать… – не зная, как закончить, он вздохнул и неуверенно произнес: – Что ж, раз вы будете с ним сидеть, я, пожалуй, пойду в операционную и наведу там порядок, чтобы к утру все было готово. А если… э-э… – добавил он, замявшись, – если нужна будет помощь, позовите меня.

– Хорошо.

Следующие четверть часа после его ухода Энни была занята тем, что вливала в Хэпа Уокера остальную часть лекарства. Закончив, она медленно встала со стула и подошла к окну. Небо почти очистилось от облаков, и в лунном свете тысячами искорок переливался снег. Обледеневшие ветки небольшого деревца провисли под тяжестью наледи почти до земли. Повсюду царили покой и тишина.

Отвернувшись от окна, она бросила опасливый взгляд в направлении операционной и после некоторых колебаний подошла к ней и закрыла дверь, соединяющую ее с лазаретом. Затем возвратилась к кровати Уокера, немного постояла в раздумье, глядя на него, и с решительным видом взяла в руки таз. Почему бы, в конце концов, ей не обмыть его? И она налила в таз воды, говоря себе, что в физическом облике этого человека нет ничего такого, чего она раньше не видела. Намочив и выкрутив кусок ткани, которым до этого пользовался майор Спренгер, она стала вытирать Уокеру лоб, отводя назад его волнистые каштановые волосы.

Хотя большинство людей и не назвали бы его в полном смысле слова красавцем, у него была привлекательная внешность – прямой нос, хорошо очерченный подбородок, волевое лицо. Несмотря на кое-где проглядывающую седину, его взъерошенные волосы придавали ему почти мальчишеский вид. Впечатление усиливали затаившиеся в уголках глаз и губ морщинки, отчего казалось, что он вот-вот улыбнется. На вид ему было между тридцатью пятью и сорока годами.

Сняв с него одеяло и расстегнув ночную рубашку, она вымыла ему шею и грудь. Затем неуверенными движениями подтянула рубашку вверх и начала очень осторожно мыть ему живот и левую ногу. Правую, больную, ногу она не трогала.

Вытирать его она не стала, дав высохнуть мокрой коже, после чего аккуратно опустила рубашку и уголком простыни принялась обмахивать ему лицо. Затем утомленно откинулась на спинку стула и стала молиться.

«Прошу тебя, господи, – произносила она про себя, – не дай умереть этому достойному человеку».

В то же время она спрашивала себя, что же такого в этом по сути незнакомом ей человеке, что заставляет ее молиться за него. Ведь даже за себя она никогда не молилась. Должно быть, решила она, на нее подействовало все то, что она узнала о нем от майора Спренгера.

Единственным источником света в комнате был желтый мерцающий язычок пламени, героически продолжавший гореть внутри закопченного стекла лампы, а единственным звуком – свистящее, неровное дыхание Хэпа Уокера. Она плотно сомкнула сухие, нестерпимо зудящие веки, затем, открыв глаза, наклонилась вперед и коснулась его лба. Трудно было ожидать чего-то иного: жар у него по-прежнему не спадал.

Пережить весь этот день ей помогло нервное возбуждение, а сейчас в ней что-то надломилось, и она ощущала это и морально, и физически. У нее болело все тело, до последней косточки, и ей трудно было заставить себя о чем-то думать. Она понимала, что надо бы позвать мистера Нэша с тем, чтобы он сменил ее, а самой возвращаться в дом Спренгеров, но сама мысль о сне в мягкой постели казалась ей невыносимой.

В ее воображении возник улыбающийся, нарядный Итан. Они стояли в гостиной дома его преподобия Хелтона в Остине. Итан держал ее холодную руку в своей горячей и говорил священнику, что они хотели бы пожениться. Она хорошо помнила этот день, в самых мельчайших подробностях; ей запомнилось даже, во что они были одеты: он – в узорчатый жилет и темно-синий саржевый костюм, купленный им специально для этого события, она – в платье из васильково-голубого шелка с плотно облегающим лифом и плиссированной юбкой. Платье она сшила сама по выкройке, заказанной по почте. Перед венчанием Итан сделал ей галантный комплимент, сказав, что ее наряд прекрасно сочетается с цветом ее глаз.

– Почему, Итан, почему? – прерывисто шептала она. – Почему это должно было случиться именно с тобой, с нами обоими?

Энни почувствовала, как к горлу подступают рыдания, готовые выплеснуться наружу. Не в силах больше сдерживаться, она наклонилась вперед и, положив на кровать руки и опустив на них голову, дала волю слезам. Она рыдала так горько, так безудержно, что под Хэпом Уокером трясся матрас, и не смогла остановиться, пока полностью не выплакалась.

– Во… – Рука Уокера поднялась и тут же бессильно опустилась, губы его шевелились, пытаясь выговорить слово.

– Во… воды, – прохрипел он.

Чувствуя себя крайне неловко, Энни выпрямилась и вытерла со щек слезы. Но глаза его были закрыты. Он по-прежнему не приходил в себя, просто ему нестерпимо хотелось пить. Трясущимися руками она налила в чашку воды и снова погрузила в нее салфетку. Когда она оттянула ему губу, чтобы вылить в рот выжатую из салфетки жидкость, она почувствовала прикосновение его руки.

– Пить…

Он начал беспокойно двигаться, пытаясь привстать, затем снова упал на подушку. Его пальцы сжали ей запястье и потянули ее руку ко рту. Она встала со стула и, наклонившись над ним и продев под плечи другую руку, попыталась его приподнять. Его нельзя было назвать крупным мужчиной, но она была слишком обессиленной. В конце концов, упираясь для устойчивости коленом в кровать и поддерживая его плечом, она все же смогла удержать его в полусидячем положении. Затем, освободив одну руку, она протянула ее за стоящей сзади чашкой.

– Только пейте маленькими глотками, – предостерегла его она. – Понемногу за раз.

Прильнув к чашке губами, он сделал несколько жадных глотков.

– Спасибо, – прошептал он, по-прежнему не открывая глаз.

Она осторожно опустила его на матрас, отошла от кровати, чтобы поставить чашку на стол, и, возвратившись, с надеждой приложила к его лбу руку. Но жар, как ей показалось, не уменьшился.

– Вам больно? Хотите, я приглашу мистера Нэша?

– Нет, – произнес он так тихо, что она решила, ей это послышалось, но он прошептал еще раз: – Нет.

Несмотря на усталость, она решила еще раз вымыть ему лицо и шею. Выкручивая над тазом кусок ткани, она ощущала боль в спине и плечах. «Вот только управлюсь, – сказала она себе, – и пойду». Большего она не в силах была вынести. В таком состоянии ей уже ничего сниться не будет.