Текст книги "Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика"

Инициалы

Вот так и вышло, что Флинн осталась. Без билета и ловя на себе со всех сторон подозрительные взгляды – но осталась.

Через несколько минут после разговора с Даниэлем она, покачиваясь в такт движению поезда, сидела у Фёдора в складском вагоне рядом с гамаком, в котором спала прошлой ночью. Всемирный экспресс с каждым часом уносил Флинн всё дальше от дома навстречу большому миру. Она и правда отважилась поехать – это пугало и в то же время казалось настолько естественным, что Флинн мучила совесть: заметила ли уже мама её исчезновение? А вдруг она всё-таки беспокоится? Флинн ужасно хотелось знать, волновало ли это и Йонте. Так бы и бросилась сразу обыскивать поезд в надежде найти его. Но Даниэль велел ей вернуться на кухню.

Рейтфи, повар, готовил обед и прогнал Флинн в складской вагон, где она и сидела, радуясь, что Фёдор её принял, а не отослал обратно на кухню, словно посылку с неправильно указанным адресом.

Когда она рассказала Фёдору о своём разговоре с Даниэлем, он нахмурился, а потом из стоящей в отделении пищевых продуктов коробки аккуратно выудил два персика:

– Хочешь один?

Взглянув на персик в перепачканных сажей руках Фёдора, Флинн покачала головой. Она была слишком взволнована, чтобы есть.

Фёдор что-то обиженно буркнул себе под нос и стал вытирать фрукты краем грязной футболки, только ещё больше испачкав их сажей.

Уголки губ у Флинн дрогнули.

Фёдор надкусил персик.

– Почему Даниэль не предложил тебе никакой работы? – спросил он.

Флинн в замешательстве сощурила глаза. Конечно, она и сама всего несколько часов назад предложила Даниэлю, что будет продавать лимонад. Но когда Фёдор так недвусмысленно заговорил о работе, она поняла, почему директор не согласился. Это предложение звучало неправильно. Оно и было неправильным.

– Мне тринадцать, – сказала Флинн.

– О, правда? Всего-то? – Фёдор удивлённо взглянул на неё и, пожав плечами, съел второй персик. – А мне пятнадцать. И что? Тем не менее я тут не просто на каникулах подрабатываю.

Флинн открыла рот, чтобы что-нибудь возразить, но слова застряли у неё в горле. У Фёдора, видимо, тоже не было билета.

– А что именно ты тут делаешь? – удивлённо спросила она.

Фёдор опять пожал плечами.

– Да просто уголь шурую, – сказал он. Для такого силача, как Фёдор, это прозвучало слишком по-детски. – Я кочегаром работаю, – прибавил он.

Это объясняло, почему от него пахнет дымом и углём. С этими запахами неуловимо смешался аромат персиков, который Флинн вдохнула полной грудью.

Приосанившись, Фёдор добавил:

– Но это не всё. Я здесь ещё и за склад отвечаю. Пополняю запасы на полках и всякое такое. Это по мне. Тут столько всего запоминать приходится. – Глаза у него внезапно разгорелись как угли. – Ты могла бы мне помогать эти две недели. Мне поговорить с Даниэлем? Может, он не понял, что ты не против поработать.

– Нет! – в сердцах воскликнула Флинн. – Нет, не надо. – Заметив ошеломлённый взгляд Фёдора, она прибавила «спасибо». Её слова прозвучали резче, чем она хотела.

Возникла неловкая пауза, которую нарушали только монотонный перестук колёс и их металлический скрежет на поворотах.

– Всемирный экспресс очень ловко обходит любые поезда, – объясил Фёдор, наконец прервав паузу. Говорил он нарочито небрежно, помахивая рукой, словно хотел вымести из вагона так внезапно повисший в воздухе разлад. – Чистая магия. Хочешь расскажу какая?

Нет, она не хотела. Она была слишком ошарашена и к тому же опасалась, что понравится Фёдору больше, если докажет, что она такая же, как он: нормальная. Обыкновенная. Приземлённая. То есть не из тех, кто мечтает учиться во Всемирном экспрессе.

– Я просто хотел сказать, – с мрачным видом возобновил тему Фёдор, – чтобы ты не особенно с ними связывалась. Ну, с павлинами. – Голос его был таким же тёмным, как стены вагона. Флинн заметила, что ей необыкновенно уютно. В этом странном поезде, полном учеников, спальных вагонов и проблем с билетом, часть состава, которая находилась за паровозом, была наполнена чем-то само собой разумеющимся, что исходило от Фёдора. Такое же чувство защищённости давал Флинн только один-единственный человек – Йонте.

– Да, – сказала она наигранно небрежно. – Знаю. У меня всего две недели. – Она не хотела из-за споров с Фёдором потерять это место в голове поезда среди дыма и копоти.

Кочегар вздохнул так, словно завидует Флинн:

– Тебе нужно радоваться.

Флинн сощурилась:

– Радоваться? Чему?

– Тому, что ты непав. Вот скажи честно: неужели ты действительно хочешь стать учёной? Или художницей? – Он презрительно махнул рукой.

– Кто-кто я? – спросила Флинн.

– Непав. Неверящий павлин.

Флинн непонимающе наморщила лоб:

– Не верящий во что? – Ей не приходило в голову ничего, во что имело бы смысл верить.

– Ну, в саму себя. – Фёдор снова махнул рукой. – Непавы – это подростки, потенциально созданные для большого будущего, как и павлины. Поэтому они могут видеть поезд. Посторонние его не видят. Только непав не верит ни в свои потенциальные возможности, ни в большое будущее. Не говоря уж о магии, которая может помочь ему достичь этого будущего.

– О, – только и сказала Флинн. Верить в саму себя ей никогда ещё в голову не приходило. И что это за вздор про магию?

– Непавы – действительно дети из очень бедных семей. Только без этого павлиньего выпендрёжа, – подытожил Фёдор.

– Ты хочешь сказать – дети без билета, – перевела Флинн, взглянув в окно на плоский пейзаж, над которым в солнечных лучах, как расплавленное серебро, сверкал туман.

Поля, мимо которых мчался поезд, расчерчивались идеально прямыми линиями каналов. Вероятно, это были Нидерланды. Флинн вспомнила светящийся красным участок железной дороги на потолке библиотеки. Она даже не заметила, что Всемирный экспресс уже проехал Германию. Она с такой радостью предвкушала этот момент – а теперь это казалось ей совершенно не важным.

Неужели она действительно непав? Ребёнок, который мог бы что-то в этом мире изменить, если бы только верил в это? По крайней мере, это объясняло, почему она увидела на открытке Всемирный экспресс, а её мать и братья – нет.

Только вот если всё так элементарно – почему бы ей тогда не взять да и поверить в себя?

На секунду закрыв глаза и крепко-крепко зажмурившись, Флинн поискала в душе что-нибудь большое, многообещающее, веру в это. Пол в вагоне поднимался и опускался под ней, словно она парила на ковре-самолёте, а над ней веял лёгкий ветерок.

В душе зияла пустота.

Не было там ничего многообещающего.

Ничего даже малообещающего.

Как же ей поверить во что-то, чего нет? Ничего не поделаешь – ну не павлин она, которому в его великом будущем суждено изменить мир! Она всего лишь Флинн. Со вздохом она оглядела себя, в ушах стоял голос Йонте: «Ах ты, полудохлик!»

Флинн поджала губы.

Она полупавлин.

Не больше.

У Фёдора закончился перерыв, и Флинн снова отправилась по составу. Но на этот раз она внимательнее разглядывала вагоны и людей в них.

За угольно-чёрным складским вагоном шёл багажный. На голом деревянном полу громоздились пустые чемоданы и дорожные сумки, саквояжи и чемоданчики с инструментами. Вокруг шуршало и потрескивало. Влажный воздух пах шариками от моли.

В вагоне никого не было. Флинн пробралась через беспорядочное скопление самого разного багажа и вошла в следующий вагон. Он был заполнен странного вида стиральными машинами и ящиками с инструментами. И деревянные стены здесь оставались необлицованными, а через щели в окнах слышалось шипение ветра. Над головой Флинн тянулись многометровые бельевые верёвки. Новой и ухоженной здесь казалась только металлическая табличка, на которой витиеватыми буквами было выведено «В отчаянье не приходите, лучше у Кёрли спросите». И внизу помельче: «В благодарность за особые заслуги в деле защиты школы». Здесь тоже было пусто, но Флинн вспомнился человек с обезображенным лицом, который сегодня утром защитил её от мадам Флорет. Кондукторша назвала его Кёрли. Значит, табличка посвящалась ему.

В коридоре вагона-столовой Флинн повстречала двух учеников, прикрепляющих кнопками на дверь кухни новые записки (там было написано «копчёные свиные колбаски по-шведски» и «кальмары на шампурах»). Под их сверлящими любопытными взглядами она быстро прошла дальше в столовую, а затем добралась, наконец, до чайного бара и библиотеки.

Из окон бесконечных вагонов открывался вид на старые ветряные мельницы и окраины какого-то города с узкими домами. На краю оконных рам изящными буквами было написано «Девентер». Пока Флинн шла дальше, буквы, словно по мановению волшебной палочки, тихо сложились в новое название – «Апелдорн». Целых две минуты Флинн не могла оторвать глаз от этих порхающих букв.

Она надеялась встретить Йонте в одном из следующих вагонов – ведь он должен быть где-то в этом поезде. Может, именно сейчас он что-нибудь учит для своего великого будущего?

Была пятница, но первую половину дня Флинн провела у Фёдора и пока мало что видела из школьной жизни. Лишь в тамбуре перед следующим вагоном она осознала, что действительно бродит по коридорам интерната. Над железной дверью висела табличка «Героизм», погнутая и поблёкшая от ветра и дождя.

Здесь стояли те старинные парты, на которые Флинн наталкивалась прошлой ночью, а на них – лампы с зелёными абажурами. На окрашенном в синий цвет потолке мерцали созвездия, в стеллажах повсюду сверкали кубки. Но у Флинн не было времени как следует оглядеться, потому что в конце вагона сидели четыре павлина, все не младше пятнадцати лет. Когда Флинн вошла, они прервали беседу, и она поспешила поскорее пройти мимо.

Над следующими дверями было написано «Поведение» и «Стратегия и уверенность». Здесь тоже, сидя за партами, разговаривали группки учеников, будто не особо торопясь покинуть класс. И здесь никто из них не походил на сводного брата Флинн.

Вжав голову в плечи, словно одни лишь взгляды павлинов могли вцепиться в неё, Флинн прошла ещё несколько вагонов – до железной двери с надписью «Спальни учеников». Прошлой ночью она уже видела эти узкие тихие коридоры с дверями купе – по шесть в каждом вагоне.

Чем дальше она продвигалась, тем тяжелее становилось у неё на душе. Где же Йонте?!

В коридорах ей не встретилось почти ни одного павлина, только однажды мимо, хихикая, проскочили две девчонки с распущенными волосами ниже попы.

В третьем вагоне Флинн беспомощно остановилась. Глухая тишина напомнила прошлую ночь: с одной стороны, удивительная благость, а с другой – такое чувство, будто ты отрезан от всего остального мира.

Рядом с откатными дверями в неярком свете вечернего солнца, размытыми квадратами падавшем из окон, поблёскивало по две таблички. Йонте наверняка сидит в одном из купе – иначе она уже давно бы встретила его на своём пути по поезду.

В сильном волнении она костяшками пальцев почти беззвучно постучала в первую попавшуюся дверь.

Ничего не произошло.

Как можно энергичнее она постучала ещё раз.

Чувствуя, как гулко колотится сердце, она оглянулась по сторонам. Вокруг было пусто, только бесчисленные чёрно-белые фотографии между окнами.

Флинн быстро схватилась за ручку двери. С мягким шорохом дверь отъехала в сторону, и взгляду девочки открылось маленькое неряшливое купе. По обеим сторонам от окна располагались кровати-чердаки со шкафчиками под ними. На письменном столе посередине громоздились банки с напитками, а на ковровом покрытии валялись грязные носки. Купе девочек явно находились в двух предыдущих вагонах. Значит, этот и следующий вагоны ей и нужны. Но что же теперь делать? Не перерывать же купе всех учеников подряд, чтобы выяснить, в каком из них живёт Йонте!

Пока она колебалась, железная дверь в начале коридора распахнулась, и в вагон из тамбура вошёл кто-то широкий и бесформенный.

Флинн зажмурилась от солнечного света. Это был Кёрли, человек с изуродованным лицом. Под мышкой он нёс стопку аккуратно сложенной одежды.

Флинн пулей отскочила от купе, дверь в которое открыла. Несмотря на это, Кёрли остановился прямо перед Флинн, посмотрев сначала на дверь, а потом на неё.

– Здравствуйте, – пискнула Флинн, в ту же секунду разозлившись на себя за это жалкое выступление.

Кёрли что-то буркнул, напомнив Флинн рычащего медведя.

– Спать ты будешь не здесь, – прорычал он, указав подбородком на открытое купе.

– Хорошо, – кивнула Флинн.

Кёрли сверлил Флинн взглядом, будто не верил её равнодушной покорности. Его маленькие колючие глаза напоминали орлиные. Флинн чувствовала себя так, словно она крошечная-прекрошечная, а на неё смотрят откуда-то с большой высоты.

– И не в гамаке Куликова, – добавил Кёрли.

Флинн ощутила, как кровь прилила к щекам.

– Хорошо, – опустив глаза, повторила она подчёркнуто небрежно.

Если честно, она представляла себе Кёрли славным учителем. Сейчас ей стало ясно, что она ошибалась. Его бурчание походило на приближающуюся грозу.

– Иди за мной, – приказал он и потопал по коридору, не обращая внимания, идёт Флинн следом или нет.

Секунду Флинн смотрела ему в спину, по рукам у неё побежали мурашки. Держась в метре от него, она прошла оба вагона мальчишек.

– Тебя проинструктировали? – спросил Кёрли, не останавливаясь.

– Меня… что? – растерянно спросила Флинн и для надёжности добавила: – Даниэль сказал, что я могу остаться.

Неодобрительно буркнув, Кёрли взял одежду другой рукой.

– Завтрак на неделе с шести тридцати до восьми, – начал перечислять он. – Обед – с двенадцати тридцати до тринадцати тридцати. Ужин – с семи до восьми. В выходные дни шведский стол по вечерам, как правило, не убирается до тех пор, пока мадам Флорет не определит, кому мыть посуду. – Он весело хмыкнул. – Отбой в десять. Тех, кого после этого поймают за пределами его спального вагона, ждут неприятности. – Он бросил на неё предостерегающий взгляд через плечо. Флинн, старавшаяся запомнить всё, что рассказывал Кёрли, споткнулась и восстановила равновесие, лишь когда он продолжил: – Занятия проходят с понедельника по пятницу, с восьми до двенадцати тридцати. По одному предмету в день. – Остановившись, он обернулся к Флинн: – Но тебя это вроде не касается.

– Н-нет, – пролепетала Флинн, чуть не врезавшись в Кёрли. – Думаю, нет.

Они очутились в ещё одном вагоне с тихим коридором и закрытыми дверями купе.

– Это спальня преподавателей, – пояснил Кёрли, открывая одну из дверей в начале коридора. – Купе мадам Флорет. Она спит здесь. – Он вошёл и положил стопку свежевыглаженной одежды на незастеленную кровать справа от окна.

Флинн ошарашенно оглядывалась по сторонам.

– Но ведь мадам Флорет меня ненавидит, – вырвалось у неё, прежде чем она успела совладать с собой. – Я не могу жить с ней в одном купе!

Кёрли раздраженно буркнул.

– Этого настоятельно пожелала мадам Флорет, – объяснил он, не обращая внимания на выражение ужаса на лице Флинн. – Рекомендую использовать беруши. Она храпит.

Флинн открыла было рот, чтобы протестовать, но Кёрли уже продолжил свой путь по поезду. Прежде чем Флинн снова обрела дар речи, железная дверь в конце вагона хлопнула, и он исчез.

Флинн, как громом поражённая, стояла в длинном пустом коридоре и во все глаза смотрела на аккуратную, чисто прибранную комнату мадам Флорет. Вместо кроватей-чердаков здесь по обе стороны от окна располагались обычные кровати. Одна была застелена покрывалом, нити которого посверкивали на солнце, как благородный металл. В головах другой лежало скатанное в рулон пуховое одеяло без пододеяльника.

– Будет весело, – пробормотала Флинн, заходя в купе. Внезапно на неё навалилась такая усталость, словно Кёрли вместе с надеждой на кровать-чердак забрал у неё и всю энергию.

Она без всякого интереса рассматривала чистый письменный стол кондукторши с лежащими на нём громадным атласом и оточенными карандашами. Комната выглядела поразительно нежилой: никаких фотографий, никаких безделушек. Всё казалось новым и стерильным.

Флинн надеялась, что днём мадам Флорет в своём купе не покажется. Закрыв дверь, она свернулась на кровати клубком, как кошка. Отдельные голоса и шаги в коридоре звучали приглушённо, как перестук колёс под вагоном. Каждые несколько секунд Флинн слышала их «па-дам» на стыках рельс.

Она чувствовала себя одинокой. Фёдор весь день работал, а больше никого в поезде она не знала достаточно хорошо для того, чтобы вместе проводить время. Она мечтала найти кого-то, кому сможет доверять, чтобы расспросить о Йонте.

Почему он ей ещё не встретился? Ведь он бы первым заинтересовался безбилетным пассажиром из Брошенпустеля.

«Смелей вперёд, ничего не страшись!» – пробормотала Флинн.

Два стыка рельс спустя она уже спала.

Через несколько часов и какое-то количество километров Флинн проснулась с ощущением, что она дома. Сладко зевнув, она повернулась на другой бок и натянула одеяло на голову. В нос ударил хорошо знакомый запах – смесь корицы, сена и карамели, – напомнивший Флинн о бесконечных летних днях в Брошенпустеле и о том, как солнце запутывалось в волосах, когда ветер трепал её по голове.

Через несколько секунд Флинн поняла, что это ощущение ей не приснилось. Ощущение, что рядом…

«Йонте!» – Флинн рывком выпрямилась в постели. И зажмурилась.

Сверкающие лучи заходящего солнца, подрагивая, проникали через окно в купе и заливали его огненно-оранжевым светом. Приставив к глазам руку козырьком, Флинн осмотрелась в маленьком купе.

Она была одна.

В комнате стояла тишина, и всё выглядело без изменений. Карандаши лежали рядом с атласом в том же порядке, как и несколько часов назад, когда Флинн заснула. Старомодный будильник на ночном столике мадам Флорет показывал, что наступило время ужина.

Флинн ощущала на языке вкус собственного сердцебиения. Это был вкус потрясения, страха, смятения.

«Йонте не было здесь, – пыталась она убедить саму себя, – его не было в этом купе». Если бы он побывал здесь, карандаши бы уже затупились и не лежали бы рассортированными по твёрдости. Йонте никогда ничего не оставлял как было.

Флинн потянулась, и покрывало свалилось на пол. Только теперь она заметила, что во сне накрылась не пуховым одеялом, а одной из клетчатых рубашек, которые ей дал Кёрли. И та пахла Йонте!

Вскочив с кровати, Флинн взяла рубашку. Её пальцы, как руки утопающего за борт лодки, впились в жёлтую ткань, пока она внимательно осматривала воротник, пуговицы и рукава. И действительно: эта рубашка принадлежит её брату! Флинн узнала это по инициалам: на обшлаге рукава зелёными нитками были вышиты буквы «Й» и «Н». Она вспомнила, что эта рубашка была на нём той ночью, когда он исчез.

Флинн вздохнула. Ей непременно нужно поговорить с этим Кёрли. Наверняка он не случайно дал ей рубашку Йонте. И, конечно, же он скажет, в каком купе живёт её брат.

Откатив дверь, Флинн выскочила в коридор – и с ходу врезалась в высокого мощного человека: Кёрли!

Тот недовольно заворчал, и Флинн, спотыкаясь, попятилась. Под мышкой он опять нёс стопку белья, на этот раз полностью сине-зелёного.

– Мне нужно поговорить с тем, кому принадлежит эта рубашка! Пожалуйста! – выдавила из себя Флинн, тыча рубашкой Йонте Кёрли под нос.

Кёрли посмотрел на неё так, словно у неё не все дома.

– Сделать это будет сложно, – буркнул он. – Эти рубашки остались бесхозными.

Флинн наморщила лоб.

– Что значит «остались бесхозными»? – спросила она. Энергия, только что переполнявшая её, растворилась в разочаровании, которое ледяной водой растеклось по венам.

– Это вообще не твоё дело! – прикрикнул на неё Кёрли, а затем пожал мощными плечами. – Вещи, оставшиеся невостребованными, – объяснил он и стал перечислять: – Найденные вещи, которые никто не забрал. Выброшенные вещи, которые никто больше не хочет носить. Оставшиеся после тех павлинов, что навсегда покинули поезд.

Флинн содрогнулась. В её сердце прокралось и сразу же утвердилось там ужасное предположение, подобное тем истинам, которые сперва чувствуешь и только потом осознаешь: Йонте в поезде больше нет. Осталась только его одежда. Только… бесхозные вещи.

– Я так не думаю, – тихо, но решительно сказала Флинн. – С чего бы кому-то покидать поезд? Это было бы глупо!

Кёрли молча не сводил с неё глаз, словно всё ещё раздумывал, мальчик она или девочка. Флинн почувствовала, как в ней нарастает гнев. Не говоря ни слова, она протопала мимо него по коридору в следующий вагон.

Честно говоря, она очень даже верила Кёрли. Ведь если бы Йонте был в поезде, то несколько минут назад в купе мадам Флорет её разбудил бы он сам, а не только его запах.