Текст книги "Избранное"

Из «Седьмой книги»

Тайны ремесла

1 

Творчество

 
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
 
 
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
 

2

 
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно
                                          некстати,
Не так, как у людей.
 
 
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
 
 
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
 

3 

Муза

 
Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу…»
Говорят: «Божественный лепет…»
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.
 

4 

Поэт

 
Подумаешь, тоже работа,—
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
 
 
И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.
 
 
А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.
 
 
Налево беру и направо
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все – у ночной тишины.
 

5 

Читатель

 
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!—
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
 
 
И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.
 
 
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
 
 
Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.
 
 
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,
 
 
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.
 
 
Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен —
Поэта неведомый друг.
 

6 

Последнее стихотворение

 
Одно, словно кем-то встревоженный
                                                гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
 
 
Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
 
 
А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.
 
 
А вот еще: тайное бродит вокруг —
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,—
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.
 
 
Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка —
                                           любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
 
 
И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.
 

7

Эпиграмма

 
Могла ли Биче словно Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, боже, как их замолчать заставить!
 

8 

Про стихи 

Владимиру Нарбуту

 
Это – выжимки бессонниц,
Это – свеч кривых нагар,
Это – сотен белых звонниц
Первый утренний удар…
Это – теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это – пчелы, это – донник,
Это – пыль, и мрак, и зной.
 

9

 
Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.
 

1936–1960

Пушкин

 
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..
 

1943

«Когда погребают эпоху…»

 
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают, дело не ждет!
И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идет.
А после она выплывает,
Как труп на весенней реке, —
Но матери сын не узнает,
И внук отвернется в тоске
И клонятся головы ниже,
Как маятник, ходит луна.
Так вот – над погибшим Парижем
Такая теперь тишина.
 

1940

«Но я предупреждаю вас…»

 
Но я предупреждаю вас,
Что я живу в последний раз.
Ни ласточкой, ни кленом,
Ни тростником и ни звездой,
Ни родниковою водой,
Ни колокольным звоном —
Не буду я людей смущать
И сны чужие навещать
Неутоленным стоном.
 

1940

Клятва

 
И та, что сегодня прощается с
                                             милым,—
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся
                                           могилам,
Что нас покориться никто не
                                         заставит!
 

Июль 1941

Ленинград

Мужество

 
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми
                                               лечь,
Не горько остаться без крова,—
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
                                            Навеки!
 

Февраль 1942 

Вереница Четверостиший

1

 
Что войны, что чума? – конец им
                                       виден скорый,
Их приговор почти произнесен.
Но кто нас защитит от ужаса,
                                        который
Был бегом времени когда-то
                                       наречен?
 

1961

2

 
В каждом древе распятый Господь,
В каждом колосе тело Христово,
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.
 

1946

3 

К стихам

 
Вы так вели по бездорожью,
Как в мрак падучая звезда.
Вы были горечью и ложью,
А утешеньем – никогда.
 

4 

Конец Демона

 
Словно Врубель наш вдохновенный,
Лунный луч тот профиль чертил.
И поведал ветер блаженный
То, что Лермонтов утаил.
 

1961

5

 
И было сердцу ничего не надо,
Когда пила я этот жгучий зной…
«Онегина» воздушная громада,
Как облако, стояла надо мной.
 

1962

6

 
О своем я уже не заплачу,
Но не видеть бы мне на земле
Золотое клеймо неудачи
На еще безмятежном челе.
 

1962

7

 
Взоры огненней огня
И усмешка Леля…
Не обманывай меня,
Первое апреля!
 

1963

8

 
…И на этом сквозняке
Исчезают мысли, чувства…
Даже вечное искусство
Нынче как-то налегке!
 

9

 
И скупо оно и богато,
То сердце… Богатство таи!
Чего же ты молчишь виновато?
Глаза б не глядели мои!
 

Десятые годы

10 

Имя

 
Татарское, дремучее
Пришло из никуда,
К любой беде липучее,
Само оно – беда.
 

1958

11

 
И слава лебедью плыла
Сквозь золотистый дым.
А ты, любовь, всегда была
Отчаяньем моим.
 

«Все души милых на высоких звездах…»

 
Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать. Царскосельский
                                            воздух
Был создан, чтобы песни повторять.
 
 
У берега серебряная ива
Касается сентябрьских ярких вод.
Из прошлого восставши, молчаливо
Ко мне навстречу тень моя идет.
 
 
Здесь столько лир повешено на
                                           ветки,
Но и моей как будто место есть.
А этот дождик, солнечный и редкий,
Мне утешенье и благая весть.
 

1944 <?>

Вторая годовщина

 
Нет, я не выплакала их.
Они внутри скипелись сами.
И все проходит пред глазами
Давно без них, всегда без них.
 
 
Без них меня томит и душит
Обиды и разлуки боль.
Проникла в кровь – трезвит и сушит
Их всесжигающая соль.
 
 
Но мнится мне: в сорок четвертом,
И не в июня ль первый день,
Как на шелку возникла стертом
Твоя страдальческая тень.
 
 
Еще на всем печать лежала
Великих бед, недавних гроз,—
И я свой город увидала
Сквозь радугу последних слез.
 

1946

Ленинград

Cinque

Autant que toi sans doute, il te sera fidéle

Et constant jusqu’à la mort.

Baudelaire[3]3
  Как ты ему верна, тебе он будет верен и не изменит до конца. Бодлер. (фр.)


[Закрыть]

1

 
Как у облака на краю,
Вспоминаю я речь твою,
 
 
А тебе от речи моей
Стали ночи светлее дней.
 
 
Так, отторгнутые от земли,
Высоко мы, как звезды, шли.
 
 
Ни отчаянья, ни стыда
Ни теперь, ни потом, ни тогда.
 
 
Но живого и наяву,
Слышишь ты, как тебя зову.
 
 
И ту дверь, что ты приоткрыл,
Мне захлопнуть не хватит сил.
 

26 ноября 1945

2

 
Истлевают звуки в эфире,
И заря притворилась тьмой.
В навсегда онемевшем мире
Два лишь голоса: твой и мой.
И под ветер незримых Ладог,
Сквозь почти колокольный звон,
В легкий блеск перекрестных радуг
Разговор ночной превращен.
 

20 декабря 1945

3

 
Я не любила с давних дней,
Чтобы меня жалели,
А с каплей жалости твоей
Иду, как с солнцем в теле.
Вот отчего вокруг заря.
Иду я, чудеса творя,
Вот отчего!
 

20 декабря 1945

4

 
Знаешь сам, что не стану славить
Нашей встречи горчайший день.
Что тебе на память оставить,
Тень мою? На что тебе тень?
Посвященье сожженной драмы,
От которой и пепла нет,
Или вышедший вдруг из рамы
Новогодний страшный портрет?
Или слышимый еле-еле
Звон березовых угольков,
Или то, что мне не успели
Досказать про чужую любовь?
 

6 января 1946

5

 
Не дышали мы сонными маками,
И своей мы не знаем вины.
Под какими же звездными знаками
Мы на горе себе рождены?
 
 
И какое кромешное варево
Поднесла нам январская тьма?
И какое незримое зарево
Нас до света сводило с ума?
 

11 января 1946

Шиповник цветет
Из сожженной тетради

And thou art distant in humanity.

Keats[4]4
  И ты далеко в человечестве. Китс (англ.).


[Закрыть]

 
Вместо праздничного поздравленья
Этот ветер, жесткий и сухой,
Принесет вам только запах тленья,
Привкус дыма и стихотворенья,
Что моей написаны рукой.
 

1961

 
Уже красуется на книжной полке
Твоя благополучная сестра,
А над тобою звездных стай осколки
И под тобою угольки костра.
Как ты молила, как ты жить хотела,
Как ты боялась едкого огня!
Но вдруг твое затрепетало тело,
А голос, улетая, клял меня.
И сразу все зашелестели сосны
И отразились в недрах лунных вод.
А вкруг костра священнейшие весны
Уже вели надгробный хоровод.
 

1961

 
И время прочь, и пространство
                                            прочь,
Я все разглядела сквозь белую ночь:
И нарцисс в хрустале у тебя на столе,
И сигары синий дымок,
И то зеркало, где, как в чистой воде,
Ты сейчас отразиться мог.
И время прочь, и пространство
                                           прочь…
Но и ты мне не можешь помочь.
 

1946

 
Черную и прочную разлуку
Я несу с тобою наравне.
Что ж ты плачешь? Дай мне лучше
                                                руку,
Обещай опять прийти во сне.
Мне с тобою как горе с горою…
Мне с тобой на свете встречи нет.
Только б ты полночною порою
Через звезды мне прислал привет.
 

1946

 
Таинственной невстречи
Пустынны торжества,
Несказанные речи,
Безмолвные слова.
Нескрещенные взгляды
Не знают, где им лечь.
И только слезы рады,
Что можно долго течь.
Шиповник Подмосковья,
Увы! при чем-то тут…
И это всё любовью
Бессмертной назовут.
 

1956

 
Несказанные речи
Я больше не твержу.
Но в память той невстречи
Шиповник посажу.
 
 
Как сияло там и пело
Нашей встречи чудо,
Я вернуться не хотела
Никуда оттуда.
 
 
Горькой было мне усладой
Счастье вместо долга,
Говорила с кем не надо,
Говорила долго.
Пусть влюбленных страсти душат,
Требуя ответа,
Мы же, милый, только души
У предела света.
 

1956

Сладко ль видеть неземные сны?

А. Блок

 
Был вещим этот сон или не вещим…
Марс воссиял среди небесных звезд,
Он алым стал, искрящимся,
                                     зловещим,—
А мне в ту ночь приснился твоей
                                            приезд.
 
 
Он был во всем… И в баховской
                                          Чаконе,
И в розах, что напрасно расцвели,
 
 
И в деревенском колокольном звоне
Над чернотой распаханной земли.
 
 
И в осени, что подошла вплотную
И вдруг, раздумав, спряталась опять.
О август мой, как мог ты весть такую
Мне в годовщину страшную отдать!
 
 
Чем отплачу за царственный
                                        подарок?
Куда идти и с кем торжествовать?
И вот пишу, как прежде без помарок,
Мои стихи в сожженную тетрадь.
 

14 августа 1956

 
По той дороге, где Донской
Вел рать великую когда-то,
Где ветер помнит супостата,
Где месяц желтый и рогатый,—
Я шла, как в глубине морской…
Шиповник так благоухал,
Что даже превратился в слово,
И встретить я была готова
Моей судьбы девятый вал.
 

1956

 
Ты выдумал меня. Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может.
Ни врач не исцелит, не утолит поэт,—
Тень призрака тебя и день и ночь
                                          тревожит.
Мы встретились с тобой
                              в невероятный год,
Когда уже иссякли мира силы,
Все было в трауре, все никло от
                                            невзгод,
И были свежи лишь могилы.
Без фонарей как смоль был черен
                                        невский вал,
Глухая ночь вокруг стеной стояла…
Так вот когда тебя мой голос
                                         вызывал!
 
 
Что делала – сама еще не понимала.
И ты пришел ко мне, как бы звездой
                                                   ведом,
По осени трагической ступая,
В тот навсегда опустошенный дом,
Откуда унеслась стихов
                                 сожженных стая.
 

1956

 
Непоправимые слова
Я слушала в тот вечер звездный,
И закружилась голова,
Как над пылающею бездной.
И гибель выла у дверей,
И ухал черный сад, как филин,
И город, смертно обессилен,
Был Трои в этот час древней.
Тот час был нестерпимо ярок
И, кажется, звенел до слез.
Ты отдал мне не тот подарок,
Который издалека вез.
 
 
Казался он пустой забавой
В тот вечер огненный тебе.
И стал он медленной отравой
В моей загадочной судьбе.
И он всех бед моих предтеча,—
Не будем вспоминать о нем!..
Несостоявшаяся встреча
Еще рыдает за углом.
 

1956

 
Ты опять со мной, подруга осень!
 

Ин. Анненский

 
Пусть кто-то еще отдыхает на юге
И нежится в райском саду.
Здесь северно очень – и осень в
                                          подруги
Я выбрала в этом году.
 
 
Живу, как в чужом,
                     мне приснившемся доме,
Где, может быть, я умерла,
Где странное что-то в вечерней истоме
Хранят для себя зеркала.
 
 
Иду между черных приземистых елок,
Там вереск на ветер похож,
И светится месяца тусклый осколок,
Как финский зазубренный нож.
 
 
Сюда принесла я блаженную память
Последней невстречи с тобой —
Холодное, чистое, легкое пламя
Победы моей над судьбой.
 

1956

Комарово

 
Против воли я твой, царица, берег покинул.
 

«Энеида», песнь 6

 
Не пугайся, – я еще похожей
Нас теперь изобразить могу.
Призрак ты – иль человек прохожий,
Тень твою зачем-то берегу.
 
 
Был недолго ты моим Энеем,—
Я тогда отделалась костром.
Друг о друге мы молчать умеем.
И забыл ты мой проклятый дом.
 
 
Ты забыл те, в ужасе и в муке,
Сквозь огонь протянутые руки
И надежды окаянной весть.
 
 
Ты не знаешь, что тебе простили…
Создан Рим, плывут стада флотилий,
И победу славословит лесть.
 

1962

 
Ты стихи мои требуешь прямо…
Как-нибудь проживешь и без них.
Пусть в крови не осталось ни грамма,
Не впитавшего горечи их.
 
 
Мы сжигаем несбыточной жизни
Золотые и пышные дни,
И о встрече в небесной отчизне
Нам ночные не шепчут огни.
 
 
Но от наших великолепий
Холодочка струится волна.
Словно мы на таинственном склепе
Чьи-то, вздрогнув, прочли имена.
 
 
Не придумать разлуки бездонней,
Лучше б сразу тогда – наповал…
И, ты знаешь, что нас разлученней
В этом мире никто не бывал.
 

1963

Москва

 
И это станет для людей
Как времена Веспасиана,
А было это – только рана
И муки облачко над ней.
 

Ночь. 18 декабря 1964

Рим

«Один идет прямым путем…»

 
Один идет прямым путем,
Другой идет по кругу
И ждет возврата в отчий дом,
Ждет прежнюю подругу.
А я иду – за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
 

1940

«Вот она, плодоносная осень!…»

 
Вот она, плодоносная осень!
Поздновато ее привели.
А пятнадцать блаженнейших весен
Я подняться не смела с земли.
Я так близко ее разглядела,
К ней припала, ее обняла,
А она в обреченное тело
Силу тайную тайно лила.
 

1962

Комарово

Трилистник московский

 
Услышишь гром и вспомнишь обо мне,
Подумаешь: она грозы желала…
Полоска неба будет твердо-алой,
А сердце будет как тогда – в огне.
Случится это в тот московский день,
Когда я город навсегда покину
И устремлюсь к желанному притину,
Свою меж вас еще оставив тень.
 

 
Среди морозной праздничной
                                          Москвы,
Где протекает наше расставанье
И где, наверное, прочтете вы
Прощальных песен первое изданье —
Немного удивленные глаза:
«Что? Что? Уже?.. Не может быть!» —
                                     «Конечно!..»
И святочного неба бирюза,
И все кругом блаженно и безгрешно…
 
 
Нет, так не расставался никогда
Никто ни с кем, и это нам награда
За подвиг наш.
 

 
За веру твою! И за верность мою!
За то, что с тобою мы в этом краю!
Пускай навсегда заколдованы мы,
Но не было в мире прекрасней зимы,
И не было в небе узорней крестов,
 
 
Воздушней цепочек, длиннее
                                         мостов…
За то, что все плыло, беззвучно
                                         скользя.
За то, что нам видеть друг друга
                                           нельзя.
 

1961-1963

Полночные стихи
Семь стихотворений

 
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит…
 

Решка

 
По волнам блуждаю и прячусь в лесу,
Мерещусь на чистой эмали,
Разлуку, наверно, неплохо снесу,
Но встречу с тобою – едва ли.
 

Лето 1963

…toi qui m’as consolé.

Gerard de Nerval[5]5
  …Ты, которая утешила меня. Ж. Нерваль (фр.)


[Закрыть]

 
Меж сосен метель присмирела,
Но, пьяная и без вина,
Там, словно Офелия, пела
Всю ночь нам сама тишина.
А тот, кто мне только казался,
Был с той обручен тишиной,
Простившись, он щедро остался,
Он насмерть остался со мной.
 

10 марта 1963

Комарово

 
Какое нам, в сущности, дело,
Что все превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придется тебе вспоминать —
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей тишине.
 

6 июня 1963

Москва

O quae beatam, Diva,

tenes Cyprum et Memphim…

Hor[6]6
  О богиня, которая владычествует над счастливым Кипром и Мемфисом… Гораций (лат.)


[Закрыть].

 
Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья,
Вдвоем нам не бывать – та, третья,
Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами…
Что делаем – не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.
 

5 июля 1963

Комарово

 
И наконец ты словно произнес
Не так, как те… что на одно колено, —
А так, как тот, кто вырвался из плена
И видит сень священную берез
Сквозь радугу невольных слез.
И вкруг тебя запела тишина,
И чистым солнцем сумрак озарился,
И мир на миг один преобразился,
И странно изменился вкус вина.
И даже я, кому убийцей быть
Божественного слова предстояло,
Почти благоговейно замолчала,
Чтоб жизнь благословенную
                                      продлить.
 

8–12 августа 1963

 
В которую-то из сонат
Тебя я прячу осторожно.
О! Как ты позовешь тревожно,
Непоправимо виноват
В том, что приблизился ко мне
Хотя бы на одно мгновенье…
Твоя мечта – исчезновенье,
Где смерть лишь жертва тишине.
 

1 июля 1963

 
Все ушли и никто не вернулся.
 
 
Не на листопадном асфальте
                   Будешь ты долго ждать.
Мы с тобой в Адажио Вивальди
                   Встретимся опять.
Снова свечи станут тускло-желты
                   И закляты сном,
Но смычок не спросит, как вошел ты
                   В мой полночный дом.
Протекут в немом смертельном стоне
                   Эти полчаса,
Прочитаешь на мой ладони
                   Те же чудеса.
И тогда тебя твоя тревога,
                   Ставшая судьбой,
Уведет от моего порога
                   В ледяной прибой.
 

10–13 сентября 1963

Комарово

 
Была над нами, как звезда над
                                          морем,
Ища лучом девятый смертный вал,
Ты называл ее бедой и горем,
А радостью ни разу не назвал.
 
 
Днем перед нами ласточкой кружила,
Улыбкой расцветала на губах,
А ночью ледяной рукой душила
Обоих разом. В разных городах.
 
 
И никаким не внемля славословьям,
Перезабыв все прежние грехи,
К бессоннейшим припавши изголовьям,
Бормочет окаянные стихи.
 

23–25 июля 1963

Вместо послесловия

 
А там, где сочиняют сны,
Обоим – разных не хватило,
Мы видели один, но сила
Была в нем, как приход весны.
 

1965

Приморский сонет

 
Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.
 
 
И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.
 
 
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…
 
 
Там средь стволов еще светлее,
И всё похоже на аллею
Уцарскосельского пруда.
 

1958

Комарово

«Не стращай меня грозной судьбой…»

 
Не стращай меня грозной судьбой
И великою северной скукой.
Нынче праздник наш первый с
                                          тобой,
И зовут этот праздник – разлукой.
Ничего, что не встретим зарю,
Что луна не блуждала над нами,
Я сегодня тебя одарю
Небывалыми в мире дарами:
Отраженьем моим на воде
В час, как речке вечерней не спится,
Взглядом тем, что падучей звезде
 
 
Не помог в небеса возвратиться,
Эхом голоса, что изнемог,
А тогда был и свежий и летний, —
Чтоб ты слышать без трепета мог
Воронья подмосковного сплетни,
Чтобы сырость октябрьского дня
Стала слаще, чем майская нега…
Вспоминай же, мой ангел, меня,
Вспоминай хоть до первого снега.
 

1959