Текст книги "Укол гордости"

– Вы утверждаете, что Зайцева, будучи в агональном состоянии, позвонила вам? – прервал ее раздумья Седов.

– Утверждаю, да, – очнулась Варя. – То есть я не знаю, в каком она была состоянии… то есть в плохом состоянии, конечно, у нее голос был такой… странный… Но она мне звонила, да…

– И сказала, что помирает… – В голосе следователя так явственно звучала издевка, что Варя растерялась.

Не верит ей. Сидит тут, весь такой царь и бог, смотрит на нее, как на козявку, и не верит ни одному ее слову.

– Она сказала, что ее убили, – упрямо сказала она. – Не помирает, а убили.

Седов брюзгливо поморщился, что-то пометил в своих бумагах и вновь уставился на Варю.

– Что можете сказать о ее сожителе? Как она реагировала на его смерть?

Ага, значит, он спрашивает о Сливкове, а не о Зольникове, сообразила Варя и пожала плечами.

– Я не знаю, я ее не видела в тот день. На похоронах ее не было, говорили, что она заболела. Так получилось, что я вообще ее больше не видела… живой.

– Как же так? – делано удивился следователь Седов. – Что ж, вы с подругой не общались, что ли?

– Ну… – замялась Варя. – Мы поссорились…

– Чего так? – откровенно издевательским тоном спросил следователь. – Не поделили чего? Или кого? Сожителя, что ли?

От такого хамства у Вари к глазам подступили слезы.

– Никакого отношения к ее сожителю я не имею, – дрогнувшим голосом сказала она. – Мы просто поссорились.

– Просто… – передразнил Седов. – Просто, да не просто… Ладно, свободны пока. Из города никуда не уезжайте.

Закрывая за собой дверь следовательского кабинета, Варя мучилась вопросом: что значит «свободна пока»?

Тот, кого Варя назвала Носоногом, выбрался из кресла и уселся на ее место, на стул напротив Седова.

– Зашугал ты девушку, Гена. – Он поставил локти на стол, нагнулся поближе к Седову. – Чем она тебе так не понравилась, а?

– Так ведь врет, – сонно позевывая, ответил Седов и сильно потянулся, хрустнув суставами. – Врет и не краснеет.

– С чего ты взял? А мне она показалась искренней. И вообще, нормальная девчонка, глаза хорошие.

– Вре-ет, – убежденно повторил Седов. – Зайцева эта самоубилась, картина же типичная, сам видел. Следов насилия никаких, шприц с отпечатками в наличии, записка предсмертная, дверь в квартиру открыта была. А этой Иваницкой она позвонила, конечно, перед тем, как наркотик себе вколоть, а не после того. Чтобы побыстрее ее нашли, чтоб не лежать, не тухнуть, и дверь открытой оставила затем же. А эта твоя нормальная девчонка твердит «убили, убили…»

– Ну и зачем Иваницкой это нужно, по-твоему? – Носоног тоже потянулся, закинув длинные руки за голову.

– А совесть ее мучает, и боится. Мои ребята пошустрили в институте ихнем, поспрашивали народ. Сожитель этой Зайцевой эту самую Зайцеву кинул, к другой бабе переметнулся. И кто эта баба? Да зуб даю, эта самая Иваницкая и есть. Баб ведь хлебом не корми, а дай подружкиного хахаля увести… Зайцева и не выдержала. Мужик ее кинул, да потом еще и коньки отбросил. А Иваницкая, видно, боится, что теперь ее обвинять будут, вот и мутит воду – убили, видите ли… Зайцева ей, поди, по телефону сказала: из-за тебя, мол, подруженька, из жизни ухожу…

– Ну ты ж этого наверняка не знаешь.

– А мне и не нужно знать. Я это дело закрываю. А если эта дамочка будет воду мутить, я ее закрою суток на двое, и там ее научат, как себя вести.

– Ну ты страшный человек, Гена, – насмешливо сказал Носоног.

– Я не страшный, я занятой. – Седов стал складывать в стопочку бумаги. – Некогда ерундой заниматься. Это ты сам себе хозяин, а тут начальников толпа, и каждый тебя имеет, как хочет…

– Ну ладно, Гена, тебе виднее. Спасибо, что позволил поприсутствовать.

– Ну давай… Кстати, Слава, я так и не понял, какой у тебя тут интерес?

– Долго объяснять. Считай, что я веду следствие в интересах одного своего клиента…

4

Варя сварила кашу для Персика и вынесла кастрюльку на балкон – пусть остынет на ветерке. Вернувшись в комнату, она взялась за пылесос – пора было делать уборку, или, как она любила говорить, бороться с энтропией.

Персик сразу же убрался на балкон, он не выносил гудения пылесоса. Варя, потаскав воющий агрегат по комнатам, выдернула шнур из розетки и, бросив пылесос посреди комнаты, плюхнулась на диван. Пропади она пропадом, уборка эта. Не лежала у Вари сегодня душа ни к чему.

Вчера похоронили Иду. Варя, наглотавшаяся успокоительных, стояла в толпе сослуживцев, слушала негромкие разговоры. Все это были домыслы о причинах Идиного самоубийства, и все это было, по Вариному мнению, ерундой.

Ну не могла Ида покончить с собой. Не тот характер. Да она бы скорее всех вокруг поубивала, только не себя… Иду убили. Она сама сказала тогда по телефону: «Меня убили».

Что она еще тогда говорила? В памяти остались какие-то обрывки слов. Что-то о Сливкове… Еще какое-то невнятное то ли «берись асу», то ли «борись асу»… Что за «асу»? «Красу»? «Колбасу»? «Борись за колбасу»? Тьфу, глупость какая!

Ида совершила какую-то ошибку, и ее за это убили. Ее и Сливкова. Как сказал тогда Сливков: «Молчи, а то нас ликвидируют!» Вот их и ликвидировали…

Что такого Ида могла сделать? Такого, за что убивают? Может, какие-то финансовые махинации? Но Ида была простым бухгалтером, даже не главным. И возможны ли в их институте такие крупные аферы, за которые можно, не задумываясь, убить человека? Ничего уже не понять, ничего не поправить, так это теперь и останется…

Скрипнула балконная дверь. Появился Персик и мелкой вороватой трусцой пронесся мимо Вари на кухню.

«Писал на балконе», – безошибочно определила Варя.

Это была чисто хулиганская акция, которую Персик учинял время от времени. Как подозревала Варя, так он старался разнообразить свою эмоциональную жизнь. Потому что каждый раз за этим следовала увлекательная игра – Варя хватала газету, сворачивала ее в трубку и кричала: «А кто сейчас получит?!» Персик, спасаясь от наказания, носился по квартире, скакал по креслам и дивану, нырял под стол с громким лаем – это было очень весело и, если честно, доставляло удовольствие обоим, и, если честно, совсем не походило на воспитательный процесс.

Варя встала и выглянула на балкон. Ну так и есть. Вздохнув, она пошла за тряпкой.

Ликвидировав лужу на балконе, Варя взяла было газету, чтобы настучать сэру Персивалю по его сэровой попе, но раздумала и просто плотно прикрыла балконную дверь. Не было у нее сегодня настроения устраивать веселые догонялки.

Варя снова устроилась на диване и попыталась продолжить думать, но из кухни явился Персик, обманутый в своих ожиданиях, и начал царапать лапой балконную дверь.

Дверь не открывалась. Персик сдержанно гавкнул и с мягкой укоризной взглянул на Варю.

– Наказан! – сурово сказала Варя. – За наглое и циничное попрание морально-этических и санитарно-гигиенических норм!

Это было не по правилам, и Персик обиделся. Он уселся на попу и сгорбился. Догадываясь, что сейчас последует душераздирающая сцена скорби, Варя вскочила, мигом сунула в кармашек джинсов кошелек, схватила матерчатую сумку и выскочила за дверь. Пусть Персик скорбит в одиночестве, а она пока сбегает в магазин и на рынок и прикупит продуктов, а то в доме шаром покати. Заодно хоть раз в жизни доведет воспитательный процесс до конца.

На улице было солнечно и жарко. Варя шла по теневой стороне улицы и чувствовала, что на глаза опять наворачиваются слезы. Она снова думала об Иде.

Бедная Ида, она так любила лето, жару, пляжи, загар до черноты, дачные тусовки, шашлыки, клубничные коктейли! Никогда ничего этого у нее уже не будет, никогда… Кто и почему отнял у нее все это?

Вот так живешь-живешь, и вдруг кто-то останавливает твои часы, и ты уходишь. И тебя об этом не предупреждают…

– Доченька, – послышался сзади дребезжащий старческий голос. – Доченька, помоги ради бога!..

Варя оглянулась.

За ней семенил сгорбленный старикашка с клюкой, весь в седой, клокастой бороде. Такие же седые космы торчали из-под низко надвинутой бейсболки. На носу криво сидели круглые темные очки. Дед сильно смахивал на кота Базилио в исполнении Ролана Быкова.

– Помоги, дочечка, – дребезжал старик. – Там у меня собачка в яму свалилась, выбраться не может! Сам-то я не могу за ней слазить, а ты молоденькая, ловкая… Собачка у меня махонькая, ты ее вмиг вытащишь. Помоги, миленькая! Тебя ведь Варей зовут?

– Варей, – машинально ответила Варя. – Я помогу, конечно. Где она?

Старик махнул палкой в сторону вокзала:

– Там, за путями.

Варя побежала в направлении, указанном стариком, а тот поспешил за ней, что-то льстиво бормоча, а потом довольно шустро обогнал ее и порысил впереди, взмахивая палкой.

Неопрятный, мутный старикашка не понравился Варе. И откуда, интересно, он знает, как ее зовут? Живет где-то поблизости? Что-то она его раньше не встречала. Пока она бежала за ним, мысль о какой-то неправильности, наигранности происходящего брезжила на пороге сознания, но образ несчастной маленькой собачки, свалившейся в яму и, возможно, что-нибудь себе повредившей, затмевал все.

Они обогнули вокзал и побежали по путям, прыгая через рельсы, мимо каких-то безликих, безоконных зданий. За поворотом открылся безлюдный, замусоренный пустырь. Это было совершенно незнакомое для Вари место. Она никогда не была здесь, хотя много лет жила поблизости. Повсюду валялись битые кирпичи, громоздились штабеля черных шпал, куски бетона с торчащими арматуринами и ржавые железки.

– Бежим, дочечка, бежим, – торопил ее старик, увлекая к растущим неподалеку кустам боярышника. – А то мучается собачечка-то моя.

Варя, обогнав его, помчалась к кустам, но никакой ямы за кустами не было. Варя хотела было удивиться, но не успела – что-то сильно ударило ее сзади по голове.

Сознания она не потеряла, но способность соображать утратила напрочь. Она никак не могла понять, что с ней произошло и что ей надо делать. Падая, Варя сильно ободрала руки и колени, и только эта боль, да еще звон в ушах доходили до ее сознания.

Она с трудом приподнялась на руках, встала на колени, и тут что-то захлестнуло ей горло и туго сдавило. Она рефлекторно схватилась за горло, попыталась ослабить петлю, но поняла, что не сможет: руки не слушались ее, петля туже сдавила горло, голова запрокинулась, в глаза ударил слепящий свет солнца и стал меркнуть. «Все, – подумала она, – все…»

Откуда-то сверху послышался то ли вскрик, то ли визг, потом глухой звук удара, и петля на ее горле вдруг ослабла. Варя комком свалилась на землю, жадно задышала, всхлипывая и хрипя.

Дикий запоздалый ужас вдруг охватил ее и заставил собрать в кучку руки и ноги, привстать и обернуться.

Ее душитель лежал навзничь на замусоренной земле. Бейсболка слетела с его головы, а косматая шевелюра съехала набок, и было видно, что это парик. Над поверженным врагом стояла растрепанная черноволосая девица, державшая в обеих руках половинки кирпича. Девчонка с ужасом смотрела на убийцу.

– Представляешь, кирпич сломался, – растерянно сказала она, встретившись глазами с Варей. И дрожащим голосом добавила: – Как ты думаешь, я его убила?

Варя с трудом, на четвереньках подволокла себя к лежащему старику.

Сразу стало понятно, что никакой это не старик. Под съехавшим париком были видны короткие темные волосы без седины, открытый рот в косматой бороде являл миру молодые, крепкие зубы, а железную хватку его рук Варя только что чувствовала на своей шее.

Они вдвоем молча разглядывали незнакомца.

– Вроде дышит, – неуверенно проговорила девчонка.

Варя, преодолевая страх, стащила с незнакомца темные очки.

– Открой личико, Гюльчатай, – пробормотала она хриплым, не своим голосом.

Кто это вообще? Совершенно незнакомое лицо, она ни разу его не видела. За что он хотел ее убить? Видел, что у нее в кармане кошелек? Но зачем убивать из-за кошелька – стукнул по голове, вытащил деньги и ушел…

Нет, как она могла забыть, он же знал ее имя. Он же спросил: «Тебя Варей зовут?» Но она-то его видит в первый раз! Ничего не понятно.

Интересно, а борода настоящая? Варя потянула незнакомца за бороду, и тут он открыл глаза.

– Бежим!!! – Девчонка завизжала так, что у Вари завибрировало в ушах.

И они побежали.

Ужас, вновь охвативший Варю, придавал ей сил, заставлял забывать об ободранных руках и коленках, о саднящем горле, и она неслась так, что ветер свистел в ушах. Впереди нее, тряся облаком черных волос и мелькая подошвами кроссовок, мчалась ее спасительница. Время от времени она оглядывалась на Варю, но ту не нужно было подгонять.

Промчавшись лабиринтом узких и совершенно незнакомых Варе улочек, застроенных частными домиками с палисадниками, они каким-то чудом вырвались на привокзальную площадь и, не сговариваясь, не сбавляя ходу, вскочили в уже тронувшийся от остановки троллейбус. Никто не вскочил вслед за ними, и они облегченно переглянулись, и, тяжело дыша, прилипли носами к заднему стеклу. Никто не бежал вслед за троллейбусом, погони не было, они спаслись!

В троллейбусе почти не было людей, да и никто не обратил на них внимания – мало ли куда спешат две молодые быстроногие девчонки, запрыгнувшие на ходу.

Они так и остались стоять на задней площадке троллейбуса, стараясь выровнять дыхание и молча переглядываясь. Странное чувство единения установилось между ними, они понимали друг друга без слов. Девчонка глазами и жестами показала, чтобы Варя подняла воротник. Варя поняла, что на шее у нее остался след от удавки, и порадовалась, что сегодня надела не майку, а блузку с воротником.

Они проехали с десяток остановок и вышли возле городского парка. Здесь было многолюдно, и можно было не опасаться неожиданного нападения. Они умылись у фонтана и сели на скамейку под огромным тополем.

Незнакомка достала из сумки, висевшей у нее через плечо, расческу и безжалостно разодрала свои черные волосы так, что они облаком встали у нее вокруг головы. На этом ее заботы о своей внешности закончились, хотя, откровенно говоря, она могла бы и этого не делать. Девчонка и так была чудо как хороша. Глазастая, с ярким ртом и белоснежными зубами, с нежным румянцем. Правда, ростом она была невысока, на голову ниже Вари, но фигурка у нее была складная, с тонкой талией и красивой грудью. Варя разглядывала ее с завистью. Девчонка тоже смотрела на нее и улыбалась во весь свой белозубый рот.

– Спасибо тебе, – с чувством сказала Варя. – Я даже не знаю, как сказать… огромное спасибо. Словом, если бы не ты… Меня Варварой зовут, то есть просто Варей, конечно.

– А я – Гаянэ, – сказала девчонка. – Или просто Гайка.

– Ты армянка? – удивилась Варя. Говорила девчонка без малейшего акцента.

– Моя бабушка армянка, – объяснила Гайка. – А я уже на три четверти русская. Гаянэ Матюхина, прикинь?

Оказалось, что Гайкин дед, инженер-нефтяник, работавший в незапамятные времена на каспийских нефтепромыслах, насмерть влюбился в армянку Гаянэ, которая и стала Гайкиной бабкой. Вот уже более полувека Гайкины дед и бабка живут в счастливом браке, а имя Гаянэ дед считает самым красивым. Их дочь, Гайкину мать, тоже зовут Гаянэ, и если у Гайки родится дочь, ее тоже назовут Гаянэ, потому что такова будет воля деда, а дед уважаем и очень любим.

Гайка вместе с родителями, старшими братьями, дедом и бабушкой жила в Нефтеюганске, работала медсестрой в городской больнице, а в Тайгинск приехала в прошлом году поступать в медуниверситет, потому что увлекается психологией и хочет стать врачом-психиатром или психотерапевтом.

Она благополучно поступила и училась вполне нормально, пока у нее не испортились отношения с одним из преподавателей.

– Он меня в койку звал, доцентишка этот! Прикинь, условие поставил: или любовь-морковь, или сессию не сдам! – рассказывала Гайка.

– И что? – спросила Варя, уже догадываясь обо всем.

– Ну и утопил меня, козел плешивый! – Гайка яростно засверкала глазами.

Домой Гайка не поехала. Так обидно было возвращаться! Перебивалась у девчонок в общежитии, нелегально кочевала из комнаты в комнату, спала на полу. Работала курьером в одной конторе за гроши. И все думала, что ей делать дальше? Родителям об отчислении она не сообщила, знала, каким ударом это будет для них. Можно было, конечно, съездить домой как бы «на каникулы», но она не поехала, знала, что в глаза родным врать не сможет. Наплела им что-то по телефону и осталась.

Но несколько дней назад козел-доцент случайно узнал, что она живет в общаге, и устроил грандиозный скандал. Пришлось спешно собирать вещички. А в конторе, где она работала, произошло сокращение, и начали, конечно, с курьеров, Гайку выгнали и оттуда. Поражение было полным, на всех фронтах. Ничего не оставалось, как ехать домой. Билет до Нефтеюганска она купила на послезавтра, из общаги ее выперли уже сегодня, так что придется ночевать на вокзале…

– А что ты делала на пустыре? – допытывалась Варя. – Как ты вообще туда попала?

– Я там ревела, – откровенно сказала Гайка, дернув уголком рта. – И мечтала убить плешивого козла!

Варя сразу же поверила Гайке и тоже возненавидела козла-доцента. Знала она такие случаи. Неудивительно, что у козла снесло крышу при виде красотки Гайки, а завалить первокурсника ничего не стоит.

Приехав на вокзал и сдав вещички в камеру хранения, Гайка, чувствуя себя одинокой, несчастной и неприкаянной, пошла бродить по окрестностям вокзала, забрела на пустырь, спрятавшись за штабелем шпал, вволю наревелась и уже собралась было возвращаться, как вдруг увидела бегущих к кустам Варю и старика с клюкой. Притаившись за шпалами, она видела, как старик пропустил Варю вперед, а потом ударил ее клюкой по голове. Оторопев, Гайка несколько мгновений не могла прийти в себя, но увидев, что старик накинул петлю на шею жертве и начал ее душить, вышла из ступора, подняла с земли кирпич и, подобравшись сзади к душегубу, треснула его кирпичом по голове, вложив в удар и свой страх и свою ярость, не растраченную на козла-доцента.

– Слушай, а этот мужик кто? – со страстным любопытством спросила она у Вари. – Ты же вместе с ним пришла, ты его, выходит, знаешь?

Варя отрицательно помотала головой и наскоро рассказала Гайке о встрече со старикашкой, о несуществующей собачке, свалившейся в несуществующую яму.

– Так это маньяк! – громким шепотом выговорила Гайка, тараща на Варю свои черные глазищи. – Заманивает женщин на пустырь и душит. Там, может, трупов на этом пустыре видимо-невидимо! Обалдеж! А я там шлялась… Надо в полицию заявить.

Ах как Варе хотелось бы думать, что на нее напал случайный маньяк! Но не получалось. Нечего было обманывать себя. Этот тип знал ее имя, он переспросил ее, чтобы случайно не ошибиться. Он шел убивать ее, лично ее, Варвару Иваницкую.

Варя поежилась и повыше подняла воротник блузки.

– Знаешь, пойдем ко мне, – предложила она Гайке. – Чего тебе на вокзале ночевать, вдруг этот гад тебя успел увидеть и запомнить. Правда, он наверняка знает, где я живу…

Гайка проницательно посмотрела на нее.

– Что-то ты темнишь… Хорошо, идем к тебе. У тебя чай есть?

– Есть. И чай есть, и кофе.

– Здорово! – воскликнула Гайка. – Чай-кофе есть, тортик купим! – Она многозначительно похлопала по своей сумке. – Деньги у меня есть, родители недавно прислали. А под тортик я из тебя всю информацию вытащу. Я это умею. И вообще, сегодняшний стресс надо заесть!

– Деньги у меня у самой есть. – Варя тоже похлопала себя по карману джинсов. – Я, между прочим, за продуктами шла. Так что тортик за мной.

По дороге они болтали о разном, в основном Гайка рассказывала о себе.

У них большая, дружная семья. У деда с бабушкой кроме Гайкиной матери еще двое сыновей, у них тоже дети – Гайкины двоюродные братья и сестры. И еще куча родственников в Армении.

– Словом, полный набор семейного благополучия! – Гайка снова похлопала по сумке. – У меня тут в телефоне два гига фотографий, я тебе потом покажу.

Оказалось, что они одногодки, но Гайкин жизненный опыт был гораздо богаче. После школы она не стала сразу поступать в институт, а окончила курсы медсестер и пошла работать в городскую больницу. А чтобы не терять времени даром, сходила замуж, выбрав из толпы своих поклонников самого приличного.

– Не то чтобы по любви, – пояснила она Варе, – а так, для общего развития, и чтобы отпочковаться от родителей. Знаешь, так все – девочка, малышка, Гуленька, а как выйдешь замуж, сразу – взрослая женщина.

Варя во все глаза смотрела на Гайку. Ну и ну! Самой ей никогда не пришло бы в голову выйти замуж «для общего развития».

– Думаешь, раньше они бы меня отпустили в чужой город одну? – продолжала Гайка. – Да ни в жисть! А так – «решай сама, ты взрослая».

Замужество Гайки продлилось недолго. Обретя статус «взрослой женщины», она быстренько развелась. «Полный набор семейного благополучия» был сначала против Гайкиного брака, потом против ее развода, но, привыкнув баловать Гайку и потакать ей во всем, смирился и с тем, и с другим.

Возвращаться домой после отчисления Гайке страшно не хотелось. «Полный набор» будет переживать больше ее самой и замучает ее сочувствием. Бывший муж и его мегера-мамочка, бывшая Гайкина свекровь, будут злорадствовать. Бабушка и мамуля примутся закармливать ее пирожками и не успокоятся до тех пор, пока не нарастят на ней слой жира, необходимый, по их мнению, каждой нормальной женщине. И вообще, исполнение мечты откладывается, по крайней мере, на год. Но ничего, через год она вернется и непременно поступит снова. И что делать с козлом-доцентом, она за этот год непременно придумает.

– Вообще-то я везучая, – поделилась с Варей Гайка. – Такие обломы у меня редко случаются. Но ничего, это даже полезно. Для закалки характера!

Варе стало грустно. Как жаль, что Гайка послезавтра уедет! На нее ненадолго пахнуло другой, незнакомой жизнью, такой, какой никогда не было у нее. Большая семья, где все тебя любят, поддерживают, прощают и кормят пирожками… У нее самой была только бабушка, а теперь и ее нет, и вообще никого нет… И Гайка послезавтра уедет, а они могли бы дружить…

Выйдя из троллейбуса на привокзальной площади, откуда они так поспешно бежали несколько часов назад, девчонки переглянулись. Обе подумали об одном и том же.

– Как ты думаешь, где он сейчас? – спросила Гайка. Варя пожала плечами. Хотела бы она знать…

То и дело оглядываясь, они зашли в здание вокзала, забрали из камеры хранения Гайкин чемодан и пошли за продуктами.

На привокзальном базарчике они купили помидоры, огурцы и зелень, в супермаркете Варя привычно схватила упаковку замороженных котлет, пачку макарон и бутылку кетчупа. Гайка скептически наблюдала за ней.

– Ты, Варя, питаешься, как старый холостяк, – сказала она, когда, прихватив еще и тортик, они вышли из магазина.

– Я и есть старый холостяк, – согласилась Варя. – Вернее, старая дева.

– У тебя что, нет парней? – удивилась Гайка.

Пока они шли до дома, Варя в порыве откровенности рассказала Гайке про Теда из Миннесоты, про Идиных пузатых биороботов и даже процитировала сливковский стишок: «Тоща, как моща…»

– Вот урод! – возмутилась Гайка. – И Ида твоя тоже кретинка!

– Они умерли, – сказала Варя. – И Сливков, и Ида. Я тебе потом про них расскажу.

Персик, как всегда, издалека услышал Варино приближение и теперь чинно сидел в прихожей в позе «первого ученика собачьей школы». Увидев Гайку, он потянулся к ней носом – нюхать и знакомиться. Гавкать на нее он и не подумал. Персик всегда знал, на кого стоит гавкать, а на кого нет.

– Обалдеж! – восторженно завизжала Гайка при виде Персика. – Это ктожечка-такожечка с неумытой рожечкой?!

«Рожечка» у Персика действительно была слегка неопрятной, со слипшейся шерстью вокруг пасти. Видно, откопал где-то кость и от души погрыз ее, и наверняка на Варином диване.

– Это сэр Персиваль, – представила Персика Варя, – в просторечии Персик.

Гайка плюхнулась на пол и принялась тискать и чмокать Персика. Тот кокетничал вовсю – тряс хвостом, томно закатывал глаза и выставлял брюхо для почесывания. Он обожал, когда им восхищались.

– Его надо прогулять, – прервала Варя бурное братание Гайки и Персика. – А ты пока салатик построгай.

– Ок! – готовно согласилась Гайка, поднимаясь на ноги. – Где тут у тебя моют руки?

Персик, заласканный и закормленный, валялся посреди кухни на спине. Передние лапки он благостно сложил на груди, а задние широко раскорячил. Эта поза означала полное довольство жизнью.

Варя и Гайка давно уже поели и попили чаю с тортом, но все еще сидели за столом. Варя рассказывала Гайке все, начиная с того дня, когда она пожарила сладкую яичницу.

Наверное, по вине козла-доцента мир и вправду мог лишиться звезды психологии и психиатрии в Гайкином лице. Она располагала к себе, умела слушать, и ей хотелось рассказывать. И Варя рассказывала.

Гайка сидела на маленьком кухонном табурете, поджав под себя ногу и не сводя с Вари широко раскрытых горящих глаз.

– Обалдеж! – выдохнула она, когда Варя наконец закончила. – У вас по городу бродит старуха-маньячка и мочит мужиков!

– Не факт, – вздохнула Варя. – Не факт, что маньячка, не факт, что только мужиков, и не факт, что старуха. Но она убила Сливкова, я уверена. Иначе зачем бы она потащилась на его похороны? А убийцу тянет на могилу жертвы, это известный факт.

– А почему не маньячка? Ты же говоришь, что они не были знакомы с этим твоим Сливковым? А кто мочит незнакомых людей? Маньяки! Она маньячка, кто же еще.

– Или киллерша, – сказала Варя.

Они встретились глазами и одновременно поежились. Жуткое словечко, казалось, повисло над ними в воздухе. В наступившей тишине стало слышно, как бурчит и булькает у Персика в животе.

– Никак не могу связать все вместе, – нарушила молчание Варя. – Вроде все сцеплено друг с другом, а вместе не складывается.

– То есть? – не поняла Гайка.

– Ну смотри: Гримайло, тот, который умер на свадьбе, как-то связан со Сливковым. Они умерли почти одновременно и одинаково: внезапно, с этой странной гримасой на лице. И после того как рядом с ними оказалась эта тетка с ухом. Сливков связан с Идой, они были любовниками, и он втянул ее в какие-то темные дела. И Ида тоже умерла. Дальше: Ида – моя подруга. И вот на меня тоже нападают, и если бы не ты…

И она снова зябко поежилась.

– Ты вот лучше скажи, – поспешила отвлечь ее Гайка, – как эта твоя тетка с ухом их убила?

– Ох, если б знать, – вздохнула Варя. – Думаю, что это яд с отсроченным действием. Эта тетка как-то вводит им яд, наверное, микрошприцем. Такие есть, я читала. Умирают они не сразу, через какой-то период. Причем этот период у разных людей разный. Вот Сливкова она встретила утром, а умер он не раньше вечера, потому что Борька Плохинский после работы еще пил с ним пиво. А жених, ну то есть Гримайло, прожил с момента встречи часа четыре, по моим подсчетам.

– Алкоголь! – авторитетно сказала Гайка. – Жених наверняка на свадьбе напился, а алкоголь изменяет чувствительность организма ко многим препаратам.

– Ну да, наверняка, – согласилась Варя.

– А они что, не чувствуют, что им что-то вкалывают? – скептически прищурилась Гайка.

– Ну, ощущение наверняка мимолетное, они ничего не успевают понять. Помню, Сливков слегка дернулся, когда эта тетка на него навалилась. И наверняка у профессионалов существуют какие-то приемы, чтобы ослабить ощущение, отвлечь…

– У киллеров-профессионалов? – уточнила Гайка. – Слушай, мне как-то не верится, что старушка может быть киллером.

– Да не старушка она, сильная тетка. Так перла по городу, я за ней еле успевала. Тут другое интересно: что это за яд такой? Почему у них эта жуткая улыбка на лице? Может, этот яд вызывает приступ веселья? Такого, знаешь, зловещего?

– Вау! – вдруг заорала Гайка так громко и неожиданно, что Варя вздрогнула и подпрыгнула на стуле, а Персик встрепенулся и озадаченно гавкнул.

– Ты чего? – растерянно спросила Варя.

– Вспомнила! Вот чесалось в мозгу, а вспомнить никак не могла. Как же это?.. Шас-щас-щас! Сердоликус… нет, сардиникус… нет! А, вот – сардоникус! Сардоникус! Сардоникус рисус! Или рисус сардоникус – как-то так.

– Что это – рисус сардоникус? – осторожно спросила Варя. Она вспомнила расхожее мнение, что психиатры порой очень напоминают своих пациентов. Может, и будущие психиатры тоже?

– К нам в больницу, – возбужденно затрещала Гайка, – однажды мужика привезли. Он от столбняка умирал. Так вот, у него лицо тоже так свело, как будто он улыбается жутко. Мне потом Глеб Борисович, доктор наш, объяснил, что так действует столбнячный токсин. Происходит паралич лицевых мышц. Эту гримасу называют «рисус сардоникус» – сардоническая усмешка. Она является характерным признаком поражения столбнячным токсином.

– Ох ты! – Варя тоже пришла в возбуждение. – Значит, столбняк! Завтра же надо сбегать в научку и почитать об этом. И в Сети посмотреть!

– Но что это нам дает? – спросила Гайка. И сама себе ответила: – Ничего!..

– Ошибаешься, Ватсон! – возразила Варя. – Это след! Понимаешь, это след! Если для убийства используется бактериальный токсин, то… Это не крысиный яд, его в магазине не купишь. И на коленке тоже не сделаешь. Нужна лаборатория, сложное оборудование, термостаты, автоклавы, микроскопы и еще куча всего. А если бактерии патогенные, то еще сложнее. Особо устроенная вентиляция, ультрафиолетовые лампы, не знаю, что еще… Таких лабораторий очень мало, у них особый статус, и я не знаю, есть ли у нас в городе такие.

– А у вас в институте… такого быть не может? – осторожно поинтересовалась Гайка.

– Нет, у нас в институте микробиологией никто не занимается.

– А это может быть тайная, никому не известная лаборатория? – напирала Гайка.

– Ты имеешь в виду частную лабораторию, не государственную?

– Ну да.

– Ну не знаю, – заколебалась Варя. – В наше время все возможно. Но ты представляешь, какие это деньги?

– Н-да! – Гайка решительно положила себе на тарелку еще кусок торта. – Значит, эта старушка не могла на коленке сварганить этот ядик для собственных нужд.

– Исключено, – вздохнула Варя. – Знаешь, я только сейчас поняла, что впуталась в очень скверную историю. Играть против людей с такими возможностями…

– В полицию не пойдешь? – Гайка рассеянно уплетала торт, было видно, что она о чем-то глубоко задумалась.

– Не пойду. Я тебе рассказывала про следователя, который Идино дело вел. Если я к нему пойду, он меня же и обвинит в нападении на саму себя. Он бы меня и к убийству Иды с удовольствием припахал.

– Почему не припахал? – деловито спросила Гайка.

– Ему было удобнее считать ее смерть самоубийством. Ни в чем ведь разбираться не надо…

– А если к другому следователю?

– А что я ему скажу? Я ведь только интуитивно чувствую, что все это связано, доказательств никаких. Иду вот убили не токсином, на меня тоже покушались по-другому…