Текст книги "Девочка"

Анна Аркатова
Девочка

Клянусь, у меня ни до ни после не было подруг, которые бы перед каждым выходом из дома делали чистку лица. Чистку абсолютно чистого лица, выщипывание идеальных бровей и подновление свежайшего маникюра. Перед выходом. Перед каждым. Только Тима. Ноготки должны быть как жемчужинки, говорила Тима. Прищурившись, критически рассматривала педикюр, из-за которого пальчики на ногах напоминали перламутровые клавиши аккордеона. У Тимы высокие гладкие скулы и ресницы такие пушистые, что был риск не разлепить их при моргании.

Тима шила платья, вязала кофточки, в нечто неповторимое переделывала какую-то лабуду из секонд-хенда. Зонтиков у нее было штук восемь – к каждому наряду. Тима вышивала салфетки, обивала подзором простыни, а младенцы ее многочисленных подруг качали головами в хлопчатобумажных шапочках, связанных Тимой крючком. О том, чтобы просто так на скорую руку перекусить у Тимы – не было и речи. Даже на двадцать минут накрывался тематический стол – сервиз, цветочки, масленка, подставки для ножей, все дела. В холодильнике соответствующие заготовки – соусы, заправки, паштеты, рубленая зелень. При мне однажды с томленого болгарского перца каким-то хирургическим способом снималась миллиметровая кожура, и только потом он подвергался фаршированию. Я до сих пор в шоке. Помню Тимин серьезный конфликт с женой брата на тему, как подавать к столу огурцы – резать вдоль или отрезать только попки. Господи, неужели непонятно?

Понятно, что Тима держала дом. Даже если это была просто своя комната в родительских хоромах. И только гораздо позже. Гораздо позже… Но сначала вот.

Короче говоря, было ужасно обидно и несправедливо, что такой девушке бог отказал в материнстве. Не дал и все. И замолчал. Даже попыток себе не оставил. В Тимином секретере лежал диагноз, сбивший в ком все нужные для дела органы, и Тиме оставалось лететь по жизни на суррогатном топливе – хозяйство, внешность, кинотеатр «Октябрь».

Дело в том, что Тима выросла в краю, где вопрос замужества вставал на повестку дня в момент рождения младенца женского полу. И к совершеннолетию этот самый вопрос просто взмывал над судьбой, как Эльбрус. Чем бы ни занимались девушки в современной нам Кабарде, все выглядело глубоко факультативным по сравнению с основной повесткой дня. Повестка же эта была замешена на сложной ритуальной системе знакомств и родственной поруке в городе, где ничего ни от кого не скрыть. При этом, несмотря на строгий инструктаж, сюжеты бодрили интригами, в сравнении с которыми средневековые казались возней в песочнице.

Замужем Тима, разумеется, побывала, но это довольно грустная история. Юноша, рассекавший девичьи томления подержанным «БМВ», выглядел джигитом, а для Тимы им и был. Тиме всегда нравились законченные красавцы. И это понятно – у самой одни ямочки на щеках чего стоили! Ей едва исполнилось восемнадцать, когда она после свадьбы на двести человек уехала в кабардинский аул под Нальчик, повязала платок, чтобы с пользой проводить время на женской половине дома, как это принято на Кавказе. Родители мужа Тиму, может быть, и полюбили бы, но затор с ребенком тормозил их приязнь, они настороженно ждали, когда можно будет открыть шлюзы.

Перед этим мы с Тимой успели поступить – я в ГИТИС, Тима в Краснодарский универ. У меня буквально с первого дня врубился настоящий угар – просмотры, театры, ночные репетиции, безумные вечеринки в общаге. Тима писала мне письма. Одно и то же. «Эля, что мне делать, он на меня не смотрит». Я ей в ответ: «Тима, ты дура! Займись учебой, выпей, наконец, сходи на вечеринку». Тима отвечала: «Эля, думаю, я никогда не выйду замуж»… И так бесконечно. Ну в итоге нарисовалась эта «бэха», в которую Тима влетела, прихватив с собой документы из деканата. Фигли учиться, когда к тебе полноприводное счастье подогнали? И тут обнаружилась эта засада с бесплодием.

Тима знала, что просто в ее жизни не получится ничего – как не было просто у ее отца, матери, брата, женатого в третий раз на кандидате медицинских наук, нелюдимой врачихе-гинекологе, по иронии судьбы тоже отчего-то тянувшей с потомством. Знала и поэтому терпела все эти «подай-принеси», «не спорь со старшими», «в разговор не вмешивайся», «носи только ниже колен и только то, что муж подарит». За год Тима стала частью каменистого пейзажа – как орнамент ковров, которые друг за другом полагалось мыть во дворе теплой водой, а потом сушить на галерее. Научилась изо дня в день варить щипс или борщ в двадцатилитровом чане – а вдруг придут гости. Научилась, закусив губу, все это безжалостно выливать вечером – если все-таки никто не приходил – и вдохновенно утром заправлять в чан свежее. Но довольно часто гости все-таки были. Они приезжали к свекру, крупному свежему мужчине, молчаливому носителю родового знания. Такие же крупные осведомленные носители. Тогда их двор набивался табуном новеньких «Жигулей», задние стекла которых скорбно подпирали черные котелки – в окрестностях каждый день кто-нибудь рождался или умирал, и если радость не требовала дресс-кода, то соболезнование в этом смысле не должно было никого застать врасплох. Они ели то, что приготовили женщины, о существовании которых в доме они только догадывались, потом несколько часов играли в карты, потом, если жарко, шли к пруду и неподвижно сидели в нем, как стая кудрявых бегемотов. В это время Тима могла с грустью рассматривать свой маникюр, могла звонить подружкам, могла читать журнал, но Тима предпочитала писать мне письма о том, как ей повезло.

Джигит между тем вел себя как-то странно. Уезжал куда-то на своей машине. То возвращался, то нет. Тима сообразила – изменяет. А куда деваться? Кто ее теперь возьмет, когда и этот-то с трудом достался? Родители не комментировали семейную жизнь сына. Но однажды его привезли дружки совершенно обдолбанного. На следующий день свекровь, рыдая, призналась Тиме, что да, сын наркоман, вся надежда была на брак – но не случилось. Сам джигит пылко уговаривал Тиму остаться: сначала ее побил, потом изобразил самоубийство. Но тут Тима наконец-то включилась, вещички в чемодан покидала и на автобусе вернулась к родителям.

Я продолжала учиться, чего и Тиме желала. Та, выйдя, наконец, из траура по своей девственности, поступила на заочный. Пошла изучать библиотечное дело. Самое безопасное с точки зрения семьи занятие для женщины. Тимины письма, однако, содержания не изменили.

«Слушай, у нашей Натэлы свадьба и у Риты. Что ты посоветуешь?»

Я, конечно, пишу свое: «Тима, ты дура. Приезжай в Москву, посмотришь, как это все выглядит, в смысле настоящая жизнь!»

Но Тимина программа на провокации не поддавалась. Мы встречались на море во время каникул, обсуждали одноклассниц, их мужей, детей, объедались до потери сознания. Разговор клубился вокруг мужчин и перспектив знакомства. Тема бесплодия висела в воздухе нераспечатанной. Только однажды Тима сказала, что прошла очередное обследование – надежды нет.

Через пару лет, на последнем курсе я вышла замуж и осталась в Москве. Мы получили комнату в театральном общежитии – мой муж был актером. Я писала рецензии, на работу не ходила – сидела с двухлетней Алькой. И вот однажды звонит телефон в нашем благословенном общем коридоре. Тима. «Любовь моя, – говорит, – я завтра приеду пожить у тебя. Мне к врачам нужно». Я перепугалась, даже спрашивать не стала, что к чему, узнала поезд, снарядила мужа на вокзал встречать. И вот они стоят на пороге, Тима смущенно запахивает на животе пальто. Мама дорогая – беременная!

Он женат и вообще, ну ладно, не министр, но ты его знаешь. Кто? Руководящий работник. Очень ответственный человек. Кто?! Нет, не будем называть имени – ты умрешь. Мы год встречаемся, он квартиру снял. А что я могу сделать – у него дети, жена. Он, конечно, ничего не знает (Тима выпятила губку в направлении животика) – что я, дура? Я вообще не ожидала – ты же в курсе, я и предохраняться никогда не предохранялась. А потом – опа, думала дисфункция, как всегда, а ощущения странные. Ну, я даже к врачу не могу у нас сходить – ты представляешь, что в городе начнется.

– Как же ты, – заволновалась я, – ведь уже видно… Что же ты будешь делать?

– Как что? Ты меня не знаешь – я уже все сделала! – Тима самодовольно обвела ладошкой пупок.

– Что – все? – пересохло у меня во рту.

– Я… – Тима прелестно улыбнулась, засияв фирменными ямочками, – съездила к первому

...

конец ознакомительного фрагмента