Текст книги "Облачный путник"

Облачный путник
Анна Чурикова

Редактор Анатолий Александрович Орелович

© Анна Чурикова, 2024

ISBN 978-5-0062-4311-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мурманск

Чайки

Первые в жизни символы – символы чаек,

Галочками на стеклянной витрине они

Молча парят. Из коляски я их замечаю

В самые первые жизни чуть начатой дни.

Зимнее солнце бросает косые узоры

Через чистейшие стекла большого окна;

В дальнем лесу замерзают от стужи озера,

В ближнем пространстве лишь снежная пустошь видна.

Галочкой чайку рисуют – теперь это знаю.

Две закорючки. Огромен заложенный смысл.

Стало быть, в жизни стада отражений блуждают,

Перемещаясь то в явь, то в бумажную мысль.

Мурманск

Не знаю, почему я так люблю

Свой Мурманск, зимний, темный и унылый —

Не из песка ли образ я леплю,

Сверкающий, узорчатый и милый.

Озера света – зимний стадион,

Под черным и суровым горным небом

Приютом маленьким сияет он,

Для детворы покрытый белым снегом.

Огромный порт, тревожные огни,

Которыми атомоход сигналит,

Вот появляются в ночи они,

И, будто светлячки, с зарей пропали.

Дорога к дому мимо гор идет.

Здесь вечером обычно очень страшно,

Но постоянно нас зовут вперед

Огни большой ажурной телебашни.

Бояться неба этого нельзя —

У северян ведь нечем поживиться —

А летом снова прилетят, крича,

И сядут на волну морские птицы.

Физкультура

 
Занимаешься физкультурой,
А внизу – долина лежит,
И в нее под тучею хмурой
Сверху сказочный лес бежит.
Вот весна. Он уже зеленый,
Неспособен теперь не петь,
И береза каждая кроной
Может песню прошелестеть.
Там, на полпути между небом,
То есть лесом, и дольней мглой,
Мы ребячьим гомоном смелым
Пробуждали солнце порой.
Из-за туч оно выходило,
Улыбалось миру и нам,
Вниз, к зеркальной луже залива
Шло, как парусник по волнам
Под загадочным майским ветром,
Меж огромных и черных скал,
Размотав канат километров,
Вдаль, где ночи виден причал.
 
 
***
Едва уловимый момент перехода
От мерзнущих улиц в домашний уют,
От мрачного неба – большая свобода,
И радость, и чай, что с ватрушками пьют.
Остались на воле замерзшие ели,
И сопка, что паром исходит седым,
От сумерек уж небеса посинели,
И серые тучи похожи на дым.
А кто-то сейчас лишь из дома выходит,
С тоской проводив нежно-алый закат,
Среди фонарей он оранжевых бродит,
Что ночью полярной над снегом горят.
Идет на кружок или в секцию  этот
Немного замерзший уже человек,
Цепочки шаров, истекающих светом,
В услуге ему не откажут вовек.
Он будет за них очень долго цепляться,
Как за Ариадны ведущую нить,
С их помощью будет домой возвращаться,
Чтоб там на досуге стихи сочинить.
 
 
***
На час все позже. Значит, резко потемнеет,
Слой зимних туч на темном небе засинеет,
Дождь пеленой покроет всю равнину,
Лучи огромного светила нас покинут.
Мы будем в темноте теперь скитаться,
По светлым комнатам от ночи укрываться,
Мечтать о радости, что после стужи
Вдруг заискрится на весенних лужах.
Я буду вспоминать о теплом доме,
Где отражалось, точно в водоеме,
Огромнейшее северное небо,
Седое над большим вечерним снегом.
А вдоль него простерлась сопка с лесом —
Спокойная и чистая завеса —
Деревья, словно на холме травинки,
На видной нам из дома половинке.
Все десять лет стояла в этой чаше
Бетонная громада – школа наша,
Но мы ее углов не замечали,
И жили так же просто, как дышали.
Когда закат к нам в три часа спускался,
Он в сером доме школы загорался
Огромными и светлыми огнями,
Такими, что казались ночи днями.
А белый день снаружи был оставлен,
И вечеру дневному предоставлен,
Сам догорал в пушистой синей грелке,
Как хитрый газ в пылающей горелке.
 

Сны

Когда ложусь я спать – мне вспоминается

Все, то, что в жизни видено уже,

Вселенная как будто расширяется,

Несется, словно бы на вираже.

Все то, что на веку моем увидено,

Под веками слипается в комок,

И впереди горит, порвав с обыденным,

Смолистый, вечный, ясный уголек.

Потом весь мир воронкой будто сузится,

И кажется, я падаю в нее,

Вокруг события и люди кружатся,

А я плыву в кораблике своем.

И вот уже дорога извивается

Меж сопок. Это горный серпантин,

Орленком он парит, и вдруг снижается,

Ныряя в мох болотистых равнин.

Затем он растекается по берегу,

Становится полями и рекой,

И океаны северного вереска

Смыкаются блаженно надо мной.

Поселок

Какое чудо – маленький поселок.

В глубокой тундре заполярной он

Возник давно среди берез и елок

На берегу речных веселых волн.

Ручей стремится прямо к океану,

Деревья нависают над водой,

И камни в пене, и вода туманом

Висит над всей поверхностью. Одной

Лишь этой речкой полнится весною

Деревня, что похожа на аул;

И ходят с гор потоки чередою,

И слышен океана тихий гул.

Облака

 
Словно птиц одинокая стая,
Словно странники издалека,
Ничего про границы не зная,
Над полями плывут облака.
 
 
Мчит их ветер по ясной лазури,
И носиться без смысла, без дел,
Дожидаясь спасительной бури —
Вот их вечный и тяжкий удел.
 
 
И плывут они, странные звери,
Направляясь в туманную даль,
Глядя грустно на землю, и веря
В то, что людям нужна их печаль.
 
 
Что нужны нам их летние слезы,
И дождливый осенний рассвет,
И снежинки на ветках березы,
И весеннего ливня привет.
 
 
Ничего, что их грусть быстротечна,
Ничего, что их жизнь коротка —
Над землей, вместо умерших, вечно
Будут новые плыть облака.
 

Ветка

 
Хоть только о детстве пиши.
Ведь взрослым живется не лучше,
Все было страннее и глуше
В той мурманской дальней тиши.
 
 
К примеру возьмем только лес.
Он в марте почти просыпался,
И таял, от ветра качался
Под синью глубоких небес.
 
 
И я по нему поутру
На лыжах пошла в воскресенье
Под пахнущей почками сенью
На южном и сладком ветру.
 
 
Увидела ветку внизу.
Лежала она под ногами,
А я в птичьем гомоне, гаме
Решила: домой понесу.
 
 
В бутылку поставив ее,
Смотрела я взглядом влюбленным,
Листвы распусканье зеленой
Впуская в жилище свое.
 

Детство

 
Вновь показалось: в этой жизни смысл
Имеется, и я учусь чему-то,
Но рай земной, учись ты не учись,
Является лишь в детстве почему-то.
Деревья возле школы там стоят
Сплошною неприступною стеною,
И дети носят маленьких котят
Лечиться. Это было и со мною.
Я тоже собирала там листву
Осин, от бурь дождливых пожелтевших,
И видела, как мелкую траву
Накрыли тени облаков безбрежных
И, ствол березы белой примотав,
Который под ветрами обломился,
Я видела – он будто зарастал,
Но оказалось, это сон приснился.
И это я училась там читать
По детским книжкам, приходя с прогулки,
И так отчаянно хотел летать,
Тот голубь, что нашли мы в переулке.
***
Вспоминаю, как детям нравится,
Когда в комнате их темно —
Вдруг луна почему-то уставится
В занавешенное окно.
Неожиданно изменяется
Освещение, угол, цвет —
И картина преображается,
Будто не был дома сто лет.
Лучик маленький вдруг привиделся
Из-за двери, издалека —
Как перо у голубя, выбился,
По паркету поступь легка.
И ребенок в свете купается,
Неизведанные миры
В что-то близкое превращаются,
Подчиняясь ритму игры.
Исчезает опасность темная,
И неведомым светом ночь
Озарилась. И комната скромная
Отступила, бледная, прочь.
 

Прогулка

 
Холодом бьет по лицу —
Лунная белая маска,
В черном остывшем лесу —
Страшная зимняя сказка.
 
 
Шапка не сможет помочь —
В уши забились иголки,
Воет полярная ночь
Песнь искореженной елки.
 
 
В синей фонарной дали
На опушенной тропинке
Гнездышки свили свои
Белые птицы-снежинки.
 
 
Мелкий прореженный лес
В темную даль углубился,
Фосфор, мерцая, с небес
Пал, и над сопкой светился.
 
 
Школы коробка молчит,
Купол дрожит созвездный,
И колотушкой стучит
Сторож у края бездны.
 
 
Дальше уж нет ничего,
Кроме тоски напрасной
Льдистых озерных вод
После линейки трассы.
 
 
Нет никого, ничего,
Слабые тело и ноги,
Молча и жутко ползет
Черная тень по дороге.
 

Слова

Слова спускались прямо с потолка,

Огромным звоном уши накрывали,

И тень их колокола, что легка,

Как сон, на тумбочке, на одеяле

Лежала. Мне казалось, счастья нет

Другого, чем присутствие такое,

И удивлялась, как тринадцать лет

Могла я жить, совсем не беспокоясь,

О том, что тени звуков – вот они,

Их видно, словно легких насекомых,

Неощутимо вьющихся в тени

Стрекоз и белокрылок бестолковых.

Слова друг с дружкою сплелись, и вот

Красиво упорядочены звуки.

Летящей птицей мысль ко мне идет,

Как будто к арфе прикоснулись руки.

Сорока

 
Сорокой унеслась печаль
В молчанье августа лесное,
Гудок состава спел про даль,
Как жеребец, идя в ночное.
Зеленый северный рассвет
В озерной сини растворился,
Рябин багряно-жаркий цвет
На мшистых скалах отразился.
В вагонном доме кочевом
Несемся вдаль, в сосновый шепот,
Лежат в покое вековом
Протоптанные лосем тропы.
Поют о чем-то ручейки,
И, выйдя из-за косогора,
Реки равнинной две руки
Смыкаются в теченьи скором.
И осень хмурая теперь
Права внезапно потеряла,
И в душу отворилась дверь,
И царство ветра в ней настало.
 

Рыбацкое

Славянка

Река струится, в этом – красота.

Петляет между белыми холмами,

Меж устланными снегом берегами;

Их облака засыпали, когда

Зимы уже совсем никто не ждал.

Казалось, слякоть листьев будет вечной,

История их лёта – бесконечной,

И будешь ты давить их, как вандал.

Но небо вдруг стремлением зажглось

Под звездами весь мир коврами выстлать,

И фонари льют свет на облик чистый,

Им нынче праздник видеть довелось.

Идеальный февраль

Идеальный февраль. Очень хочется верить

В эту ровность. Что это продлится века,

Не встревожится небо, не тронет потеря

Белизну и широкие снега шелка.

Просветленье во всем. Не могу не отметить,

Что такого я здесь не упомню пока,

И прекрасное солнце все радостней светит,

И мороз иногда наминает бока.

Скоро будет синеющих вод колыханье,

Скоро снег, улетая, назначит свиданье

Уходящему в бездны небес январю.

Скоро бремя грядущей весны разрешится,

Скоро власть заберут ошалевшие птицы,

И июль прокукует привет февралю.

Шлиссельбургский проспект

 
Иногда вдруг спадает морок,
Видно множество фонарей,
Путь вечерний до дома долог,
Он лежит средь больших огней.
 
 
Видно дерево, и снежинки
Закружились вокруг него,
Под ногой зазвенели льдинки,
Нет людей вокруг никого.
 
 
Это чудо открытой книгой
Развернулось вокруг меня —
Вижу, истина, как шутиха,
Прилетела, хвостом звеня.
 

Февраль

Февраль. Зима еще имеет право

Поутру дымкой снежной угрожать,

Рассветом непонятным и кровавым

Над городом остывшим зависать.

Течет река по полынье. Так узко

Ей, бедной, получившей из трубы

Тепло, как будто бы из печи русской,

От нашей коммунальной ворожбы.

Вокруг же пар курится. Здесь дорога

За город серой змейкою бежит,

По ней жучков-машин ползет немного,

И снег вокруг сугробами лежит

Обрубленными. Если утром выйти

Из дома, чтоб немного погулять,

То вечер подкрадется тенью выпи,

Не дав до магазина добежать.

Скорее бы растаяли сугробы,

И в прошлое ушла дневная ночь,

И холод в небе растворился, чтобы

Весне разлиться по земле помочь.

Почки

 
Цветовая гамма изменилась
За моим полуночным окном —
Больше сумрака там появилось,
Ведь погас всегда сиявший дом.
И во влажной темноте апреля
Появились черные кусты,
Частые их ветви заблестели
В почечных пупырышках густых.
Дождь стучит неясно, торопливо,
И Славянки шумный водопад
Низвергается в Неву игриво,
Словно рыба, бьется невпопад
О быки моста. И влажный бархат
Ночи обволакивает мост.
Как Кура с Арагвой, реки жарко
Здесь идут на вечный перекрест.
Лед же тает на Неве весенний.
Вот плывет квадратом. Почему?
Видно, шел по Ладоге последний
Лыжник на прогулку по нему.
 

Отрадное

Кажется, ты сопричастен этому небу.

И непонятно даже совсем, почему.

Новое все. Облака притворяются снегом,

Так обманув весну-чародейку саму.

И ничего мне сейчас, кроме неба, не надо.

Сверху по глади синие санки бегут,

Можно скользить по горе по вон той до упада,

Так растворяясь в беге веселых минут.

Тихо проходят мимо скалы седые,

Мох фиолетовый спит на боках валунов,

Небу полезны эти сады навесные —

Мир с чудесами особыми весел и нов.

Вот показались длинные белые перья.

Каждое – сто километров, что хочешь, пиши,

И над рекой к Отрадному вдаль полетели,

Сверху моста протянув свои осточки вширь.

Птицы купаются, будто в сахарной вате.

Словно кисельный берег, в белой воде

Фронт отразился облачный голубоватый,

Полосы света и тени рассеяв везде.

Караваевская улица

 
Праздник видения, праздник взгляда
Расцветает раннею весной,
Никуда идти уже не надо,
Все цветет как раз перед тобой.
Тонкие красивые березы
Распушили цвет своих ветвей,
С их стволов текут простые слезы,
Память вьюжных и холодных дней.
Распустились яблочные почки,
И вдыхать свой аромат дают,
Словно узнику из одиночки
В чистом поле даровав уют.
 

Рыбацкое

 
Будто это для нас нарисовано —
Полоса облаков вдалеке,
Их огромная масса спрессована
В отраженную тропку в реке.
Можно молча заглядывать в нежное
Небо тихое, ждущее гроз,
И пытаться летать там с надеждою,
Что не ведает грусти и слез;
И польются дожди на спокойную
Воду, спящую в северной мгле,
И затянут мелодию стройную
Ветры, странники спящих полей.
 

Рыбацкая баня

 
Старый город соседствует с новым
Посреди белоствольных берез.
Изумрудные кроны – обновы,
Словно ветер в подарок принес.
 
 
Новый город взбирается выше
Чем хрустального детства мечты —
Старый тихо скрипит. Даже слышен
Тихий шепот его простоты.
 
 
Улыбается нам колоннадой
Портик бани за тихим двором
И беречь бы нам всем его надо,
Но застройка уж не за горой.
 
 
Скоро будут строители в масках
Здесь работать и стены сносить,
Скоро рухнет привычная сказка —
Будут пилы деревья косить.
 

Рыбацкий мост

 
Заря край небосвода огибает,
Стада лучей в загон отвел пастух,
Машина с желтой фарой проезжает
По старому рыбацкому мосту.
 
 
В воде огонь разбился отраженный,
Поет за речкой летний соловей,
В Неву впадает под окном влюбленный
В нее Славянки тоненький ручей.
 
 
Внизу – прогулка своры псов степенных,
Прохожих не спешащий разговор,
Свет фонаря спокойный, неизменный,
Из дальней лампы вышедший в дозор.
 

Иван-чай

Открой все окна в доме, и смотри

На иван-чай, на донник и на пустошь,

На краешке которой в час зари

Деревья тень на землю стелют густо.

Прореженная, чистая земля,

Ручей, как родич царского канала,

И гладь реки, светлее хрусталя;

Закат, в который солнце опоздало.

Зеленые и светлые холмы

Лежат вдали, и всем ветрам открыты,

И память в удивительной пыли

Вчерашних дней и здешних мест зарыта.

Нева и Славянка

Нева и Славянка, действительно, разного цвета.

Одна – чуть темнее. К лазури стремится она,

К сестре своей, весело, в радости теплого лета

Бросающей зайчики солнца. До самого дна

Все видно в Неве. По Славянке гнездятся вороны,

Они здесь повсюду, и клюв опускают, и пьют,

И мочат сухарик в ближайших озерах оконных,

Затем вынимают, и с видом заправским клюют.

Над светлой Невою летают довольные чайки.

Они покормились на ближних помойках уже,

И с радостным визгом сбиваются в плотные стайки;

Вороны же сизые носят печали в душе.

Рыбацкая полынья

 
Гул августа и близящейся осени,
И этот гул – такая красота,
Такое небо нынче видно в просини
У омута у спящего моста.
 
 
Такое нынче светопреставление —
По небу груды облаков плывут,
И их тела, фантазии осенние,
Изменят форму в несколько минут,
 
 
Когда от яркого пожара вечера,
От топки догорающего дня
Останется лишь радость бесконечная
Да неизвестность в сердце у меня.
 
 
Как балерины, тучи нетяжелые
Застынут перед тем, как вдаль уплыть,
Чтоб место дать свинцовым тем гондолам,
Что нас готовы  снегом завалить,
 
 
Когда река уменьшится до лужицы
Вдоль берега лежащей полыньи,
И точки звезд, колючие от стужи,
Сквозь космос к нам пошлют лучи свои.
 

Осень

 
«Волго-Дон» отъезжает
в воскресенье
без десяти двенадцать
от нашего окна.
До этого они стояли вместе,
два «Волго-Дона-92»
на чистой глади реки,
украшенной волнами,
такой безмятежной,
с синим прозрачным небом,
с большими желтыми деревьями
на заднем плане,
со звуками новой осени,
чистыми, летящими, словно чайки,
звонкими призывами ударов
неведомого большого молота
(загадка инженерной мысли)
по идеально ровной, светлой,
озаренной полуденным солнцем
наковальне лазурных дней.
 

Облачный путник

 
Мне страшно выйти и расплескать
В огромном городе то,
Что я внутри успела собрать
В своей квартире простой.
 
 
Внутри цвели леса и поля,
Хотя снаружи была
Дождем уже полита земля
И осень в город пришла.
 
 
Внутри все было так хорошо.
Снаружи – поезд шумит.
Полоска рельсов, как ровный шов,
Вдали от речки лежит.
 
 
И думаю: в комнате я своей
Живу, как будто в пути.
И в этом неуютном купе
Пытаюсь к счастью прийти.
 
 
Завис над поездом небосклон,
И лампа горит в окне.
И путник облачный шлет поклон,
Мигая от ветра, мне.
 

Бездонное

 
Как прекрасно небо бездонное
Над осенней рыжей землей,
Над березой, тихо склоненной
Под белесой облачной мглой.
 
 
Над рекою, зябко дрожащей
Под железнодорожным мостом,
И над пустошью, рядом лежащей
И покрытой болотным мхом.
 
 
Над горящими золотом сферами
Невозможных осенних крон,
Над дорожными травами серыми,
Чей настил на земле сплетен.
 
 
Далеко раскинулась стылая
И октябрьская страна,
Но и в ней какая-то сила
Вдохновения быть должна,
 
 
Чтоб о чем-то себе гудели
Тихой музыкой провода,
Чтобы люди в вагонах пели,
Странствуя, кто куда.
***
Спеть по нотам, написанным в воздухе,
Необъятную песню свою,
Словно где-то она уже создана
В заунывном осеннем краю.
Спеть ее, по-отечески милую,
И ни капельки в ней не забыть,
Словно птицу весны сизокрылую
В дальний путь в небеса отпустить,
Чтоб она, облетев по окружности
Наш раскрашенный шарик земной,
После зимней сверкающей вьюжности
Возвратилась, порхая, домой.
 
 
***
Счастливое ушло на задний план.
Теперь не вижу трепетности сосен.
И в голове уж осени туман,
И солнца диск чуть меньше светоносен.
Пойду ли на колонку, где мое
Особенно когда-то сердце билось,
И тяжко осознаю бытие,
Как будто бы береза надломилась.
Не нужно больше радости: тоска.
Ведь скучно, если все одно и то же.
И кажется, что смерть уже близка,
Ее предчувствие мне сердце гложет.
Все это осень привнесла в меня.
Деревня возле города большого
Скучнее и скучней день ото дня,
И нет в ней оживления былого.
Себя надеждой тешу: жизнь – во сне
И в смерти: нам ведь нужно просыпаться,
На миг, чтоб видеть солнце в тишине,
И песен звезд для вечности набраться.
 

Ноябрь

 
Впереди – большой ноябрь, свободный
От ненужной летней суеты,
Плащ дождливой осени холодный
Вновь набросит ветер на кусты.
 
 
И ночные ветры застенают,
Дождик застучит свою печаль,
И согласно ветки закивают.
Вдоль дороги, уходящей вдаль
 
 
Будут зелены лишь платья сосен.
В небе будет частый след грозы,
И порою будет видно просинь
Драгоценной летней бирюзы.
 

Санкт-Петербург и окрестности

На салфетках

 
На салфетках из ресторана,
На обрывках случайной газеты
Повесть пишется жизни странной,
Неприкаянной, несогретой.
В ней огромные небоскребы
И коробки концертных залов,
Тусклых станций метро утробы
И свинцовая гладь каналов
Скорпион ноября в чернильном
Небосводе с пятном заката
И волшебный фонарь в ванильном
Декабре с его сладкой ватой.
 

Города из крыш

Бывают в мире города из крыш.

На крышах даже избы есть, сараи,

Туда не долетает грохот. Тишь

В морозы и тепло там обитает.

Живут лишь птицы в этих городах,

Да иногда незваный гость заглянет —

Какой-то мальчик в теплых сапогах

Колоть ледышки острым ломом станет.

Нетолстый дворник убирает снег

На целой утренней большой планете —

Внизу, в рассветном мире, ранний бег

В тяжелых ранцах ускоряют дети.

Канал Грибоедова

 
Все окутано предновогодней,
Так давно знакомой суетой,
Будто мы – корабль, стоим на сходнях,
И готовы плыть большой Невой.
После дня, свободного от странствий,
День, опять исполненный забот;
В полузимнем слякотном пространстве
Свет с мерцающих небес идет.
Свет рассеянный, ночной и лунный,
С примесью оранжевых огней
Фонарей. И город звездно-шумный
Будто рад присутствию людей.
 

Сосновка

 
Гулять – ощущать: прибывает
Все время бледнеющий день,
В Сосновке так часто бывает,
Туда добираться не лень.
Почувствовать радость собаки,
Что выведена погулять —
Мечтает участие в драке
Она небывалой принять.
Услышать: на снежной опушке —
О лете синица поет,
Выслушивать речи подружки,
Что рядом с тобою идет.
Увидеть белейшую птицу,
Затерянную на снегу,
К теплу она тщетно стремится,
Но взять я ее не могу
Домой, словно голубя в детстве,
Когда в нашей кухне он жил,
И друг из семьи по соседству
Его из ладони кормил.
 

Льдинки

 
Льдинки яркие и разноцветные
Рассыпаются в белом снегу.
Я их, словно каштаны заветные,
Из-под ног соберу, как смогу.
И подброшу их к выси березовой,
Чтоб за шиворот синих небес
И за шубу зари светло-розовой
Их сверкающий ворох залез.
Чтобы соки земли холодеющей
Вверх по веткам деревьев пошли,
Силой налили их молодеющей,
И весну, наконец, принесли.
И тогда в леденеющем празднике
Петергофских застывших озер
Заиграют на дудках проказники —
Зайцы, вышедшие на простор.
Из лесов и деревни разрушенной,
Из давно запустевших полей
Запоют они песнь, что подслушана
У печурочки детской моей.
 

Ректорский флигель

 
Открыть бы это окошко,
Чтоб на Исаакий взглянуть,
И пресной влаги в ладошки
Из вод Невы зачерпнуть.
Отсюда видно пространство,
Весенние корабли,
И синева, и убранство
Скупой балтийской земли.
Она метелки деревьев
Растила между домов
Для чистки павлиньих перьев
Крылатых птиц – облаков.