Текст книги "Навстречу ветру"

Анна Данилова
Навстречу ветру

Он был единственным мужчиной, который однажды сказал ей: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, позвони, я сразу приеду, а еще лучше – приезжай сама».

Он сказал это так, что она, Тая, сразу ему поверила. Такие мужчины не лгут. И хотя прошло уже больше трех лет, эти его слова помогали ей жить. И что бы ни происходило в ее жизни, она всегда знала и помнила, что есть на свете мужчина, которому она может позвонить и к которому, возможно, может приехать.

Если бы она рассказала о том, что произошло с ней однажды в поезде, в купе, даже своей лучшей подруге, Вике, та не поняла бы ее. Удивилась бы, возможно, покрутила пальцем у виска. Тая Самарцева, скромная учительница музыки, никогда не заводила романов. Хрупкая, нежная, с копной светлых волос и ярко-зелеными глазами, она нравилась многим мужчинам, однако сторонилась их, боялась, чем вызывала у своих коллег и знакомых лишь улыбку. Или насмешку. Поговаривали, что когда-то давно она пережила бурный и страстный роман (в результате которого и родилась ее единственная дочь Вася), однако мужчина исчез, бросив ее, беременную, и с тех самых пор на своей личной жизни она поставила серьезный крест.

Конечно, она позволяла себе прогулки с мужчинами, невинную переписку, долгие беседы в кафе или ресторанах, но все это общение сводилось исключительно к рассуждениям о литературе или музыке. Как только она начинала понимать, что мужчина испытывает к ней определенный интерес, так тотчас рвала с ним, удаляла его номер телефона, блокировала в соцсетях и забывала напрочь.

Тая жила в двухкомнатной квартирке возле Новодевичьего монастыря, где в гостиной центральное место занимал кабинетный рояль, остальное же пространство было заполнено стеллажами с книгами, диваном, креслами и круглым столом. В маленькой спальне стояла широкая кровать, где обитаемой была лишь левая сторона, правая оставалась практически нетронутой за ненадобностью.

Тая жила одна, хотя почти каждый день подолгу разговаривала со своей дочерью Василисой, проживающей в Газетном переулке, в большой квартире, вместе со своим мужем-чиновником. И хотя мать и дочь разговаривали часто, они редко виделись. Тая часто встречалась со своей единственной близкой подругой Викторией, некогда известной певицей. В последние годы она преподавала уроки по вокалу. Женщины часто пили чай в лучших кондитерских, ходили по музеям и театрам и просто любили совершать длительные прогулки по Москве.

Помимо музыки, которой жила Тая, она имела одну страсть, которой посвящала все свое свободное время и которая приносила ощутимый доход, – она очень любила вязать. На ее рабочем столике рядом с альбомами с нотами всегда стояла корзинка с пряжей или незавершенная работа, а в ногах катался по ковру пластиковый прозрачный шар, внутри которого находился клубок, из которого Тая через отверстие тянула нить… Тая не просто вязала, она была настоящим художником и сама придумывала цветные орнаменты, узоры вязки, и все ее свитера, платья и кардиганы представляли собой настоящие произведения искусства. Виктория находила ей покупательниц и заказчиц из артистической и музыкальной среды, а иногда ей поступали заказы от киношных или театральных костюмеров.

Однажды Тая возвращалась адлерским поездом с моря, и ее единственным попутчиком в купе был молодой офицер. Спокойный, неразговорчивый, с бледным лицом и нежным румянцем на скулах. Его звали Сергеем, он то ли служил, то ли просто жил в каком-то далеком военном гарнизоне и ехал в Москву в госпиталь на обследование. Поначалу они оба как-то стеснялись присутствия друг друга, постоянно выходили из купе, чтобы дать возможность другому переодеться или даже поесть, но, поскольку путь был долог, постепенно начали разговор. Тая – о литературе, Сергей рассказывал истории из жизни своих друзей. Он был для нее словно с другой планеты – настолько они были разные. Он, суровый и мужественный, живущий в холодном ветреном крае, где самым ценным является мужская дружба и военное дело. Она – нежная и хрупкая, живущая в своем музыкальном и шерстяном мире. Слушая его, она быстро работала спицами, вывязывая какие-то сложные узоры на свитере, и время от времени поднимала к нему глаза, чтобы выразить взглядом либо удивление, либо одобрение, либо полное понимание. К вечеру первого дня пути они уже вместе чаевничали, ели купленные в ресторане пирожки, а поздно ночью и вовсе отправились в ресторан. Сергей заказал ужин, шампанское, шоколад. Курица была непрожаренная, да и картофель подали холодным, но никто этого как будто бы не заметил. Говорили уже обо всем сразу, плавно переходя от одной темы к другой, и вышли из ресторана в обнимку. У Таи кружилась голова. Она и не помнила, когда ей было так хорошо. Она и раньше в компаниях могла пригубить вино, да и собеседники зачастую бывали интересными людьми, но вот такого понимания, тепла и волнения, которое она переживала в ту ночь, она никогда не испытывала. Они вернулись в купе, снова заняли свои места друг напротив друга и уже почти в темноте продолжали говорить. Тая и не заметила, как ее руки оказались в его руках. Его ладони были мягкими и теплыми, и Тае казалось, что он держит в них не только ее руки, но и всю ее саму. И такую она почувствовала защищенность, так ей стало легко, что она уже потом вдруг поняла, что с ней случилось, – она представила себе, что живет с этим мужчиной рядом, что они муж и жена. Она так увлеклась этой игрой в супруги (тихо и сладко), что когда Сергей вдруг пересел к ней на диванчик и приобнял ее, она чуть не застонала от счастья. Она, возможно, только тогда в первый раз поняла, что означает встретить свою судьбу и жить с настоящим, любимым мужчиной.

Она стала припоминать своих подруг и знакомых, которые жили счастливо в браке, и с горечью осознала, насколько ущербна была ее жизнь в этом смысле. Она прожила до сорока пяти лет как сирота. Никто не обнимал ее так, как обнимал Сергей. Никто не рассказывал ей простые житейские истории, не делился своими мыслями, не смеялся над смешными случаями. Он был настолько живой, веселый и приятный в общении человек, что ей захотелось его вообще украсть, забрать к себе домой, посадить в кресло в гостиной и кормить его самыми вкусными блюдами, хотелось приносить ему в ванную комнату чистые полотенца, варить ему какао на завтрак и даже подавать домашние туфли!

Но она так и не набралась храбрости и не спросила его, женат ли он, есть ли у него семья, дети… И когда он поцеловал ее, сначала в висок, а потом в щеку и губы, она поняла, что должна украсть его хотя бы на эти несколько часов, на ночь, сделав его своим мужем, иначе никогда себе не простит упущенного волшебного момента.

Чувства, которые охватили ее, были совершенно не похожи на те, что она переживала, когда много лет тому назад ее целовал молодой, влюбленный в нее художник по имени Альберт (который и стал, собственно, отцом Василисы). Тогда ей было просто страшно. А еще она гордилась тем, что в нее влюбился столь интересный и экстравагантный парень, на картины которого приходили смотреть все ее подруги. Правда, когда Альберт узнал, что Тая забеременела, он сильно изменился к ней и как-то уж очень быстро женился на молодой актрисе с не менее редким, чем у него самого, именем – Евдокия, Дуня.

Сергей был с ней так нежен, и она с такой легкостью позволила ему раздеть себя, что и не заметила даже, как уснула на тесном диванчике в его объятьях. И хоть прошло больше трех лет, она до сих пор помнила запах его волос, так, должно быть, пахнет мыло или шампунь. Однажды она зашла к своей приятельнице в гости и, проходя мимо ванной комнаты, услышала этот аромат. Слегка горьковатый и одновременно сладкий, как пахнет сухое дерево. Она несколько минут простояла под дверью с закрытыми глазами, пытаясь вновь пережить те счастливые минуты в купе…

Он говорил ей о том, что влюбился, что сам не понимает, что с ним происходит, что такого с ним никогда не было, и тогда, в синем от сумерек купе, с голубыми простынями и проносящимися за окном черными пейзажами, она верила ему, ей очень хотелось ему верить, да и она тоже говорила ему о любви. Но когда в купе влилось утро с отрезвляющими светлыми красками, специфическим железнодорожным запахом (так пахнет креазот, которым пропитывают шпалы) и разговорами за дверями, она, испугавшись своей наготы, быстро встала и набросила на себя халат. Запахнув его, она словно запахнула и всю ту любовь, которой пылала ночью, и ту чистоту и искренность, которой восхищалась в Сергее. Слишком уж много книг она прочла за всю свою жизнь, чтобы сравнить произошедшее ночью с подобными же сценами из романов, и все это оказалось не в пользу любви.

Тая выбежала из купе и заперлась в туалете, где долго умывалась, чистила зубы и бесконечно долго разглядывала свое лицо в большом и на удивление чистом зеркале. Да, она выглядела молодо, их с Васей многие, кто не знает, принимают за сестер: ни морщин нет, да и волосы пока еще без единой седой пряди. Но Сергей младше ее почти на десять лет! И эта разница прочно засела у нее в голове!

Посмотрев же на ситуацию как бы со стороны, она и вовсе ужаснулась, что отдалась в поезде, получается, первому встречному. Да еще и военному!

Она не знала, с каким лицом возвращаться в купе, как смотреть на Сергея. А вдруг и он сейчас испытывает подобные чувства и ужасается тому, что провел ночь с женщиной старше себя? А что, если она ему и не нравится вовсе? Просто он выпил, да и в купе было темно…

Она рванула дверь купе так, как если бы потянула за кольцо гранаты… Вошла резко, как входят в холодную воду с прогретым на солнце телом.

– Тая, Таечка! – И она вновь оказалась в его объятьях. – Тебя так долго не было, я уже начал беспокоиться!

И когда он успел умыться? На его волосах блестели капельки воды, да и вообще в купе пахло зубной пастой. Одетый, подтянутый, красивый (и, вероятно, чужой, принадлежащий другой женщине и детям), он целовал ее щеки, нос и говорил что-то смешное, нежное.

– Поедем со мной, – говорил он, и она не понимала, куда он ее зовет. Но уж точно не в госпиталь!

– Куда? – Она с трудом произнесла это слово, потому что от волнения и от подступивших слез не могла говорить.

– Ко мне. Условия там, конечно, тяжелые, это верно, но сейчас там идут восстановительные работы, строят новый аэродром… Хотя… Конечно, разве ты покинешь Москву… Вот я дурак, нашел что предлагать… Да и с позвоночником у меня проблемы, короче, права я такого не имею. Но… ты же можешь приехать просто в гости! – вдруг воскликнул он радостно. – Я угощу тебя копченым омулем…

Она закрыла глаза и мысленно перенеслась в какие-то голубые, засыпанные снегом дали, где за большим сугробом стоял столик, а на нем длинное белое блюдо с золотистой копченой рыбкой!

– …попробуешь наши позы…

Она тотчас открыла глаза и шарахнулась от него. Нахмурила брови.

– Что с тобой? – Он заглянул ей в глаза.

– Какие еще позы?..

– Ох… понял… Позы – это такое блюдо, типа больших пельменей с отверстием сверху, их еще называют бурятскими буузами.

Она вздохнула с облегчением. Но все равно, если ночью она еще как-то умела жить рядом с этим мужчиной и даже любила его, мечтала остаться с ним навсегда, то сейчас, когда и купе-то стало другим, каким-то чрезмерно уж реальным, она не знала, как себя вести, чтобы не разочаровать его.

Он тоже не спросил ее, замужем ли она, а она не спешила его обмануть. А уж сказать правду, что он стал вторым мужчиной в ее жизни, тоже не рискнула. Подумает еще, что она просто никому за всю жизнь не понравилась настолько, чтобы мужчина захотел жить с ней.

Вот так они и расстались. Всю оставшуюся дорогу сидели рядом, прижавшись друг к другу, по большей части молча, словно каждый представлял уже себе жизнь за чертой их любви, и Тае почему-то хотелось плакать. Она не хотела с ним расставаться. Но и сказать ему, мол, возьми меня с собой в снега и ветра (да, он рассказывал, что там, где он живет, сильнейшие ветра, что просто волосы встают дыбом!), что я буду есть омуля и научусь готовить бурятские буузы, а еще лучше – приготовлю русские пельмени и буду варить щи из кислой капусты, она тоже не могла. Как она может предлагать себя незнакомому мужчине, с которым провела ночь в купе? Он, может, из вежливости и наговорит разные дежурные глупости, типа да, конечно, с удовольствием возьму тебя с собой, но кто знает, какой жизнью он жил до встречи с ней? Может, когда он вернется после обследования из Москвы домой, у него будет кому накормить его домашней едой и уложить спать?

Конечно, они обменялись адресами и телефонами. И вот тогда, уже в Москве, когда они прощались на перроне, он и сказал ей, что она всегда может рассчитывать на него во всем. Что бы ни случилось. Что он будет ждать ее звонков, писем, сообщений и что надеется, что они еще встретятся.

Он позвонил ей в тот же вечер, сказал, что находится в госпитале, что отдыхает после процедур. Спросил, как у нее дела, а она, окунувшись с головой в свою московскую жизнь (буквально за считаные часы!), с каким-то жутким чувством преступницы вспоминала свой купейный роман, и ей было ужасно стыдно.

Это позже, гораздо позже она спросит себя, что мешало ей тогда, когда он был еще в Москве, пригласить его к себе в гости. Наверное, виной всему то странное ощущение, будто бы он приснился ей или просто они на какое-то короткое время совпали в своих жизненных измерениях, а потом космический ветер разметал их в разные стороны…

Его частые и короткие сообщения «Доброе утро» или «Как ты?» были тем контрапунктом, на котором и существовала ее упрямая надежда на встречу. Да, он пишет ей, значит, помнит. Он мог бы не писать, зачем? Значит, ему это нужно. Никаких длинных писем или сообщений, просто он дает ей знать, что он жив и что открыт для любви. Так, во всяком случае, ей хотелось думать. Его маленькие вежливые послания помогали ей, например, в дни болезни, когда она несколько раз собиралась уже написать ему о своей высокой температуре или сильном кашле. Однако, даже оказавшись на операционном столе с тривиальным аппендицитом, она так и не посмела беспокоить его, и в ответ на его обычное «Как дела?» отвечала, наговаривая, давясь слезами от послеоперационных болей, на телефон: «Все в порядке». Она понимала, почему они не пишут друг другу длинных писем – все это (они говорили об этом еще в купе) пустое и ничтожное по сравнению с теплом рук и тел. Что все друг другу сейчас пишут или наговаривают километры слов, но это же просто символы, мертвые знаки. Вот встретятся, прижмутся друг к другу, и тогда уже можно будет сказать все самое важное. Глядя в глаза.

Быть может, так все и продолжалось бы и дальше. И неизвестно, встретились бы они когда-нибудь или нет, если бы в Таю не выстрелили.

Как-то поздно вечером в дверь позвонили, она, уверенная в том, что это Вика вернулась из театра (Тая не пошла на спектакль из-за сильной головной боли, и Вика пообещала заглянуть к ней по возвращении), распахнула дверь, даже не посмотрев в глазок, и тотчас что-то прогремело, и она почувствовала резкую боль в плече. Должно быть, она потеряла сознание, потому что когда открыла глаза, то увидела себя лежащей в прихожей в луже крови. Над ней хлопотала, плача и размахивая руками, совершенно потерявшаяся Вика. На ней было вечернее платье в блестках, туфли на каблуках она скинула так, словно они жгли ей ноги.

– Кажется, я теряю много крови… – подсказала ей Тая, чувствуя головокружение. – Вызови «скорую».

– Господи, ну конечно! Что же это я, старая карга! – И Вика, зачем-то взбив свои рыжие кудри, словно ее могла увидеть диспетчер неотложки, набрала номер. – Алло, девушка, записывайте адрес… Что? Пишите, говорю вам, быстрее адрес! Моя подруга истекает кровью… Нет, это не гинекология! С чего это вы взяли?! Огнестрел!

Последнее слово она произнесла как-то слишком уж торжественно, с трагической ноткой.

– Говорю же, выстрелили в руку, вернее, в плечо. Вы бы видели, сколько здесь крови натекло! Ужас!

Вика, придя в себя, все-таки догадалась затянуть плечо полотенцем-жгутом так, чтобы из Таи не вытекла вся кровь.

– Что это было? – спросила Тая у бледной, как мел, подруги. – На самом деле, что ли, в меня стреляли?

– Ну да! Какой-то парень выбежал из квартиры в тот момент, когда я вошла. Уж не знаю, что он делал здесь у тебя и сколько был по времени, но высыпал зачем-то все содержимое твоей шкатулки с драгоценностями на диван и… мне кажется, ничего не взял. Или это ты любовалась своим богатством?

– Я? Ты что? Зачем? Нет-нет, я вообще смотрела телевизор, и, когда раздался звонок в дверь я подумала, что это ты. Открыла дверь и… и ничего не увидела. Услышала грохот, а потом сильная боль в плече. Все.

– Это он тебя спутал с кем-то, – почему-то решила Вика. – С какой стати в тебя стрелять?

Тая смотрела, как она ходит по комнате, и думала о том, что все-таки вечернее платье, пусть даже такое красивое и дорогое, как у Вики, не будет смотреться без туфель на высоком каблуке. Да и фигура смотрится иначе.

– Вика, помоги мне подняться…

– Боже мой! Я совсем сдурела от ужаса! Подумала, что ни к чему не надо прикасаться, чтобы не оставить следов… Тая, я точно спятила… Веду себя так, словно ты уже труп… Насмотрелась детективов. Поднимайся, моя дорогая, вот так, садись на диван. Вот, проверяй теперь свои драгоценности, все ли на месте. Ну? Я права? Все цело? Даже твой жемчуг, между прочим, который стоит, как чугунный мост, на месте. Спрашивается, зачем этот кто-то выстрелил в тебя и вывалил все твои кольца и брошки на диван.

– Он что-то искал.

– Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Взял шкатулку, увидел там столько добра и ничего не взял? И ты говоришь, что он что-то искал. По-моему, очень даже нашел! Другое дело, не понимаю, почему ничего не взял, мог хотя бы что-то схватить, сунуть в карман, перед тем как убежать.

– Может, он услышал твои шаги, испугался…

– Странная история. Ничего не скажешь…

Врач сказал, что ее надо госпитализировать. При слове «госпиталь» ей всегда становилось как-то тепло на душе. И она моментально представляла себе военный госпиталь с ранеными бойцами и медсестер в белых косынках и красным крестом в области лба. И где-то на одной из кроватей лежит Сережа.

– Я поеду с тобой, – заявила Вика.

Но Тая уговорила ее дождаться полицию – все-таки налицо разбойное нападение и попытка убийства!

Может, позвонить все-таки Сергею? Но что она ему скажет? Что открыла дверь бандиту? Он спросит, почему она не посмотрела в глазок, и что ей на это ответить? Что она такая глупая и не понимает таких элементарных вещей? Что она легкомысленная и готова открыть дверь каждому, кто позвонит в дверь? А если он в это время будет еще и занят, а тут она со своими глупостями. Возможно, он и скроет свое раздражение, постарается разговаривать с ней вежливо, но что будет на самом деле происходить в его душе, как узнать? Они же практически не знакомы! Чтобы представить себе его реакцию, надо знать человека. А что она о нем знает? Что у него теплые губы и нежные руки. И что она любит его, и эта любовь помогает ей жить и справляться с одиночеством. Вот.

В больнице ей сделали перевязку, сказали, что пуля лишь задела плечо. А это значит, что пуля осталась где-то в квартире. Потом, когда она спала, в палату пришел следователь, мужчина средних лет, с уставшим лицом, и начал задавать вопросы. Все происходило так, как она сто раз видела в кино. Вопросы все были типичными: кого она подозревает, нет ли у нее врагов, не видела ли она лицо мужчины… Какие враги? Она живет тихо, как мышка. Учит детей музыке, в свободное время общается в основном с Викой, да вяжет свои платья и свитера. Нигде и никогда не пересекалась с криминальными элементами. Она повторила следователю предположение, сделанное Викой, что в нее выстрелили по ошибке, что, возможно, промахнулись дверью или этажом (а может, и домом, улицей, городом, вселенной). Особый интерес у него, как и у них с Викой, вызвал тот факт, что стрелявший не взял ничего из драгоценностей. А это указывает на то, что визитер не был грабителем. Тая же сама, после ухода следователя размышлявшая на эту тему, пришла к выводу, что этот мужчина был нанятым неким господином Х. киллером, которого попросили расправиться с какой-то женщиной, возможно, из ревности… Потому что, если бы господин Х., то есть предполагаемый заказчик убийства, решил бы сам действовать, то он бы сразу понял, что видит перед собой совершенно другую женщину. А раз в нее выстрелили по ошибке, значит, этот господин Х. действовал не сам, а нанял кого-то, чтобы совершить злодеяние. Возможно, в тот момент, что она находится в палате, убивают уже другую, «ту самую» женщину. И если следователь окажется расторопным и с мозгами, то он сможет предотвратить это преступление.

Охраны, понятное дело, не было. Никто не дежурил возле ее палаты. Никому она не была нужна. Кроме Вики, конечно.

Вечером она задремала. Вика расстаралась, чтобы ее перевели в отдельную палату-люкс, завалила ее фруктами, принесла даже букет лизиантусов – чудесных белых и розовых огромных колокольчиков. Тая проснулась в полночь, села на постели, прислушиваясь к больничной ночной тишине. В палате все казалось призрачным, нереальным, вроде бы ночь, а за окном свет уличного фонаря, да еще на стенах плавающие тени от фар проезжающих машин. И она совсем одна.

А что, если действительно хотели убить именно ее? Может, где-нибудь в Америке отыскался ее дальний и незнакомый ей родственник, который умер недавно, оставив ей огромное наследство, и вот теперь кто-то из его окружения пытается ее убить, чтобы завладеть им? Она видела фильм про одну медицинскую сестру, на которую постоянно покушались. Фильм был снят настолько хорошо, что Тая, наблюдая за героиней из серии в серию, сама сидела, вжавшись в диван, словно ожидая нападения уже на себя. И вот потом оказалось, что ее действительно хотели убить из-за огромного заграничного наследства.

Тая встала, надела теплые носки, потому что ее трясло, набросила на себя халат, открыла шкаф и вытащила оттуда все подушки. Уложила вместо себя на кровати, придав им форму тела, укрыла одеялом и вышла из палаты. Но перед тем как выйти, она сначала долго стояла на пороге, прислушиваясь к звукам и осторожно выглядывая. И когда поняла, что длинный, растянувшийся на два крыла коридор (желтые глянцевые стены и белый сверкающий, чисто вымытый пол) пуст, она выскользнула и быстрым шагом направилась к стеклянной двери, ведущей на лестницу. Ей было так страшно, что она просто молила бога о том, чтобы встретить хотя бы кого-то в месте, отведенном для курения (вернее, в стихийно возникшем месте, причем не только для больных-курильщиков, но и для медсестер или даже врачей!) – может, кто мучается, как и она, от бессонницы. Как человек некурящий, она в душе поддерживала запрет на курение в общественных местах. Однако люди не могли вот так все разом взять и бросить эту пагубную привычку, а потому как-то кучковались, искали спокойные и проветриваемые месте и дымили…

Она нашла такое место по запаху. Спустилась на этаж ниже и, услышав голоса, двинулась по направлению к еще одной лестнице, ведущей непонятно куда. Может, на склад или к черному выходу из больницы. Вот оттуда-то и потягивало дымком.

Она спустилась и увидела в нише под лестницей сидящую на подоконнике молодую женщину. На ней была розовая пижама в белых и голубых зайчиках. Длинные темные волосы закрывали часть лица. Она курила.

– Можно я тут с вами постою? Что-то не спится…

– Валяйте. – Женщина качнула головой, как бы приглашая ее устроиться рядом.

– Да нет, я постою здесь, в уголке…

– Ок.

Пауза. Потом она взорвалась:

– Представляете, что устроили эти уроды? Ввели меня в наркоз, а потом разбудили. Я просыпаюсь, спрашиваю, ну что, вставили свой шарнир?

– Какой шарнир?

– Мне должны были поставить протез в шейку бедра. Так вот, я просыпаюсь, в полной уверенности, что все наконец-то позади, что я теперь типа «терминатор» с платиновым протезом в ляжке, а они мне и говорит, что, мол, какой-то детали не хватает, что хирург еще раз просмотрел снимок и сказал, что операция будет через несколько дней. Прикиньте! Да и цена будет в полтора раза дороже. А где я, спрашивается, возьму столько денег?!

– Да уж… И что же теперь делать?

– Я понимаю, эта операция – плата за мои грехи. У меня муж хороший, а я изменяю ему с женатым любовником. Но сделать наркоз, а потом разбудить… Это уж слишком… Да, все это нехорошо, понимаю, но кто, как вы думаете, мне сейчас пришлет деньги? Кто? Думаете, мой муж? Ничего подобного. Любовник полчаса тому назад прислал сообщение, что, жди мол, деньги… Вот я и жду.

Она затянулась сигаретой. И в ту же секунду раздался звук – Тая знала, это оповещение о денежном переводе. Они обе вздрогнули. Женщина достала из кармана телефон, взглянула на экран и на глазах ее сразу же выступили слезы.

– Пришли… Даже больше, чем я просила… Вот и скажите мне, что я делаю не так?

Это был риторический вопрос. Тая вздохнула. Ей было жаль эту женщину, хотя умом она понимала, что та действительно поступает нехорошо, тихо разбивая семью. А чем занимается сама Тая, мечтая о чужом муже? Чем она сама-то лучше? Может, это нападение – тоже наказание за ее грех? За то, что она позволила себе в купе?

– Я рада за вас… – сказала она тихо, не зная, что еще сказать и как себя вести.

– А уж как я рада!

И женщина-«терминатор» улыбнулась.

– Меня Вера зовут. А вас?

Но Тая так и не успела ей ответить, потому что тишину больницы разрезал резкий и гулкий звук. Затем еще один. И буквально через несколько минут больница уже не спала. Слышались голоса, крики, топот на лестницах и коридорах…

Через полчаса Тая стояла в своей палате и широко раскрытыми глазами смотрела на простреленные одело и подушку на своей кровати. Несколько перьев еще не успели коснуться пола… Рядом с ней стоял дежурный врач, молодой мужчина в халате бирюзового цвета. Лицо его было заспанным, на щеке оставался розовый след-складка, должно быть от подушки.

Наконец он очнулся, повернулся к Тае:

– Пойдемте, Самарцева, я скажу, чтобы вам сделали укол.

Рано утром примчалась Вика. Без букета и бананов. Однако с объемным пакетом в руках. Ее с трудом пропустили в палату (уже другую и на другом этаже), возле которой дежурил полицейский. Следователь, который безрезультатно беседовал с Таей всю ночь, к тому времени уже уехал.

– Слушай, мать… Я, конечно, понимаю, что тебя могли с кем-то спутать, но тогда зачем в тебя стреляли еще раз, да еще и устроили настоящий погром в твоей квартире?!

Оказывается, ночью в квартиру Таи проникли неизвестные и все перерыли. И снова все драгоценности на месте. О погроме сообщили соседи, услышали шум, позвонили в полицию, а потом одна из соседок, знакомая Вики, позвонила и ей, понимая, что та известит об этом саму Таю.

– Ты мне пряжу принесла? – Это было первое, о чем спросила подругу Тая.

– Ты сбрендила, что ли, Тайка?! Тебя хотели убить, а ты о своей пряже думаешь.

– Вязание меня успокаивает. Ты же знаешь.

– Да принесла я тебе твою пряжу.

– Надеюсь, ту красную, что лежала на столике, и рукав, да? Ты же знаешь, чей это заказ.

– Да знаю я, ты что, проверяешь мою память? Я же сама лично принесла тебе пряжу от Лены. Но ты чего кипешуешь-то? Времени у тебя еще целый месяц! Успеешь ей к гастролям связать свитер. Вот, держи свое богатство!

И Вика вручила ей пакет. Тая открыла и улыбнулась – там помимо красной пряжи были еще все цветные клубки из корзинки. И блокнот с записями и расчетами петель, и спицы, ножнички, ограничители, булавки!

– Спасибо тебе, Викуся, ты – настоящий друг! – Тая обняла подругу.

– Как теперь жить-то собираешься? Я вот лично предлагаю тебе немедленно куда-нибудь уехать. Хоть на море, хоть ко мне на дачу, хотя там тебя могут вычислить, хоть снять дачу где-нибудь поблизости от меня… Какая-то чертовщина происходит, и я не могу это объяснить. А что следователь говорит? Он хотя бы извинился, что к тебе не приставили вовремя охрану? Тебя же могли убить…

И тут Вика разрыдалась. Растрепанная, без грима, с покрасневшим носом и веками, она показалась Тае моложе лет на двадцать и вообще напоминала обиженного ребенка, у которого чуть не отняли любимую игрушку.

– Викуся, ну не плачь. Видишь, я жива и здорова. И плечо уже меньше болит. Меня выпишут, может, уже сегодня. Вот только договорюсь о перевязках. Хотя…

Она не знала, как сказать Вике, что она боится возвращаться домой, где у нее «погром». Ей было даже страшно представить себе, что «эти уроды» сделали с ее чистенькой и уютной квартиркой.

– Ноты валяются на полу… Вся одежда из шкафов вывалена… В кухне крупы рассыпаны. Тая, они точно что-то искали!

– Нет, я, пожалуй, побуду еще в больнице. Я должна привыкнуть к мысли, что, когда вернусь, мне предстоит большая уборка. Постараюсь отнестись к этому факту философски. Подумаешь, крупу рассыпали.

И Тая, устроившись на кровати, достала пряжу и спицы.

– Ты что, собираешься сейчас вязать? А как же я?

– Вика, когда вязание мешало там с тобой разговаривать? Садись вот в это удобное кресло, доставай из холодильника яблоки там, груши, не знаю, и давай позавтракаем. Можешь, кстати, сварить кофе, кипятильник в тумбочке, там и вода, кофе, сахар… И давай попробуем не говорить о том, что случилось ночью. Ну ясно же, что меня с кем-то спутали, правда, как-то очень уж серьезно спутали…

– Постой… Только один вопрос. Выстрелы… Ну, куда стреляли, когда думали, что под одеялом ты, а не подушки?

– Ну точно не в голову… В ноги!

– А почему? Что мешало убийце выстрелить тебе в голову?

– В смысле? – Тая даже выронила вязанье из рук. – Ты чего такое говоришь, подруга?

– Что-что! – воскликнула Вика гневно, как человек, которого обидели подозрением. – Говорю, что если бы тебя хотели убить, то стреляли в голову! А если в ноги, то хотели…

– Чтобы я не ходила, так? Ерунда какая-то!

– Чтобы ты подольше оставалась в больнице! И чтобы в твоей квартире могли порыться! Я вот лично предполагаю, что они уверены, что у тебя где-то в стенах или в полу спрятан клад! Так что за свою жизнь можешь точно не переживать, им не нужна твоя смерть.

– Успокоила… А я уж надеялась, что стала наследницей американского дядюшки…

Однако шутить все равно не получалось. Наступила пауза. Слышно было только, как позвякивают тихо спицы, Тая довязывала рукав свитера. Пряжа была объемной, шерстяной, красивого красного цвета.

Свитер предназначался известной актрисе кино и театра Елене Масловой, хорошей знакомой Вики. Это был ее первый заказ, и Вика с Таей были удивлены этому потому, что все в киношном и театральном мире знали, что все самые свои красивые шали и свитера, в которых снималась актриса, она вяжет сама. Но объяснение было простым – Лена сильно поранилась ножом и вязать не могла. Театр готовился к гастролям в Германии, и Елена очень хотела играть именно в красном свитере. Хотя кто-то сказал, что в Германии у нее любовник, чуть ли не режиссер театра, в котором они будут выступать, и что этот свитер она собирается надеть для романтической поездки с этим режиссером на его виллу… Словом, как всегда, Викуся собрала все сплетни, но на этот раз они обещали Тае реальный заработок – Елена обещала заплатить прилично, да к тому же еще и перевела ей аванс в двести евро.