Текст книги "Когда меня не стало"

– У меня создается ощущение, что здесь давно никого не было. Отсутствуют запахи. Ни пищей не пахнет, ни духами, ни мылом… Вы были в ванной комнате? Там на раковине и в ванне ни капли воды. Хотя она не отключена, шумит в трубах.

– А разве тебя не насторожило, что двери открыты?

– Если бы я была вором, то унесла бы полквартиры… Здесь так много дорогих вещей… А вот и телефон… Давайте позвоним Савельеву? Какой у него номер?

Григорий Александрович назвал. Белла тут же набрала его и замерла в ожидании, пока снимут трубку.

– Алло, мне Савельева, пожалуйста…

– Я слушаю… Это кто, вы, Белла?

– Прошу вас не называть меня по имени, – возмутилась она, – оно достаточно редкое и может привлечь к себе внимание. Да, это я. У вас есть что сообщить нам?

– Бери ручку и записывай…

Она сделала так, как он просил:

– Говорите.

– Адрес Сосновской: улица Большая Садовая, дом 25, квартира 90. Записала? Дальше. Линевы: улица Чернышевского, 81, квартира 3. Исханов не появлялся. Он занят похоронами. В его квартире дежурит наш человек. Мало ли что.

– А адрес Ямщикова?

– Сейчас, он у меня в другом кармане. Все, нашел. Записываешь? Улица Буровая, дом 15, квартира тоже 15.

– А что у вас?

Белла, прикрыв трубку рукой, спросила у Пасечника:

– Он назвал совершенно другой адрес Сосновской, надо ли ему говорить о том, где мы сейчас находимся?

– Пока не надо… Спроси его, до которого часа он будет на месте, мы ему позже позвоним…

– Алло, вы еще не положили трубку? У нас тут что-то заклинило… Вы еще долго будете у себя, вам можно будет перезвонить?

– Приблизительно минут сорок, я тоже жду звонка.

Она положила трубку.

– Зря мы, наверно, вошли сюда… Пропадет еще что-нибудь, и отвечай потом… Григорий Александрович, вам нравится, как живет наша безработная?

– Нравится.

– И мне тоже. Интересно, а чем она питается? Должно быть, весь этот гигантский холодильник (у меня, кстати, тоже есть такой, вернее, был) забит черной икрой и колбасой…

– Ты так говоришь, словно хочешь есть.

– Нет, просто я ужасно любопытная…

Она подошла к холодильнику, взялась за ручку и открыла. Первое, что она увидела, была вывернутая неестественным образом голова женщины. Лицо, обращенное на Беллу, было синим, вместо одного глаза черная дыра, а из носа и уха тянулись черные засохшие струйки крови. Длинные рыжие волосы, сбитые в одну сторону, казались жесткими от запекшейся крови. Женщина была в черном коротком платье, голые колени ее упирались в стенку холодильника.

Дверца морозилки открылась сама: в ней Белла увидела покрытые изморозью женские черные туфли.

Глава 10

– Заприте двери и ждите меня! – прорычал Савельев по телефону.

Он приехал спустя сорок минут, ворвался в квартиру и сразу же набросился на Григория Александровича:

– Какого черта вы не сообщили мне о том, куда собираетесь? Я предупреждал тебя, Гриша, что хорошим это не кончится… Где она?

Белла таращила на него глаза и мычала, показывая рукой в сторону кухни. Савельев прогромыхал из гостиной на кухню, и через секунду оттуда донесся отборный, можно даже сказать, виртуозный мат.

– Такое чувство, что это он с НЕЙ разговаривает, мол, какого трах-тарарах черта ты забралась в холодильник? – пробормотала Белла, вдавливаясь еще больше в кресло и стараясь дышать как можно тише, чтобы услышать, что еще выдаст на кухне обозленный донельзя Савельев.

– У твоего мужа все клиенты с душком, – заметил Григорий Александрович, закуривая уже пятую по счету сигарету. Он был бледен и, конечно же, нервничал, хотя и старался казаться спокойным. – У Исханова дочку удушили. Сосновскую пристрелили… Не хватало только еще, чтобы повесился Снегин и остальные, вот тогда действительно можно будет и себе гроб заказывать. Что ты думаешь по этому поводу, Изабелла?

– А то, что все люди, которым требуются услуги адвоката, какими бы хорошими они ни казались, все равно с душком, как вы говорите. Благополучному человеку незачем обращаться к адвокату, разве что проконсультироваться, чтобы его не обманули, не обобрали, не убили… Это называется профилактика. Но люди слишком ленивы, и им всегда жалко денег на юристов, поэтому они и допускают подобные вещи…

– А может быть, Исханов как раз и советовался с ним?

– Навряд ли… Сегодня какое число?

– Вообще-то двадцатое, но уже через полчаса будет двадцать первое. А что?

– А то, дорогой мой Григорий Александрович, что дочка Исханова пропала, как сказал Савельев, десять дней тому назад, то есть 10 июля. Макса убили 15 июля. А Исханов был у нас приблизительно дня за три до этого, значит, 12 июля.

– Получается, что его дочь пропала, и он, вместо того чтобы обратиться в милицию, пришел к твоему мужу… Зачем?

– Думаю, что те, кто похитил его дочь, а я уверена, что именно так оно и было, позвонили Исханову и поставили какие-то условия: мол, сделаешь то-то и то-то – отпустим ее. Только так можно объяснить его бездействие. Если бы не эти условия, он поступил бы как любой нормальный человек – заявил в милицию, поднял на ноги всех родственников, дал объявление в газеты… Разве я не права?

– Права. Значит, тебе просто необходимо встретиться с Исхановым. И даже тот факт, что он узнает тебя, не так важен. Ведь он приходил к Максу как друг, как знакомый, а это значит, что ему потребовалась помощь Макса… Он не мог быть ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ…

– Говорите прямо: он не мог его убить. Да, вы, пожалуй, правы. Вы позвоните ему и назначите встречу. Но как же вы представитесь?

– А почему должен звонить я?

– Да потому, что, если я скажу ему по телефону, КТО я, он подумает, что сошел с ума. После такого потрясения с дочерью ему навряд ли стоит устраивать подобные эмоциональные встряски. Вы назначите ему встречу где-нибудь на нейтральной территории, поговорите о нас с Максом, после чего плавно перейдете ко мне… Скажете ему, что я жива, и вот тогда посмотрим, согласится ли он встретиться со мной или нет… Да по его лицу, как мне кажется, вы сможете определить его отношение ко всему услышанному… И еще. Это может показаться слишком жестоким, но ведь я рассчитываю на то, что Исханов раскроет все карты…

– Каким образом?

– Здоровое чувство мести! И мы с ним объединимся. Он выложит нам всю информацию относительно убийства своей дочери, расскажет, кто ему звонил или угрожал, мы предъявим ему наш список, после чего совместными усилиями разработаем план дальнейших действий…

Последняя фраза Беллы прозвучала слишком громко, и Савельев, который услышал ее, замер в дверях с видом человека, заставшего их врасплох:

– Значит, будете разрабатывать план дальнейших действий… Отлично!

– Послушай, Коля, хватит орать, – возмутился Григорий Александрович. – Ты нам вообще должен быть благодарен за то, что мы нашли тебе эту женщину… Уверен, что из-за ее отсутствия было отложено заседание суда, а ты нам ничего об этом не рассказал…

Белла усмехнулась про себя, вспомнив, что основной принцип защиты – нападение, и в душе радуясь такому повороту разговора. В самом деле, чего это он так разошелся, этот Савельев? Не они же с Гришей пристрелили Сосновскую.

– Как же мне не орать, когда труп обнаружили именно вы, и что мне теперь делать? Как я объясню своему начальству, кто обнаружил труп в квартире? И как вы вообще оказались здесь?

– Боже мой, разве это проблема?! – воскликнула Белла. – Вспомни, каким образом ты узнал о том, что мы здесь?

– Как это?.. Ты позвонил и сказал, – Савельев посмотрел на Григория Александровича, как на слабоумного, разве что не покрутил пальцем у виска.

– А вот и нет, – продолжала Белла, – Гриша позвонил вам в прокуратуру и сказал, что у него есть для вас важная информация, и попросил вас перезвонить ему из автомата на улице, или вы уже все забыли?

– Ну да… Я вышел из прокуратуры, перешел улицу и, кляня вас обоих на чем свет стоит, позвонил по тому телефону, который он мне продиктовал…

– Если ваши телефоны в прокуратуре и прослушиваются, то единственной зацепкой, по которой можно было бы вычислить нашу причастность к этому трупу, это номер телефона. Но навряд ли ваши внутренние службы работают так оперативно, что среди многочисленных телефонных разговоров, происходящих в каждом кабинете прокуратуры, им удастся выудить эту, столь непримечательную на первый взгляд, информацию… Уверена, что за сегодняшний день ваши коллеги говорили и на более интересные и жареные темы…

– Белла, слишком много слов, что ты хочешь всем этим сказать? – Это уже спросил Григорий Александрович.

– А то, что идея со звонком из автомата принадлежит мне. Мы и слова не произнесли о трупе, мы были осторожны, а поэтому вам необязательно впутывать нас в эту историю. Вы хотите узнать, как вам объяснить ВАШЕ присутствие в этой квартире? Пожалуйста. Я могу выйти сейчас из дома, позвонить из любого автомата в милицию или прокуратуру и сообщить о том, что в восьмой квартире дома номер 37 по улице Белоглинской пахнет трупом, или что-нибудь в этом роде… Более того, вы можете сейчас же отправляться к себе в кабинет и ждать там моего звонка. И тогда это будет вполне официально и естественно. И вы приедете сюда еще раз, но уже с вашими людьми… Я не понимаю, неужели вам это не пришло в голову?

Савельев хмыкнул:

– Да, я, кажется, опростоволосился. Но сначала, прежде чем я уеду отсюда, скажите мне, как вы узнали об этой квартире? Ведь я же продиктовал вам совершенно другой адрес.

– Этот адрес мне дала та самая девочка, над которой издевалась Сосновская, – сказала Белла. – Но прошу вас, не впутывайте хотя бы ее имя во все это… Она и так уже настрадалась.

Белла вдруг вспомнила, что сказала ей Лена Овсянникова перед тем, как уйти. На вопрос, что должна сделать Белла для того, чтобы Лена ей поверила, та ответила: «Убить ее». И еще добавила: «Я серьезно».

«Ну что ж, теперь она будет думать, что это дело моих рук… Во всяком случае, ПОКА… Пока ей не скажут, что убийство произошло задолго до нашего разговора…»

Но, с другой стороны, какая разница Овсянниковой, когда произошло убийство? Ведь Белла наговорила ей про себя такого… Белла решила, что создала себе еще одну проблему в лице Лены, но дело было уже сделано, все, что только можно, было уже сказано. Сосновская мертва. Теперь Лена будет поразговорчивее. Надо только найти к ней подход.

С улицы Белла действительно перезвонила в прокуратуру, причем в точно назначенное Савельевым время. Он уже был на месте и взял трубку. Она сообщила ему о трупном запахе, идущем из квартиры дома на Белоглинской, после чего спокойно вернулась в машину, где ее поджидал Григорий Александрович, и они вместе проследили за дверью подъезда, чтобы, кроме Савельева, туда никто не вошел. К их радости, за тот отрезок времени, что Савельев уже во второй раз ехал на Белоглинскую, в подъезд не вошел даже никто из жильцов.

– Будем считать, что мы свою миссию выполнили, – сказал Григорий Александрович, наблюдая за тем, как из только что подъехавшей прокурорской «Волги» вышли несколько человек и во главе с Савельевым направились в подъезд. – А теперь пора спать. Я не знаю, как ты, Белла, но я устал смертельно…

Он повернулся к ней и вдруг понял, что разговаривал сам с собой: Белла, свернувшись калачиком на заднем сиденье машины, крепко спала, подложив себе под голову свитер.

21 июля

Сквозь сон она слышала, как Григорий Александрович разговаривает с кем-то, а потом все провалилось, и Белла снова уснула. А проснувшись, обнаружила на постели в изголовье записку, в которой говорилось о том, что он вернется в три часа, что завтрак на кухне, деньги в гостиной на столе. Здесь же, в записке, были и номера его рабочих телефонов.

Белла привела себя в порядок и позавтракала в полном одиночестве. В десять она должна была, представившись Эльзой Штейнберг, вести переговоры о покупке акций на химкомбинате. Сейчас было восемь.

Тишина давила на уши. Она только сейчас поняла, как необходим ей стал этот человек, Григорий Александрович, присутствие которого в последнее время она воспринимала как должное, не отдавая себе отчета, что было бы с ней, если бы не он. Сейчас, когда его не было рядом, она осознала всю свою беззащитность и уязвимость. Страхи, липкие и неотвязные, заползали в душу и вызывали прямо-таки физический озноб. Наверное, поэтому, стоило прозвенеть телефонному звонку, как Белла вздрогнула, словно ее окатили холодной водой.

Она не знала, брать ей трубку или нет, а потому сидела, находясь в прострации и не в силах пошевелиться. «Нервнобольная», – отругала она самое себя и осторожно взяла трубку в руку.

– Слушаю… – И замерла, ожидая чужого вторжения в свою жизнь.

– Белла? – услышала она знакомый голос и облегченно вздохнула. – Ты перепугалась? Это я, Григорий. Не стал тебя будить, ты так сладко спала…

– У вас все хорошо? – сочла она своим долгом спросить, имея в виду дела на работе, которые он мог запустить по ее вине.

– Да, все нормально. Не то чтобы очень, но все равно хорошо. Я звоню тебе, чтобы сказать «доброе утро».

– Как это мило…

– Я соскучился по тебе. Какие у тебя сегодня планы?

– Еду на химкомбинат.

– А может, отложишь до трех, перезвони им и предупреди, что приедешь после обеда. Я бы не советовал тебе вообще выходить без меня из дома…

– Но я уже настроилась… Кстати, а где ключи от квартиры?

– Они тебе не понадобятся. Позвони в соседнюю дверь и просто предупреди Зину, что уходишь. Я так всегда делаю. Она присматривает за квартирой, убирает… Ты позавтракала?

– Да… Но как-то скучно завтракать одной.

– Я вижу, что ты снова раскисла. Поработай над собой, соберись, надень что-нибудь красивое из того, что мы с тобой купили, пусть в тебе проснется здоровый дух авантюризма… Наденешь парик и сразу станешь неуязвимой. Если бы ты знала, как я хотел бы видеть тебя сейчас… Но не могу, ко мне должны приехать люди. Это очень важная встреча. Ведь нам с тобой нужны деньги…

– Мне так неловко… Но уверяю вас, как только все закончится, я отблагодарю вас… Куплю машину, например…

– У тебя нет дома, а ты ведешь речь о каких-то подарках. У тебя в голове ветер. Ну все, я больше не могу говорить. Встречаемся дома в три. Пока.

Она положила трубку, но та вдруг вновь взорвалась звонком.

– Да-да, говорите… – Она была уверена, что это снова Григорий Александрович. – Слушаю…

– Выгляни в окно, – услышала она тихий женский голос и почувствовала, как отрывается от пола. Этот голос кружил голову и перехватывал дыхание. – Я не знаю, как тебя там зовут, но все же выгляни в окно… И ты увидишь меня…

Белла вместе с телефоном подошла к окну, и колени ее тотчас ослабли: прямо под окнами стояла ЕЕ машина. Синий «Опель».

– Ты узнаешь эту машину?

– Узнаю, но кто вы?

– Повторяю тебе уже в который раз: я – Изабелла Лерман. И звоню я из автомата неподалеку от дома, где ты прячешься.

– Чего ты хочешь от меня?

– Даю тебе последний шанс: явка с повинной. Я не знаю, зачем ты убила моего мужа, но ты должна расплатиться за это. Сполна.

– Если ты действительно так считаешь, тогда почему же не убила меня до сих пор?

– Потому что я не убийца. Согласись, ведь это чудо, что я осталась жива…

– Да, это чудо… Но как же тебе удалось избежать смерти? – Белла чувствовала, что еще немного – и она потеряет сознание от ощущения нереальности происходящего.

– Меня Бог спас. Он сказал мне: «Зу-Зу, ты еще так молода…»

– Но я не убивала никого, это я Белла, это я Зу-Зу… Зачем ты звонишь мне и мучаешь меня? Ведь это, наверно, ты убила Макса?

Но из трубки теперь слышались лишь короткие гудки.

Белла поставила телефон на стол и подошла к зеркалу.

– Кто же тогда я? – спросила она свое отражение.

– Кто же тогда я? – спросило отражение Беллу.

* * *

До комбината она домчалась на такси. Свежий воздух, солнце, мелькающие за окном машины скверы, расслабляющая джазовая музыка, несущаяся из колонок, – все это привело ее в чувство.

Она расплатилась с водителем, поднялась на парадное крыльцо проходной – чистенькое белое строение, которое ассоциировалось у Беллы с гигантской коробкой стирального порошка, – и толкнула перед собой прозрачную, толстого стекла дверь. Она была уверена, что ее остановят или попросят хотя бы показать документ, удостоверяющий ее личность, но ничего подобного не произошло. Пожилая женщина, вяжущая носок за стеклянной перегородкой, лишь проводила ее скучным и полусонным взглядом, не задав ни единого вопроса.

Белла достаточно быстро сориентировалась на территории комбината, без труда нашла здание, где размещались канцелярия и остальные службы, и уже через несколько минут открывала дверь с табличкой «Бухгалтерия». Ей было удивительно, что она проникла, можно сказать, в самое сердце комбината совершенно свободно, так, словно сюда, в эту святая святых, может войти каждый.

– Кто занимается продажей акций? – спросила она, разглядывая сквозь дымчатые стекла очков работающих за калькуляторами и компьютерами женщин. – Меня зовут Эльза Штейнберг. – Она тут же поняла, что слегка опростоволосилась: надо было подсказать Снегину еще вчера выяснить по телефону фамилию человека, который «сидит» на акциях.

– Это вам к старшему бухгалтеру, – сказала одна из женщин и махнула рукой в сторону двери, находящейся в самом углу большой захламленной старыми книжными шкафами и какими-то коробками комнаты, – ее зовут Ольга Петровна Гурова.

Миловидная блондинка неопределенного возраста встретила ее улыбкой. Рассматривая Эльзу Штейнберг, ее кроваво-красное платье с эффектной золоченой цепью на талии и такие же массивные браслеты и серьги, она, конечно же, не заметила, как Белла, слегка приоткрыв сумочку, включила диктофон.

Разговор длился всего несколько минут, в результате чего выяснилось, что при наличии соответствующих документов, подтверждающих платежеспособность фирмы «Берлин-Инвест», эта фирма может свободно приобрести акции на несколько сот миллионов рублей, причем на выгодных для себя условиях.

– Не могли бы вы написать письмо на фирменном бланке для представления его моему шефу? – витиевато плела свою паутину Белла, улыбаясь и хлопая ресницами, словно несколько глуповатая, но усердная секретарша, пытающаяся выслужиться перед начальством таким вот образом. – Причем мы можем указать в письме сумму в шестьсот пятьдесят миллионов, как мы и запланировали.

Гурова, радуясь такой удаче (она уже видела глаза исполняющего обязанности директора, которого губернатор поставил на место Снегина, и представляла его реакцию на факт такого крупного финансового вливания), охотно составила черновик письма, после чего вызвала секретаршу и попросила отпечатать его.

– Когда мы оформим покупку? – спросила она на прощанье и даже покинула свое место, чтобы проводить элегантную посетительницу до двери. – В этом месяце или в начале августа?

– Я позвоню вам завтра, – снова улыбнулась Белла, испытывая при этом некоторые угрызения совести: ведь Гурова наверняка размечтается теперь о премии, которой никогда не получит. – Спасибо за письмо.

Она выключила диктофон в коридоре и быстро покинула комбинат. Как она предполагала, так все и получилось. Ей было непонятно лишь одно: почему Снегин до сих пор не на свободе? Размышляя об этом, она позвонила из таксофона Сергею Снегину и договорилась с ним о встрече.

В КБ она приехала в полдень. Ангел-переросток встретил ее со слабой улыбкой на лице: видно было, что он плохо спал и много курил.

– Скажите, Сергей, какой залог требуют за вашего отца? Это очень крупная сумма?

– Пятнадцать миллионов.

– А что говорят ваши адвокаты?

– Послушайте, да кто вы такая? Сознаюсь, я вел себя вчера по-идиотски, сделал все так, как вы попросили, а потом никак не мог взять в толк, почему я пошел на поводу у вас. Что происходит, наконец? Какое отношение имеете вы к моему отцу и к его аресту?

– Не могу сказать, что прямое, но уж косвенное, это точно. Понимаете, я ищу себе союзников. Ваш отец оказался втянутым во все это не случайно, его подставили. Наша с вами задача доказать, что некий Иванов Петр Васильевич замешан в крупных финансовых аферах и выслуживается перед органами таким вот сволочным способом – подставляет ни в чем не повинных людей. Но дело не только в Иванове. Скажите, вы нанимали адвокатов?

– Конечно. И не одного. Но постепенно все они отказались от защиты.

– Деньги вам вернули?

– Нет, что вы, они же работали, ходили по разным инстанциям…

– Да врут они все. Дайте мне список этих адвокатов, и я вытрясу из них деньги. Наверняка таким образом наберется необходимая для залога сумма, ведь так?

– Так. Но почему вы будете все это делать для меня?

– Мне нужно выйти на людей, которые все это затеяли. Понимаете, им был не угоден не только ваш отец, но и мой муж.

– А кто он?

– К сожалению, я не могу пока назвать его имя, но в свое время вы его узнаете. Нам необходимо объединиться и для начала вызволить из изолятора вашего отца. Я слышала, что у него больное сердце?

– Да, он вообще плох.

– У него не складывались отношения с Володарским?

– А у кого, интересно, с Володарским СКЛАДЫВАЮТСЯ, как вы говорите, отношения? Разве что у Вагнера. Об этом знают все.

– Так я и знала.

– А что это за история с «Берлин-Инвестом»?

Белла рассказала ему о своем походе на комбинат и дала послушать диктофонную запись.

– Дело сфабриковано, причем сляпано, очевидно, наспех, кое-как… Убрали человека, словно убили.

– Вы говорили об адвокатах… Неужели это реально?..

– Что? Забрать у них деньги? Да не то слово… Поверьте, я слишком хорошо знаю, сколько стоят их услуги, поэтому могу определить, какую сумму они отработали, а какую присвоили себе нахально. Напрягите свою память и составьте список фактических шагов ваших адвокатов, с их слов, разумеется, и чем скорее вы это сделаете, тем лучше…

– Да я могу хоть сейчас. Списочек-то будет короткий. Две встречи с отцом плюс…

– Вы напишите: и фамилии адвокатов, и все, что имеет отношение к их работе, а я подожду на улице… Здесь у вас душно…

– Это верно… Кондиционер сломался. Но как вас зовут хотя бы?

– Никак. Эльза.

– Но почему?

Она пожала плечами и выбралась из душного кабинета в прохладный холл, прогулялась по нему и вышла на улицу. Гул самолетов раздражал. «Действительно, как можно жить рядом с аэропортом?..»

Снегин вышел из своего КБ буквально через четверть часа:

– Вот, держите. Не верится, конечно, что получится, но у меня почти не осталось надежды… Эта махина способна раздавить кого угодно… А мой отец – он не борец. Вернее, я не так выразился, он как раз борец, он не хотел отдавать комбинат немцам, был против их инвестиций и разработал свой план выхода из кризиса, он заказал отличное оборудование, оставалось только наладить линию, а тут на тебе… Столько сил потрачено, столько людей было задействовано, к нему приезжали специалисты из Екатеринбурга и из Самары… Но этот Вагнер…

– Я вам позвоню, – сказала Белла, пряча листок в сумочку. – Будем надеяться на лучшее… До свидания.

Она остановила такси и, назвав адрес Пасечника, поехала туда. Но потом все-таки не выдержала и попросила свернуть на улицу Лермонтова, чтобы еще раз взглянуть на окна своей мертвой квартиры.

Она вышла из машины и, дождавшись, когда такси отъедет, отошла в сторону и посмотрела вверх. Все пять окон зияли чернотой. Мимо дома по улице шли беззаботные на вид люди, многие из них улыбались, и никому, конечно, и в голову не могло прийти, что там, над ними, застыла, замерла жизнь. Что выгорела не просто квартира, а часть внутреннего и внешнего мира молодой женщины.

«Зу-Зу, предлагаю сдвинуть четыре кровати, и тогда ты сможешь уместиться на них поперек… Ты до сих пор летаешь во сне или просто сочиняешь, чтобы меня повеселить?» – «Нет, я не сочиняю. Сегодня, например, я летала над каким-то замком… Думаю, это было в Англии… Мне сверху были видны аккуратные лужайки, аллеи и фонтаны… Было много зелени и цветов». – «Хочешь, я измерю тебя? Доставай свой словарик и вставай к косяку, мне не терпится узнать, на сколько сантиметров ты выросла за эту ночь, пока летала…»

«Макс, я никогда не забуду тебя».

* * *

– Мне так не хватало вас все это время, – призналась она за обедом Григорию Александровичу, который, как и обещал, приехал ровно в три часа. – Словно из меня вынули стержень… Когда я вышла из дома, мне показалось, что я стала такая легкая, невесомая, что меня может унести даже порывом ветра… Что это?

– Это нервы, Белла, во-первых. А во-вторых, жизнь твоя насыщена контрастами. Вспомни, ведь в интернате ты чувствовала себя намного сильнее, ты была самостоятельна и самодостаточна как никто. Верно?

– Да уж… В интернате как в джунглях, там не приходилось выбирать, стоило только расслабиться, как сразу же потеряла бы авторитет. Ведь мне доводилось там даже драться… Вы можете представить меня в подобной ситуации?

– Почему же нет? Жизнь поставила тебя в такие жесткие условия, что ты была просто вынуждена защищаться… Ведь ты защищалась?

– Разумеется.

– А потом ты вдруг оказалась в совершенно другом мире, где тебя холили и лелеяли, где тебя оберегали, словно редкий и хрупкий цветок. Как ты сумела одолеть эту грань?

– С восторгом, граничащим со стрессом, но стрессом, приятным до невозможности… Помню, в первые дни после переезда к Максу я никак не могла наесться. Он кормил меня всем, что только я ни пожелаю. Знаете, мы с ним вели тогда просто-таки животную, биологическую жизнь: ели, спали, и все это не выходя из постели…

– Так вот, теперь ты снова оказалась на грани, согласна?

– Согласна. И это тоже стресс, но уже страшный… Страх смерти – что может быть хуже? И отчаяние, да такое, от которого невозможно никуда спрятаться…

– А что касается того, что ты сегодня утром почувствовала себя слабой и беззащитной в мое отсутствие… Просто ты успела привыкнуть к тому, что о тебе заботятся, и поэтому брешь, которая образовалась в твоей душе после смерти Макса, была практически сразу же заполнена мной… Я не думаю, что это звучит слишком самонадеянно, но, возможно, я ошибаюсь?

– И да, и нет. Брешь, как вы говорите, которая образовалась после ухода Макса, никогда не заполнится, разве что в плане заботы обо мне… Но согласитесь, мне надо привыкать к тому, что я осталась одна.

– Да, конечно, но я не очень-то верю, что ты сможешь к этому привыкнуть без моей помощи…

– Я понимаю, Григорий Александрович, на что вы мне постоянно намекаете… И знаю, что нравлюсь вам, но вы тоже должны понять, что я принимаю вашу помощь лишь потому, что вам самому этого хочется… Я не навязывалась вам, и вы не вправе требовать от меня… благодарности…

– Пройдет какое-то время, и ты забудешь об этих словах, – неожиданно для Беллы проронил Григорий Александрович и как-то особенно посмотрел ей в глаза. «Возможно, он прав. Я не настолько опытна, чтобы предугадать последующий ход событий… Кто знает, что ждет меня в ближайшем будущем?»

– Предлагаю оставить этот разговор, – сказала она, отодвигая от себя тарелку, – у меня к вам есть дело…

И она рассказала ему о визите к Сергею Снегину и показала листок с фамилиями адвокатов.

– Я знаю этих людей, а они знают меня, а потому предлагаю вам отправиться к ним и, представившись инспектором Министерства юстиции…

– Белла, этих адвокатов знаю и я. Бьюсь об заклад, что они не откажутся от денег, которые выудили у Снегина. С какой стати? Они подключат к делу заведующих своими консультациями и отчитаются за эти суммы как за гонорары.

– А вот и не отчитаются. В записке Снегина перечислены все их действия… Ни один из этих адвокатов не выступил на суде, поскольку суда-то еще НЕ БЫЛО… А гонорар, как мне объяснял Макс, зависит в первую очередь от работы адвоката НА СУДЕ. Кроме того, я могу помочь написать Снегину в коллегию адвокатов. Вы, наверно, знаете, как солидные адвокаты относятся к подобного рода вещам?.. Ради своего доброго имени они выложат все до рубля… К тому же они не идиоты, чтобы не понимать, что дело Снегина липовое…

– Белла, а тебе не кажется, что ты настолько увлеклась спасением Снегина, что начисто забыла, зачем мы вообще занимаемся этим делом? Ты подозреваешь Вагнера в убийстве Макса?

– Пока еще не знаю. Мы вообще мало что знаем.

– Но в делах, связанных с твоим мужем, тем не менее уже два трупа: дочь Исханова и Инга Сосновская.

– Вот именно, а мы сидим тут и прохлаждаемся… Скажите, у вас есть время, чтобы навестить Ямщикова, съездить за Лизой на свалку и попытаться встретиться с Исхановым?

– Да, я в твоем распоряжении.

– Отлично. Скажите спасибо Зине за запеканку. Она просто волшебница.

– Хорошо… Я вот все жду, что ты вспомнишь про Савельева.

– Да, конечно… Мы должны ему позвонить. Кому это лучше сделать: вам или мне?