Текст книги "Delete"

Глава 3

Лариса Арчибальдовна Бон поднялась на восьмой этаж и позвонила в дверь. Так, на всякий случай, потому что в такой час ее сын, снимавший квартиру в этом доме, скорее всего, должен был находиться в консерватории на занятиях. Но для приличия все равно позвонила, вдруг мало ли что…

Алик снимал эту квартиру вместе с девочкой, красивой и глупой, как кукла, Лелей, которая нигде не училась, не работала, а просто жила в свое удовольствие, мешая Алику заниматься и заставляя его постоянно подрабатывать. Половину квартирной платы вносила ее мать, женщина простая, работящая и, по словам Алика, беззаветно любящая свою единственную дочь. Лариса Бон понимала, что эту увлеченность сына молоденькой девушкой следует принимать как факт, что невозможно теперь, когда они вместе, убедить его в том, что она его недостойна, что таких, как она, миллион, а вот ему, Алику, в первую очередь надо бы подумать о своей карьере и всерьез заняться делом, возможно, даже переехать в Москву, перевестись в столичную консерваторию. Понимала, но примириться с этим все равно не могла.

Она отлично помнила тот день, когда Алик, бледный, вошел к ним в спальню и заявил, что он уходит из дома. Что это не финт, не выражение какой-то обиды, что он всем доволен и ужасно любит своих родителей, просто в его жизни появилась любимая девушка, с которой они решили снять квартиру, чтобы пожить отдельно ото всех. Что это норма, что ничего в этом желании особенного нет, да и квартира недорогая, всего двести долларов в месяц, причем с неплохой мебелью и новой ванной. Он, боясь, что его перебьют, опережая готовые посыпаться на его разгоряченную голову вопросы, сразу же успокоил родителей, что консерваторию бросать не собирается, напротив, Леля будет его вдохновлять, он будет заниматься по восемь-девять часов в день, и что Леля, хоть она и не музыкант, но очень любит музыку, особенно фортепьянную игру. И инструмент есть, старое немецкое трофейное пианино, которое надо немного настроить. И вообще, у них все будет прекрасно… Кажется, Леля умеет готовить, хотя это и не так важно.

Лариса лишь развела руками. Она понимала, что квартиру эту дети уже сняли, раз говорят о ней так уверенно, вернее, сын говорит… Ведь Лели она тогда еще не видела. А когда увидела, поняла, что уже в очень скором времени Алик бросит консерваторию. Леля оказалась просто-таки сногсшибательной красавицей, натуральной блондинкой с богатыми длинными волосами, да только глаза ее голубые светились безумием, точнее – всяким отсутствием ума… Холеная, похожая на разбалованную и изнеженную кошку, она одним своим видом требовала денег, денег… С первого взгляда было понятно, что она глупа, необразованна, невоспитанна, что воспринимает Алика как очередное увлечение и нисколько им не дорожит. Но природа наградила ее таким ангельским лицом, такой изумительной фигурой, что Лариса где-то даже поняла своего эстета сына. Как поняла и то, что не в состоянии объяснить ему: помимо внешности, в женщине важны еще и другие качества…

Отец Алика, увидев Лелю, тоже, кажется, все понял и сделал вид, что одобряет решение сына. Хотя на самом деле он был, конечно, на стороне жены. Они решили немного подождать, чтобы Алик сам разобрался с этой девушкой и разрыв с ней произошел бы естественным образом, чтобы он сам все понял… Что же касается своих родительских обязанностей, Лариса решила для себя, что будет по-прежнему опекать сына, следить за тем, чтобы он был вовремя накормлен, чтобы у него было все необходимое для жизни и учебы. Понимая, что деньги давать влюбленному мальчику небезопасно, да и вообще бессмысленно в данной ситуации, поскольку они сразу же перекочуют в сумочку Лели, которая найдет им более достойное, на ее взгляд, применение, Лариса привозила детям, как она называла юных любовников, продукты, выстиранную и выглаженную одежду и постельное белье, два раза в неделю приезжала к ним, чтобы сделать уборку, причем заставляла себя делать это спокойно, не обращая внимания на обуревавшие ее эгоистические материнские чувства. Конечно, она ненавидела Лелю. И за то, что та забрала у нее сына, и за то, что девчонка имела такую власть над Аликом, и, главное, что она отнимала у него много времени, заставляя его давать частные уроки и играть в ресторане вместо того, чтобы позволить ему заниматься столько, сколько положено на четвертом курсе фортепьянного отделения консерватории. История затягивалась… Как и ожидалось, Леля вскоре остыла к своему очередному любовнику и пользовалась им в своих целях: живя с ним, она ловко избежала материнской опеки.

Но Лариса ждала. Сгорала от желания поскорее разделаться с девчонкой, объяснить Алику, что Леля – эгоистка и лицемерка, что она никогда не любила его и просто использовала, чтобы пожить отдельно от матери. Умирала от этого желания, но конкретно пока ничего не предпринимала. Ей хотелось, чтобы Алик сам все понял и чтобы разрыв с Лелей прошел для него менее болезненно. Зная чувствительную натуру сына, его тонкую душу и врожденную сентиментальность, она переживала за его душевное здоровье и продолжала ждать…

По дороге она купила молока и коробку овсяных хлопьев, чтобы сварить кашу – на двоих. Все, что она делала для сына, ей приходилось делать на двоих, стиснув зубы и убеждая себя в том, что это – неизбежность. И яблок купила на двоих, и апельсинов.

Она достала ключи и открыла квартиру.

Конечно, поначалу ей было интересно, как и чем живут эти щенята, что едят, чем укрываются, какую музыку слушают, какой посудой пользуются. И ей было приятно, что без ее участия они не смогли бы прожить и недели, настолько их быт к моменту ее первого появления был запущен: гора немытой посуды в раковине, в ванной комнате – переполненная корзина с грязным бельем, кастрюли с пригоревшим дном, в сковородках застыл жир…

На этот раз в квартире было прибрано. Создавалось такое впечатление, словно после ее уборки два дня тому назад здесь никто и не появлялся. Кровать аккуратно застелена. В кухне – чистота и порядок. И, что самое удивительное: в холодильнике стоят нетронутыми суп и жареные цыплята.

Лариса повязала фартук, достала чистую кастрюлю, налила в нее молока и поставила на огонь. Села возле окна в плетеное кресло и закурила. Она давно уже гнала от себя мысли о том, что такой поворот в жизни сына не случаен, что где-то и когда-то ее близость с сыном дала трещину, что в какой-то момент он успел отдалиться от нее, а она и не заметила. Ведь они всегда с ним были друзьями, и он, в отличие от своих прыщавых сверстников, был откровенен с ней и доверял ей все свои мальчишеские секреты. И вдруг он замкнулся. Словно кто-то своей нежной надушенной рукой плотно закрыл ему рот и околдовал его. И этот «кто-то» еще поплатится за все, дайте только срок! В тот благословенный момент, когда Алик вырвет ее из своего сердца и опутанная нервами нить, связывающая его чувствительную плоть с нежным девичьим мясом, разорвется и перестанет болеть, как в свое время пуповина, подсохнет и отпадет, оставив незаметный шрамик, вот тогда она и нанесет свой удар, отомстит… Как? Об этом она пока не думала, не хотела травмировать свою психику даже воображаемой сценой расправы… Хотя она вполне допускала мысль, что, вернув себе сына, она просто забудет свою несостоявшуюся невестку, эту смазливую потаскушку…

Раздался звонок, и Лариса, не сразу сообразив, откуда исходит этот сигнал, подскочила с кресла и заметалась по кухне, словно ее присутствие здесь, в этой квартире, чуть ли не преступно. Если звонят, значит, это не Алик и не Леля. Кто тогда? Кто-то из друзей-студентов? Или подружка Лели?

Лариса уже подошла к двери, когда звонок повторился, причем словно с усиленным, тревожным звуком.

– Кто там?

– Откройте, пожалуйста… – раздался женский голос, и Лариса, забыв о всякой осторожности, открыла дверь. Увидела перед собой женщину в белой блузке, синей узкой юбке, волосы зачесаны назад, открытое лицо – бледное, со следами пудры. В руках женщина держала большую хозяйственную сумку. Что-то знакомое увиделось в чертах незнакомки.

– Я – мама Лели, – представилась гостья. – А вы, наверное, Лариса Арчибальдовна, мама Алика, так? А меня зовут Люда. Людмила Померанцева.

Она говорила и держалась неуверенно, и Ларисе стало даже жаль ее.

– Проходите, пожалуйста. – Она распахнула пошире дверь и впустила Людмилу Померанцеву.

Людмила разулась и босиком направилась с сумкой на кухню.

– Вы знаете, – она сделала движение головой в сторону Ларисы, – я бываю здесь очень редко, работаю на трех работах, уборщица я. Это Леля меня стесняется, всем говорит, что я секретарь в офисе, но вам-то я врать не стану. Не вижу в этом смысла. И не потому, что надеюсь, что мы когда-нибудь породнимся, я же все понимаю, Леля Алику не пара, просто потому, что устала от всего, и от своей дочери тоже…

Она принялась выгружать на стол продукты: замороженную курицу, коробку с яйцами, завернутые неплотно в коричневую бумагу колбасу, сосиски, окорок…

– Не хочет она ни учиться нигде, ни работать, кто-то успел ей вбить в голову, что она спокойно сможет прожить и без работы, что мужчина, с которым она будет жить, должен ее содержать… Но какой из Алика мужчина? Вы уж не обижайтесь, но он пока еще мальчик, талантливый музыкант, которому еще учиться и учиться… Леля этого не понимает. Она требует от вашего Алика невозможного – денег, а где он их возьмет?

Лариса ее слушала и не верила в услышанное. Она никак не ожидала от этой женщины, матери своего врага, этой размалеванной куклы Лели, услышать чистую правду, такую, какой живет и страдает она, мать Алика. Они, оказывается, все это время были союзницами. А ведь Лариса думала, что мать заодно с дочерью, что они вместе давят на Алика, заставляя его давать уроки и выступать на сомнительных городских концертах и даже в ресторанах…

– Если дам ей деньги, она все промотает на тряпки и косметику. Поэтому я чаще всего даю ей продукты, но ей лень даже заезжать домой, чтобы взять тяжелые сумки. Вот и приходится привозить…

А Лариса думала, что она одна кормит щенят.

– Люда, давайте выпьем чайку, а? Я вижу, вы устали…

– Я с удовольствием. Знаете, что-то сегодня так устала… Наработалась с самого утра. Сначала в пять часов в один офис поехала, там убралась, потом во второй, а сейчас вот из аэропорта еду, там полы мыла… Платят везде неплохо, но и работать заставляют много, такие площади… Хорошо, когда пылесосы есть, а то приходилось раньше чистить ковры щеткой…

Они так тепло и мило разговаривали за чаем с бутербродами, что удивились, услышав звон ключей. Пришел Алик. Увидев обеих мам, он замер на пороге кухни, словно обмяк. Выглядел он плохо: лицо осунувшееся, под глазами круги, да и глаза смотрели на мать с тоской и тревогой.

– А Леля где? – спросила Лариса.

– Как где – дома… – Алик посмотрел на Померанцеву. – Разве она не дома?

– Нет… А когда она поехала? Сегодня утром?

– Какое!.. Еще неделю тому назад уехала. Мы с ней немного поссорились… Но я думал…

– А чего же не позвонил? – встрепенулась Померанцева. – Телефона, что ли, нет? Алик, где моя дочка?

– Думал, что она у вас дома. Где ей еще быть? – Он смутился и теперь не знал, на кого смотреть.

– Алик, сядь и все нам расскажи. И еще – ты сам-то дома был? Постель заправлена, еда нетронутая…

– Я у друга был, на даче…

– Значит, Леля уехала домой неделю тому назад?

– Я не говорил, что домой, я просто так подумал… Но, может, она у подружки какой живет, я так сказал, чтобы вас не расстраивать… Не знаю. Не могу же я ходить за ней по пятам! Она сама бросила меня, ушла, сказала, что ей надоела такая жизнь… Она говорила что-то про ограничения…

– Да, она любит это слово, – поддержала Алика Людмила. – Она и мне всю жизнь говорит, что ей надоели ограничения: то нельзя, на это денег нет… Алик, ты нам скажи: у нее кто-то появился? Ты не удивляйся моему вопросу, но я знаю свою дочь. И хотя нехорошо так говорить, но несерьезная она, понимаешь? И мне тебя ужасно жалко… Она красивая, но для жизни тебе нужна другая девочка, тебе под стать…

– А почему вы спросили, не появился ли у нее кто? – спросила Лариса. – Вы что-нибудь знаете?

– Ничего не знаю, в том-то и дело. Просто, когда она была у меня в последний раз, на ней были новые джинсы, свитер, сумка… Я знаю, что моя дочь никогда в жизни не станет покупать себе вещи на рынке, значит, все дорогое, из магазинов… Алик, откуда у вас деньги?

– Но я ей точно не давал… Хотя вещи новые видел, думал, вы ей купили или деньги дали…

Он посмотрел на Ларису так, что у нее сжалось сердце. Она вдруг почувствовала, как между ними образовалось теплое пространство и что Алик этим взглядом как бы просил у нее помощи. Как хорошо, что они все здесь встретились: Алик, мать Лели и она, Лариса. Быть может, бог услышал ее молитвы и теперь наступил как раз тот благословенный час, когда у Алика откроются глаза на свою возлюбленную… Корыстную стерву, негодяйку… И какое счастье, что ее мать на их стороне, что она понимает и жалеет Алика!

«Алик, родной, я с тобой, ты только скажи, и я уведу тебя с собой, домой…» Она постаралась вложить эти слова в свой ответный взгляд. И увидела вдруг, что Алик прослезился. Стал на миг тем самым мальчиком, который был так близок ей и который так ее любил!

– Алик, я, пожалуй, пойду, – вдруг поднялась Людмила. – Лели нет, значит, ее надо искать… Я знаю, где она может быть. Подружку зовут Катя. Сначала позвоню туда, а уж там видно будет… Больше ей быть негде.

– А если ее там нет? – ледяным тоном спросил Алик, стараясь ни на кого не смотреть. Щеки его уже пылали. Ему было неприятно, что две взрослые тетки стали невольно свидетельницами его унижения и стыда. Его бросили, бросили… Неделю назад ушла и ни разу не позвонила… Как будто и не было любви, страсти, нежных ночных разговоров и клятв…

– Все равно Катя может подсказать, где она…

– И мы тоже поедем, правда, сыночка? – Лариса не выдержала, подошла к сыну и прижала его голову к себе, поцеловала в макушку.

Померанцева очень быстро вышла из квартиры, а Алик, вдруг судорожно ухватившись за мать, прижался к ней и разрыдался… Лариса стояла и тоже плакала, чувствуя, что то, о чем она так долго мечтала, свершилось – Алик вернулся к ней. И теперь она его никому не отдаст…

Глава 4

Арина Затонская заканчивала статью о судье-взяточнике, когда зазвонил ее телефон. Мужеподобная, худая, коротко стриженная, с низким хрипловатым голосом, Арина, запакованная в тесные джинсы и черный, обтягивающий ее тонкое тело свитер, смерила телефон презрительным взглядом, словно это было живое существо, посмевшее отвлечь ее в такой ответственный момент от работы. В кабинете было сумрачно – над городом нависли тяжелые предгрозовые тучи, на утонувшем в сиреневых тенях столе ее кабинета (отдельный кабинет, хоть и тесный, ей выделили за большие заслуги перед местной журналистикой, как «платиновому перу», как лучшей из лучших, пишущих на криминальные темы, как храброй женщине-разоблачительнице, специализирующейся на «чистых», некоммерческих статьях о преступности в родном городе) светился экран новенького «лаптопа», как ласково она называла свой ноутбук. Еще пара строк, и статья будет готова…

Она резким движением схватила телефон и недовольным тоном спросила, мол, кто это и какого черта. Но, услышав знакомый женский голос, сразу как-то расслабилась, обмякла и искренне улыбнулась: Рита! Это была Рита Орлова, художница, чьи картины украшали ее девичью квартиру в центре города, на набережной. Женщина, перед которой Арина преклонялась, которой восхищалась и на которую она, к несчастью, никогда не будет походить. С Ритой она могла разговаривать часами, рассматривать картины в ее уютной мастерской, пить чай с ее чудесными пышными пирогами и наслаждаться ароматами свежих цветов, букеты которых украшали ее большую, светлую квартиру.

– Рита, как я рада!

Рита попросила ее срочно приехать и назвала адрес. Сказала, что дело очень важное и это не телефонный разговор. Арина сказала, что будет через двадцать минут. Ровно столько ей понадобится, чтобы выключить компьютер, запереть кабинет, спуститься вниз, завести машину и добраться до нужного адреса.

– Я быстро.

Но в дверь она позвонила только через двадцать пять минут. Рита открыла дверь, схватила ее за руку и втащила в кухню незнакомой Арине квартиры. Рита, к удивлению Арины, была в строгом костюме, сильно смахивающем на прокурорский наряд.

– Арина, спасибо, что приехала, – зашептала Рита ей в самое ухо. – Значит, так. Слушай, у нас мало времени. Моя сестра закрутила роман с одним парнем. Красивый, щедрый, восторженный, и все в таком духе… Натка моя совсем голову потеряла, привела его в отсутствие мужа (он у нас в командировке) к себе домой, устроила настоящую оргию с шампанским и ананасами в постели… Арина, когда она была в ванной комнате, точнее, когда она уже выходила оттуда, случайно услышала разговор этого парня, его зовут Леша, со своим приятелем… Словом, он журналист, ты его наверняка знаешь, он пишет статьи для газеты «Адам не женится на Еве». Так вот, лежа в постели с моей сестрой, он, оказывается, собирал материал для своей статьи, записывая все на диктофон! Он хохотал, рассказывая своему дружку о том, как раскошелилась моя дурочка на шампанское и икру, ананасы, персики и все такое… Свинья, короче. А моя сестричка – девушка нервная, с характером, так вот, она взяла хрустальный графин, первое, что попалось ей на глаза, и ударила этого журналиста по голове. Сначала она думала, что он умер, что она убила его, приехала ко мне вся в слезах… У меня же завтра свадьба (кстати, приглашаю, координаты и собственно приглашение дам позже), вот и представь, что я испытала, увидев ее на пороге! Мол, спасай, я убила человека! Мы полчаса тому назад приехали сюда и увидели этого подонка не на полу, где она оставила его, а уже на диване. Он лежит в отключке с мокрым полотенцем на голове. Видать, пришел в себя, взял полотенце и лег на диван… Понимаешь, все это очень опасно и сложно. Нам надо сделать удар первыми, повернуть все таким образом, чтобы моя Ната была жертвой, а не он.

– А она и есть жертва, – невозмутимо ответила Арина, отлично представившая себе весь ход событий и успевшая испытать по отношению к своему «коллеге» чувство глубокого презрения и неприязни. – Леша… Кто же это? Фамилию не знаешь?

– Нет. Но он очень молодой… и рыжий такой, худой, высокий… В сущности, его можно даже назвать обаятельным…

– Это, случаем, не Гох? Есть у нас такой. Бабник первостатейный, сын Гоха-старшего, может, слышала о таком редакторе? Он в свое время на коммунистов работал…

– Знаю, – поджала губы Рита. – Кажется, он даже на него похож. Ты вот сейчас назвала его фамилию, и я вспомнила… Хочешь сказать, с ним лучше не связываться из-за папашки?

– Глупости. Как раз и связываться! Мало ли кто папашка, главное, кто сын и что он вытворяет… Я почему-то уверена, что это он. А где ты взяла прокурорский пиджак?

– Так, одолжили, – порозовела Рита. – Ну, так что, у тебя созрел какой-нибудь план?

– У них отношения были?

– Были.

– Попытка изнасилования плюс шантаж. Как доказательство – результаты экспертизы, если твоя сестра, конечно, не помылась…

– Она же из ванны как раз выходила! – с горечью воскликнула Рита.

– А кто об этом знает? И плюс диктофон. Он-то на месте?

– Да, мы с Наткой его прибрали, спрятали.

– Вот и отлично.

Молодой человек с влажными темно-рыжими, почти красными волосами сидел на диване и стонал. На нем был махровый темно-зеленый женский халат. Наташа стояла возле окна и всхлипывала. Рита, сидя напротив, с умным и неприступным видом набрасывала в своим блокноте портрет «насильника». Арина, утонув в соседнем кресле, молча курила.

– Ты-то как здесь? – простонал молодой человек, имея в виду Арину. – Как образовалась? Из воздуха, что ли? Нет, у тебя определенно дар появляться там, где тебя меньше всего ждут.

– В редакцию поступил анонимный сигнал, что Леша Гох зарабатывает на жизнь тем, что шантажирует замужних женщин, записывает свидания на диктофон, а потом продает материал… Помимо этого, девушка, которая не назвалась по известным причинам, сказала, что была тобой практически изнасилована… Что ты якобы собирался взять у нее интервью…

– Кто такая? – Гох сморщился и снова приложил к голове мокрое полотенце. – Да мало ли у кого я брал интервью?!

– Вот и вспоминайте, Гох, – поддержала Арину Рита. – Посудите сами. События разворачиваются с такой скоростью, что мне не потребуется даже одного дня на то, чтобы собрать доказательства вашей вины… Мне позвонила Арина в прокуратуру… Сказала, что анонимная девушка назвала адрес, по которому вы можете сейчас находиться…

– Неужели Танька Островная? Арина, это она? Это она назвала тебе адрес? Только она… – Тут Гох, не выдержав, разразился грязной бранью. – Мстительная стерва, что я еще могу сказать!

– Да, но женщина, открывшая нам дверь, буквально бросилась к нам со слезами на глазах, сказав, что ее изнасиловали…

– Я никого не насиловал. Все было по согласию… И я не знаю, как она могла… – Гох наконец повернул голову и встретился глазами с Наташей. Та нашла в себе силы выдержать этот взгляд.

– Мы поначалу с ним просто разговаривали… И когда я приглашала его к себе, это не означало, что мы с ним… А потом он сам, после того, как все это произошло, заявил мне, что свидание записано на диктофон и что он отдаст мне пленку за две тысячи долларов!

– Что-о?! – Гох подскочил, как ужаленный, и бросился к Нате. Арина отшвырнула его, и он упал на диван. Полы халата распахнулись, и Арина, девственница, отвела взгляд. Рита же усмехнулась. Голый журналист в Наткином халате и с розовым полотенцем вокруг головы…

– Успокойтесь, Алексей… Ваше отчество, пожалуйста.

– Германович, – ответил, как выплюнул, Гох.

– Так вот, успокойтесь, Алексей Германович. Все докажет экспертиза. Если между вами и гражданкой Натальей Андреевной Генс ничего не было, то и дела-то об изнасиловании не будет, останется лишь шантаж, благо доказательств этого рода деятельности у нас в избытке…

– Но я ее не насиловал! Она сама пригласила меня к себе, купила шампанское, накрыла стол…

– Все очень серьезно, Алексей Германович, – заметила Рита, с трудом играя роль прокурорши. – Пока вы приходили в себя после тяжелого похмелья (Гох метнул в Наталью взгляд, полный презрения), Наталья Генс успела съездить в НИЛСЭ, где ей сделали экспертизу. Как вы думаете, если бы у вас с ней все было по согласию, как вы говорите, и она осталась бы, мягко говоря, довольна общением с вами, стала бы она делать экспертизу?

– Если у нее проблемы с деньгами, то могла бы… – огрызнулся Гох. – Это один из способов заработать деньги… Сначала заманить мужчину в постель, а потом заявить на него в милицию, мол, спасите, изнасиловали…

– А как тогда объяснить наличие в кармане вашей куртки диктофона с записью?.. Это тоже она придумала? Это ваш диктофон?

– Мой.

– Леша, по-моему, это у тебя финансовые трудности, раз ты опустился до шантажа… Представляю себе, что подумают о тебе твои друзья и близкие, когда прочитают статью о том, как Леша Гох зарабатывает себе деньги на жизнь… Поверь мне, статья будет немаленькая…

– Я отказываюсь что-либо говорить без моего адвоката! – истерично вскричал Гох и снова схватился за голову. – Черт, так голова болит, просто раскалывается… Послушайте, давайте все замнем… Да, вы правы, я записывал все, записывал, но не для того, чтобы шантажировать, а для своей статьи… Мне дали тему: муж уезжает в командировку, поведение жены… Я случайно познакомился с Наташей и решил собрать немного материала… Мы отлично проводили время… И я не понимаю, кто вам мог дать этот адрес, разве что меня выследила моя девчонка… Никого я не насиловал! Все было отлично! Ну зачем экспертиза? Давайте разойдемся по-хорошему… Я подарю этой прелестной молодой женщине свою машину и попрошу прощения… Вы, товарищ прокурор, представите себе, что Арина вам не звонила, а ты, Арина, забудешь о звонке Танюхи… Я еще молод, у меня вся жизнь впереди… Ни разу не привлекался, не был замешан ни в одной грязной истории, в том числе и с пиаром… Что же, я напрасно заканчивал университет? Работал, как проклятый, в трех газетах? Да отца кондратий хватит, когда он узнает, куда я влип…

– Вообще-то он неплохой журналист… – осторожно сказала Арина, чувствуя, что история затягивается и что желание Гоха откупиться машиной лишний раз подтверждает его вину.

– Вы что же это, думаете, что вызвать прокурора на место преступления – это все равно, что вызвать врача «Скорой помощи»? Поговорили и разбежались? Вы будете писать заявление, гражданка Генс? – спросила Рита Натку сурово.

– Я не знаю…

– Тебе что, машина не нужна? – оживился Гох. – Соглашайся, и не нужно никакого заявления. Разве ты не видишь, Арина и наша уважаемая прокурор – знакомые. А это означает, что мы сможем договориться.

– Я лично ни о чем с вами договариваться не собираюсь, – бросила Рита брезгливо.

– Хорошо, – кивнула головой Натка. – Я не стану писать. Но вы, Арина, свидетель, что мне обещали машину…

– В таких делах свидетелей быть не должно.

– У вас как-то все сложно. Меня изнасиловали, это факт, наше свидание записывалось на пленку, чтобы потом продать мне ее… Я, чтобы не портить человеку карьеру, соглашаюсь в качестве извинения принять у него машину, а вы все вдруг собираетесь сделать вид, что вас здесь не было… А что, если он меня обманет?

– Вот тогда и напишете куда следует. К тому же заключение эксперта будет у вас на руках… – посоветовала Арина, которая мечтала как можно скорее закончить со всем этим. Ее женское самолюбие было удовлетворено – Гох наложил полные штаны… Она никогда не была кровожадной, хотя знала, что за глаза ее называют «пираньей».

– Одевайтесь и уходите. Немедленно, – тихо, но довольно внушительно произнесла Рита и усмехнулась. Кажется, пронесло. Никого-то Натка не убила. Гох с разбитой головой подарит ей к тому же машину… Интересно, какую?

Гох, запахнув халат, кинулся в спальню и вскоре вышел оттуда уже одетым, застегнутым, что называется, на все пуговицы.

– Все. Все. Я пошел. Телефон у меня твой, Наташа, есть. Обещал, что отдам машину, – значит, отдам. Между прочим, новенький красный «Фольксваген». Так что разбегаемся, дамы…

Он ушел, громко хлопнув дверью, и все услышали, как он громко матерится, скатываясь с лестницы. В комнате какое-то время было очень тихо. Арина первая зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться. Она давно так не веселилась… Рита тоже с трудом подавляла смех. И только Ната улыбалась, все еще не веря в свое освобождение. Она до последнего момента ждала какого-то подвоха.

– Господи, девочки, как же я перепугалась! Думала, что разбила ему голову и меня посадят в тюрьму. И это накануне твоей, Ритка, свадьбы!

– Кажется, кто-то обещал мне приглашение?! – Арина открыто любовалась Ритой. – Неужели ты все-таки решилась выйти замуж? Это художник? Скульптор? Ты же у нас личность творческая… – Она не выдержала, подошла и поцеловала Риту. – Какая же ты красавица! А я никак не могу сменить имидж… Не хватает терпения отрастить волосы. Не знаю, как стать более женственной… С каждым годом все больше и больше становлюсь похожа на мужика. Хотя с ориентацией у меня все в порядке… Вкуса, что ли, не хватает… Так ты не ответила, кто у нас жених?

Рита, мысленно прикидывая, что можно сделать с Ариной, чтобы придать ее облику побольше женственности, рассеянно произнесла:

– Марк Садовников.

Арина замерла.

– Кто? Марк?

– А ты что, с ним знакома?

– Да я же о нем статью писала не так давно… И вообще, мы с ним плотно работаем, он помогает мне собирать информацию, а я – ему… Он потрясающий… Рита, но он ведь ничего не смыслит в живописи! Он, грубо говоря, мент. Точнее, следователь прокуратуры. Его и дома-то постоянно не будет. Как ты с этим смиришься?

– Когда его нет дома, я работаю. Ты забыла? Так ты придешь завтра? Приходи без приглашения, я скажу маме, чтобы она сама тебя встретила. Ты же знакома с моей мамой?

– Знакома… Теперь вот с твоей сестрой познакомилась… Марк… Женится! Надо же!

Раздался звонок в дверь. И почти сразу же – шаги в передней. Ната зажмурилась. Вошел Миша, ее муж.

– Привет, девочки… А я на день раньше вернулся. Все-таки у Риты завтра свадьба, я и подумал, что это я буду на поезде тащиться… Вот и взял билет на самолет. Ната, ты рада?

Ната открыла глаза. Она стояла пунцовая и обливалась потом. «Появись ты на несколько минут раньше, – думала она, – что было бы?..»

– Арина, пойдем, – Рита потащила ее к дверям. – Поедем ко мне… Невозможно допустить, чтобы ты завтра в ресторан пришла в джинсах и свитере… Сейчас по дороге купим краску для волос, дома я покажу тебе кое-что из своей одежды, что позволит тебе изменить имидж…

Они ушли, Ната дала мужу себя поцеловать.

– Я так по тебе соскучился… – Миша крепко обнял ее. – А ты? Ты скучала?

– Да… И шампанское купила… Да вот только с девчонками мы уже немного выпили…