Текст книги "Morituri. Идущие на смерть"

Глава вторая. Жила однажды, похоронена дважды

Миссис Маджори лежала на постели, провалившись в перины, как в могилу. На ее лежбище вольно разместились бы человека три. Ее била лихорадка, у нее был жар. Оборки на ее чепце подрагивали в такт ее неровному частому дыханию.

Вокруг кровати с торжественными лицами располагались ее дети – две девушки на выданье 15 и 17 лет и мальчик 12 лет. Они были обессилены бесполезными действиями – ничего не улучшало состояние их матери. Ни притирки, ни капли от знахарки. Муж миссис Маджори, слегка выпивший, и от того с красными щеками и красными глазами из-за трех бессонных ночей, проведенных возле лихорадочной супруги, подпирал косяк двери. Семья словно застыла и ждала неизбежного, но оно все никак не наступало. Все, и муж и дети, были утомлены жизнестойкостью миссис Маджори. А между тем она уже не открывала глаз. Только грудь ее содрогалась и от этого сотрясалась мелким бесом вся огромная постель.

Руки миссис Маджори были молитвенно сложены на груди. Пальцы ее теперь напоминали распухшие красные сосиски. Она была отекшей, не приходила в себя, но все никак не отходила. Когда Сефер с Дуаджем вошли в комнату, воздух показался им чересчур густым. Словно комната была залита прозрачной вязкой смолой, сквозь которую с трудом нужно было протискиваться при передвижении. Застывшие люди, застывшее время, застывший воздух. Единственное живое была девочка, сидевшая на полу под окном. Она раскачивалась в такт какому-то своему внутреннему ритму и повторяла без конца шепотом:

– Святая Дева, пусть мама не умрет, Святая Дева, пусть мама не умрет, Святая Дева, пусть мама не умрет!

– Не умрет, – повторил эхом Сефер, подошел к окну и распахнул створку, откинув занавеску. Свежий воздух ворвался в комнату и девочка подняла карие глаза на Сефера, но смотрела сквозь. Конечно она его не видела, но ветерок придал ей надежды или просто пощекотал изголодавшиеся по свежести рецепторы.

Дуадж зыркнул на Сефера с презрением. Он наклонился над умирающей, померил ей пульс, потрогал лоб, затем подошел к супругу, проделал то же самое. Затем вернулся к умирающей, на глаз оценил каратность колец на распухших пальцах, даже попытался снять. Умирающая застонала. Дуадж оставил ее пальцы в покое, только обшлагом камзола протер камушки. В мерцании свечей они сверкнули ярким блеском.

Сефер был увлечен девочкой. Надо же, в таком несмышленом возрасте такая стойкость в молитве и столько надежды в безнадежной ситуации! Все-таки люди поразительны! У Смерти все четко – есть задача, есть решение. Никаких прожектов, никаких недомолвок, никаких надежд.

Он подошел к одной из свечек, освещавшую комнату жидким светом. Открытое окно придало жизни свечному пламени – оно заплясало, откидывая на стены неровные тени. Сефер наполнил свои пальцы плотью, скрестил их перед пламенем и на стене напротив маленькой девочки возник из теней пасущийся олень. Девочка с интересом замолчала, перестала раскачиваться. Она не искала источник изображения, просто завороженно смотрела, как олень изящными прыжками летел куда-то. А затем над ним возник планирующий орел. И орел камнем упал на оленя и перебил ему хребет. В момент, когда Сефер хотел показать своей маленькой зрительнице агонию оленя, рядом с ним возник Дуадж и пальцами потушил пламя свечи.

– Кажется, здесь работает Ангел-хранитель и мешает Смерти выполнять свою работу!

Сефер пожал плечами и перестал. Дуадж вновь склонился над умирающей, но она все еще дышала. Он в сердцах надавил ей на виски.

– Да спи ты уже!

Миссис Маджори перестала дышать и затихла.

Светила полная луна и освещала деревенскую дорогу так ярко, что всё на ней было хорошо видно. Два худосочных, грязных, пьяных мужика, поддерживая друг друга, двигались в непонятном направлении вдоль улицы с темными домами. Только в одном окне горел свет. Дорога, луна и дома – все это плясало вокруг пьяных огненную джигу. Но тени от свечи внутри единственной освещенной на всей улице комнате плясали более забористо и эмоционально. Это изумило одного из пьянчуг, и он поплелся к окну рассмотреть танец теней, увлекая за собой друга. И пока один, раскрыв рот и пуская слюну, наблюдал за охотой орла на оленя, второй не мигая смотрел на Сефера. Сефер даже рассердился такой неучтивой назойливости и щелкнул любопытствующего по носу.

– Эй, Патрик, да тут Смерть, пошли отсюда! – пьяный стал оттягивать приятеля от окна, не удержал равновесия и завалился на землю. В этот момент кольцо, протертое Дуаджем, сверкнуло искрой в глаз второму пьянчужке, он вытращился и попытался показать другу, но тот уже валялся на земле.

– О, да тут смерть как богато, Джонни, твоя правда, тебе такого до конца твоей никчемной жизни хватит. Будешь купаться в роскоши. Все долги тебе Питер-трактирщик спишет и забесплатно лет пять поить будет, а больше ты все равно не протянешь!

В этот момент Дуадж довольно улыбнулся и задернул занавеску. Патрик тоже повалился на землю.

Как только мисс Маджори перестала дышать, в комнате словно кто-то включил тумблер – все задвигались и зашевелились, оцепенение спало.

– Джек, беги к мистеру Гноферу, пусть доставляет гроб, нужно скорей похоронить, – оживился вдовец, расхаживая по комнате на длинных, плохо гнущихся ногах, – Оливия, не подходи близко, детка, она может быть все еще заразна!

Но Оливия активно пыталась скрутить одно из колец с пальца усопшей. Кольца не поддавались. Отек был слишком сильный. В результате, дочь вынуждена была оставить труп матери в покое. Отец с презрительной гримасой лишь покачал головой, достал из внутреннего кармана сюртука маленькую фляжку и приложился к ней.

Дуадж довольно потер руки, и вышел из комнаты в окно, на улицу, увлекая за собой Сефера.

– Ну что, у нас все готово, осталось только занять места в партере и взять попкорн, – заявил он.

Деревенское кладбище в лунном свете выглядело трогательно и умиротворяюще. Погода была спокойной, ветра не было, природа замерла, как и жизнь под каменными плитами. Единственными двигающимися объектами были два замызганных голодранца, которые раскапывали свежую могилу. Но поскольку они были пьяны, а на вид малохольны и убоги, движения их были плавными, не быстрыми и практически не прерывали неподвижности пространства.

Памятники на могилах особо не отличались друг от друга ни размером, ни формой. Был, правда, один в виде большого гроба. На нем Дуадж и раскинулся. Сефер же выискивал себе место, попутно читая надписи на плитах. Годы жизни на них были настолько малы, что Сефер не понимал, зачем вообще на такой срок беспокоить мироздание. Дуадж наблюдал за его действиями неодобрительно.

– Если погружаться во всё это, рано или поздно ты очеловечишься, а это сам знаешь, чем кончается! Помнишь Хель? Сначала она украшала травой и цветами курганы мертвых, потом стала им сочувствовать, и где она теперь?

– А кстати, где она теперь?

– Ну, – замялся Дуадж, – этого никто в точности не знает, но поговаривают…

– Любишь ты слушать всякие сплетни!

– А вот и не сплетни, а мифы. И ты тоже должен их почитать!

– Почитаю как-нибудь на досуге.

В этот момент раздался странный хлопающий звук. Дуадж с ужасом глянул Сеферу в глаза.

– Ты что, чихнул что ли?

Сефер на мгновенье замер с удивленным лицом, затем снова сделался невозмутим

– Нет, конечно, просто задумался и ветку сломал. Что за идиотские шутки?

– Чем ты ее сломал? Силой мысли? Или у тебя задание – душу дерева принести в департамент?

Сефер раздосадованно глянул на Дуаджа. Тот сделал вид, что отлетел назад на несколько шагов, словно от сильного удара. И захохотал.

– Ничего себе у тебя сила взгляда! Почти как сила мысли.

– Клоун, – насупился Сефер и устроился на одном из надгробий, спиной к Дуаджу.

Мародеры заработали быстрее и громче

– Как думаешь, а вот этим для чего жизнь дарована?

Дуадж переместился пред Сеферовы очи.

– Ты своей силой мысли любой перфоманс изгадишь. А если без шуток, ты должен провериться, мне кажется, уж не знаю как, но ты подхватил вирус. Очеловечивает тебя. Вот какое тебе до них дело?

– Ты просто придурок бездумный, Дуадж. А мне интересны люди, взаимосвязи и миропорядок. Хочется чего-то большего, понимаешь? Развития, движения вперед, в будущее.

– Может лучше назад? Раньше было лучше.

– Раньше было раньше. Нужно идти дальше.

– Зачем это?

– Затем, что нельзя быть таким архаичным. Миропорядок пластичный, и он меняется, а ты – нет.

С этими словами Сефер рассерженно переместился на холм возле мародеров и стал сосредоточенно наблюдать за ними. Дуадж тоже подтянулся. Он посмотрел на Луну. Луна показала время от рождества Христова, затем от сотворения мира, затем полночь, затем по хронологии ацтеков. Дуаджу надоело, он отвернулся.

– Миропорядок очевиден, к бабке не ходи: если они будут так копаться, она задохнется и придется нам их тупо зарыть без всяких спецэффектов.

В этот момент лопата копателей наткнулась на что-то твердое.

– Вечно люди сами себе могилу роют, – Дуадж обрадовался, как ребенок.

Мародеры тоже. Стали поздравлять друг друга, хлопать по плечам, затем начали неловко ковыряться с крышкой гроба. Она сначала не поддавалась, а затем сдалась. Немалых усилий двум тщедушным пьяницам стоило сообразить, как, находясь внутри могилы, вытащить крышку наружу. Они бы еще полночи провозились, да Дуадж от нетерпения подхватил ее и легко поставил на торец. Комья земли посыпались в гроб, пачкая белоснежные одежды похороненной. Мародеры добавили грязи, затоптав часть одежд сапогами. Поскольку в могиле не так уж просторно, приходилось перемещаться по телу покойной. Хотя, конечно, из уважения к Смерти мародеры старались на само тело не наступать. Один из них уселся на живот покойнице и попытался стащить кольцо с пальца. Но пальцы по-прежнему были опухшими, как сосиски, и кольца словно вросли в них.

Второй смекнул, что простым это обогащение для них не будет и нужно действовать решительно. Он достал из внутреннего кармана нож и оттолкнув подельника, начал пилить палец. На бледной коже усопшей показались черные капли крови. Луна как раз показала еще какое-то время, не то цыганское, не то время сансары, когда покойница вздохнула полной грудью.

– Что-то я перебрал сегодня, – пробормотал один мародер, тот, что стоял на ребре гроба.

Женщина села в гробу, осмотрелась, и, свалив с себя второго и заверещала так, что слышно было даже на Луне.

Остальное происходило в доли секунды. Мародеры в панике начали спешно карабкаться из могилы, мешая друг другу и затягивая обратно. Женщина пыталась встать и хватала обоих за одежду, в результате чего они катились обратно в могилу, наконец одному удалось выбраться, а второй соскользнул на дно гроба. Мисс Маджори, поскользнувшись встала ему на голову и проломила череп. Ощутив свою ногу в чужих мозгах, несчастная завопила еще сильней и стала лезть из могилы с удвоенной силой и скоростью. Ее голова то поднималась над землей, то исчезала в могиле. Дуадж кружился и покатывался от смеха. Когда женщина зашла на четвертую попытку, Сеферу надоело, он галантно подхватил даму под локоток и вытащил на землю. Второй мародер, отползший на четвереньках довольно далеко, в ужасе увидел, как покойница взлетела на воздух и оказалась на земле. Некогда белое платье, испачканное землей, грязное лицо с размазанной кровью, изогнутый как у Горгоны рот, издававший ультразвук – весь этот нечеловеческий ужас, пошатываясь надвигался на бедного пьяницу. Он собрал в кулак все свои силы и рванул вперед. Но чтобы не упустить исчадие ада из виду и хоть как-то уйти от погони, бежал он, повернув голову назад. И на полном ходу вбежал в какое-то надгробие. Сила удара была такова, что даже земля задрожала. Мародер неловко упал и испустил дух. Следом за ним, аплодируя, шел Дуадж. Повелительным жестом он велел вышедшей из тела душе следовать за собой, та безусловно повиновалась.

– Это было ярко придумано, эффектно, круто-круто-круто! Я, правда, хотел побегать с ними по кладбищу, но твой куртуазный выход с помощью даме выше всяких похвал! Не забудь вытащить первого из могилы.

Женщина замолчала, словно ее выключили. Она мгновенье стояла, как вкопанная, а затем взвыла с утроенной силой и понеслась в сторону деревни.

– Вон за ней побегай, – предложил Сефер, но Дуадж брезгливо покачал головой.

– Я за бабами не бегаю, от этого проблемы одни.

– Ну смотри, а то пропустишь такой яркий финал, – предупредил Сефер.

– Поднажмем? – предложил Дуадж и они ветром шмыгнули ко входной двери дома, где вчера вечером Сефер разыгрывал театр теней. Чтобы не пропустить последний акт.

В доме не спали. Дети сидели за столом в темной столовой и осоловело ждали, пока отец опрокидывал одну за другой. Все молчали. В тишине было слышно только бульканье виски и стук опускающегося стакана. Стук в дверь прозвучал, как выстрел. Все вопросительно посмотрели друг на друга. И только самая маленькая девочка, та, которой Сефер показывал сказку нарушила тишину.

– Мама? – спросила она.

Отец горестно погладил ее по голове.

– Если б мы не похоронили ее сегодня, Энн, я бы тоже так подумал. Потому, что так стучала только она.

Он встал и пошатываясь поплелся к двери. Распахнул ее и упал прямо на руки Сеферу, так как душа его отошла моментально. За дверью стояла миссис Маджори собственной персоной. Правда в том виде, в котором ее увидел супруг за секунду до смерти, вряд ли она была узнаваема.

Сефер и Дуадж уже порядком утомились, да и улов у них получился неплохой сегодня, но им уже нужно было пополнить силы мортами. Все-таки подготовка отнимает много энергии.

На востоке показалась розовая полоса, значит вот-вот Ра торжественно выкатится на небо, победив силы тьмы, на своей барке.

Ра всегда был героем для Сефера с Дуаджем. Египетская сила! – нравилось им восклицать в юном возрасте, когда они возились с другими молодыми Смертями. И египетская победительная сила после этого оказывалась на их стороне. Сефер с Дуаджем врывались в самую гущу клубком катающихся Смертей и рушили все на своем пути. После таких заварушек многие Смерти костей собрать не могли, а Сеферу с Дуаджем хоть бы что. В то счастливое беззаботное время они еще были маленькими и очень гордились своим прарадителем. Во-первых, в отличие от большинства богов Солнца, он рассекал по небу на лодке. А уникальный вид транспорта всегда выделяет из толпы. Во-вторых, Ра появился из гусиного яйца. И это роднило его со Смертями и архаичными Богами. Хотя Смертью он не был. Богом тоже не был, хотя когда-то считался.

Сефер знал, что когда ты на земле и мортов в тебе недостаточно, если встретить Ра первым из солнечных богов, можно немного восстановиться. Солнечные лучи Ра давали конечно не морты, но ощущение, близкое к их действию. Словно по коже пробегал легкий электрический разряд и от него внутри все начинало биться и пульсировать. И возвращаться в вечность было легче.

Поэтому Сефер и Дуадж не стали наблюдать дальнейшее действо, происходящее в доме воскресшей, хотя Сефер немного жалел, что не взглянул в глаза малышке Энн в момент, когда она увидела силу своей молитвы.

Они торопились окунуться в лучи Ра, а затем им нужно было скорее открыть дверь в вечность и получить заслуженные настоящие питательные морты.

Они брели посреди поля, но Ра все медлил и не выплывал на горизонт. Зато на горизонте показался черный силуэт в длинной рясе. Сначала Сефер подумал, что это кто-то из Cмертей, тоже ищет дверь, так стремительно и легко он передвигался. Но потом он услышал неровное дыхание, а также шорох травы. А Cмерть бесшумна. Как и большинство обитателей разных этажей миропорядка, кроме людей. Есть, конечно, издающие разные звуки, но дышат только люди.

Дуадж тоже заинтересовался путником. Судя по выражению лица, он явно был готов на какую-нибудь ещё безобидную шалость. На обидную, по правде говоря, сил ни у кого уже не было.

За несколько метров до смертной процессии путник стащил с головы монашескую камилавку, перекрестился и пробормотал:

– Прости им, Господи, прегрешения вольные и невольные!

– Ты что, видишь нас? – изумленно спросил Дуадж.

– Имеющий глаза да увидит, – ответил монах.

– И не боишься? – повысил голос Дуадж.

Монах усмехнулся, уважительно остановился, скинул с плеча бесформенный мешок, пригладил бороду. Ряса на нем была линялая и видавшая виды, сам он был худ, но жесток телом. Говоря, он глядел Cмертям прямо в глаза без страха, но и без наглости.

– А с чего мне вас бояться? Смысл моей жизни не искать вас, но идти к Смерти своей дорогой, вы же меня к Богу должны привести. Но не теперь, а когда он назначит.

– Он может и назначает, а вот организуем мы. И почем тебе знать, что мы без назначения?

Монах сощурился, всмотрелся внимательно, покачал головой.

– Нет у вас на меня назначения.

Сефера подобная самоуверенность вывела из равновесия. Он поймал глазами еще не спрятавшуюся луну и завыл на нее волчьим голосом. И тотчас из леса навстречу беседующим метнулись два горящих глаза. Волк. В два счета он преодолел огромное пространство гигантскими прыжками. Глаза его впились в монаха. Монах глаза эти увидел, но свои не отвел, смотрел пристально. Волк прыгнул на него, но вместо того, чтобы вцепиться старику в горло, просто вдруг сел рядом, как домашний пес. Старик погладил его рукой по голове. Тут уж Дуадж не выдержал унижения.

– Нет людей, не боящихся Смерти, – воскликнул он, навел на старика пальцы пистолетом и взвел воображаемый курок. – да ты понимаешь, ряса, что я тебя пальцем убить могу?

– Мог бы, уже убил бы, да назначения на меня у тебя нету, а вот самомнение и гордыня непомерные есть!

Дуадж медленно спустил воображаемый курок. Из пальца задымило – осечка. Ни один мускул на лице старика не дрогнул. Он по-прежнему стоял и доброжелательно улыбался. Дуадж в бешенстве взвел курок еще раз и выстрелил. Сефер только и успел схватить пулю прямо перед носом старика.

– Прекрати, Дуадж, ты же видишь, его спецэффекты не волнуют, а назначения у нас правда нет, – и повернувшись к старику добавил миролюбиво, – Я, кстати, с одним доктором был знаком, тот тоже меня видел и не боялся.

Дуадж раздосадованно тряс рукой, так как после выстрелов пальцы почернели.

– Ты будто его напарник, а не мой!

Но Сефер уже заинтересованно продолжал беседу, не обращая внимания на Дуаджа. Ему было очень любопытно поговорить с человеком, который видит Cмерть, но не боится ее.

– Эти – да. Ученые. Эти не боятся. Для них главное в жизни поиск и эксперимент. Они в ад пойдут за доказательствами своих теорий.

– Точно! – в разговор вклинился Дуадж. Ему было досадно, что на него так быстро перестали обращать внимание. – Знавал я одну дамочку. Так вот она к портному пришла и попросила ей пошить ночной пеньюар длиной 8 метров. Портной, разумеется, удивился, стал отговаривать ее, объяснять неудобство и даже опасность такого ночного наряда, но она заявила, что у нее муж ученый, и для него главное – поиск.

Сефер сконфуженно сделал вид, что не знаком с Дуаджем. А монах напротив весело хохотнул. Чтобы загладит неловкость, Сефер продолжил серьезным тоном.

– А я еще одного вспомнил, храброго. Настоящий был воин. Тоже не боялся меня. Пошел со мной спокойно. Хочу, говорит, с друзьями в Вальгалле встретиться.

Монах понимающе кивнул:

– Так воину, чтобы выиграть битву, нужно внутри себя умереть заранее. Тогда он в бою бесстрашен и побеждает. Потому, что уже умер и ничего хуже с ним не случится.

Дуадж в отличии от Сефера интереса к разговору уже не испытывал, да и устал очень со всеми этими незапланированными стрельбами.

– Ладно, не боишься, но хоть уважаешь?

Монах вскинул на плечо свой мешок, кивнул, надел камилавку и медленно двинулся своей дорогой. Уходя обернулся:

– Конечно, а как не уважить? Каждый день жду уважительно Смерть свою. Она ведь меня к цели моей приведет. Она – таинство и сила. А вместо моей всё сплошь такие, как вы на моем пути встречаются. Непутевые.

Уже отойдя на большое расстояние монах вдруг обернулся и крикнул:

– А с друзьями-то встретился тот воин?

– Не знаю, мы только доставкой занимаемся. Наверное. Больше я его не видел… – и Сефер прижал ладонь к двери, возникшей перед ними в поле. Но в момент, когда она медленно начала отворяться, Дуадж отдернул его руку и тревожно прошептал:

– Признайся, ты с ним тайную дружбу свел? Таинство, смыслы, цели. Он заразил тебя? Так я его за это без всяких назначений заберу!

Сефер в сердцах оттолкнул Дуаджа.

– Да не зараженный я! Каждый с вечностью по своему борется. Ты шоу устраиваешь, я развитие и свет ищу. Что тут такого?

С этими словами он резко отскочил от Дуаджа в сторону и снова приложил ладонь к двери. Когда он приземлился, трава под ним зашуршала. Сефер в замешательстве замер, подняв руки вверх. Наступила оглушительная тишина. Сефер и Дуадж выжидающе смотрели друг на друга и не шевелились.