Текст книги "Заговор небес"

Анна и Сергей Литвиновы
Заговор небес

Пролог

Катя Калашникова, Москва, 5 января

Катя включила первую передачу и проехала еще семь метров.

Открыла окно и прикурила сигарету.

Впоследствии она еще не раз вспомнит и эту сигарету, и это открытое окно. И будет думать, что опущенное стекло тогда спасло ей жизнь.

Катя затянулась легким «Кентом» и стряхнула пепел за борт авто, в сырую ночь.

Пробка на пересечении Страстного бульвара и Малой Дмитровки казалась бесконечной. Слева от Кати торчал крутой «Мерседес» с затененными стеклами. Справа тащилась «девятка». Впереди горели стоп-сигналы «Лексуса». Сзади напирал джип с включенным дальним светом. Откуда их столько выползло, этих крутых тачек?! Время-то к ночи…

Лениво летели снежинки, колеса месили столичную слякоть. Зимняя темнота давно опустилась над Москвой. Но кругом горела новогодняя реклама, бесновались огни на нижнем этаже кинотеатра «Россия» – там нынче располагалось казино. Впереди, на перекрестке, было светло, как днем. Мимо застрявших в пробке машин проходили, лавируя, красиво одетые пешеходы. Они были хорошо видны в ярком свете московских фонарей. Катя машинально отметила: девушки – даже нет, какие там девушки, девчонки! – почти все, словно в униформу, затянуты в пальто от «Максмары» и «Валентино» (от семисот условных единиц, если покупать в «Галерее Актер»). Лица – щедро сдобрены дорогой косметикой.

Катя старалась спокойно относиться к тому, что ей приходится донашивать купленное еще в Париже пальтишко, а косметику от Диора использовать только в особых случаях. В обычные же, рабочие дни лишь слегка подводить глаза да пудрить нос. Но все равно немного обидно, когда мимо шуршат красивые, расслабленные и явно не напрягающиеся на работе девчонки, которые выбирают, в какой бы ресторан зарулить, – а ты, уставшая и бледная, можешь себе позволить только домашний ужин. Пусть праздничный, но домашний…

«Москва – неправильный город. А ее центр – вообще сплошная обманка. Здесь все настолько красиво, что кажется, будто по всей России так. Что где-нибудь в Лебедяни или Скопине точно так же толпятся на перекрестках дорогие машины, а между ними проплывают беззаботные и успешные люди», – думала Катя.

Трудно было представить, что всего в получасе езды отсюда глухой и темный вечер лежит над московскими спальными окраинами – и простирается дальше, дальше, над всею бескрайней Россией.

«С ума сойти – пробка в Москве в десять вечера, – подумала Катюша, инстинктивно включая первую передачу и проползая очередные пять метров. – Я пробки ночью только в Париже видывала… Куда они все едут? В гости? В кино? В ночные клубы?.. И ведь есть же у людей деньги… Москва стала почти Парижем… – усмехнулась про себя Катя. – А все ж таки – не Парижем… Там-то любой, если он не клошар, может сесть в машину и поехать коротать вечер в любимое кафе… А у нас? У нас, наверно, это по кошельку лишь одному из тысячи… Или из десяти тысяч… Ворам, проституткам, банкирам, «деловым»… У меня вот еще хватает денег, чтобы проехаться на машине, – а вечер в кафе уже не по карману… С долгом за авто вот уже полтора года не рассчитаемся… А ведь машина-то – кроха, малолитражка!.. В Париже на таких студентки ездят…»

Светофор на пересечении Дмитровки и бульвара снова загорелся зеленым, и Катюша (вместе со своим оранжевым «Фиатом Пунто») проехала еще два десятка шагов. Кажется, в следующий заход она наконец минует перекресток.

Свет от казино, что расположилось на нижнем этаже бывшего кинотеатра «Россия» (теперь «Пушкинского»), стал ярче. «А помнишь, – спросила саму себя Катя (автомобильные пробки всегда располагали ее к воспоминаниям и рефлексиям), – там, на месте этого «Шангри-Ла» (или как там его?) раньше был зал мультфильмов, и ты вместе с влюбленным одноклассником Юркой туда бегала смотреть «Тайну третьей планеты»?.. Ох, какой был мультик! Добрый, азартный, светлый… Потому что наш, советский… Не чета тем голливудским и японским, которыми сейчас детишек травят…»

Воспоминания, связанные именно с этим местом в Москве – пересечением Бульварного кольца и Пушкинской улицы (сейчас зачем-то переименованной в Большую и Малую Дмитровку, хотя Катя, как и большинство москвичей, никогда не помнила, где Большая, где Малая…) – все эти воспоминания вдруг чередой нахлынули на Катю. «А помнишь, – подумалось ей, – когда ты уже училась на первом курсе – ты поймала в документальном зале «России» фильм Ромма «А все-таки я верю»?.. Сильное, умное, страстное кино… Такие документальные фильмы нынче не делают… Да и кто их сегодня будет смотреть – документальные… Вот и на месте того зала теперь вместо фильма Ромма – рулетка да игральные автоматы…»

Через открытое переднее стекло автомобиля проникал промозглый воздух: бензиновый, зимний, простудный – но такой привычный, такой московский… Катюша стряхнула пепел в открытое окно. На перекрестке, похоже, произошел затор: traffic jam, как это называют американцы. Одни машины еще не успели покинуть скрещение улиц, а им наперерез наползали другие. Все отчаянно сигналили. Катя за десять лет московского безумного вождения научилась не поддаваться дорожному психозу. Она сидела спокойно: покуривала, слушала радио – и вспоминала.

Катя вспомнила тот же кинотеатр «Россия» – и кинофестиваль. В каком году это было? Кажется, в восемьдесят седьмом… Восторг перестройки… Здесь она впервые переводила фильм… В большом зале… Куча народу… «Нет ли лишнего билетика?»… Волновалась – ужасно… Листочки с синхроном тогда почему-то не подвезли… Приходилось лепить текст, как слышалось с экрана… А фильм-то был не простой – знаменитое «Кабаре»… Ох, сколько же я там со страху отсебятины навыдумывала!.. Боб Фосс, наверное, с ума б сошел, когда бы слышал меня… И если бы знал при этом русский… А ведь никто в зале моих ошибок тогда, кажется, не заметил… И зрители после просмотра хлопали не только Лайзе Минелли, но и, похоже, ей, Кате… После того синхрона она впервые поверила в себя как в переводчика… Какая же она тогда была молодая, наглая и безмятежная!.. Двадцать лет, джинсы «Ливайс», грубошерстный свитер на голое тело, первый синхрон, первый прыжок, первая любовь… Боже, как же давно это было!.. И как все переменилось!.. И далеко не все – в лучшую сторону…

Авто по-прежнему стояли недвижимы, рычали моторами на холостых оборотах. По радио передавали песню из нового фильма про Джеймса Бонда. «The world is no-o-ot enough!..» – заливалась солистка «Garbadge».

От музыки, от расслабленности, от воспоминаний Катюшу вдруг отвлекла фигура, которая отделилась слева, с тротуара. Она вышла откуда-то из полутьмы того здания, что предшествовало «России». (Там, кажется, находилась редакция «Нового мира».) Катя заметила фигуру боковым зрением. Сперва не обратила на нее внимания. «Прохожий… Или рекламные листовки раздает, – подумала она. – Или флаерсы…»

Однако человек целеустремленно шел именно к ее машине. Он сосредоточенно миновал другие автомобили. И соседний «мерс» прошел, не остановившись.

И Катя повернула к нему голову. В первый момент она не поверила своим глазам: так страшно это было. Прямо на нее двигалась черная фигура. Лица не было. Его целиком закрывала маска.

Человек подошел к Катиной машине почти вплотную. В опущенной руке он что-то держал. Маска ничего не выражала. Кажется, на голове у человека был чулок. Он наглухо закрывал все лицо.

Вот человек уже в двух шагах от нее. Да, он идет именно к ней. Это было страшно, словно во сне. Надо бежать, но ты не можешь пошевелиться… Катя замерла как завороженная. Человек вскинул руку. В руке было что-то черное. Похоже, пистолет.

И вот уже пистолет в полуметре от лица Кати. Направлен прямо на нее. Катюша остановившимся взглядом смотрела на него – прямо в черное дуло.

И в лицо – без лица.

«Это тебе за Настю!» – хрипло проговорил человек в черном.

И в этот момент сзади Кати истошным паровозным гудком загудел джип. Светофор только что открылся, машина, стоявшая впереди, уже рванулась, а Катя замешкалась. Перед капотом ее авто образовалось свободное пространство. Автоматически реагируя на гудок – а отнюдь не на пистолетную угрозу! – Катя резко бросила свой «Фиат» вперед.

Ее автомобиль дернулся, взвизгнули шины. Старт получился, как у Шумахера.

Глухо раздался выстрел.

Затем, вслед, еще один.

Катя вылетела на перекресток. Она с такой страстью давила на акселератор, что едва не въехала в зад затормозившего впереди автомобиля. Не замечая ничего вокруг, изо всех сил нажала на тормоз. Ее машина резко остановилась. До бампера переднего «Лексуса» оставалось сантиметра четыре. Сзади тоже взвизгнули тормоза, а следом раздался долгий, сродни длиннейшему ругательству, сигнал джиппера. Катя ему даже виновато рукой не махнула – как делала всегда, если случалось создавать помехи другим водителям. Она ничего не соображала. Все было еще менее реально, чем во сне.

Впереди идущая машина снова поехала, и Катюша, как автомат, тронулась следом. Она не помнила себя и не видела окружающего.

Очнулась лишь на Тверской, возле гостиницы «Минск». Как она здесь оказалась? Что было потом, после выстрелов? Она ничего не помнила. Машины, как всегда, равнодушно скользили по Тверской к Маяковке, весело подсвечивали фарами, мигали стоп-сигналами. «О господи! – проговорила Катя. И еще раз: – О господи!» Но за ней, кажется, никто не гнался. Черный человек растворился в ночи – будто его и не бывало.

Катя остановила машину. Внутри все дрожало. Губы ее стискивали забытую сигарету. Она открыла дверцу и вышла из авто. Ноги подгибались. На секунду ей показалось, что она вот-вот грохнется в обморок, поэтому до крови закусила губу. Руки вцепились в полураскрытую дверцу. Пытаясь сдержать слабость, Катюша принялась разглядывать обшивку любимого «фиатика».

На левой стойке явственно было видно пулевое отверстие – черная дырочка со стального цвета краями.

Глава 1
Доцент, очаровательная и голубоглазая

Павел, Москва, 6 января

В православный сочельник в России работают только продавцы винно-водочных товаров, трудоголики и акушеры.

Ни к одной из вышеперечисленных категорий населения я не принадлежал. И ни за что не приехал бы сегодня в офис, но вчера почти в полночь мне домой позвонила давняя клиентка (и, можно сказать, боевая подруга) Таня Садовникова. Я оказался нужен. Срочно нужен. Хорошей знакомой Тани требовался надежный и умелый частный детектив. По мнению Татьяны, под эти определения я подпадал. И она меня рекомендовала. Спасибо ей, конечно. Но этого мало. Она вдобавок договорилась – от моего имени! – что новая клиентша прибудет в мой офис сегодня в одиннадцать ноль-ноль.

В одиннадцать ноль-ноль в сочельник. Не самое веселое занятие в канун Рождества – выслушивать обиженных кем-то дамочек!..

Часы показывали четверть двенадцатого. Клиентка запаздывала. Я коротал время, просматривая дела минувшего года, и отправлял содержимое папок в мусорную корзинку. Аппарата для уничтожения документации в моем оргтехническом арсенале нет. Позже Римка сожжет старые бумаги на заднем дворе.

Дело о черном шахматном коне… К черту!.. Дело Тани Садовниковой – Бориса Барсинского… Порвать и выбросить!.. Дело «Золотой ключик»… Дело об особняке без окон… В корзину!..

Римка – моя секретарша, автоответчик и кофевар (интим не предлагать!), как всегда по утрам, красила ногти. Обычно она делает это стыдливо. Сегодня же занималась сим процессом не только не таясь, но, я бы даже сказал, вызывающе. Весь ее вид словно говорил: «Раз уж, Пашенька, сегодня, в канун Рождества, я так понадобилась тебе – терпи! И запах лака терпи, и мои косметические процедуры!»

Тут дверь офиса растворилась, и в контору вошла девушка. Точнее сказать, молодая женщина лет тридцати от роду. Она была просто, неброско, но, очевидно, дорого одета. На ее черных волосах и на коротком модном пальто блестели капельки дождя. (Рождество нынче выдалось кислым, теплым.) Лицо посетительницы не было особо эффектным – если вы, конечно, поклонник карамельных плэйбойских блондинок. Но если вы настоящий ценитель гармонии – в женском лице, душе и сердце, – вам, как и мне, стала бы очевидной ее неброская, необычная красота. Главным украшением лица гостьи оказались глаза. Большие, глубокие и, я бы сказал, не по летам мудрые. И еще – они были голубыми. В сочетании с короткими жгуче-черными волосами незнакомки получалось удивительное, контрастное зрелище. В наши годы достижений косметологической промышленности не проблема придать прическе нужный окрас; легко также вставить цветные линзы – но я отчего-то уверился, что колер ее волос и глаз был естественным, природным. Черноволоса и голубоглаза… Это приковывало внимание. Кроме того, обращали на себя внимание губы девушки: они были чувственными, яркими, полными. «Счастливец, – против воли подумалось мне, – тот, кто имеет право каждодневно приникать к ним!»

– Вы – Павел Синичкин, – глядя на меня в упор, утвердительно сказала посетительница. Голос ее был низковат – я бы даже сказал, чуть хрипловат, но это придавало ей дополнительный шарм.

– Так точно, – вздохнул я, прекратив разбор архивов и протянув девушке свою визитную карточку. На ней значилось:

Детективное агентство

«ПАВЕЛ»

А ниже, в углу, гораздо более мелким шрифтом:

Павел Синичкин,

частный детектив

лицензия №………

Все-таки для работника в некотором роде правоохранительных органов у меня была крайне неподходящая, легкомысленная фамилия. Честно скажу, я ее стеснялся.

Незнакомка, в свой черед, достала из маленькой черной сумочки визитку и передала ее мне через стол.

На карточке значилось:

Екатерина Сергеевна

КАЛАШНИКОВА

доцент кафедры английского языка

Московской государственной

лингвистической академии,

кандидат филологических наук

– Римма, кофе – гостье! – прокричал я. – И вешалку!

– Чай, – поправила меня Екатерина Сергеевна.

– Чай – гостье! Вешалку! И конфеты!

– Конфет – не надо. Чай – без сахара.

Римка вышла из своего закутка и отобрала у очаровательной доцентши пальто. Я указал ей на стул для посетителей. Екатерина Сергеевна села.

Римка принесла ей чашку чаю, а мне, как всегда, крепчайшего кофе. Метнула в мою сторону оскорбленный взгляд. На этом, похоже, ее сегодняшние обязанности закончились. Поэтому ее уничижительный взор как бы говорил: и ради того, чтобы подать ей чаю, ты вытащил меня с заснеженной дачи в Абрамцеве, от друзей и подруг! Удивительно много, черт возьми, берут на себя современные секретарши! Я ответил Римке более чем суровым взглядом.

– Я бы попросил вас, Римма, – официальным тоном сказал я, – продолжить разборку и уничтожение архивов за прошлое столетие.

Когда дверь, ведущая в Римкин закуток, закрылась, я сказал весьма мягко голубоглазой филологине:

– Чем могу быть вам полезен?

Екатерина Сергеевна Калашникова рассказала о вчерашнем происшествии на перекрестке у кинотеатра «Пушкинский». Говорила она с характерными для преподавателя интонациями, ясно формулировала свои мысли. «Похоже, студенты ее обожают, – невольно подумалось мне по ходу рассказа, – а кое-кто из них, верно, в нее даже влюблен».

– И чем же, по-вашему, я могу быть вам полезен? – спросил я, когда прекрасная доцентша закончила свой рассказ.

– Вы же – детектив… – несколько удивленно протянула госпожа Калашникова.

– Видите ли, уважаемая Екатерина Сергеевна, если вы считаете, что вам угрожает опасность, и хотели бы, чтобы я обеспечил вашу круглосуточную охрану, – вы обратились не по адресу. В моем агентстве просто нет сил, потребных для этого. Да подобное мероприятие к тому же, прямо скажем, не из дешевых…

Она сделала отрицательный жест.

– Если же вы желаете, – продолжил я, – чтобы просто был найден злоумышленник, – за это можно взяться. Если мы с вами, конечно, столкуемся о цене.

Филологиня своим грудным, хрипловатым голосом сказала, что она, конечно же, предпочитает последний вариант.

Я удовлетворенно кивнул.

Далее между нами последовал небольшой торг. Затем мы заключили устное соглашение, о деталях которого я распространяться не буду. Они интересны только налоговой инспекции.

Екатерина Сергеевна сразу же передала мне аванс и деньги на текущие расходы (наличной «зеленью»). Я бросил доллары в сейф. С этой минуты госпожа Калашникова стала моей клиентшей.

– Ваш рассказ был вполне удовлетворителен и исчерпывающ, – сказал я, – однако позвольте задать вам несколько дополнительных вопросов… – Я заметил, что сам невольно перехожу на преподавательскую лексику: неужто магия ее голубых глаз и чуть хрипловатого голоса столь сильна? – Но, может быть, еще чаю?.. – прервал я сам себя.

– Нет, спасибо.

– Римма, мне еще один кофе!

– Да, Павел Сергеевич, – пискнула Римка за перегородкой.

Пока готовился кофе, я начал опрос пострадавшей:

– Итак, после всего происшедшего вы остановились на Тверской. Осмотрели машину. Убедились, что в вас стреляли… Вы обратились в милицию?

– Нет. А зачем?

– Что вы делали, когда обнаружили пулевое отверстие? Поподробней, пожалуйста.

– Я… Я выкурила сигарету… Затем завела мотор и поехала домой… Ну, а дома… Дома рассказала обо всем мужу… Он убедил меня обратиться к частному детективу… Затем напоил меня снотворным и отправил спать.

– А сегодня?

Она пожала плечами.

– Мы с ним поехали к вам.

– Так где же ваш муж?

– Сидит в машине. Проверяет курсовые. Там хорошая печка.

– Вы ему не доверяете? – резко спросил я.

Она ответила мгновенно:

– Доверяю. Но стрельба в меня – это жемое дело, верно?

– Я могу осмотреть машину?

– Конечно. И познакомиться с мужем – тоже.

– Хорошо. Но это, если не возражаете, чуть позже… Еще вопрос… Кажется, вас там, на перекрестке, поджидали… Кто мог знать, что вы именно в тот час окажетесь именно в том месте?

– Я каждый день этим путем езжу после занятий домой… А в какое время у меня заканчивается пара или экзамен с консультацией – мог знать любой мой коллега… Или – любой студент… Или – тот, кто не сочтет за труд зайти в институт и посмотреть расписание…

– Где вы работаете? Территориально?

– На Сретенском бульваре.

– А живете?

– В Петровско-Разумовском переулке. Недалеко от метро «Динамо».

– Вы всегда ездите домой из института одним и тем же путем?

– Как правило, да.

– Могу я попросить вас в дальнейшем изменять свой маршрут?

– А вы считаете, что… – она сделала короткую паузу, словно не могла с ходу выговорить следующее слово, – что… покушение может повториться?

– Береженого бог бережет… – неопределенно сказал я. – У вас в вузе есть охрана?

– Весьма номинальная.

– Далеко ли вы паркуете машину от вашей академии?

– Как когда.

– А от своего дома?

– У нас есть платная стоянка. Метрах в ста от подъезда.

– Есть ли в вашем подъезде консьержка?

– Да.

– Вы не могли бы какое-то время оставлять ваш автомобиль под окнами дома?

– Могла бы… Вы думаете, все так серьезно?

– Я пока ничего не думаю… Но я хотел бы получить свой гонорар от вас лично – живой и невредимой. – Я внимательно посмотрел в ее голубые глаза. – Я достаточно ясно выражаюсь?

– Вполне.

– Ну и славно! Теперь перейдем к вашему незнакомцу с пистолетом. Опишите его как можно подробней.

– Я же вам говорила: он был в маске. И видела я его только полсекунды.

– Рост?

– По-моему, около ста семидесяти. А может, и выше.

– Может, сто восемьдесят?

– Может быть.

– Возраст?

– Понятия не имею.

– В чем он был одет?

– В чем-то черном… Пальто… Длинном плаще… Что я могла увидеть?!

– Это был мужчина? Или женщина?

Секундная заминка. Екатерина Сергеевна, казалось, с некоторым удивлением прислушивалась в этот момент к собственным воспоминаниям.

– Я даже не думала об этом… – наконец проговорила она. – Но, кажется, это был мужчина…

– Вы – наблюдательная современная женщина не смогли – по походке, по движениям – отличить мужчину от женщины?!.

– Я же говорю: я видела его краем глаза…

– Но вы все время употребляете мужской род: «его»… Значит, это все-таки был мужчина?

– Скорее – да. Но теперь я не уверена.

– А может быть, что-то в движениях, пластике этого человека показалось вам знакомым? Может, вы видели эту фигуру раньше?

Она прикрыла глаза и сосредоточилась, вспоминая.

– Нет, не видела… Но я не уверена… Кажется, не видела… Понимаете, на бульваре было темно… И я видела этого человека, – на этот раз она употребила неопределенный род, – от силы полсекунды… И, честно говоря, очень испугалась…

Было видно, что воспоминание о покушении все-таки не на шутку взволновало голубоглазую доцентшу. Она извинилась и попросила разрешения закурить. Разрешение было получено. Я достал из стола и подвинул ей пепельницу. Она закурила сверхлегкий «Кент» – баловство, а не сигареты.

– Хорошо, – сказал я, делая отстраняющий жест, – оставим пока этого человека… Вы не могли бы сказать мне, уважаемая Екатерина Сергеевна, как вы думаете: есть ли у вас враги?

– Не знаю… – Она глубоко задумалась. Потом решительно проговорила, глядя мне прямо в глаза: – До вчерашнего дня я считала, что – нет.

– А как вы считаете: кому была бы выгодна ваша, м-м, безвременная кончина?

По реакции посетительницы я понял, что над этим вопросом жертва покушения думала – возможно, мучительно – все сегодняшнее утро. Екатерина Сергеевна усмехнулась и посмотрела мне прямо в глаза своими бездонно-голубыми глазами:

– Двум старшим преподавателям с нашей кафедры. Один из них побыстрее мог бы стать доцентом.

– Как их фамилии? – я навострил карандаш.

– О господи!.. Это шутка – если вы не поняли.

– И все-таки?

– Вы что, станете их допрашивать?

– Екатерина Сергеевна, пожалуйста.

– Их фамилии – Терещенко и Вознюков. Но я бы очень не хотела, чтобы на кафедре стало известно о… – она подбирала формулировку, – словом, о моих проблемах.

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. Не извольте беспокоиться.

– О вас мне дали самые лестные аттестации.

– Прошу не сомневаться, я их оправдаю… Продолжим, если вы не устали?

– Your welcome,[1]1
  Пожалуйста (англ.).


[Закрыть] – утомленно-снисходительно проговорила кандидат филологических наук.

– Я повторю вопрос: кому еще была бы выгодна ваша смерть?

Я спросил быстро, отрывисто. С этой девушки определенно надо было сбить спесь: пожалуй, она слишком привыкла помыкать своими студентами. И, наверно, мужем. Мне эти штучки не нравились.

– Не знаю.

Она ответила полуутомленно, чуть прикрыв глубокие глаза.

– Кто наследует ваше имущество в случае вашей смерти? Муж?

– Пожалуй, что нет. – Она задумчиво покачала головой: похоже, она уже успела, за вчерашний вечер и сегодняшнее утро, обдумать, в числе прочих, и эту версию покушения. – Или, если наследует, то с большими сложностями. Мы с ним не расписаны. Живем в гражданском браке.

– Давно живете?

– Около восьми лет.

– Совместно ведете хозяйство?

– Да.

– Вполне достаточно… Я имею в виду – времени вполне достаточно, чтобы суд признал вашим наследником именно его… А другие наследники?.. Дети?

– У меня нет детей.

– Родители?

– Отец умер…А мама… Ну, это смешно…

– Братья, сестры?

– Отсутствуют… Беда вся в том, мой дорогой Павел Сергеич Мегрэ, – она усмехнулась, – что у меня нечего наследовать.

– А квартира?

– Двухкомнатная, далеко не в центре. Рыночная цена – не больше шестидесяти тысяч долларов.

– Убивают и за сто рублей.

– Да, – усмехнулась она, – столовым ножом, по пьянке… Но не вырядившись в маску, не вооружившись пистолетом, не вычислив маршрут жертвы!

В ее голосе впервые прозвучали панические нотки. Что ж, не так плохо, прежде всего для нее самой: чтобы она слегка испугалась.

– У вас есть деньги на счету? – продолжал я давить на посетительницу.

– Минус четыре тысячи долларов, – усмехнулась она.

– Как это понимать?

– Долг за машину, – пояснила клиентша.

– Скажите, может быть, вам угрожали?

– Нет-нет, – поспешно, пожалуй, чересчур поспешно ответила госпожа Калашникова. – Мой кредитор – интеллигентный человек. И очень богатый. Для него эти четыре тысячи ничего не значат.

– Можно узнать, кто он?

– О боже!.. У меня такое ощущение, что вы, господин частный сыщик, лепите в белый свет как в копеечку – авось попадете в вальдшнепа!..

Она жестко глянула на меня.

Ну, мы справлялись и не с такими методами психологического (и не всегда только психологического) воздействия. Я спокойно выдержал ее взгляд и размеренно произнес:

– Уважаемая Екатерина Сергеевна! Вы являетесь моим клиентом. Вы платите мне деньги – на мой взгляд, немалые – за то, чтобы я нашел человека, стрелявшего в вас. И тем самым оградил бы вас от опасности, которая, возможно, вам все еще угрожает. Позвольте мне спрашивать вас то, что я считаю нужным спрашивать. И позвольте посоветовать вам – на то время, пока действует наш контракт, – поступать так, как я вам рекомендую.

В ответ на мою тираду она промолчала. Раздавила сигарету в пепельнице. Я воспринял ее молчание как знак согласия.

– Итак: имя вашего кредитора, – спокойно продолжил я.

– Шеляринский. Иван Исаакович Шеляринский.

– Тот самый?

– Тот самый.

Шеляринский был одним из тех, кого отечественная пресса полюбила в последнее время величать «олигархом». Четыре тысячи долларов были для него и в самом деле карманными деньгами.

– Откуда вы знакомы с Шеляринским?

– Мы учились с ним в одном классе.

– Вам можно позавидовать… Он дал вам деньги без каких-либо дополнительных условий?

– Я с ним не спала. И спать не собираюсь, – жестко сказала она. – Если вы это имели в виду.

– Вы отвечаете на вопросы, которых я не задавал…

Калашникова слегка покраснела.

– Вы не возражаете, если я осмотрю вашу машину? – продолжил я.

– А что, наш разговор уже закончен?

– Почти.

Мне показалось, что она вздохнула с облегчением.

Я встал. Очаровательная доцент тоже поднялась.

Я вышел в крошечный предбанник своего агентства. Достал из гардероба и подал Калашниковой пальто. Надел свою куртку.

– Будут звонить – перекинь на мобильник, – приказал Римке.

– Хорошо, Павел Сергеич.

Она, без сомнения, слышала сквозь тонкую перегородку, о какой сумме мы столковались с клиентшей, и теперь изо всех сил демонстрировала Екатерине Сергеевне свое секретарское послушание передо мной, великим.

Мы вышли в пустынные коридоры института «Энергопроект», который сдавал мне – и трем десяткам других фирм – помещение под офис (посему, замечу, его сотрудники могли не утруждать себя работой в сочельник). Молча спустились на первый этаж, вышли на улицу: Калашникова впереди, я чуть сзади. Поэтому в полной мере смог оценить ее ножки.

У входа в институт стояло всего две машины: моя «восьмерка» и «Фиат Пунто» оранжевого цвета. Не пришлось применять дедуктивный метод, чтобы догадаться, что это – авто моей собеседницы.

На переднем пассажирском кресле «Фиата» сидело нечто очкастое мужского пола.

– Ваш муж не водит машину? – спросил я между делом, пока мы шли к автомобилю.

– Он не по этой части, – сухо отвечала прекрасная амазонка.

Мы подошли к авто вплотную. Муж гражданки Калашниковой быстро просматривал листы, испещренные формулами. Временами он делал в них пометки красным карандашом. По меньшей мере половина знаков из тех, коими были исписаны листы, были мне незнакомы. В машине изо всех сил надрывался радиоприемник: голосила Патрисия Каас.

Очаровательная доцент постучала костяшками пальцев в боковое стекло. Гражданский муж сигнала не расслышал.

Еще раз – отрывистей, нетерпеливей. Мужчина оторвался от бумаг. Лицо его при виде супруги расплылось в улыбке. Он вырубил голосистую француженку, швырнул на водительское сиденье листы с формулами и принялся выбираться из машины, явно для него тесной.

Когда муж госпожи Калашниковой наконец покинул сиденье и выпрямился во весь рост, он точь-в-точь напомнил мне карикатурный образ ученого – каким его рисовали старые советские фильмы (и до сих пор рисуют голливудские). Лет тридцати пяти – сорока. Молодой, но уже изможденный наукой. Нескладный, очкастый, с залысинами, с криво висящим галстучком. Он настороженно улыбнулся мне.

– Познакомься, – полуофициально проговорила голубоглазая доцентша, – это Павел… э-э… Павел Сергеевич, детектив.

– Оч-ч приятно, – протянул руку нескладеха.

Я пожал ее. Так называемый муж оказался ростом около метра семидесяти пяти – то есть вполне подходил на роль преступника.

– Частный детектив осмотрит нашу машину. – А это, – госпожа Калашникова продолжила процедуру представления, кивнув на ученого, – Андрей Витальевич Дьячков, мой супруг.

– Вы, судя по всему, обогнали супругу в ученых званиях, – сказал я любезно.

– Да, я – профессор, – бесхитростно отвечал господин Дьячков.

– И, наверное, к тому же доктор физико-математических наук, – я кивнул на листочки, валяющиеся в машине: на них червяками извивались интегралы.

– Кандидат. Технических наук, – столь же любезно отвечал муж голубоглазой доцентши.

– Вы не рассчитали между делом траекторию пули, попавшей в машину? – светским тоном осведомился я.

– Нет! – быстро ответил профессор, не поняв – или не приняв? – моего юмора.

– Тогда позвольте мне. Эмпирическим путем.

Я обошел автомобиль кругом.

В левой стойке малолитражки в самом деле оказалось отверстие, похожее на пулевое.

Насколько я разбираюсь в физике, пуля должна была прошить буржуинскую жесть насквозь, а затем (машина-то, судя по показаниям клиентши, в момент выстрела двигалась) угодить в заднее правое боковое стекло. Ну, а потом посшибать еще парочку «Мерседесов» на Страстном бульваре.

Однако заднее стекло «Фиата» осталось невредимым, и я стал отыскивать смертоносную штуковину внутри машины (если она, конечно, там осталась). Невенчанные супруги в это время о чем-то тихо переговаривались, стоя у капота «Пунто». До меня донеслось только произнесенное хрипловатым голосом Екатерины Сергеевны: «По-моему, он – профессионал…» И хотя я ничуть не сомневался, что клиентша усилила громкость этой фразы специально для моих ушей – мне, не скрою, было это приятно.

Когда я наконец нашел внутри «Фиата» пульку, мне стало ясно, что разговоры западных автофирм о пассивной безопасности автомобилей – далеко не рекламный трюк. Свинцовая смертоносная гадина попала в боковую стойку примерно на уровне головы водителя; внутри стойки она, видно, изменила направление. Поблуждала там и вылетела вовнутрь машины уже сантиметров на сорок ниже и под другим углом. В завершение своего путешествия, изрядно сплющенная, пуля попала в заднее сиденье.

Я выковырял ее из поролона. Определить марку оружия, из которого производился выстрел, я с налету не мог. Я оперативник, а не эксперт. Однако, если понадобится, за экспертизой в ЭКЦ,[2]2
  Имеется в виду Экспертно-криминалистический центр МВД России.


[Закрыть] где у меня служит парочка друзей, дело не станет. Я развернул имевшийся у меня в кармане презерватив. «Для чего ты всегда носишь с собой столько презервативов?» – порой кокетливо спрашивают меня девочки; я отвечаю: «Для хранения вещдоков». Они хихикают, а ведь я говорю чистую правду. Я поместил внутрь кондома сплющенную пульку. Перед парочкой Калашникова – Дьячков свою находку я афишировать не стал, посему еще на карачках, в полутьме машины, сунул вещдок в карман куртки.