Текст книги "Главная партия для третьей скрипки"

Правда, и платить приходилось. Восхищенные отчеты перемежались криминальными сводками. Самоубийства, необратимые изменения психики.

Взять бы и выбросить проклятую коробчонку.

Или решиться и попробовать?

Костин подарок лежал на столе. Просто протяни руку, достань таблетку и проглоти. А дальше – новый, яркий мир. Несомненная встреча с мамой. Или – об этом в сети тоже писали – способности у нее откроются. К живописи, стихосложению. Да хотя бы на скрипке проклятой станет играть, как Сара Чанг[2]2
  Известная американская скрипачка, обладательница премии Эвери Фишера и премии Международной музыкальной академии Киджи.


[Закрыть]!

Но вдруг станет совсем плохо? Она начнет буянить? Выбросится из окна? Ведь все научные эксперименты с загадочным лекарством обязательно проходили в присутствии врачей. Реаниматологи, набор «Антишок». А ей кто поможет, если что?!

А если у нее зависимость разовьется? Непреодолимая?! Необязательно ведь наркотики принимать – на лекарства тоже можно подсесть.

Плохо быть трусихой.

Арина металась по квартире и не могда себе места найти. В пансионате хотя бы все время дела были, а здесь – только тишина и тоска. Идти некуда, стремиться не к чему.

Из оркестра она ушла. В антикризисный центр не тянуло. Даже на кладбище ездить (еще недавно получала горькое, но удовольствие) – теперь совсем не хотелось.

Арина забила в поисковик Костю Клыкова. Была уверена: самый юный студент психфака обязательно где-то отметился. Но нет. Ни слова. Константин, факультет психологии, самый молодой студент – ни единого совпадения. Наврал он все. Или нет? Ей то и дело вспоминалось точеное лицо юного Аполлона. Может, подъехать к факультету психологии к концу занятий? В темных очках, лицо шарфом замотать. И взглянуть на него, хотя бы издалека?

Нет. Если он правда там учится – увидит. Узнает. Поднимет на смех.

Может быть, посоветоваться с дядей Федей?

Но тот – типичный homo sapiens. Отговорит. Таблетку отберет и выбросит. «Но мне ведь и надо – чтобы кто-то мною командовал, направлял!»

Уже потянулась набрать знакомый номер. Но тут телефон зазвонил сам.

Костя? Или дядя Федя? Почувствовали, насколько ей плохо?!

Но голос в трубке был женский, вкрадчивый:

– Арина? Это вам из антикризисного центра звонят. Почему вы нас забыли? Не приходите на занятия?

Обычно, когда ее упрекали, Арина сразу начинала оправдываться. Но сейчас бухнула:

– Я приду, когда Балаев приедет.

– А Лев Людовикович уже в Москве. И сегодня вечером проводит медитацию. Количество мест ограничено, но вас, любимого клиента, мы всегда рады видеть.

Арина едва не взвизгнула от восторга:

– Серьезно? Сегодня медитация?! Да, я буду. Буду обязательно!

– Тогда мы вас ждем. В пять часов.

Вот и решение всех проблем! Да она такой эксперимент проведет – никаким Хофманам и Грофам не снилось! Усилит экспериментальное лекарство медитацией с сильным учителем. Это ведь вообще фантастика! Отчет потом тоже можно будет в Интернете опубликовать.

Сейчас три. Волшебное средство – как сообщал Интернет – начинает действовать не сразу.

Арина решительно положила в рот аккуратненько-белую таблетку. Запила водой. И, пока сознание оставалось на месте, помчалась мыть голову.

* * *

Арина не знала, какими будут последствия, но предвкушение ее измотало. Пока одевалась – теплая куртка, шарф, зима бесится, в окно бьется то ли снег, то ли град – не сводила с зеркала глаз. Вдруг сейчас фатально расширятся или сузятся зрачки? И ее остановят полицейские – у входа в метро они вечно кучкуются, цепко смотрят в глаза пассажирам. А если начнет тошнить? Закружится голова, и она упадет под поезд?!

Вызвать, пока не поздно, рвоту – и к черту эксперимент. Но прошло уже полчаса. Без толку. Препарат попал в кровь. Надо быстрее до антикризисного центра добираться. Там ей хотя бы из окна выкинуться не дадут.

Арина поспешно выбежала из дома. Миновал час. Она со страхом вглядывалась в прохожих. Боялась увидеть вместо тетки с сумкой-тележкой какую-нибудь Медузу Горгону. Но пока что все шло нормально. Единственная странность – снежинки, что летели в лицо, не холодили, а, наоборот, обжигали.

В метро стало похуже. Банкетка напротив и все пассажиры на ней вдруг, ни с того ни с сего, взмыли под потолок. Арина едва удержалась от вскрика. Она отчаянно прошептала:

– Этого нет!

И банкетка послушно вернулась на место.

А старик, что сидел рядом, проворчал:

– Есть, детка, есть. Грипп идет. Чертов февраль.

– Ерунда. Февраль кончился, – отрезала она. Хотя прежде никогда не вступала в разговоры с попутчиками.

– Кончится он только сегодня. В полночь, – зловеще проговорил старик.

И в ушах у нее вдруг зазвенели куранты. Отчетливо, громко. Сначала хриплая мелодия гимна. Потом удары. Зловещие, прямо в сердце.

Арина взвизгнула.

– Пьяная? – укоризненно взглянул дедок.

К счастью, объявили ее остановку. Арина осторожно – пол начинал качаться – покинула вагон.

От метро бежала бегом. Снег гнался за ней. Прохожие пролетали мимо – как телеграфные столбы, если из окна поезда смотришь.

Ворвалась в знакомый подъезд, выдохнула: тихая гавань!

Мир на короткое время встал на место. Стены, потолок, дверь. Зина, бессменная приемщица обуви, с очами долу.

– Намасте, Арина.

– Намасте.

Разулась, отдала сапожки.

А под потолком вдруг пролетела синичка.

Арина заморгала. На Зинаиде внезапно появилась тога, в руках лютня, голос громовой, будто церковные колокола:

– Про-ро-роходи в за-а-а-ал!

Ухватиться за стену. Удержаться. Аккуратно, Арина. Собери всю силу воли. Главное, дойти до мата и упасть на него.

Удалось.

Разговоры, мимо ходят, кто-то обращается к ней. А она – на хрустальной белой лодке. Плывет меж облаков. И радостно, и грустно. Грустно оттого, что уголок сознания понимает: никакое это не просветление. Просто чудятся-видятся разные глупости.

Но тут, наконец, запела тибетская чаша. Зазвучал голос Балаева. И в Арининой голове разом взорвалась тысяча звезд. Взрыв разнес мозг, мысли, тело на миллионы крошечных элементов. Она не видела маму, не видела никого. Только шарик Земли – аккуратный, как на снимке из космоса. Страшная боль от потери тела и безумная радость от того, что теперь она часть Вселенной. А высший разум – это просто светловолосый человек. Он сидел рядом с Ариной (хотя нет, не с ней – ее тела ведь не было!) и просто говорил. Она не понимала ни слова, но впитывала его мудрость как губка.

Медитации Арина не слышала. Ее вообще не было – растворилась, исчезла. Переместилась в другой мир.

Пришла в себя от того, что ее били по щекам. С трудом открыла глаза. Земля. Мерзость.

– Что-о-о с то-обой? – прогремел голос Балаева.

Она отвернулась. Попыталась сбежать – обратно в черное, беззвездное небо. И ей удалось. Хотя краем сознания чувствовала, как ее поднимают, куда-то ведут.

Стены кружились, ходили ходуном. То сжимались вокруг, то разрастались до размеров бального зала. Голос Льва гремел в ухо:

– Пиши!

Арина смеялась. Отталкивала его руку.

Она не понимала, что от нее хотят.

– Ты невменяема-а-а! – грохотал голос. – Пиши расписку, что была на медитации по доброй воле-е-е!

Лицо Балаева морщилось, расплывалось:

– Пиши! Нам не нужны неприятности-и!

Арина хотела сказать, что не будет никому жаловаться. Зачем? Сама виновата. Но не могла вымолвить ни слова.

– Пиши, черт возьми! – бушевал Лев Людовикович.

Ладно. Пусть. Раз надо – так надо.

Она приняла ручку, что ей совали. Вывела под диктовку гуру:

– Горошева Арина Николаевна…

Поставила подпись.

А дальше все завертелось еще быстрее. Арина чувствовала: ее засовывают в куртку, обматывают горло шарфом, натягивают сапоги. Куда-то ведут.

Звезды продолжали вертеться. Арине казалось, что она взлетает.

Один квартал, другой. Ей хотелось идти все быстрее и быстрее. В какой-то момент поняла: двое, что ее провожали, исчезли. Ну, конечно. Они просто люди. А она – часть эфира. Наконец можно воспарить. Раствориться во мгле. Стать звездой в черном небе.

Арина побежала. Ноги не касались земли.

Визг тормозов она не услышала. Зато увидела глаза: отчаянные, навыкате. И еще циферблат. Ровно полночь. Февраль закончился. Наступил месяц март.

А дальше небо навалилось, собралось вокруг складками, засосало в воронку. И больше она ничего не помнила.

* * *

– Мам, я уроки сделал и заслужил чипсы. Пойдем до магазина пройдемся.

– И не заикайся, не пойду. Сейчас еле от машины добежала. Погода ужасная, снег в лицо бьет, ветрище.

– А почему такая погода противная?

– Как почему? Потому что февраль. А у него два друга – метель и вьюга.

– У тебя стих получился. Сама придумала?

– Нет. Народная мудрость.

– А почему февраль такой злющий?

– В деревнях говорят, из-за того, что коротышка. Что мало дней ему дадено.

– Какая разница – двадцать восемь или тридцать!

– Но я думаю, тут причина другая. Возраст у февраля нехороший.

– В смысле?

– Сколько ему лет, как ты думаешь?

– Ну, если январю – как мне… А в декабре год умирает – тогда второму месяцу, наверно, лет пятнадцать.

– Вот именно. Подросток. Они всегда вредные. Вот и февраль вредничает. Насылает то метель, то дождь ледяной.

– А почему подростки вредные?

– Потому что рост, сила – как у мужика взрослого, а ума еще не нажили. Хотят все решать сами, но не выходит. Вот и злятся.

– У нас за школой восьмиклассники прячутся, курят и матом ругаются. Они плохие, да?

– Ну… Многие из них курить потом бросят. И ругаться тоже не будут. Побесятся – и нормальными ребятами станут.

– А беситься обязательно?

– Нет. Но когда слишком долго делаешь то, что скажут, – это надоедает. Скажу тебе по секрету: меня мама до четырнадцати лет заставляла на ночь выпивать кружку молока.

– С пенками?

– Да. И в седьмом классе я взбунтовалась.

– Начала курить?

– Ну… было дело.

– А я курить никогда не буду! Это теперь не модно. И тебя всегда буду слушаться!

– Давай на диктофон запишу, мой хороший! А лет в четырнадцать дам послушать.

* * *

Арина проснулась на чужом диване. Открыла глаза, увидела перед собой стену. Обои роковые – розы истекают кровью. Она лежала, свернувшись в клубок, укутана с головой колючим одеялом. Где она? Почему на подбородке что-то мешается? Осторожно ощупала рукой: вата, сверху лейкопластырь. Правая рука (разглядела в полумраке под одеялом) исцарапана, перемазана – зеленкой и грязью.

Она вспомнила вчерашнюю ночь. Звезды. Бесконечный полет сквозь Вселенную. Фары машин, вой моторов – цветомузыка. Ноги не касаются земли. Потом вспышка, удар. А что было дальше?

Она осторожно отвернулась от стены. Комнатка площадью метров десять. Абсолютно незнакомая. Шторы смешные – желтый тюль, те, что плотные, – синего цвета. Будто украинский флаг. На фоне обоев с розами совсем весело. Не удержалась, хихикнула. Арина, тебе плакать надо! Или вчерашнее снадобье все еще действует? Делает мир смешным и прекрасным?

Арина сбросила щетинистое одеяло. Ого! Хорошо она где-то свалилась. Джинсы порваны на коленке – сквозь прореху видны засохшая кровь и грязь. Свитер цел, зато попробовала левую руку согнуть и едва не взвизгнула. Отвернула рукав, нахмурилась: кисть, запястье, предплечье – опухшие, синие. Неужели перелом? Пошевелила еще раз – боль шарахнула по всему телу, отдалась в челюсть.

В квартире тишина, клацают старомодные часы. Рядом с диваном кто-то поставил табуретку. Стакан с водой, пара конфет и почему-то бокал с вином.

Угощение трогать не стала. Поднялась с незнакомого ложа. Ого, как голова кружится! Пойдешь в туалет и вместо двери врежешься – в сервант с хрусталем. Зачем десятиметровую комнатушку забивать бокалами и вазами?

Она снова села.

Дверь приоткрылась. Арина разинула рот и закрыть не смогла.

На пороге стоял Бельмондо. Не умудренный, как в «Профессионале», и не потертый, как сейчас, а совсем молодой. Чуть обезьянье, неземного обаяния лицо. Прекрасная фигура. Кисти и стопы – точеные, божественных пропорций. Рассматривать, не дыша – словно Аполлона в Пушкинском музее.

Футболка, джинсы не скрывают – подчеркивают божественный торс. Как жаль, что она не художник.

– Проснулась? – спросил артист на чистом русском.

– Вы кто? – со страхом выдохнула Арина.

– Тимур.

Приблизился, протянул руку. Лосьон у него опьяняющий

Арина осторожно поместила на коленку больную левую. Правую робко вложила в ладонь незнакомца.

Он молчал, улыбался. Она не выдержала первой.

– Почему… почему я у вас?

Оторвать взгляд от прекрасного лица Арина не могла. И с удивлением заметила: в глазах неземного красавца Тима что-то дрогнуло, метнулось. Разве боги могут смущаться?

Впрочем, голос остался уверенным, беззаботным:

– Я тебя спас.

– От чего?

– А ты не помнишь, что вчера случилось?

Могло случиться что угодно. В этом Арина не сомневалась.

Почти произнесла: «Не помню».

Но в уши вдруг ударил визг тормозов, пляска фар. И она неуверенно вымолвила:

– Меня машина сбила.

По прекрасному лицу промелькнула досада.

А в глубине ее мозга кто-то абсолютно незнакомый строгим голосом произнес:

– Он тебя сбил. Лови момент, овца!

Кто ей шепчет в уши? Всевышний? Дьявол?

И девушка повторила, куда тверже:

– Я помню: меня сбила машина.

– Да, – неохотно кивнул Тимур.

– Почему я тогда не в больнице?

– Да там удар был не сильный. Ты и не лежала почти. Сразу встала и пошла куда-то.

И смотрит внимательно.

Ага. Сам признаваться не хочет. Арина в жизни никого не допрашивала — не тот характер. Но сейчас произнесла вкрадчивым тоном доброго следователя:

– А ты здесь при чем? Проходил мимо и меня спас?

Тим вздохнул. Врать не стал.

– Нет. Я был за рулем.

– Ага! Значит, ты меня и сбил!

– Да ты сама под колеса бросилась!

«Вышел. Помог. Привел к себе. Хотя мог бы просто сбежать, и никто бы его не нашел сроду. Я ведь ничего – ничегошеньки! – вчера не соображала!»

Он взглянул на Арину своими отчаянно-синими:

– Я решил: зачем ГИБДД вызывать? Ранений серезных у тебя вроде нет. Так, шок небольшой. А тут начнутся: разборки, полиция, больница. Ну, и привез к себе. Раны перевязал. Спать уложил. Решил: утро вечера мудренее.

Тим сел на краешек дивана, покаянно оттенил глазищи ресницами:

– Но если хочешь, мы можем сейчас в полицию сообщить.

От близости его тела у Арины закружилась голова.

– Ты актер? – пробормотала она.

– С чего ты взяла? Я тренер.

– По карате?

– По теннису.

Сидел теперь совсем рядом. Обоняние обострилось.

Гель для душа, лосьон, туалетная вода и еще, очень очевидно: коньяк. Ну, или какая-нибудь текила. Явный отзвук вчерашнего. «Да ты пьяный был, тренер!» Интересно, когда водитель подшофе, а сбитый пешеход под кайфом – кто больше виноват?

Тот, кто за рулем. Мама ей когда-то объясняла.

Пару месяцев назад Арине и в голову бы не пришло выкручивать руки. Да кому – принцу, богу! Но сегодня все изменилось. У ее ног, в ее полной власти – мужчина мечты. Разве можно упускать такую возможность?

И она едко произнесла:

– Хорошо ты придумал – с места аварии сбежать.

– Но тебе ведь сейчас лучше? – с надеждой спросил Тимур.

– Как сказать. Рука, похоже, сломана, – Арина показала на левую плюшку-конечность. – И голова очень болит.

– Давай тогда поедем в больницу, – с готовностью отозвался он. – Тут рядом есть платная, я узнал. Все расходы я оплачу.

«Ах ты, хитрец! – усмехнулась девушка про себя. – Уже и больницу платную подыскал. Чтобы все шито-крыто, никуда не сообщили».

Обычно, в присутствии даже гораздо менее уникальных мужчин, Арина бесповоротно терялась. Смотрела в пол, мекала и никак не умела выторговывать себе преференции.

Но вчера она побывала в бездне. И вынесла оттуда четкое, уверенное ощущение: все в жизни – неспроста.

И Лев Людовикович зачем-то ей был дан. И Костик с его березовой и дубовой корой. А сейчас наступил абсолютно новый этап.

Она решительно произнесла:

– Ни под какие колеса я не бросалась. Спокойно шла по переходу. На зеленый свет.

– Какой зеленый? – опешил красавец. – И перехода там не было! Ты выскочила на дорогу как бешеная!

– А почему ты тогда полицию не вызвал? – спокойно спросила она. – Я была бы сама виновата. Мне мама рассказывала: когда сбили узбека, который кольцевую перебегал, у водителя даже «права» не отобрали.

И взглянула на Тима почти с вызовом.

Неужели он вчера не заметил, что жертва – вообще, ну ничегошеньки не соображает?

Похоже, нет. Принял ее опьянение за шок. Вот это повезло!

– Нехорошо, – произнесла Арина назидательно, словно бы чужим голосом. – Людей сбивать, а потом скрываться с места аварии. И подкупить пытаться.

– Вот, значит, как! – с горечью молвил красавец. – Я с тобой по-человечески. А ты по закону хочешь. Ладно. Давай по закону. Сама в полицию позвонишь – или мне?

Ей очень захотелось его обнять. Но новый, кто-то неведомый, вселившийся в нее после вчерашнего безумия, едко произнес:

– По закону уже поздно. Ты с места происшествия скрылся.

– Да и надо было бы! Там камер нет, – в сердцах выдохнул Тимур.

Арина снисходительно улыбнулась:

– В Москве камеры повсюду. А зачем ты вино мне на тумбочку поставил? Чтобы я хлебнула спросонья? И тебе потом доказательство, что пьяная, сама виновата…

Тимур взглянул на нее печально:

– Ты мне вчера такой беззащитной показалась. Я тебя укрывал ночью. По голове гладил, когда ты во сне стонала.

И придвинулся поближе.

От сильных, спортивных мужчин и пахнет по-особенному. Волнующе, терпко. Арина давно заметила. Жаль только, такие мужчины на нее никогда внимания не обращали.

Он положил руку ей на грудь.

Она забормотала – совсем глупость:

– Не трогай меня. Когда сотрясение мозга, нельзя. Нужен полный покой.

И тут Тимур ее поцеловал.

Арина в жизни ничего подобного не испытывала. Предыдущий опыт, вялый, холодный язык в своем рту – вспоминала с дрожью. А здесь ее будто швырнули в жаркий, мощный, но абсолютно безопасный костер. Он полыхал, словно мартеновская печь, но вместо увечий приносил невыносимое удовольствие.

Она думала, что не умеет отвечать на поцелуи. Но уже через пару секунд поняла, что сама вгрызается в Тима будто дикая, оголодавшая самка.

– А ты горячая штучка! – прошептал он ей на ухо.

И повалил, прижал к дивану.

В левую руку остро стрельнуло болью.

Арина застонала, но не вырвалась из объятий.

– Милая ты моя девочка, – шептал Тим. – Милая, хорошая. Я так испугался вчера за тебя!

И целовал ее все крепче, все увереннее. Повязка с ее подбородка слетела, он виновато пробормотал:

– У тебя кровь идет.

– Кровь – любовь! – лихо отозвалась Арина. – Рифма!

В глазах Тима полыхнуло торжество. Его руки продолжили срывать с нее одежду, чужое тело властно давило на вчерашние ссадины, но боль волшебным образом обращалась в неземной восторг.

Арина, когда думала – чисто теоретически – об отношениях с мужчинами, всегда боялась: любой партнер сразу угадает в ней полную неумеху. Но то ли вчершний стресс вкупе с экспериментальным лекарством, то ли поразительная красота Тима, то ли все вместе раскрепостили ее небывало. Своим глазам не поверила, когда увидела правую (здоровую) руку на Тимовой ширинке. И не смутилась ни капли, когда оказалась без одежды и он начал ее целовать прямо в горячий треугольничек между ног.

«Такого не бывает!» – пронеслось в голове за секунду до его оргазма.

А потом ее сначала ударило где-то внизу, потом тепло расплескалось по телу, стрельнуло вулканическим извержением в мозг.

И немедленно захотелось еще, еще!

Застонала от счастья, когда он ворвался в нее. И снова, спустя минуты, испытала блаженство.

«Арина, я тебя поздравляю, – она словно услышала ехидный мамин голос. – В тридцать два года ты наконец поняла, для чего существуют мужчины».

Тим осторожно лег рядом. Преданно заглянул в глаза:

– Ты простила меня?

Она не сомневалась ни секунды, как ответить.

– Конечно, нет. Сейчас я приму душ и пойду в полицию.

Он внимательно взглянул ей в глаза:

– Как я могу тебя остановить?

– Тебе придется для этого потрудиться, – усмехнулась Арина.

И ощущая себя совершенной шлюхой, она отдалась новым объятиям Тима.

* * *

Потом Тим повел ее завтракать. Кухня, как и единственная комната в квартире, выглядела совсем не по-мужски. Будто в музее, выставлены крупы в архаичных металлических баночках. Чай – по запаху совсем обычный, пересыпан в роскошную, расписанную золотом жестянку. В посудном шкафчике стеклянная дверь завешена изнутри рушничком с жизнеутверждающим слоганом: «Чай пить – не дрова рубить».

– Чья эта квартира? – спросила Арина.

Тимур поморщился:

– Мамина.

Странно. А где тогда его жилье?

Задать вопрос не успела.

Тимур, наливая ей чай, ослепительно улыбнулся:

– Я бездомный. Ты про это хотела спросить?

– Как это?

– Только прописан здесь. Но права жить не имею.

– Почему?

Спросила – и ужасно смутилась. Забормотала:

– Ты не подумай ничего, я… Я просто…

Он хмыкнул:

– А что, это мысль! Скажу маман: сбил девушку, она, в качестве компенсации, квартиру требует. – Вздохнул: – Это ее добьет.

– Да не требую я у тебя ничего! – Даже слезы от обиды выступили.

Тим взглянул внимательно. Произнес:

– Спасибо. Я понял. А бездомный я потому, что наивная мама стабильно вкладывала в меня по комнате каждые пять лет. Сначала у нас трехкомнатная квартира была. Почти в центре. Потом «двушка» на ВДНХ. Дальше пришлось и ее менять – на эту хибару. Тогдя я и поклялся, что никаких жен сюда не приведу. И сам жить не буду. Здесь одному тесно.

– А почему… вы переезжали? – Арина снова смутилась, быстро добавила: – Не хочешь – не отвечай!

– Ну, первый раз я грохнул старушку. Топором, – начал загибать пальцы Тим. – Пришлось откупаться. Потом, э… директора школы часами по голове. Он меня вызвал за «двойки» ругать, а я его такими чугунными часиками, каслинского литья. По башке.

– Ты издеваешься? – неуверенно спросила она.

– Слушай, ты прямо марсианка! – хихикнул он. – Конечно, издеваюсь. Пей чай.

Налил себе. Сел напротив. Задумчиво произнес:

– Что мне с тобой делать-то?

На языке вертелось: она давно – и полностью! – его простила. Бог может возвращаться на Олимп. А она сейчас уйдет домой, и всю жизнь будет вспоминать: бездну, сквозь которую летела под действием вчерашнего зелья. И рай на час, что ей дал молодой человек-совершенство.

Но кто-то внутри нее снова властно велел: «Молчи».

Арина отвернулась к окну. Не во двор смотрела – ввысь.

Небо сине-морозное, на градуснике минус двенадцать. Но воробьи чирикают с оптимизмом. Предрекают – весна рядом, просто пока прячется.

А Тимур вдруг произнес:

– Я завтра в Питер узжаю. Поедешь со мной?

– Поеду, – Арина не сомневалась ни секунды.

– Но там типа общаги. Кухня общая, удобства в коридоре.

– Ты на стройку, что ли, завербовался?

Он хмыкнул:

– Нет, так низко еще не пал. Работаю по специальности. В Питере новая теннисная академия открылась. Меня туда тренером взяли. На испытательный срок.

– Так это ведь замечательно!

– Да, – нахмурился он. – Просто потрясающе. Самый настоящий Ю Эс Опен[3]3
  U. S. Open – открытый чемпионат США по теннису.


[Закрыть].

– Чего?

– Неужели ты никогда не мечтала его выиграть? – усмехнулся Тимур.

Арина, чтоб совсем дурочкой не казаться, предпочла промолчать.

Он одним махом допил пустой чай. Поднялся из-за стола. Подвел итог:

– Ладно. Безумная ночь – дурной день. У тебя паспорт с собой?

– Зачем?

– Пошли за комп, билет тебе купим.

* * *

Деталей Тимур не знал, но почему-то надеялся, что общага окажется в центре.

– В Питере, Арина, коммуналки – в самых чумовых местах. На канале Грибоедова, напротив Мариинского театра. У нас бы дипломаты и бизнюки жили. А у них – бабульки с алкашами.

Но с вокзала их повезли через весь город. Сначала Арина, никогда не бывавшая в Питере, ахала: вот Нева! А это ведь крейсер «Аврора»! Но державная красота домов с каждым километром блекла, окраины становились все более унылыми, а потом и перечеркнутую табличку: «Санкт-Петербург» миновали. Вдоль трассы потянулись убогие магазинчики, рынки, шиномонтажи, унылые зимние поля. Тимур обернулся к шоферу:

– С пути сбился?

– Нет. Приехали уже! – Неразговорчивый дядька блеснул золотом зубов. И резко свернул влево. Прямо в лес.

Замелькали коттеджи, но машина протряслась на колдобинах дальше. Лес становился все гуще. Тимур – Арина видела – внутренне кипит. Наконец посреди могучих сосновых куп показалось жилье. То были четыре потрепанные двухэтажки – и ничего больше. Со всех сторон к ним подступали деревья. Дома стояли квадратом, глядели друг на дружку деревянными (ни единого стеклопакета) окнами. На площадке перед строениями теснились машины, меж ними играли дети.

– Бывшее общежитие лесной академии, – провозгласил водитель. – Один этаж снимаем для нашего персонала.

Арина выбралась из машины. Огляделась, вздохнула, закашлялась. Может, и глушь, но зато воздух какой потрясающий! Пахнет морем и хвоей. Никогда не вдыхала подобного сочетания.

Шофер обернулся к ней:

– Чего кашляешь? Болезная, что ли? Тогда тебе сюда нельзя.

– Почему?

– Тут отопления нет. А если обогреватель включать – ползарплаты сожрет.

– Отель моей мечты, – буркнул Тимур.

Шофер помогать с багажом не стал. Красавец благородно потащил Аринин чемодан, и девушка едва не расплакалась от счастья. Ее совсем не испугали дома в лесу и предостережения водителя. Подумаешь! Главное, что в одной комнате с ней будет жить удивительный, самый лучший в мире мужчина.

А общежитие – это даже интересно. На кино похоже. Длинный узкий коридор, фанерные дверцы комнат. Внутри помещения, что отвели им, – двухъярусная кровать, тумбочка, крючки на стенах. Шкафа не имелось.

– Редкостная дыра, – проговорил Тимур. – Я, конечно, спец по баракам. Но в таком еще не бывал.

Арине комнатка, наоборот, показалась уютной и милой. Она села на нижнюю койку. Посмотрела на Тимура. Глупо улыбнулась:

– Я вижу только единственный недостаток. Не хватает двухспальной кровати.

– И шампанского на завтрак, – он вздохнул, закрыл лицо руками, добавил потерянно: – А я-то, дурак, мечтал. Что в двадцать пять – уже будет только бизнес-класс, «Мариотт», повар, массажист, свита.

– Ты… ты, что ли, какой-то теннисной звездой был? – с восхищением взглянула на него Арина.

– Не был я никакой звездой, – посуровел Тимур. – Не стал. Не смог. Хотя всю жизнь на это положил. А мать – все деньги свои. Квартиры наши куда девались? Продавали, чтобы мои тренировки оплачивать, по турнирам ездить. И вот результат. Куча побед по юниорам. А по взрослым – единственный титул – чемпион Рязанской области. И то потому, что сильные не приехали. Вот мой потолок. Лучше уж в тренеры.

Арина женским чутьем (проснулось в ней, наконец!) догадывалась: любая другая на ее месте просто прижалась бы сейчас к нему крепко-крепко и начала целовать. Но ей было очень страшно. Вдруг сейчас скажет: «Отстань. Не до тебя»?

И она, чтобы отвлечь Тима от грустных мыслей, предложила:

– Пойдем посмотрим кухню? Ну, и еще что тут есть?

– Иди, – сказал с видимым облегчением. – Я здесь посижу.

И, прямо в ботинках, плюхнулся на кровать.

Арина быстренько исследовала этаж. Туалетов целых три, и даже не очень грязные. Душевая тоже приличная, только холодная: окно изрисовано морозом. На кухне – семь штук электрических плит. Несколько рабочих столов. За одним ревела над луком тетка лет сорока. Мимолетно взглянула на Арину, вяло спросила:

– Ты в академию?

– Ну, вроде да, – смутилась Арина.

– Тренерша?

– Н-нет.

– А кем будешь?

– Не знаю пока.

Арина решила перехватить инициативу:

– А вы кто?

– Наталья Максимовна. Повариха, – представилась женщина. – В буфете работаю.

– А я Арина. Скажите, Наталья Максимовна, тут магазины есть поблизости?

– Щаз. Все из Питера тащим, – буркнула женщина. – На горбу своем, если машины нет.

– Зато можно грибы собирать, – ляпнула Арина.

– Времени у нас нет – по лесу шляться, – повариха продолжила с ожесточением кромсать лук.

Арина вернулась в комнату.

Увидела у Тима в руках коньячную фляжку.

– Быстро ты вернулась, – проворчал он.

Но прятать флягу не стал. Сделал щедрый глоток. Предложил:

– Хочешь?

– Да нет. В поезде пиво ведь пили, – пробормотала она.

– Что твое пиво в такую погоду, – Тим зябко повел плечами. – Подумать только: включать обогреватель – дороже, чем пить коньяк.

Ну вот. Завтра пойдет на работу, а от него будет перегаром пахнуть.

– Надо тебе кофейных зерен купить, – заботливо произнесла Арина. – Мама говорила: самое надежное средство. Никакой «антиполицай» не сравнится.

– Я от тебя умираю.

После выпитого Тим подобрел, разрумянился. Сам посадил ее к себе на колени, прижал, властно помял грудь. Арина постаралась поудобней устроить больную левую руку. Хорошо, хоть перелома у нее не оказалось (успела перед отъездом заскочить в травмпункт). А Тим – тот даже не поинтересовался, как она себя чувствует. Но девушка совсем не обиделась. Все справедливо. Богам никогда нет дела до проблем простых смертных.

* * *

Сотрудников в академию возил служебный автобус. В восемь утра туда, в девять вечера обратно, других вариантов не имелось. Тим ворчал:

– А если у меня тренировки – в двенадцать, в три и в пять? Все остальное время что делать?

Арина робко спросила:

– Может, надо было в Питер на машине поехать?

Тим фыркнул:

– Ага. Доехали бы. До первого гибэдэдэшника.

– Почему? – не поняла она.

– Морду мне всю снесла и еще спрашивает, – раздраженно отозвался Тимур.

Арина постаралась беззаботно улыбнуться:

– Я снесла? Не может такого быть. Мне хоть бы что, а машина разбита?

– У вас, теток, по девять жизней. А у авто – только одна.

Она решилась наконец спросить напрямую:

– Тим, а ты меня с собой взял только для того, чтобы я в полицию не пошла?

Тим взглянул испытующе. Уверенно проговорил:

– А ты бы и так не пошла.

– Зачем тогда?

– Тебе правду?

Она внутренне обмерла, кивнула.

– Ладно. Сама попросила. Я люблю мясо, салаты – поесть, короче, нормально. Всякую бабскую муть: убирать, стирать, гладить – терпеть ненавижу. Значит, нужна женская рука. А кто б еще со мной поехал в этот барак?

Арина в кои-то веки не растерялась:

– Любая приезжая. Всеми когтями бы вцепилась.

– Не скажи. Девчонки в столицы за другим едут. Кому бриллианты нужны, кому институт. А туалет в конце коридора у них самих дома есть. Так что считай, у нас бартер. С меня секс. С тебя домашнее хозяйство. Устраивает?

– Вполне, – улыбнулась она. – Мне в радость тебе готовить и убирать. Только работать я тоже хочу.

– Где?

– Где и ты. В академии. Чтобы не спускать с тебя глаз.

– Слушай, Арина. – Тим поднял бровь. – Еще три дня назад мне казалось – ты тишайшее существо. А сейчас уже руки выкручиваешь.

– Я меняюсь. Под твоим влиянием.

– Я вижу, – протянул он. – И краснеть по любому поводу ты тоже перестала.

«Смешно краснеть после того, что мы с тобой ночами творим».

– Так устроишь меня?

– А кем ты можешь?

– Да кем возьмут. Администратором. Посудомойкой. Да хоть мячи собирать!

Он развеселился:

– Арин, бол-бои – это только на крупных турнирах. А когда тренируешься – за мячами лично кланяешься.

Однако сам Тимур этого не делал.

Арина в первый же день обратила внимание: остальные тренеры подбирают желтые кругляши наравне с детьми. Один Тим, отыграв корзину, усаживается на скамейку с телефоном. Играет, просматривает Фейсбук. И совсем не торопит своих воспитанников. Те тоже не спешат: выстроят на ракетке целую башню, несут аккуратненько, а потом вдруг все уронят, собирают по новой.