Текст книги "Принцип высшего ведовства"

Андрей

Серый и сырой весенний день подходил к концу, сумрачной тенью ложась на перепаханный волнами залив. У причала покачивался одинокий буксир, вдалеке, почти теряясь в подступающих сумерках, белел бок баржи. И – чайки, кажущиеся светлыми точками на графитовой воде… Но то внизу, если долго-долго спускаться по старым, местами крошащимся ступеням заброшенной лестницы. Здесь, над морем, шумели проезжающие машины, навязчиво тренькали мобильники, спешили куда-то люди и раздражающе подвывала певичка в ближайшем баре – ее даже видно, если приподняться на цыпочки и заглянуть в пыльное стекло.

Андрей оперся на широкие перила балюстрады и вновь уставился на море. На душе творилось примерно то же, что и на водах залива – грязных, взбаламученных и холодных.

«Что, пробежка по мартовской грязи босиком поднимает тонус?»

Он судорожно вцепился в шершавые перила, как будто мог их раздавить.

Да-а, утренние события шипом засели в сердце. А теперь оно, это никчемное, бестолковое сердце, исходило страхом и беззвучными рыданиями. Словно этим можно было что-то изменить.

«И что она теперь обо мне подумает?»

Андрей вздохнул. Поздно, батенька, пить боржоми. Нужно было вести себя по-человечески. С чистой совестью не бегут, можно было остаться и хотя бы узнать, что нужно проклятым законникам. Но вколачиваемый годами страх взял свое – противный, мерзкий, животный… Как будто, столкнись Андрей с ними во второй раз, и ждало бы его нечто стократ худшее, чем просто смерть…

Он стиснул голову руками, яростно взглянул на какую-то дамочку с пуделем (она тут же предпочла ретироваться), полез в карман за телефоном.

«Ну, что ты ей теперь скажешь? Ах, прости, дорогая, просто так получилось?»

Дорогая…

Это слово вдруг показалось слишком избитым, банальным и залапанным миллионами равнодушных рук. Оно, слово это, совершенно не отражало суть происшедшего за последние дни и перевернувшего все существование циничного ведьмака.

И на самом деле он был готов отдать свою никчемную, нечеловечески длинную жизнь за женщину, оказавшуюся слишком чистой и прекрасной, но, но… Опять-таки, страх. Его никуда не денешь, не выбросишь, как дырявый носок. Он слишком глубоко засел в душе, за все эти годы.

А ведь, не вернись он с Ингой в ту ночь, ничего бы не случилось! Вообще ничего – ни сумасшедшего призрака на балконе, ни распростертой на полу девушки, которую можно было сравнить только с распускающимся цветком лотоса, ни сумасшествия, накатившего и накрывшего с головой, закрутившего в сладком водовороте. Пожалуй, единственной ложкой дегтя было Ингино ворчание о том, что, мол, ее изводят дурные предчувствия, которые неким таинственным образом связаны с Валерией. Но он намеренно пропускал их мимо ушей, стараясь хотя бы на время забыть о том, что Инга прежде всего провидец.

«Ну что, будешь просить прощения?» – он усмехнулся, листая список телефонных номеров.

Будет, еще как будет. На колени станет, только чтобы простила…

– Нет!!!

И невесть откуда взявшаяся Инга повисла на руке.

– Нет, не звони ей! Андрей, погоди, выслушай! – выпалила она в лицо, обдав запахом мартини.

Он глубоко вдохнул. Выдохнул, чтобы немного успокоиться и с ходу не отправить Ингу в нокаут. Все-таки женщину бить незачем, пусть даже и ведьма. Затем негромко спросил, удивляясь тому, каким хриплым стал голос:

– Что еще?

В душе собиралась, бурлила досада – и как это Инга подкралась совершенно бесшумно на своих высоченных каблуках? Неужели настолько задумался, что стал похож на токующего глухаря?

– Андрэ, – глухо пробормотала женщина, наконец отлепившись от него и смахивая назад гладкую челку, – пожалуйста, не звони ей.

– А я-то думал, ревность не для таких как ты.

– Ревность здесь не при чем, – заметила Инга, – ты прекрасно знаешь, что мы всегда были и будем только друзьями, так гораздо спокойнее.

Только сейчас Андрей осознал, что она выглядела какой-то взъерошенной, утратившей обычный лоск, в стареньком черном пальто… С чего бы?

– Я весь город исколесила, Андрэ. Тебя искала, а ты вот где… Не звони своей Лерке, взяли ее.

– Вместо меня?

Инга опустила глаза.

– Не думаю, Андрэ, не думаю. Кое-кто мне уже рассказал, что операция готовилась специально по ее душу, а это значит…

Телефон выпал из разжавшихся пальцев. Но… как такое могло случиться?

– Это значит, что там кто-то очень сильно заинтересовался твоей Лерой, – быстро договорила Инга и умоляюще посмотрела в глаза, – не звони ей больше, Андрэ. Ей уже не поможешь, но себя хотя бы не гробь раньше времени. Ты ведь знаешь, что будет, если опять попадешься? Помнишь ведь, что в твоем случае все непросто, а? Сколько нераскрытых убийств они могут на тебя повесить?

Он быстро отвернулся, лишь бы не видеть белого лица ведьмы, которое стремительно расплывалось в подступающей темноте. Валерия, не дорогая, но любимая… Что такого они могли найти в тебе? Что плохого вообще могла сделать ведьма, еще не дошедшая до финальной стадии инициализации?

Андрей с трудом осознал, что Инга что-то говорит ему, успокаивающе гладя по рукаву.

– Что-то происходит в городе, Андрэ. Говорят, были убийства, но никто не говорит, сколько и где. Еще… говорят, что все это дело рук одного человека, вернее, ведьмы.

– Это невозможно, – прошептал он, – она не могла…

– Никто из нас не знает, что она могла, а что нет, – отрезала Инга, – пожалуйста, пойдем домой. Черт тебя побери, Андрэ, ты же знаешь, что я хотя бы пытаюсь заботиться о тебе!

– Тебе не хватает детей, – выдохнул он.

Наклонился и поднял чудом уцелевший мобильник.

– Возможно, – скривилась Инга.

Когда призраки правы

Свои ошибки признавать по меньшей мере неприятно. Еще более неприятно становится, когда осознаешь – а ведь посиневший самоубийца с балкона оказался прав, все-таки существуют безвыходные положения, из которых выход один. Классический, петлю на шею или бритвой по венам. Н-да. Из каменного мешка размером два на два не сбежишь. Дверь – металлическая, с настоящим тюремным окошечком, глухие стены. Под потолком нервно помигивает и потрескивает круглая люминесцентная лампа.

… Я с трудом уселась на полу, обхватила себя руками за плечи, чтобы немного согреться. По позвоночнику один за другим пробегали сполохи боли, и точно также дергало под ребром. Как же так, а?

Кто-то приволок меня сюда, в этот карцер, кто-то переодел в рубаху из грубого льна – тут из горла вырвался нервный смешок – кажется, в таком же платьице разгуливала несчастная Малика, которая… хотела предупредить меня, уберечь от беды…

В голове одна за другой поплыли истории о том, как маньяк держал в плену девушек, как они жили в подземелье… Стоп.

Кажется, здесь совсем другое. И рубашечка эта, с длинной шнуровкой по горловине… Значит, все-таки инквизиция? Но почему? Андрей утверждал, что они смотрят на нас сквозь пальцы. К тому же, я еще не сделала ничего такого, за что меня могли схватить. Или сделала? Господи, а если позвонит мама, а меня нет дома? А если – что еще хуже – она решит меня проведать, а дверь квартиры будет распахнута и внутри погром как после обыска?

А в ту, последнюю ночь… Мне снилось что-то неприятное. Кажется, кровь. Много крови, прямо-таки потеки на стенах, как будто скотину забили. Я дергалась, металась как мотылек в паутине, пытаясь выкарабкаться из кошмара, но ничего не получилось, и сон как-то быстро забылся. Может, все это было на самом деле?

Мысли путались. Я сидела и методично обгрызала ногти, все еще пытаясь сообразить, как выбраться из этой тюрьмы.

Как? Ха! Никак. Призрак был тысячу раз прав. Бывают ситуации, из которых выход только один. Но я же не хочу… И потом, Андрей…

Тут я не выдержала и заплакала. Еще не успело померкнуть воспоминание о том, как мой возлюбленный прыгнул с третьего этажа и рванул прочь от моего дома. Выходит, он меня предал? А может, и вовсе лгал? А может… он сам что-нибудь натворил, а меня подставил?

Ох, нет. Андрей не способен на такую подлость – но откуда тебе, Лерка, знать, на что способен субъект ста двадцати лет от роду? Ты была с ним знакома несколько дней, втрескалась по уши как десятиклассница…

Я взвыла. И вцепилась в собственные волосы. Идиотка… Доверчивая идиотка и легкая добыча. Самый настоящий Вареничек, как тебя любит величать Танюха. Но она ведь любя… И, на самом деле, это чистая правда.

…А мои родители, а Танька? Как же они? Вдруг они начнут меня разыскивать?

Слепо уставившись на железную дверь, я раскачивалась из стороны в сторону, как будто это могло помочь. Во рту плавала горечь вперемешку с кровью из прокушенной губы. Позвоночник дергало, как больной зуб – и точно также болело в подреберье. Остаток неудавшегося приворота. Вот дура-то.

Что-то заскрежетало, и я запоздало связала этот тянущий нервы звук с поворотом ключа в замочной скважине. Так они и нашли меня – сидящей на полу, зареванной и судорожно кусающей ногти.

* * *

Теперь другая комната. Такая же серая, без окон, но пол деревянный, широкие некрашеные доски. Посередине широкий стол и два табурета по разные стороны. На потолке – все та же люминесцентная лампа, круглая как луна.

Я сонно вслушиваюсь в шелест бумаг на столе. Я устала, я так устала… Хочется спать. Хочется все забыть, проснуться и никогда не слышать самого слова «ведьма». Но от реальности не убежишь, и поэтому я тупо слежу за движениями загорелых мужских рук. Нет, это не Эрик. Его, кажется, зовут Михаил – и он ведет допрос.

– Итак. – руки уверенно ложатся на листы с моим делом.

Я сонно гляжу на Михаила, а сама размышляю о том, что ему не место в этом подвале. Его бы в гавайскую рубашку да к стойке бара, потому что внешне Михаил – ну вылитый Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана. Да-да, ему самое место в фильме «Умри но не сейчас»! Господи, что за бред…

– Валерия Ведова. Вы обвиняетесь в убийстве семи смертных…

– Сколько?..

– Семь, – ярко-голубые глаза смотрят на меня, не мигая.

И я начинаю съеживаться, мне хочется стать дымом и просочиться куда-нибудь… в вентиляцию. Для сумасшедшего ведь стать дымом – вполне возможно.

– Это неправда, – брякаю я первую пришедшую на ум банальность, – я не…

– Чтецы обнаружили на жертвах ваши ментальные следы, Валерия. Дальше будете отпираться или сами расскажете? Дело в том, что для проведения формальной процедуры нам необходимо получить признание. А вот как мы его получим…

– Я не убивала, – шепчу я, – я никого не убивала!

– Вам бы сотрудничать с нами, – укоризненно говорит Михаил и начинает вновь листать дело, – расскажите, зачем. Почему вы убили их? Семеро за один вечер – это слишком…

– Я дома была. Дома!..

– То, что вы пребывали дома, еще не есть доказательство невиновности. А вот ментальный след, который нас и привел… к вам – прямое доказательство вины. Рассказывайте, Валерия. А я послушаю.

– Я… не…

– Вам должно быть известно, – усмехается Михаил, – что раньше… много раньше инквизиция была не слишком разборчива в средствах извлечения показаний из ведьм. Чего вы добиваетесь?

Я молчу, смотрю на его руки. Смотреть в глаза – не могу. Нет сил.

– Не вынуждайте нас идти на крайние меры, – предупреждает Михаил, – подпишите признание.

– А что будет дальше?

– Вам вынесут приговор. Как правило, при таком количестве жертв приговор один.

– Казнь?

– Это быстро. И теперь – благодаря нашим новым разработкам – совсем безболезненно, – он в упор смотрит на меня, – подпишите, Валерия. Вам зачтется.

– Я ничего… не подпишу, – пальцы сами отбрасывают лист мелованной бумаги, – ничего!

– Подпишете, – он спокойно начинает складывать документы в папку, – еще как подпишете.

Бедные мои… Мамочка. Папа. Танька. Как они… без меня-то? Как вообще самая обыкновенная Лерка могла попасть в этот кошмарный бред?

Я не сопротивляюсь, когда меня берут под руки два высоченных парня с черных масках. Мы долго идем по серому и безликому коридору с круглыми лампами на потолке. Снова дверь, скрежет ключа в замочной скважине… А затем – ослепительная белизна медицинского кабинета. Меня укладывают на койку и крепко привязывают ремнями. Откуда-то выходит врач – все, как положено. Халат, маска, высокая шапочка. Сверкает игла одноразового шприца, укол в вену. Бедные вы мои. Как вы… без меня?

* * *

Для счастья, оказывается, нужно мало. Всего лишь, чтобы отпустило, чтобы вкололи что-нибудь нейтрализующее предыдущий препарат.

Я непонимающе заморгала на круглую лампу, затем – на удовлетворенное лицо Михаила. Господи, да они тут все… садисты проклятые!

– Валерия Ведова, для вашего же блага, подпишите.

– Никогда.

Я и не думала, что когда-нибудь сорву голос от крика. А вот получилось – теперь хриплю, как во время сильной простуды.

– Тогда нам придется повторить процедуру, – холодно обронил Михаил.

– Вы… не сможете меня казнить, пока я не подпишу? – просипела я.

– Но вы же подпишете, – снисходительно улыбнулся Пирс Броснан, – не сомневайтесь, подпишете.

…И он, конечно же, оказался прав. Не знаю, сколько времени прошло, сколько раз я ныряла в озеро раскаленного свинца, сколько раз выныривала, чтобы выплюнуть «да пошел ты». А потом все вдруг сделалось тусклым и ничего не значащим. Меня отвязали, сунули ручку – и я вывела закорюку на листе бумаги. Мой собственный смертный приговор.

Михаил начал складывать описание моего дела, а я все лежала на белоснежной кушетке, и не замечала, что носом идет кровь и пачкает безукоризненную простыню. Где-то стукнула дверь, Михаил на секунду отвлекся от своего занятия.

– А, это ты? Ну проходи. Мы уже закончили, обвиняемая во всем созналась.

– Почему меня так поздно известили? Семь жертв. Чересчур для едва прорезавшегося Дара.

Я невольно вздрогнула. Ну конечно, стервятники слетаются на вечерний пир! Будьте вы прокляты, все-все.

– Не видел необходимости, – последняя бумага легла в картонную папку, Михаил туго затянул тесемки, – суд состоится завтра в полдень, тебе придется присутствовать. А там – езжай, куда собирался.

– Когда состоится казнь?

В поле моего зрения появились знакомые часы. Я всхлипнула и попыталась отвернуться, только чтобы не видеть…

– Соответственно, на следующий день.

– Хорошо.

О, если бы я могла… напоследок вцепиться зубами в эту ненавистную руку! Или выцарапать глаза – черные и блестящие – которые внезапно оказались напротив моих, покрасневших и слезящихся… Но любое движение стало еще большей пыткой, не знаю, что за дрянь в меня влили. Я захрипела, судорожно дернулась, все еще пытаясь бежать, хотя бы отодвинуться на другой край жесткой лежанки… Ненавижу! Ух, как же я тебя ненавижу… Так бы и раздавила, как стеклянные стопки на столе – только вот не получается. Все куда-то делось, даже разозлиться как следует не могу, получается только вяло ненавидеть. Тьфу. Прямо снулая рыба какая-то. Что они мне кололи?

Эрик быстро выпрямился, и я снова могла созерцать часы «Радо».

– Михаил, – голос прозвучал неожиданно сухо, – я бы не торопился с выводами. Кроме того, вы нарушаете наши правила, не оповестив о поимке преступницы совет. Что до меня – так я не верю в то, что какая-то девчонка растерзала семерых здоровых мужчин.

– У нас ее ментальный след, Эрик.

– Его можно подделать. Истории известны случаи создания простых копий, которые распространялись и на вызываемых сущностей.

– Погоди-ка, погоди-ка! – Михаил даже папку отложил, – может, расскажешь, кто из ныне живущих на это способен? Уж не ты ли?

На мгновение в комнате повисло молчание. Недоброе, напряженное.

– К чему мне это, Миша?

– А мы ведь не знаем, сколько тебе лет, Эрик. Никто из нас не знает. Может, ты еще раз решил омолодиться, а?

– Занятная гипотеза, – Эрик хмыкнул, – ладно, дело ваше. Увидимся на суде.

Он вдруг наклонился ко мне, несколько мгновений пристально вглядывался в лицо – словно что-то искал. Может быть, следы раскаяния? Я только скрипнула зубами и, сжав волю в кулак, отвернулась. Будьте вы прокляты. По позвоночнику дернула раскаленная проволока, но я зажмурилась и даже не пискнула – только не при нем, не при нем…

* * *

Потом я снова очутилась в камере. Стало темнее, то ли свет приглушили, то ли я начала слепнуть – но какая разница? Лежа безвольной кучкой в углу, я сонно разглядывала угол двери, побитый ржавчиной. Ай-ай, нехорошо, господа инквизиторы, недоглядели.

Думать не получалось, мысли путались. Я то и дело проваливалась в далекое и доброе детство, когда папа и мама кажутся самыми сильными и красивыми на свете, а мир вокруг – большим и солнечным. И нет в нем места смерти, нет. А сам себе кажешься вечным, старенький дедушка уходит на небо, и оттуда непременно радуется моим успехам.

Но даже вечность, к сожалению, проходит слишком быстро. Очень скоро меня не станет… Странные ощущения, непонимание происходящего. Как же так? Мир без меня? Разве такое бывает?

«Не забыть о последнем желании», – прошептала я, – «не забыть…»

Чтобы мои родители никогда не узнали, как именно я погибла. Пусть… эта свора садистов и убийц как-нибудь устроит видимость аварии. Несправедливо погибнуть в аварии, но это – случайное стечение обстоятельств, или – если верить – судьба. Все лучше, чем обивание порогов с требованиями найти и наказать убийц.

В том, что последнее желание будет выполнено, сомнений не было. На то оно и последнее, чтобы стать самым ценным. Вроде завещания…

Наверное, я начала бредить. Рядом, на корточках, сидел Андрей и что-то говорил, поглаживая меня по щеке. Зачем он здесь? После того, как сбежал… После того, как бросил меня на растерзание палачам?

– Я тебя вытащу. Обязательно, – он взял мою руку в свою, – не беспокойся. Я обязательно что-нибудь придумаю.

– Тебя не может здесь быть, – язык плохо меня слушался, из горла вместо слов выползали сдавленные хрипы.

– А меня здесь и нет, – Андрей нервно передернул плечами, – но мы можем с тобой говорить. Я сбежал, потому что почувствовал инквизицию, Лера. Прости, но я не мог позволить, чтобы они взяли и меня.

Ха! Мой идеал мужчины говорит, что испугался и улизнул, оставив свою принцессу на съедение волкам. Как занятно, Боже мой. Какой жуткий бред…

– Я, оказывается, убила семерых.

Он даже отпрянул.

– Лер… Это что, правда?

– Не знаю… Уже не знаю… – я прикрыла глаза. Душным мешком наваливался сон, веки налились тяжестью, и лицо Андрея начало плыть.

– Лерка, ты не могла никого убить, – в наш диалог протестующе ворвалась Инга.

Любопытно, как это у них получается со мной говорить? Нет, все-таки я продолжаю бредить, а роскошная шевелюра цвета дикой вишни – галлюцинации, плод расстроенного рассудка.

– Не знаю, – прошептала я, – может, и могла.

Под ребрами, там, где засел не дошедший до цели приворот, словно ржавым гвоздем провернули. Я взвыла – но сон как рукой сняло. Интересно, это тоже их рук дело?..

– Лера, не сдавайся, – зудел в ушах голос Андрея, – Я тебя люблю, Лерусь. Все будет хорошо.

Любишь? Но почему тогда бросил?..

На мгновение мне захотелось ему поверить, затем я вновь соскользнула в уютное детство – а выныривая в сумрак камеры вдруг поняла, что уже не одна.

У двери, прислонившись к стене, черным идолом замер Эрик. Только часы на руке поблескивали в неверном свете, и лицо… Лицо показалось мне тусклым, серым. Неживым, что ли…

– Почему ты сбежала из моего дома? – негромко поинтересовался он и шагнул ко мне, – почему, почему?!!

* * *

– Не подходи, – я судорожно зашарила руками по полу, пытаясь найти точку опоры и подняться, – не…

Тело плохо слушалось, напоминало больше куль ваты. Пальцы без костей, руки мягкие, безвольные. Но я успела все же приподняться, совсем чуть-чуть – а затем в мои плечи впились жесткие ногти инквизитора.

– Почему? – рявкнул он мне в лицо, – если бы ты не сбежала тогда, ничего бы этого не было! Зачем ты сбежала? ЗА-ЧЕМ?!!

С минуту он тряс меня как куклу, а затем вдруг отпустил. Но я – и откуда только силы взялись – начала подниматься, опираясь о холодную стенку спиной. Уж что-что, а напоследок валяться в ногах у палачей? Нет уж. Не позволю себе такой роскоши.

Эрик молча следил за моими маневрами, а в черных глазах опасно сверкало бешенство. Наверное, оно передалось и мне – злость придает сил, даже когда их нет.

– Ты никого не убивала, так?

– У вас есть мои показания, – прохрипела я, – зачем пришел? Тебе мало моей подписи?

Он скрестил руки на груди. Нас разделял всего шаг, и будь у меня при себе хоть что-нибудь… Господи, да кого я пытаюсь обмануть? Меня ноги не держат, а я собралась драться с мужчиной.

– Я тебя спрашиваю, – голос Эрика упал до громкого шепота, – ты невиновна?

– Мои показания…

– Не паясничай! Герой из тебя отвратительный, ясно? – и снова его пальцы больно впились в плечи, – лучше отвечай на мои вопросы. Немедленно!

Тогда я рассмеялась. Расхохоталась, глядя в полубезумные глаза инквизитора. Черт, не нужно было подбирать его в той роще, пусть бы его сожрал… демон, или кто там был…

– Ничего… вы от меня… больше не получите!

И у меня вдруг получилось вырваться из его рук. А затем – просто чудненько! – мои ногти оставили четыре глубоких борозды на гладко выбритой щеке мучителя.

– Дура, – спокойно констатировал Эрик, промокая кровь черным рукавом свитера, – жить тебе надоело?

– А что ты сделаешь? – я хрипло хихикнула, – что?!! Все, что мог… ты уже… сделал… Убирайся вон, ясно? Жертва не желает… тебя видеть!

Дальше… коленки подогнулись, и я начала медленно сползать по стене. А потом вдруг оказалась буквально втиснутой в эту самую стену, да так, что не могла и шевельнуться. Эрик держал мои запястья, и больно прижался лбом к моему лбу. Я зашипела, дернулась раз, другой, пытаясь освободиться – бесполезно. Силы стремительно утекали как вода сквозь решето. Господи, Лерка, это ж надо было? После пыток еще ругаться…

– Прекрати, – сквозь зубы процедил Эрик, – сама виновата. Не нужно было…

– Ты это и Малике говорил? – у меня даже получилось усмехнуться, а он, он… вздрогнул, как будто от удара. Но меня не выпустил.

– Откуда ты знаешь?

– Я ее видела. В ту ночь.

– А, так вот что тебя испугало? Что она наговорила про меня?

– Не много, но достаточно, – я обозленно пыталась пнуть его ногой, – хорошо же ты ее кнутом разукрасил!

– А она тебе случайно не рассказала, как сварила и съела младенца?

Я озадаченно умолкла. Прикосновения Эрика вдруг стали горячими, лоб жгло, словно я прислонилась к чайнику.

– Вижу, что об этом она умолчала, – издевательски заметил Эрик, – какая забывчивость. А еще она не упомянула одну интересную деталь. О том, что была сожжена как ведьма три сотни лет назад… Ты видела призрака, ясно?

– От… пусти… – выдохнула я. Перед глазами все поплыло, ноги давно отказались держать – и я попросту висела в руках разъяренного инквизитора.

– А, теперь отпусти? Нет, моя дорогая. Сейчас я еще… должен кое-что проверить, чтобы утвердиться в своем подозрении. Не возражаешь?

Я и пикнуть не успела, как он выпустил мое правое запястье и свободной рукой принялся меня бесцеремонно ощупывать. Так, словно я была капустой на базаре… А подбородок мой неожиданно оказался прижатым к твердому плечу – ни головой повертеть, ни укусить, в конце концов.

– Да пошел ты… – хрипло каркнула я, – Оставь! Меня! В покое!

– Будешь командовать своими дружками, – хищно усмехнулся Эрик, невозмутимо продолжая свое занятие.

Жесткие пальцы скользнули по груди, на миг замерли там, где у меня побаливало… И вдруг перед глазами потемнело от невыносимой, рвущей на части боли. Я даже не поняла, что Эрик зажал мне ладонью рот и осторожно опустил на пол.

Все. Осмотр, похоже, окончился.

И, пока я с хрипом хватала воздух, Эрик задумчиво потирал ладони.

– Крепко же он тебя держит, – тихо сказал инквизитор, – тем лучше. И тем хуже для него.

Для него? Это еще что за новости?..

Слезы хлынули из глаз, я отвернулась к стенке, съежилась. Господи, стать бы дымом, улететь в небо.

«А ведь очень скоро ты и так последуешь туда…»

И тут же – «я люблю тебя, Лерусь». Андрей, Андрей. Что же вы со мной… сделали? За что? Зачем? Так просто было… жить человеком. И никогда ведь не желала я какого-то там особенного дара…

Я не увидела, почувствовала, как рядом на корточки присел инквизитор.

– Кажется, мне сопутствует удача, – задумчиво сказал он.

– Кто… меня держит?..

– А тебе какая разница?

– Это же мое… тело…

Но он так и не ответил. Тихие шаги – и тяжелый, ржавый стук двери. Я снова была одна, впереди меня ждала только казнь.

…И я ошиблась. Снова. Не прошло и пяти минут, как опять скрипнула дверь, на сей раз интригующе тихо.

Я подняла тяжелую, словно налитую свинцом голову – ага, снова Эрик, но уже в сопровождении какой-то вульгарно размалеванной девицы. Фетровая шляпа с полями, натянутая по самые уши, хорошо скрывала лицо незнакомки, я лишь увидела пунцовые губы и белый подбородок. Ну, переборщила девочка с пудрой, с кем не бывает?

– Раздевайся, – коротко приказал Эрик.

Роковая красотка тут же подчинилась и принялась точными, заученными движениями освобождаться от презренных покровов. Полетела в угол шляпа. Я только взглянула в лицо девушке – и обомлела. Огромные раскосые глаза, крючковатый нос, острые кончики ушей. Эльф?!! Вернее, эльфийка? И кожа… чересчур белая. Словно гипс. А губы – слишком яркие… Нет, эльфов не бывает. А если бы и были, то предо мной бы предстала светящаяся дева в белом. Ну, как в кино…

– Я сказал, раздевайся, – буднично повторил Эрик.

А до меня, наконец, начало доходить, что его команда предназначалась мне. Он что, окончательно рехнулся? Да за кого он меня…

– Не нужно так на меня смотреть, – он устало ссутулился, – сейчас вы поменяетесь местами с Виль’атам. Она останется здесь, примет твой облик, а ты отправишься со мной. Я слишком долго ждал… Этого момента.

– Что? – я непонимающе помотала головой. Мыслей бы туда побольше вместо ваты…

Девица тем временем сбросила туфли и стала посреди камеры совершенно голая. Я смущенно покосилась на нее – красавица. Тело подтянутое, молодое… Так, значит, Эрик задумал поменять нас местами? Ее предать казни, а меня… Выкрасть?

– Зачем? – только и спросила я, – зачем ты хочешь повесить ее смерть на мою совесть?

– Так надо. Тобой я пока не могу жертвовать.

Я помолчала. Конечно, заманчивое предложение – покинуть стены узилища и снова стать свободной (относительно), избегнуть суда и последующей казни, но…

– Знаешь, у меня еще есть совесть, – буркнула я, – никуда я не пойду.

– У тебя нет выбора, – мерзко ухмыльнулся инквизитор.

– У нее, я так понимаю, выбора тоже нет? Кто она? Проштрафившаяся ведьма?!!

– Ты ее оскорбляешь, называя ведьмой. Она ведьм терпеть не может, – Эрик покачал головой, сунул руку в карман брюк, – живо, переодевайся.

Как заманчиво. Уйти, ускользнуть из камеры… Оставив чью-то жизнь взамен собственной? Я вздернула подбородок.

– Уходите. Я не хочу… так.

Виль’атам усмехнулась – а я пришла к выводу, что на сей раз по-настоящему схожу с ума. Зубы у нее были тонкие, что иглы, и в три ряда…

А Эрик вдруг быстро шагнул ко мне, наклонился. Перед глазами мелькнуло белое, какой-то странный запах… Эфир?!! Ну, гад. Какой же мерзавец, а?.. Задушила бы…

* * *

…Позже.

Я была закутана в одеяло и поверх пристегнута к сиденью. Голова раскалывалась, желудок то и дело сворачивался лентой мебиуса, перед глазами прыгали цветные мячики. Глядя на то, как Эрик уверенно передергивает рычаг коробки передач, я вяло думала о том, что жизнь ведьмы имеет еще и кучу недостатков помимо обещанных благ. Стоит хотя бы подсчитать, сколько раз я теряла сознание за двадцать пять лет нормальной жизни и сравнить полученное количество с множеством обмороков за последнюю неделю. Было над чем поразмыслить, ей-Богу! И это при том, что как ведьма я по-прежнему ничего этакого не умела. Только стопки стеклянные крошить да ругаться с призраками.

– Как ты? – спокойно поинтересовался Эрик.

– Паршиво, – так же спокойно отозвалась я, – сволочь ты последняя. Чем та девчонка провинилась, а?

На губах инквизитора мелькнула усмешка, он покосился на меня.

– Глаза мне не будешь выдирать? Все-таки по трассе едем.

– У меня руки под одеялом остались, – мрачно пробубнила я, – кстати… куда едем-то?

– У меня есть небольшой загородный домик.

– О четырех этажах и с катакомбами?

– Ты слишком хорошо говоришь для паршивого самочувствия, – заключил Эрик, – теперь слушай внимательно, Лера. Та девушка, в камере… Видела ее зубы? Она суккуб. Примет твой облик, ментальное поле я постарался скопировать на нее, суккубы к подобным фокусам очень восприимчивы. Ее будут судить, потом убьют, тело скорее всего зароют где-нибудь на старом кладбище. А затем, когда о ней… вернее о тебе забудут, Виль’атам попросту отправится домой. Ну, то есть в свой мир демонов. Я тебя успокоил?

Н-да. Успокоил так, что руки затряслись.

Я внимательно поглядела на безукоризненный профиль Эрика, а в памяти сами собой всплыли слова Михаила – и я просто повторила их вслух. Да-да, о том, что никто из ныне живущих не способен на трюки с копированием ментального поля (знать бы еще, что это такое) и на вызов демонов.

Эрик пожал плечами.

– Ну, они ведь могут и ошибаться. Считается, что колдуны, способные на подобные трюки, давно уже вымерли…

– А ты, значит, можешь вызывать демонов?

– Могу вызвать тебе персонального инкуба, – он тряхнул головой, – хочешь?

– Спасибо, не надо.

В самом деле не хотелось. Меня колотил озноб, даже одеяло не спасало. И вдруг… Господи, а как же быть с родителями?

– Я не хочу, чтобы они горевали обо мне, – прошептала я, – что же делать?

– Ты сможешь им послать весточку, Валерия. Но только то, что я скажу. Этого будет довольно, чтобы они считали тебя живой, но какое-то время не вмешивались в твои дела.

– Спасибо, – мне показалось, что я сейчас разрыдаюсь, – Эрик… я правда… никого не убивала. Да и как я могла? Все, что умею – это рюмки давить.

Он в очередной раз крутнул руль, машина вильнула вбок, перебралась на другую трассу.

– Но семь молодых мужчин разорваны в клочья, Лера. Мне пришлось… увидеть то, что от них осталось. И каждый из них с твоим ментальным следом. Отсюда можно сделать вывод, что кто-то использовал твой след и намеренно оставил его на жертвах. Хотя лично я… Да, я уверен, что все гораздо проще. Именно твой след, да – но не специально, а потому что… ну, просто так получилось. Ты оказалась в нужном месте в нужное время, кажется так говорят с подобных случаях.

У меня во рту полыхал пожар. Язык стал похож на терку, и очень хотелось пить. Я пошевелилась в своем коконе, прищурилась на вспухшее дождевыми тучами небо… Солнца не было видно, ну и хорошо – глаза резало даже от света тусклого дня.

– Эрик, куда мы едем?

– Ты уже спрашивала. В мой загородный дом, – он с беспокойством глянул на меня, – румянец у тебя нехороший.

– А как ты… прошел с суккубом мимо охраны?