Текст книги "Кубок лунника"

Часть 2. Агент его величества

Перед ректором Малика чувствовала себя как студентка, испортившая академический инвентарь. Уж больно тяжелым был взгляд мэтра, в котором так и читалось: госпожа Вейн, я вижу вас насквозь, и лучше бы вам не темнить, а сказать правду.

Но – как скажешь о том, что вызывают в ведомство? Да еще и по надзору за нечеловеческими сущностями? Мало ли что заподозрит старик Ректор! Преподаватель Академии должен быть чист и прозрачен как новенький хрустальный бокал, никаких тайн, могущих опорочить светлое имя Академии. А у госпожи Малики Вейн и без того секретов скопилось предостаточно, довольно того, что ее чуть не посадили в тюрьму, обвинив в убийстве…

Обливаясь холодным потом и судорожно комкая за спиной письмо, она промямлила:

– По семейным делам, мэтр. Очень, очень нужно.

Старик поглаживал длинную и, как водится у могущественных магов, совершенно седую бороду. В роскошном камзоле из темно-синего бархата и в таком же берете маг выглядел внушительно даже невзирая на весьма преклонный возраст. И белая борода тоже смотрелась хорошо, приятно для глаза, ведь серебро и синее всегда вместе выглядят гармонично.

– Госпожа Вейн, вы пытаетесь меня околпачить, – с мягкой улыбкой сказал ректор, – какие семейные дела могут быть у ведьмы без семьи? Помню, как сейчас: привел вас бродячий ведун. Мол, девочку жалко, пропадет сама, а уж вы мне отсчитайте положенные пятьдесят фунтов вознаграждения… Так что там у вас приключилось, госпожа Вейн?

Она скривилась.

– Это личное, господин ректор.

– Совсем личное? Настолько личное, что вы отпрашиваетесь с занятий? Ай-ай, нехорошо, госпожа Вейн, – он поцокал языком, не спуская с Малики насмешливого взгляда, – если каждая ведьма Академии, занимаясь обустройством личной жизни, будет бросать студентов… Помилуйте, госпожа Вейн, кто же их учить станет?

Малика поникла. Рассказывать про ведомство и про лунников не хотелось. В свою очередь, старый маг совершенно не горел желанием отпустить преподавателя Академии с занятий.

И ведьма прибегла к последнему аргументу в споре. Заплакала, то есть.

Тут и притворяться особенно не нужно было, после всех злоключений в Ирисовых пустошах. А старик ректор, как водится, не переносил вида женских слез.

Мэтр подобрался как барс перед прыжком, насупился, сложил руки на груди.

– Что это вы здесь устраиваете, госпожа Вейн? Забываетесь, леди, вы в Академии! Йоргг, да идите, идите куда вам нужно, только прекратите разводить в кабинете сырость. И без того суставы болят. Идите, идите с глаз моих долой!

Прикрыв за собой тяжелые двери ректорского кабинета, Малика вздохнула и высморкалась в кружевной платочек. Теперь взять бы себя в руки и – бегом, бегом… В третий кабинет. На раздумья времени не оставалось, потому что пока она тут, в светлой и величественной Академии, кое-кто сидит на вонючей соломе в праженской тюрьме.

Ведьма рванула вдоль по коридору, едва не сбив с ног чувствительную и бледную как поганка госпожу Витшеп. В душе мутной тенью метался страх. За что они его схватили? Что они там с ним делают? Неужели нашли тела убитых и признали графа виновным? Йоргг!

Ходили слухи, что в праженской тюрьме сохранился в целости весь палаческий инструмент, который когда-то применялся к ведьмам и лунникам. Не для того, чтобы выдавить из несчастных какие-либо важные сведения, а скорее как часть судебной процедуры. И – да, это для тех, кого судили. Большую часть сожгли и зарубили без проволочек делопроизводства.

От мыслей о том, что кое-какие инструменты уже применяют к графу из Ирисовых пустошей, Малика похолодела. Нет, нет. Это невозможно! Времена изменились, лунники в фаворе у императора… Йоргг! Да ведь на самом деле не поменялось ровным счетом ничего, стоит лишь выехать за пределы Пражена.

Ведьма размашисто шагала по двору Академии, направляясь к боковой калитке. Оттуда можно было пройти сквозь тенистый парк, который чуть дальше сливался с лесом. Ну, а там, на опушке, и стоял уютный домик с черепичной крышей. Одинокий, как и его хозяйка.

«Ну что ты так разволновалась?» – мысленно упрекала себя Малика, трясущимися руками расшнуровывая корсаж, – «и, главное, о ком? Он же едва не дал тебя убить! И после этого ты все бросаешь и мчишься его спасать? О, Всеблагий Эо!»

Но на шее блестела золотая цепочка с кулоном, а шрамы на руках неприятно зудели напоминанием. То, что было, не стереть, не выбросить как ненужный хлам.

И именно поэтому она, Малика Вейн, неисправимая идеалистка и просто наивная дура, отправится в ведомство и сделает все возможное, чтобы один лунник вышел на свободу.

Малика переоделась в самое свое нарядное платье, из черного шелка, но с белоснежной пеной кружев у горла и по рукавам, соорудила нехитрую прическу, прибрав волосы под маленькую шляпку с вуалью. Последний взгляд в зеркало – и, слегка подкрасив губы, миловидная госпожа Вейн поспешила навстречу судьбе.

О том, как нынче становятся агентами

Ведомство по надзору за нечеловеческими сущностями занимало трехэтажное здание в западном конце Пражена, и Малике пришлось нанять экипаж. Пока ехали сквозь людный, но чинный и спокойный Пражен, она как могла гнала прочь мысли о том, что могло случиться с графом Рутто в городской тюрьме. Разыгравшееся воображение едва не довело Малику до истерики; ей мерещились окровавленные щипцы, ланцеты, а где-то на границе слуха скрипела дыба, и бодро посвистывал кнут. Из полуобморочного состояния ведьму вывел каркающий голос возницы:

– Приехали, миледи. Извольте, с вас полфунта.

Малика задрала голову, рассматривая массивную колоннаду по фасаду, облицованную черным гранитом. Один вид ее был способен внушить самые недобрые предчувствия.

– Миледи, – возница вновь напомнил о себе.

Она вздохнула, торопливо зачерпнула пригоршню мелочи из кошелька и, расплатившись, неуклюже спрыгнула с подножки.

– Ну, вот, – пробормотала ведьма себе под нос, – остался последний шаг.

Механически комкая письмо, она с трудом приоткрыла тяжелую дверь. Бронзовая ручка была отполирована до блеска сотнями рук, и этот простой факт неприятно удивил Малику. Неужели столько людей обращается в ведомство с таким длинным и не очень-то благозвучным названием?

После знойного дня в лицо приятно повеяло прохладой, и ведьма оказалась в светлом и просторном холле. По периметру, на высоких постаментах, строго взирали на посетителей бюсты монархов прошлого – впрочем, число посетителей было невелико, а точнее говоря, в этот жаркий и солнечный день в ведомство по надзору за нечеловеческими сущностями явилась только Малика.

«Кабинет номер три», – повторила она про себя.

Из холла в прохладное нутро здания уводило сразу три коридора, и Малика пошла в ближайший. Число «три» говорило о том, что нужный кабинет находится неподалеку от входа.

Один, два…

Она помедлила перед нужной дверью, тяжелой, из потемневшего от времени дуба, затем постучалась.

– Входите, – раздалось в ответ.

«Надо хотя бы не выглядеть испуганной и взволнованной», – подумала ведьма, с усилием дергая на себя бронзовую ручку, – «хотя бы…»

И все мысли вдруг выскочили у нее из головы, высыпались, как цветные стеклышки из разбитого калейдоскопа. Потому что человек, сидящий за широким столом, не был незнакомцем.

– Входите, входите, – проворчал чиновник, не отрывая глаз от каких-то бумаг, – по какому делу?

Малика смутилась. Неужели шесть лет изменили ее до неузнаваемости? А, впрочем, он еще и не присматривался к ней.

– Мне… прислали уведомление, – пробормотала она.

– Давайте сюда, – мужчина продолжал что-то увлеченно читать, лишь мельком глянул на Малику и снова прилип к исписанным пожелтевшим бумагам.

– Вот, пожалуйста, – от волнения Малика охрипла, а в голове продолжала вертеться разноцветная карусель. Узнает? Не узнает?

Ох, глупо все это. В письме указано ее имя, так что…

И она мужественно выдержала изумленный взгляд черных, как спелая ежевика, глаз.

– Малика Вейн! Йоргг, не верю своим глазам!

– Генрих Уэлш, – констатировала ведьма дрожащим голосом, – думала, ты меня так и не узнаешь.

Наверное, нет ничего лучше, чем в стане врага (то есть в ведомстве) вдруг встретить бывшего одногруппника. Страхи отступают, а в душе начинает хрустальной слезой мерцать надежда – на то, что все как-нибудь обойдется, что все станет на свои места и дальше пойдет так, как надо. Генрих Уэлш был старше Малики на пару лет, но из-за того, что родители слишком поздно спохватились и отдали его в Академию, парень попал в группу, где Малика Вейн как раз была старостой. И, в общем-то, Малика не могла сказать ничего дурного про Уэлша: на протяжении десяти лет обучения он совершенно ничем не выделялся из развеселой компании студентов. Учился, как все, развлекался, как все, вино тоже пил как прочие. Вот только уже на последнем году обучения выяснилось, что Генрих Уэлш – настоящий аристократ, и что отец его занимает высокую и почетную должность при дворе. Потом бывшие студенты разлетелись по домам, госпожа Вейн осталась в Академии, поскольку ей-то деваться было некуда. Ну, а теперь вот выяснилось, что Генрих устроился в ведомство – ну, или отец его устроил.

– Ба, Малика Вейн, – повторил мечтательно Генрих и откинулся на спинку мягкого кресла.

– Приятно тебя повидать, Генрих.

– Ну что же ты, присаживайся, не стой, как чужая!

Малика огляделась в поисках стула. Таковой нашелся у стены, она быстро подвинула его к столу и села. Господин Уэлш сложил ладони домиком.

– Ну, рассказывай, Малика, рассказывай. Вот уж где не ожидал тебя увидеть, так это здесь!

Она усмехнулась. Наблюдать за Генрихом было приятно, несколько лет службы в ведомстве пошли ему на пользу. В Академии он был худеньким и нескладным пареньком с вечно взъерошенными черными волосами, за что получил кличку «ворон». Теперь перед Маликой сидел молодой, довольный жизнью мужчина, гладко причесанный и хорошо одетый. Пожалуй, только косая челка напоминала о прошлом, так же упорно падая на глаза.

– Что рассказывать? – она пожала плечами, – вы же сами прислали это уведомление. Уж ты-то должен знать, что в нем.

– О, Всеблагий! – Генрих состроил мученическую рожицу и подкатил глаза, – неужели ты думаешь, что именно я пишу все эти уведомления? Да я понятия не имею, кому их рассылают. Вот, к слову, твое…

Он быстро пробежал взглядом по строкам, и от Малики не ускользнуло, как как по холеному лицу скользнула тень.

– Та-ак, – медленно произнес Уэлш, – теперь вижу. Моя одногруппница впуталась в очень неприятную историю. У меня лежат инструкции на твой счет, и, честное слово, мне будет крайне неприятно претворить их в жизнь. Ну, ну, не пугайся ты так… Скажи лучше вот что: ты замужем?

Малика передернула плечами. Под ребрами все собралось в комок, слюна обрела привкус ржавого железа. К чему эти дурацкие вопросы? Уж лучше бы сразу рубил с плеча…

– Ты спрашиваешь странные вещи, Генрих, – тихо сказала она, – тебе ли не знать, что ни один нормальный мужчина не свяжется с ведьмой. Так что я по-прежнему свободна как ветер.

– Плохо, – Генрих искренне вздохнул, – но с другой стороны, хорошо, что все так… складывается.

– Я не понимаю, – она почувствовала, что еще немного, и начнет задыхаться. Уютный с виду кабинет начинал казаться каменным мешком для смертников, – зачем я здесь, Генрих? И почему… почему оказался в тюрьме лунник из Блюменса?

Тут же последовал совершенно неприличный, но вполне закономерный вопрос:

– Что у тебя с ним, Малика?

– Ничего, – выдохнула ведьма, – почему ты спрашиваешь? Что происходит?!!

Он медленно поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, не глядя в сторону замершей ведьмы. Холеный мужчина без изъяна, приятно посмотреть.

«Всеблагий, неужели именно он принесет в мою жизнь зло?»

Дурное предчувствие сковало ее, не давая шевельнуться.

Генрих остановился против, постоял, перекатываясь с носка на пятку, затем вернулся за стол.

– Мда, неприятная ситуация получается. В общем, теперь я скажу тебе то, что должен сказать, Малика. И не вини меня в том, что услышишь, я только передаю тебе то, что должен, понимаешь?

– Я готова, – ведьма горестно покачала головой, – слушаю вас, господин Уэлш.

Черная прядь упала ему на глаза, он быстро провел рукой по волосам. Да, перед ней сидел все тот же Генрих Уэлш, который никогда не желал ей, Малике зла. Он и сейчас был бы рад увильнуть от тяжкой обязанности – но не мог. Чиновничье кресло держало крепко в обманчиво-мягких объятиях.

– Мне неприятно, что именно я тебе это говорю, Малика. Но, видишь ли… недавние события, в которых ты приняла участие, обеспокоили некоторых весьма важных особ, и они приняли меры. Во-первых, арестовали лунного лорда из Ирисовых пустошей, поскольку он виновен в убийстве по крайней мере четырех человек. Знаешь ли, даже лунным лордам такое не сходит с рук. Во-вторых, Малика Вейн, издан приказ о привлечении тебя на службу его величеству как агента по делам нечеловеческих сущностей…

– Меня?!!

– Не перебивай, дослушай, – Уэлш махнул рукой, – мы провели небольшое расследование, которое показало, что Малика Вейн обладает некоторым набором полезных для нашей работы качеств. Во-первых, это нездоровая тяга совать нос туда, куда не следует. Во-вторых, это наличие некоторой способности логически мыслить. Ну, и в-третьих, госпожа Вейн очень лихо разделалась с призраком седьмого уровня силы. Ты понимаешь, что это значит, Малика? Тебе придется работать агентом по борьбе с нелюдью…

– Меня бы вполне устроила работа в Академии, – растерянно обронила ведьма, – я не хочу… агентом, Уэлш. Я же только… у меня специализация – призраки. Нелюдь – это уже чересчур, у меня нет таких способностей.

– Твои способности будут скорректированы в соответствии с нашими целями, – холодно промолвил Генрих, – и у тебя, к сожалению, нет выбора. Это все, что я должен был сказать, госпожа Вейн.

– Ты ошибаешься, Генрих, – проворчала ведьма, – выбор всегда есть. Я не буду работать этим… как его… агентом. Я хочу остаться в Академии, чтобы учить будущих ведьмаков справляться с этой вашей нелюдью. И я… останусь там, где хочу, уж прости.

Она решительно поднялась со стула и направилась к двери. Йоргг, давненько госпожа Вейн не была так зла! Да что они, в конце концов, о себе возомнили?!! Она – не кукла, не марионетка. У нее есть право самой вершить собственную судьбу.

– Малика, – тревожно прозвучало за спиной, – ты кое-что забыла.

Ведьма быстро обернулась – Генрих сидел за столом с совершенно несчастным видом.

– Прости, что я это делаю, – быстро сказал он, – но те, кто тобой заинтересовался, подозревали о твоем решении. Если ты согласишься, Малика, лунника отпустят на все четыре стороны.

– А, вот как! – она быстро вернулась к столу, уперлась в столешницу ладонями, – а если я все же откажусь? Какое мне дело до лунного лорда, Генрих? Он мне никто. Не родня, не возлюбленный. Можно сказать, пустое место. Почему они полагают, будто я пекусь о здравии графа Рутто?

Генрих тоже привстал, и его лицо оказалось совсем близко к ее. Малика ощутила на щеках мятный холодок дыхания Уэлша – он по-прежнему любил мятные пастилки.

– Ты ведь знаешь, что такое праженская тюрьма? – прошептал он скороговоркой, – извини, но мне придется тебе это показать.

Руки Генриха взмыли вверх, замерли на уровне груди – и между ладонями как будто расцвел водяной цветок. Брызги слились воедино, образуя шар, вода стремительно помутнела, потемнела, окрасилась чернилами… И Малика, затаив дыхание, все же глянула туда. Заклятье «водяного ока» не лжет, никогда не лжет.

…Узник лежал на животе, руки безвольно вытянулись вдоль тела. От штанов остались клочья, рубахи не было и вовсе. Он лежал, распластавшись прямо на камнях, время от времени голова дергалась, точно в судорогах, и также подрагивали руки. Вместо спины зияла сплошная рана, мясо, взбитое, разорванное, повисшее клочьями. Темные струйки крови стекали по бокам и на полу собирались в липкие лужицы.

– Малика, Малика, Малика, – мухой по стеклу зудел голос Уэлша, – на, попей. Не бойся, это вода, ну же… Давай, я на лицо побрызгаю, что ли… Ну, прости, ты же понимаешь, я это не для того, чтобы тебя довести до обморока…

– Я не знаю, что тебе ответить, Уэлш, – пробормотала ведьма.

Она как будто выплывала из тяжкого забытья. Ее самые худшие опасения подтвердились.

– К сожалению, именно так у нас выбивают признание, – Генрих отстранился и поставил стакан на стол.

– И что, уже получили… признание?

– Нет. Твой приятель, дорогая Малика, на удивление противный субъект, а лунники, как ты знаешь, быстро регенерируют, нам бы так.

Она обессилено прислонилась затылком к холодной стене и уставилась на Генриха. Выглядел он как мокрая нахохлившаяся курица, куда только весь лоск подевался.

– Что ты от меня хочешь? – прошептала ведьма.

– Подпиши соглашение, и его сегодня же вечером отпустят.

– Это нечестно, – просипела Малика, – впрочем, уже не имеет значения. Ваше ведомство заполучит меня, Уэлш, я обещаю, но… Только после того, как я лично увижу графа, выходящего из стен тюрьмы.

– Ах, ты опять диктуешь свои условия. Ну что за женщина!

– Да, и только так, – упрямо повторила Малика, – мы можем отправиться вместе к праженской тюрьме, и как только граф отправится домой, я поставлю подпись на документе.

– Хорошо, – Генрих тряхнул длинной челкой и вновь превратился в холеного чиновника, – но, как ты понимаешь, я это делаю только потому, что когда-то мы были друзьями. Были ведь, а?

– Мы и сейчас не враги, – слабо улыбнулась Малика, – ведь не враги же, верно?

– Верно. Кстати, госпожа Вейн, я уже обнаружил в вас один существенный недостаток для работы агентом.

– И какой же, господин Уэлш?

– Ваша неисправимая порядочность, госпожа Вейн, – улыбнулся Генрих, – если вы позволите, я сейчас же распоряжусь на счет лунного лорда. Не беспокойтесь вы так, госпожа Вейн, даже если с него содрать всю кожу, все равно нарастет. Хотя, должен признать, зрелище не из приятных…

* * *

Надо отдать должное Уэлшу, он сделал все, чтобы Малика чувствовала себя если не хорошо, то хотя бы комфортно. Пока он раздавал указания и подписывал бумаги, Малика сидела в комнате для отдыха, на мягком диване под сенью огромного фикуса. Перед ней в вазе красовались кисти винограда, ягоды золотисто-зеленые, с легким румянцем, но Малике казалось, что стоит надкусить хотя бы одну виноградину – и она свалится замертво, отравленная. Все здесь давно пропиталось ядом – и пища, и вода, и люди.

«Хорош агент, который падает в обморок при виде крови», – язвила она в душе, – «да еще и при виде крови презренной и вредоносной нечеловеческой сущности !»

А Уэлш? Тоже хорош. Хотя, если разобраться, он ни в чем не виноват. Наоборот, старается, чтобы ей не было так тяжело… Неисправимая порядочность, ха! Они слишком плохо ее знают. Или наоборот, слишком хорошо?

Мысли метались в голове, им было тесно, и виски пронзили первые стрелы мигрени.

«Ну, ничего, потерпим», – сонно успокаивала себя Малика, – «недолго уже осталось, недолго…»

– Малика, – в дверях наконец появился Генрих, – поехали.

Она встрепенулась, попыталась привести в порядок прическу, но потом махнула рукой. Какая, к йорггу, разница, прибудет ли она к тюрьме в шляпке или без? Малика тряхнула головой, локоны рассыпались по плечам – мягкие и легкие, словно пух. Плевать на приличия. Особенно теперь, когда она почти что агент его величества!

У входа их ждал открытый экипаж. Уэлш поддержал Малику под локоть, а затем и сам устроился на сиденье. Свистнул хлыст (Малика невольно сжалась в комок), и зацокали подковы по мостовой старого доброго Пражена.

– Я выполняю все свои обещания, – с улыбкой шепнул Генрих, – не забывай о своих.

– Разумеется, – она безразлично пожала плечами, – только вот, Генрих, возьми на себя труд сообщить обо всем нашему ректору. Мне кажется, он будет не в восторге от того, что я ухожу из Академии… И еще, Генрих. Жить мне теперь негде, так что было бы недурственно подумать и о том, где поселить новоиспеченного агента.

– Разве у тебя не было жилья?

– Дом принадлежит Академии, – мрачно пояснила Малика.

– Будет тебе квартира в центре Пражена, – пообещал Уэлш.

Дальше ехали молча, до тех пор, пока не показались кирпичные стены тюрьмы, цветом напоминающие спелую вишню.

– И ты полагаешь, что лунник уже в состоянии передвигаться самостоятельно? – вдруг спросила Малика, – после того, что я видела?

– Думаю, что он даже на четвереньках поползет на свободу, – Генрих беззаботно махнул рукой, – ну, не беспокойся, Малика. Отмоют его, перевяжут, немного подлечат, в тюрьме есть неплохие целители. И поедет себе домой.

«Он уже не вернется в Блюменс», – невзначай подумала ведьма, – «после того, что с ним сделали люди».

…Праженская тюрьма была стара, как и положено матери города.

Когда-то – крепость, предназначенная для защиты входа в долину, а ныне – самая страшная, самая мрачная тюрьма Империи.

Укрываясь за кряжистыми стенами угрюмого замка, вырос Пражен, изящный и светлый. Позже племена варваров влились в Империю, границы ее расширились на запад, воевать стало не с кем. Но не сносить же крепость только потому, что в ней исчезла надобность? И государь придумал ей новую службу, переделав в тюрьму.

Она стояла на небольшом холме. Три кольца стен, рвы, два из которых засыпали за ненадобностью, оставив только внешний. Последняя, четвертая и самая новая стена охватывала и сам холм, несколькими крытыми коридорами сходясь к его вершине.

Экипаж остановился неподалеку от боковой калитки, у которой навытяжку стоял вооруженный алебардой часовой. Малика поспешно сошла на мостовую, глянула на Уэлша.

– Я… подожду его, Генрих. Мне нужно сказать ему несколько слов… Хорошо?

Тот лишь пожал плечами.

– Если не сбежишь от меня, то я готов ждать во-он в том милом заведении.

– Не сбегу, – пообещала Малика, – мне правда… нужно кое-что сказать этому луннику.

Уэлш лихо спрыгнул на землю с подножки, затем подошел к ведьме и указал пальцем на темнеющий проем.

– Жди тогда здесь, хорошо?

– Угу.

Малика прислонилась спиной к нагретой солнцем кирпичной кладке. Всеблагий, сколько же зла и боли заключено в этих безобидных на вид стенах!Она проводила взглядом Генриха, он в самом деле нырнул в добротную дверь, над которой красовалась вывеска «Лоза и бочка», и приготовилась ждать. Сколько надо, хоть до ночи, хоть до утра…

Но Уэлш держал слово. Малика только и успела, что навести приблизительный порядок в мыслях, как из темноты донеслись звуки шаркающих, тяжелых шагов, голоса, позвякивание ключей и скрежет петель. Калитка приоткрылась, но часовой только покосился лениво в ее сторону и зевнул. Мол, если заключенный покидает тюрьму таким вот цивилизованным путем, то мне и подавно все равно.

Перед глазами у Малики все завертелось, запрыгали серые точки. Ведьма изо всех сил сжала пальцами виски, прикусила губу, чтобы не разреветься… Всеблагий! Что. Она. Ему. Скажет? Зачем она здесь?!! Дыхание сбилось в комок, пальцы предательски дрожали – того и гляди, дурно сделается.

Но бежать было поздно. Лунный лорд вынырнул из темноты на свет угасающего дня и остановился, щурясь на Малику.

– Вы, – только и сказал он.

Как и обещал Генрих, его отмыли, перевязали и одели в простую, но новую одежду горожанина. Левая рука, видимо, была сломана и еще не срослась – висела на перевязи.

Малика тихо всхлипнула. Если раньше на лице лунника стыло холодное презрение ко всему людскому, то теперь презрение сменила страшная в своей непдвижности маска безысходной ярости. В золотых глазах полыхало пламя.

– Мне намекнули, что именно вам я обязан своим освобождением, – ядовито заметил граф, – что ж, премного благодарен. Хотя, если честно, мне не привыкать, госпожа Вейн. Прощайте.

– Нет! – Малика словно очнулась, бросилась вслед уходящему луннику и схватила его за здоровую руку. Совершенно зря, как выяснилось, потому что на переносице графа тотчас же выступила испарина, а с губ сорвалось злое шипение.

– Ой, простите, простите, – ведьма отдернула руку, – я… я даже предположить не могла, что все так… получится. Я не знала…

– Люди, – он окинул ее презрительным взглядом, и взгляд этот задержался на золотой цепочке с медальоном, – госпожа Вейн, я рад вас видеть живой и здоровой, но мне надо идти. Если я сейчас не найму экипаж, то мне придется просидеть всю ночь в Пражене, а мне бы этого не хотелось.

И лунник тяжело зашагал прочь.

– Берегите себя, – выдохнула ведьма, не смея идти за ним, – прошу вас, берегите.

Ее слова растворились в шелесте ветра, но граф услышал сказанное и обернулся.

– И вы себя берегите, госпожа Вейн. Не думаю, что мы еще когда-либо встретимся, но все же… будьте осторожны. Я вижу в ваших глазах страх и нерешительность. Право же, в моем замке вы выглядели куда храбрее, особенно когда грозились на меня донести. Прощайте, госпожа Вейн.

… Теперь ей осталось совсем немного. Пройти два десятка футов до «Лозы и бочки», толкнуть гладкую дверь… Отыскать среди посетителей Генриха Уэлша…И поставить подпись на проклятой бумажке.

Всеблагий, но почему он так разговаривал с ней? А-а, конечно же… Граф теперь попросту ненавидит ее, потому что она, Малика Вейн, все же человек… Как пусто на душе, как тяжело на сердце…

– Что-то ты быстро, – Генрих отставил глиняную кружку и с любопытством воззрился на Малику, – я только себе жаркое заказал. Ты что-нибудь будешь?

– Воды, если можно. И… несколько слов не займут много времени, Генрих.

– Ну, мало ли что, – он усмехнулся, – йоргг, если бы этот лунник не был лунником, я бы непременно взял бы его в наше ведомство! Девушка, воды принесите для леди!

– Он бы не пошел, – Малика вздохнула, – давай, поставлю свою подпись… И спасибо тебе, Генрих. Правда, спасибо. Я знаю, что если бы не ты, никто бы со мной так не нянчился.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – он подмигнул и вытащил из внутреннего кармана сюртука аккуратно сложенный лист бумаги.

* * *

Ночь Малика посвятила подготовке к переезду. И – вот ведь чудеса! – когда ведьма въезжалав домик на опушке леса, весь багаж с легкостью умещался в двух саквояжах. Прошло каких-нибудь шесть лет, и вещи госпожи Вейн с большим трудом влезли в старые саквояжи и два огромных чемодана, которые самолично ей привез Уэлш.

Ведьма старательно рассовывала нажитое добро по чемоданам ночь напролет: книги, конспекты лекций, склянки с химическими реагентами, белый фарфоровый сервиз, подаренный на тридцатилетие жизнерадостной Элти Брунн, столовые приборы, шали, которые она, Малика, связала на досуге, справочник для путешествий по просторам Этернии, платья, чулки, зимние башмаки и еще много чего. Неудивительно, что к рассвету она едва ноги переставляла и мечтала только об одном – свалиться на кровать, закрыть глаза и чтобы никто не беспокоил.

Увы! Едва первые лучи восходящего солнца осветили пустоватую теперь комнату, надрывно зазвенел колокольчик. Сердце неприятно ёкнуло. Это не мог быть Уэлш или кто-либо из его подчиненных, они еще вечером договорились начать переезд ближе к полудню. Но тогда… Не веря собственному предположению, окрыленная надеждой, Малика порхнула к двери, распахнула ее – и невольно попятилась.

Потому что на пороге, тяжело опираясь на посох мага, стоял господин ректор собственной персоной. И таким ведьма увидела его впервые – мрачным, как грозовая туча и одновременно растерянным и опечаленным, как потерявшийся в толпе ребенок.

– М-мэтр, – огорошено пробормотала она, отступая назад, – рада… вас видеть… но что привело вас сюда в такую рань?

Старик молча переступил порог, окинул взглядом прихожую. На нем был все тот же богатый сюртук из синего бархата, опрятная шапочка на голове – но у Малики словно пелена с глаз упала.Почему раньше она не замечала, что на локтях у мэтра бархат протерся до состояния сеточки, а около пуговиц покрыт масляными пятнами? Почему даже вчера не было заметно, как тянет правую ногу милорд ректор, и как по-старчески дрожат его сморщенные руки?

Она мотнула головой. Йоргг! Уж пусть лучше находиться под властью морока, насылаемого ректором, чем вот так, лицом к лицу со старостью и приближающейся смертью.

– Ты еще спрашиваешь, почему я здесь в такую рань? – проскрипел старик. Его кустистые белоснежные брови сошлись на переносице, светлые глаза угрожающе засверкали. – я здесь, Малика Вейн, чтобы в последний раз поговорить с той, кого я считал порядочной женщиной, и которая оказалась змеей подколодной. Могу я пройти?

Вконец растерявшись, Малика только сделала приглашающий жест рукой, милорд ректор прошаркал в комнату и тяжело опустился в кресло. Несколько минут его взгляд скользил по опустевшим полкам, затем метнулся к чемоданам и остановился на Малике.

– Так вот значит, по каким личным делам ты отпрашивалась, – негромко начал он, – работу поменять решила? Что, эта улитка, Уэлш, больше денег предложил?!! Так почему ты мне не сказала, что тебе не хватает на жизнь? Академия, конечно, живет на императорские подачки, но уж тебе бы я выкроил что-нибудь!

Она замотала головой. Слезы навернулись на глаза, Малике вдруг захотелось упасть на колени перед ректором, поцеловать его сухую руку, попросить прощения – как у отца, который вырастил непутевую дочь.

– Нет, милорд, все не так, – она откашлялась, пытаясь избавиться от горького комка в горле.

– Да неужели? – в голосе старого мага зазвенела сталь, – тогда скажи мне, почему вдруг вчера ко мне явился этот презренный слизняк, Генрих, и продемонстрировал мне подписанное тобой соглашение?

– Зачем вы так? Генрих вовсе не слизняк, он мне помог…

– Слизняк, самый настоящий! – взорвался ректор, – сидит там, куда его папенька посадил, и лапкой не пошевелит, чтобы хоть что-то сделать самому ! Это ли не слизняк?!!

– Милорд, – ведьма невольно всхлипнула. Не осталось и следа от величественного ректора. В кресле перед ней сидел убитый горем старик, который не давал воли слезам только потому, что был слишком горд для этого.

– Что – милорд? Что – милорд?!! Говори, побери тебя йоргг!

Вокруг ректорского посоха заплясали колючие искры. Старик был весьма могущественным магом огненной стихии, и когда гневался, порой терял над ней контроль.

– Это не вина Уэлша, – тихо сказала ведьма, – мной заинтересовался кто-то… сверху, понимаете? И мне совсем не хотелось становиться агентом этого дурацкого ведомства, но… Так уж получилось, что, откажись я – и они бы замучили… не то, чтобы совсем уж невинного человека, но, скажем так… существо, которое стало мне дорого.

Ректор поник. Прислонил погасший посох к столу и принялся перебирать задумчиво бороду. Воцарилось тягостное молчание, и Малика не знала, что ей делать – то ли сесть рядом с магом, то ли предложить чаю, то ли вправду броситься на колени и вымаливать прощение.