Текст книги "Наследница порочного графа"

– Оперная певица, драматическое меццо-сопрано…

– До сих пор поет?

– Нет, что вы! Ей почти восемьдесят.

– Но Артюхова-то еще играет на сцене.

– Артюхова – талант, – Темьянова покачала головой. – А Васильева – просто стерва.

– Что это значит?

– Со временем поймете.

Дайнека недовольно пожала плечами:

– Все только и обещают, что когда-нибудь я все пойму.

– Так вот, – продолжила старуха. – Когда Васильева потеряла косметичку… А она повсюду ее с собой таскает. Жить без нее не может. Красится, как базарная шлюха…

– Лукерья Семеновна!

– А что я сказала? – удивилась Темьянова. – Шлюха – литературное слово. Читайте классиков, дорогая.

– Безруков нашел ее косметичку? – догадалась Дайнека.

– И знаете где? В круглой беседке.

– В ротонде? Недалеко от забора?

– Как думаете, что Васильева там делала? – старуха не по-доброму закивала и понизила голос: – Предавалась разврату.

– Слишком радикально, – улыбнулась Дайнека. – Возможно, у нее было свидание с каким-нибудь старичком.

– А я про что говорю?

– Может быть, хотите выбрать другую книгу? – сменила тему Дайнека.

– Сначала отдам ту, что прочла, – старуха взяла с колен книжку и положила перед ней на стол.

– Ого! – Дайнека даже присвистнула. – Исайя Берлин![5]5
  Английский философ с русскими корнями, переводчик русской литературы и признанный авторитет в области философской мысли.


[Закрыть]

– Должна признаться, я мало что поняла, – смутилась Темьянова. – Взяла наугад и ошиблась.

– По крайней мере, вы попытались…

– Могу выбрать другую? – осведомилась Лукерья Семеновна.

– Конечно. Проходите, пожалуйста.

Старуха взялась за колеса инвалидной коляски и покатила между книжными стеллажами.

Дайнека отметила книгу Берлина и отложила для себя. Как только она закончила, в библиотеку вошла Татьяна Ивановна Песня. Приветствуя директрису, Дайнека поднялась со своего места.

Та махнула рукой:

– Необязательно вставать. Мы с вами не в школе. Здравствуйте, Людмила Вячеславовна.

– Здравствуйте Татьяна Ивановна, – Дайнека продолжала стоять, не зная, чего ожидать.

– Есть одно дело, – сообщила наконец Песня. – Идемте, я покажу.

Они прошли в глубину помещения, где на стеллажах стояли разных размеров коробки. Их было штук тридцать.

– Вот… – сказала Татьяна Ивановна. – В этих коробках находится что-то вроде архива. Возможно, он принадлежал графской семье. Не исключаю, что его спрятали после революции, когда Измайловы уже сбежали в Париж. Я проверяла, там есть кое-какие книги, брошюры, но в основном – письма и документы.

Дайнека спросила:

– Откуда это взялось?

– Кажется, я вам уже говорила: дворцовый комплекс выстроен бестолково. Множество подвалов, ходов, переходов. Наши корпуса – настоящие лабиринты, не говоря о чердаках и подвалах. Реконструкцию и ремонт сделали недобросовестно, я бы сказала, поверхностно. Самый запущенный – третий корпус, где вы еще не бывали. При Измайловых это здание было одноэтажным. Там располагалась оранжерея и что-то вроде гостевых помещений. В тридцатых годах прошлого века его перестроили, добавили еще два этажа. Но ни тогда, ни теперь подвальных помещений почти не затронули. Там, в подвале под лестницей, наш хозяйственник обнаружил нишу, закрытую дощатым щитом. В ней был свален весь этот хлам, – директриса неодобрительно оглядела коробки. – Мы, конечно, сообщили, куда следует, но к нам никто не приехал. Я лично звонила в столичные музеи, в Министерство культуры. Видно, никому не нужно наше богатство.

– Что я должна сделать? – поинтересовалась Дайнека.

– Все разобрать. Пригодные книги определить в библиотеку. Систематизировать, по возможности, документы.

– Понадобятся годы работы! – возразила Дайнека.

– Да вы хотя бы начните.

На это нечего было возразить. Как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. Дайнека ненавидела себя за то, что согласилась на эту работу.

– Хотите, я буду вам помогать? – из-за стеллажа высунулась голова Лукерьи Семеновны.

Татьяна Ивановна сразу отрезала:

– Нет!

– А что в этом такого? – удивилась Дайнека.

– Не имею права заставлять пансионеров работать. Они заслужили свой отдых.

Темьянова возразила:

– А мне – в удовольствие…

Немного помолчав, Песня смягчилась:

– Ну, хорошо. Только не каждый день и не больше двух-трех часов, чтоб не во вред здоровью. Кстати, насчет здоровья… У вас ночью был приступ?

– Все прошло. Я хорошо себя чувствую, – поспешила заверить ее старуха.

– А я хотела отправить вас на обследование. – Директриса обратилась к Дайнеке: – Когда приступите?

– Это срочно?

– Вовсе нет. Можете разбирать понемногу.

– Тогда начну завтра.

Глава 8
Женщина в окне

После работы Дайнека решила прогуляться по парку. На улице было темно и уже спустились холодные осенние сумерки. Аллеи парка пересекались друг с другом нелогично и весьма бестолково. Она сама не знала, куда идет.

Вблизи спального корпуса стояли три лавки. У забора напротив располагалась беседка-ротонда. Иных достопримечательностей, сколько хватало глаз, не было. Конечно, если не считать вековых деревьев – дубов, елей и кленов.

Дайнека брела по аллее, загребая ногами опавшие листья, и думала, что хорошо бы привезти сюда Тишотку. Для собаки лучшего места не найти. Бегал бы он между деревьев, а она смотрела бы да радовалась. Вдвоем веселее.

«Надо переговорить с директрисой, – решила Дайнека. – Может быть, разрешит».

Фонари на аллее встречались редко, между ними зияли неосвещенные пятна. В таком темном месте перед Дайнекой неожиданно появился мужчина. Увидев его, она резко отпрянула.

– Не бойтесь! – незнакомец вытянул руку, чем напугал ее еще больше. Дайнека повернулась и побежала обратно.

– Да стойте же! – мужчина без труда обогнал ее.

Они остановились лицом к лицу.

– Что вам нужно? – задыхаясь, спросила Дайнека.

– Ничего.

– Тогда зачем вы меня догнали?

Он чуть заметно пожал плечами:

– А черт его знает.

– Это возмутительно!

– Да нет, вы не поняли. Я Водорезов. Платон Борисович Водорезов, главный врач пансионата.

– Предположим. Но что вы здесь делаете? – недоверчиво осведомилась Дайнека.

– Некоторые перед сном бегают. Не слышали? – он смерил ее критическим взглядом. – Об этом нетрудно догадаться, взглянув на меня…

Дайнека оглядела его: загорелый, спортивный, высокий. Настоящий мужчина, если бы не одно обстоятельство: он слишком нравился самому себе. Вслух она сдержанно проговорила:

– Ну, взглянула. И что?

– Я в кроссовках и спортивной одежде.

– Даже если так, я не просила меня пугать, – осмелела Дайнека.

Водорезов пошел дальше:

– А я не просил вас путаться у меня под ногами.

– Я не путалась!

– Тогда и я вас не пугал. – Он вдруг рассмеялся: – Вы смешная. Знаете, не каждой женщине удается быть смешной и при этом оставаться красивой.

Дайнека безразлично сказала:

– Вы павлин. Думаете, на меня подействуют банальные комплименты?

– Нет, не думаю. Сколько вам лет? – спросил Водорезов.

– Какая разница?

– По рассказу Татьяны Ивановны я решил, что вы значительно старше.

– Ну, двадцать три.

Он кивнул:

– Не катастрофично.

Она поинтересовалась:

– А вам?

– Что?

– Сколько вам лет?

– Успокойтесь. Мы с вами не пара.

Дайнека опешила:

– Да я и не думала…

Он перебил:

– Шучу. Мне тридцать два. Должен заметить, умеете вы зацепить.

– В каком это смысле?

– Я про наш телефонный разговор.

– Да вы только и делали, что флиртовали со мной! – возмутилась Дайнека.

– Виноват. Застоялся. Вокруг – только старухи. – Он предложил: – Может, прогуляемся?

– А как же ваша пробежка?

– На сегодня закончил.

– Тогда идемте.

Не сговариваясь, они двинулись по аллее.

– Знаете, а я рад, что вы к нам приехали.

– Сказать честно, я пока не решила.

– Планируете удрать?

– Я же говорю: пока не решила.

– И от чего это зависит?

– Сама не знаю. Нужно было сразу уехать. Все как-то не заладилось. Не так началось.

– Имеете в виду случай с Безруковым? – уточнил Водорезов.

– Не могу забыть тот момент, когда он упал на капот. До сих пор перед глазами стоит.

– Такие вещи нужно уметь забывать, это я как врач говорю.

– Легко сказать, – вздохнула Дайнека.

– Сказать легко, забыть – еще легче. Представьте, что все это случилось не с вами. Представьте или убедите себя. Увидите, сразу отпустит.

– Меня и не забирало, – возразила она. – Не говорите со мной, как с больной.

– Простите, не хотел вас обидеть.

– Платон Борисович, хватит об этом.

– Зовите меня Платоном, а я вас – Людмилой. Слава богу, мы не такие старые.

– А как же на работе?

– Какая разница?

– Субординация, и все такое…

– Вы не моя подчиненная.

– Если вы так считаете, не возражаю.

– Вот и хорошо, – подытожил Платон.

Промолчав метров сто, Дайнека придумала, о чем еще можно спросить:

– Вы пишете диссертацию?

– Пишу… – он вгляделся в ее лицо. – Кто вам сказал?

– Татьяна Ивановна Песня.

– Вот странная женщина… Когда работаю над диссертацией, ей не нравится. А похвастаться – она первая.

– Мне кажется, Татьяна Ивановна вами гордится, – подтвердила Дайнека. – А как звучит тема диссертации?

Водорезов, кажется, удивился:

– Неужели интересно?

– Иначе бы не спросила.

– Ну хорошо, – он улыбнулся. – Только не пытайтесь запомнить. Это звучит так: «Роль сестринского ухода в медико-социальных учреждениях для пациентов пожилого и старческого возраста с болезнью Альцгеймера».

– Не так уж и сложно, – усмехнулась она. – С легкостью могу повторить.

– Ну?

– Роль сестринского ухода в медико-социальных учреждениях для пациентов пожилого и старческого возраста с болезнью Альцгеймера.

– Браво! У вас превосходная память. Или же вы просто умница.

Дайнека сдвинула бровки:

– Напоминаю, на меня не действуют банальные комплименты.

– Простите, забыл.

– Дальше что?

– Вы про диссертацию?

– Раз уж заговорили.

– Что еще вас интересует?

– В пансионате есть такие больные?

– Иначе бы я здесь не работал. – Он указал рукой на серое здание с четырьмя колоннами, отдаленно напоминающее провинциальный театр. – Вот, пожалуйста, так называемый третий корпус. Здесь содержатся особенно дряхлые, безнадежные и потерявшие память. Пациенты с болезнями Паркинсона и Альцгеймера.

– Почему?

– Им требуется особый уход. Многие до этого жили в спальном корпусе, но по истечении времени их перевели сюда.

– Звучит очень грустно. Живет себе человек, живет, и вдруг кто-то другой решает, где для него лучше.

– Такова система. Чтобы вы поняли, я объясню: болезнь Альцгеймера начинается с незначительных отклонений. Например, человек забыл, куда положил вещь, не может вспомнить имя своей дочери или то, что он уже пообедал. Дальше – хуже: больной не помнит, что с ним было вчера или неделю назад. С дальнейшим развитием болезни у него начисто теряется долговременная память. Человек не понимает, где он находится, и уже не может ухаживать за собой. Организм утрачивает многие функции. А дальше только одно – смерть.

– Чудовищная неотвратимость! Неужели нет никаких средств?

– Современная медицина может только смягчить симптомы болезни.

– Ни вылечить, ни замедлить?

– Увы, этого нет. Но я неточно выразился, сказав, что человек, страдающий болезнью Альцгеймера, начисто теряет память. У больных случаются моменты просветления, и они многое вспоминают. Таким процессом нельзя управлять, и уж тем более его нельзя прогнозировать. Все происходит спонтанно.

– Но вы-то… Вы чем занимаетесь?

– Я врач.

– Это ясно. – Дайнека уточнила вопрос: – В рамках своей диссертации.

– Например, оцениваю уровень взаимодействия медперсонала с родственниками пациентов, страдающих болезнью Альцгеймера.

– И как?

– Одно сплошное паскудство.

Дайнека замедлила шаг. Заметив ее реакцию, Водорезов продолжил:

– Иногда кажется, что стариков сдают сюда, как отработанный хлам. Попользовались, выросли, возмужали, забрали квартиру, имущество и – прощай.

За разговором они значительно приблизились к третьему корпусу. Там, в зарешеченном окне второго этажа, стояла женщина в белой рубашке и, не отрываясь, наблюдала за ними. Дайнеке сделалось не по себе:

– Почему она так на нас смотрит?

– Это Ангелина. В прошлом играла на арфе в оркестре Большого театра. Теперь все время смотрит в окно.

– Зачем?

– Ждет своего сына.

– Как часто он приезжает?

– Никогда.

– Она его помнит?

– По странному стечению обстоятельств – помнит и думает, что он мальчик и учится в школе.

– А он?

– Ему сорок пять. Месяц назад, когда Ангелина заболела пневмонией, я решил, что ей конец, и сам позвонил сыну. Сообщил, что она умирает, советовал поторопиться, если он хочет застать мать живой. Сын расстроился, но сказал, сославшись на работу, что не приедет. Потом трубку взяла жена и попросила меня больше не звонить, не расстраивать мужа. Он у нее впечатлительный…

– Что за люди… – пробормотала Дайнека.

– А вы говорите… – Платон тяжело вздохнул. – К счастью, Ангелина тогда выкарабкалась.

– Я сейчас скажу ужасную вещь… – Дайнека потупилась. – Но я не знаю, что для нее лучше.

Водорезов мрачно кивнул:

– И я не знаю. Если иметь в виду здравый смысл, он подсказывает короткие и прямые дороги. Но ведь существует еще сострадание. Человечность.

– Именно это я и имела в виду.

Решив разрядить мрачную атмосферу, Водорезов заметил:

– Зря морочимся. Ошибка считать, что от человека что-то зависит. На самом деле мы все плывем туда, куда волна понесет.

– Вы не должны так говорить! – Дайнека произнесла это очень серьезно.

– Почему?

– Вы врач. Вам верят. На вас здесь надеются.

– Во мне не сомневайтесь, я честно тяну свою лямку. Кстати, Татьяна Ивановна рассказала вам историю постройки третьего корпуса?

– Раньше в нем была оранжерея и помещения для гостей.

– Не просто оранжерея, – с энтузиазмом подхватил Водорезов. – Превосходный зимний сад, который организовали с царским размахом. Здесь круглый год цвели розы, орхидеи и бугенвиллея….

– Что такое бугенвиллея?

– Вечнозеленое растение, усыпанное пурпурными цветами. Уверен, вы много раз видели его на подоконниках. Хотя в зимнем саду графа Измайлова произрастали не только цветы. Перед каждым Новым годом здесь собирали изрядный урожай лимонов и мандаринов.

– Никогда бы не подумала, – призналась Дайнека. – Татьяна Ивановна рассказала лишь то, что в тридцатых годах здание перестроили.

– Возвели второй и третий этажи, заложили большие стеклянные окна зимнего сада и пристроили второе крыло. Оно позади старого здания. Его отсюда не видно.

– Зачем?

– Не знаю. Но для нас это кстати. Старики, по крайней мере, просторно живут.

– Жизнью это не назовешь.

– Опять вы за свое! Сие нам не дано изменить. Кстати, в третий корпус можно пройти по подземному переходу. Говорят, там жила графиня Измайлова. Она перебралась в комнаты для гостей после ссоры с супругом, графом Александром Петровичем. По слухам, граф был очень дурным человеком. Нет таких грехов, которые бы ему не приписывали.

– А вот это интересно, – оживилась Дайнека. – Расскажете?

– Во-первых, он был психопатом. Это я вам как врач говорю. Что до остального… Начнем с мужеложства, продолжим садизмом и закончим практикой БДСМ[6]6
  Сексуальные ролевые игры в господство и подчинение. Дословная расшифровка: бондаж, доминирование, садизм, мазохизм.


[Закрыть]. Ну и в качестве вишенки на торт – граф употреблял кокаин и курил опиум.

Третий корпус остался позади, а они все шли и шли. За деревьями уже виднелся чугунный забор.

– Кажется, пора возвращаться обратно, – сказала Дайнека.

– Что ж, идемте, я покажу вам другую дорогу. – Водорезов взял ее под руку. – Если говорить о дворцовом комплексе в целом, все три здания сильно пострадали в результате пожаров в сорок втором году.

– Здесь были немцы?

– В общем корпусе располагался штаб немецкой армии.

– Не удивлюсь, если в кабинете Татьяны Ивановны сидел главный фашист, – предположила Дайнека.

– Не поверите, но вы угадали.

Она усмехнулась:

– Теперь каждый раз на ее месте буду представлять Гитлера.

– Ну, его-то здесь не было.

– Я пошутила.

– Когда немцев отсюда выбили, – продолжил Водорезов, – многое погибло в пожарах. Но кое-что осталось: мебель, паркеты ценного дерева, двери, оконные переплеты. Сохранились настенные росписи, одна из них – в плафоне гостиной спального корпуса.

– Знаю. Там герб рода Измайловых.

– Вы немало почерпнули за столь короткое время. Ко всему сказанному могу добавить, что в полной мере воссозданы лишь внешний исторический вид, окраска фасадов и актовый зал. Помещения отреставрированы спустя рукава. Я уж не говорю про подвалы… Вы сами видели подземный переход. Он такой же, как сто пятьдесят лет назад.

– Слышали про архив Измайловых? – поинтересовалась Дайнека.

– Тот, что нашли в подвале третьего корпуса?

– Татьяна Ивановна сказала, что он был спрятан под лестницей, – Дайнека взглянула на Водорезова. – Я вот что подумала. Если реставрация была настолько поверхностной, в потайных местах наверняка много чего осталось.

Платон усмехнулся:

– Хотите найти клад?

Дайнека возмутилась:

– Совсем не хочу! Просто подумала: чем черт не шутит?

– Не к ночи будет помянут, – пробормотал Водорезов и показал на темный купол с крестом, который высился над деревьями. – Бога побойтесь.

– Что это?

– Часовня. Разве не видите? Говорят, ее построил сам граф Измайлов.

Строение выросло над лесом как-то внезапно. Во всяком случае, так показалось Дайнеке.

– Знаете, для чего обычно ставят часовни? – спросила она.

– Какая разница, церковь или часовня…

– В часовне нет алтаря, и значит, там не проводят богослужения.

– Тогда для чего их возводят? – заинтересовался Платон.

– Из всех возможных вариантов к нашему случаю подходит только один: в память о каком-то событии, которое произошло на этом месте или недалеко от него.

Задумавшись, Водорезов сказал, глядя себе под ноги:

– В голову приходят только мрачные мысли.

– В часовню можно попасть?

– Сейчас уже поздно. И я не знаю, где ключ.

– А я и не говорю, что сейчас, – возразила Дайнека.

– Когда мы с вами снова пойдем гулять, я обязательно найду ключ, – пообещал Водорезов.

Казалось, тем для разговора уже не осталось. Скоро они подошли к спальному корпусу. Дайнека хватилась:

– Вы живете не здесь!

– Моя квартира – в другом здании, но я решил проводить вас, – кивнул Водорезов и махнул кому-то рукой: – Привет, Федя!

Дайнека обернулась и увидела Темьянову. Она сидела в коляске, которую толкал мужчина, одетый в рабочую куртку и шапку-ушанку.

Как только они сблизились, Водорезов склонился к Темьяновой:

– Как самочувствие, Лукерья Семеновна?

Она благодушно ответила:

– Слава богу, Платон Борисович, все хорошо. Вот, Феденька согласился со мной погулять.

Дайнека перевела взгляд на мужчину в ушанке, в ответ он поглядел на нее своими светло-голубыми глазами. Его взгляд показался ей беззащитным и детским.

– Кто это? – спросила Дайнека, когда они разошлись.

– Федя, наш дворник, он же садовник и разнорабочий. По диагнозу – аутист[7]7
  Расстройство, возникающее вследствие нарушения развития головного мозга.


[Закрыть], по жизни – добрый и безотказный малый. Вырос в детдоме. Сюда, как говорят, приблудился, и директриса взяла его на работу. Он всеобщий любимец, живет в служебной комнате третьего корпуса. Неделю назад на территорию пансионата проникли придурки из соседней деревни. Залезли в сарай, где он хранит инструмент. Федя заметил их, его чуть не убили… Слава богу, он оказался крепким.

– У него что-то украли?

– Это что-то беспокоит вас больше, чем жизнь человека?

– Конечно, нет! Ну вот я и дома. – Дайнека остановилась, не доходя до дверей, и поступила так не случайно: на лавке сидела Ерохина.

– Уверен, что вы здесь задержитесь. Вы сказали: «Ну вот я и дома».

– Я так сказала? – Дайнека смутилась. – Само собой получилось.

– Простите за банальность, оговорка по Фрейду. Что ж, надеюсь, завтра увидимся, – Водорезов протянул руку.

Она пожала ее в ответ и быстро зашагала к подъезду.

– Добрый вечер, Людмила Вячеславовна! – Ерохина поднялась и заковыляла за ней. – Как погуляли?

– Хорошо.

– Смотрю, у вас все уже сладилось?

Дайнека обернулась:

– Что?

– Я говорю, с Платоном Борисычем отношения намечаются? Не зря я вам его номерочек дала. Как угадала! – Ерохина говорила тоном заправской сводни.

– Вы… – Дайнека не нашлась, что ответить, и, взмахнув рукой, стала подниматься по лестнице. Дойдя до гостиной, услышала, что звонит ее телефон, достала его и сказала:

– Здравствуй, папа.

– Как у тебя дела? – поинтересовался отец.

– Работаю.

– Устаешь?

– С чего ты взял? – окинув взглядом комнату, она присела на свободный диван.

Все, кто находились в гостиной, притихли. Кто-то услужливо убавил звук в телевизоре.

Отец недовольно продолжил:

– У тебя голос севший. Так говорят, когда работают сверх силы.

– Сил хватает. Еще остаются.

– Можно к тебе приехать?

– Пока не надо, – Дайнека чувствовала, что-то ее тревожит.

Он спросил:

– Почему?

– На днях я сама приеду на дачу.

– Правда? – Вячеслав Алексеевич обрадовался.

– Хочу забрать сюда Тишотку.

– Тебе разрешили?

– Еще нет.

– Ну, зна-а-аешь… – протянул отец. – Это еще вилами на воде писано.

– Разрешат, – уверенно сказала Дайнека. – Ну все, папа. Я иду спать.

Она спрятала телефон и вдруг поняла, что именно ее растревожило.

Из крыла, где находились стариковские спальни, доносился жалобный голос скрипки, от которого хотелось заплакать.