Текст книги "Убийца возвращается дважды"

Глава 5. Пропажа

Первая фраза, сказанная секретаршей Стратонова, с ходу обезоруживала.

– Алексей Климович ждет вас.

– Но я без предупреждения, – заметила Анна. – Вы ничего не путаете?

– Он предупредил: впускать вас, когда бы вы ни пришли.

– Ну, хорошо… – Она приблизилась к двери и услышала за спиной тихий голос:

– К вам Стерхова.

Выдержав недолгую паузу, Анна постучала в дверь и после короткого «Да!» вошла в кабинет.

Стратонов, как и в прошлый раз, поднялся из-за стола и любезно усадил ее в кресло.

– Рад видеть. Что привело?

– Определяюсь с перечнем дел для возобновления производства. Одно уже выбрала, но, похоже, оно не из простых.

– А вот это зря. – Стратонов присел рядом. – Всех старых дел не раскрыть. Следует выбирать попроще.

– Очень зацепило оно меня. Понимаешь? – сказала Анна.

– И что же в этом деле нерядового?

– Восемьдесят девятый год, убийство женщины в ее собственном доме. Десятилетняя дочь жертвы – свидетель.

– Тоже убита?

– В том-то и дело, что нет.

– Неужели оставили в живых?

– И это странно. Возможно, повезло, но только вот ведь какая штука… – Анна ненадолго задумалась. – Теперь она сорокалетняя женщина и мало что помнит. Пробовала ее разговорить, но ничего не вышло.

Стратонов уточнил:

– Не помнит или не хочет вспоминать?

– И здесь ты попал в точку. Думаю, и то и другое. Попробуй докопаться.

– Вот и я говорю: брось это дело. Нераскрытых в архиве полно, подыщешь что-нибудь более подходящее.

Анна ненадолго задумалась, а потом спросила:

– Кто такой Усков?

– Григорий Кузьмич? – Стратонов поднялся со стула, прошелся по кабинету и сел на свое место, словно отделяя официальный разговор от приватного. – Следователь, старейший работник нашего управления.

– Еще работает?

– Если быть точным – дорабатывает. Давно бы его уволил, но ради семьи пошел навстречу. Он все же многодетный отец.

– Сколько ему сейчас? – спросила Анна.

– Кажется, шестьдесят четыре.

– Еще не старый.

– Да уж куда там! Пятеро детей, младшей дочери – десять.

– Надо же. – Она покачала головой. – Могу с ним поговорить?

Стратонов поднял трубку:

– Ирина, Ускова разыщи. Скажи, пусть срочно ко мне зайдет.

– Да я и сама бы к нему сходила, – сказала Анна.

– Так не годится, – серьезно заметил Стратонов. – Для начала представлю вас друг другу, а там поступай как знаешь.

– Что он за человек?

– Что за человек? – Стратонов ненадолго задумался. – Звезд с неба не хватает.

Анна усмехнулась:

– Только и всего?

– В начале своей карьеры я с ним работал так же, как сейчас Платонов с тобой, – что-то вроде стажировки или, как тогда говорили, наставничества. У него были занятные правила. Усков как в той поговорке: всегда искал не там, где потерял, а там, где светло. Еще он считал, что каждый документ должен вылежаться.

– Расшифруй.

– Например, отписали тебе распоряжение, а ты положи его в ящик стола и на время забудь. Глядишь, через недельку-другую принесут второе распоряжение, которое отменяет первое. Вот так. И ничего делать не надо, меньше движений.

– Очень рационально.

– Рационально – да, – согласился Стратонов. – Однако не всегда работает. Усков частенько подвергался взысканиям, карьеры так и не сделал.

Из динамика на столе раздался голос секретарши:

– Алексей Климович, здесь Усков.

– Пусть заходит, – сказал Стратонов.

В кабинет вошел приземистый, плотный человек с выдающимся животом. Жесткие, «соль с перцем», волосы торчали на его крупной голове, словно остриженные стрелы дикобраза. Крупный, мясистый нос и затененные подглазья, несомненно, были отличительными чертами его лица, тогда как глаза, блеклые точки, оставались едва заметными.

– Вызывали? – Усков прошел по ковровой дорожке и остановился в двух шагах от стола.

– Дело к вам, Григорий Кузьмич. Хочу познакомить вас с московским следователем из отдела по раскрытию преступлений прошлых лет. – Стратонов вытянул руку и указал на Анну: – Подполковник, заместитель начальника отдела, Анна Сергеевна Стерхова.

Усков повернул голову так мощно, что казалось, хрустнула шея. Вслед за головой повернулся весь корпус, он шагнул к Анне и протянул руку:

– Очень приятно. Наслышан о вашем при-езде.

Анна встала и ответила ему рукопожатием.

– Взаимно.

– Анне Сергеевне нужна ваша помощь, – сказал Стратонов.

– Я готов! – ответил Усков.

– Для разговора пройдемте в мой кабинет, – предложила Анна. – Или идемте к вам, если так будет удобнее.

Они направились к выходу, Анна – первой, Усков шел за ней. Стратонов все это время напряженно смотрел на дверь, словно опасаясь, что они вдруг возьмут и задержатся в его кабинете.

В приемной Усков сказал:

– Лучше идемте к вам.

В молчании они прошли до кабинета.

– Прошу. – Усков отступил и пропустил Анну первой, а следом вошел сам.

Платонов встретил их любопытным взглядом, ожидая хоть каких-нибудь объяснений, но Анна лишь представила их друг другу. Потом предложила Ускову сесть и села сама.

Она сделала вид, что ищет в следственных материалах какой-то документ, а на самом деле выдержала паузу, чтобы собраться с мыслями и задать Ускову первый вопрос:

– Помните дело об убийстве гражданки Паниной в ноябре восемьдесят девятого года?

– Конечно, помню. Улица Партизана Железняка, тридцать пять. Живу на этой же улице.

– Через два года после того, как над делом поработали два других следователя, расследование попало к вам в руки.

– Расследование – это громко сказано. – Усков неожиданно рассмеялся, и Анна подумала, что более неприятного смеха она никогда не слышала.

– Тем не менее вы над ним поработали.

– Дело об убийстве Паниной прошло через много рук. Когда за него взялся я, то сразу понял, что дело гиблое.

– С чего это вдруг?

– Вы сами изучали следственные материалы?

– Весьма поверхностно.

– И так ничего не поняли?

– Давайте по существу, – оборвала его Анна. – Были другие подозреваемые по делу, кроме Гуляева?

Усков покачал головой:

– Нет. Ни одного.

– Ну, вот что… – Она замолчала, выбирая иную плоскость, другой взгляд на вопрос. – Пускай в материалах дела этого нет, не важно. Но хотя бы на интуитивном уровне или в мыслях вы предполагали, кто мог убить?

Усков отчеканил:

– Таких категорий в следственных действиях нет.

– Ясно. – Анна рассеянно огляделась и встретилась взглядом с Платоновым. Тот с сожалением покачал головой.

– Часть документов была утрачена до того, как я приступил к расследованию, – сказал Усков. – На каком этапе они исчезли – мне неизвестно. Что касается подозреваемых: откуда им взяться через два года после убийства?

– Я понимаю, – согласилась Анна.

Ей не нравился этот человек, однако она упорно старалась побороть свою неприязнь, зная, что предвзятость в работе вредит делу.

Усков же, напротив, начал проявлять раздражение.

– Вам наверняка известно, что девочка, дочка Паниной, видела убийцу, но не запомнила его. Чего вы хотите?

– Других свидетелей не было?

– Загляните в справки подомового обхода.

– Видела, но не углублялась.

– А вы углубитесь и сразу поймете: соседи ничего не видели и не слышали. Информации – ноль. Я сам в то утро побывал на месте преступления и с первого взгляда понял, что это убийство – беспросветный висяк.

– А зачем вы туда приехали? – удивилась Анна.

– Вызвали. Но в ту ночь дежурил следователь Казнов, ему и отдали дело.

– Уверена, что все не так безнадежно, – сказала Анна.

– Когда, спустя два года, я стал разбирать документы, сразу переговорил с первым следователем…

– С Казновым?

– Ну да.

– А почему он сам отстранился?

– Он не отстранился, а просто ушел на пенсию.

– И что вам рассказал Казнов?

– Он был уверен, что Панину убил кто-то из ее окружения.

– В материалах дела фигурировал только любовник, – заметила Анна.

Усков уточнил:

– Гуляев предоставил железное алиби. Но если говорить начистоту: кто знает, сколько у погибшей было любовников?

Анна перелистала материалы дела и проронила:

– У меня есть и другие вопросы.

– Ко мне или в принципе? – спросил Усков, и в его маленьких глазах заплясали чертики.

– Вот, взгляните. – Она показала снимок ножа. – Орудие убийства.

– Ну да, видел, знаю.

– Тогда поясните. Убийца взял нож с кухни Паниной или принес с собой?

– А что сказано в материалах дела?

– Об этом ни слова.

– Я тоже не помню. Прошло тридцать лет.

Анна подняла глаза и зафиксировала взгляд на лице Ускова, намеренно выбрав объектом внимания его вздутый нос.

– Как можно было допустить такую небрежность?

– Вопрос не ко мне! – зло отозвался он. – Я работал с тем, что имел.

– В то время родители Паниной были еще живы. Они могли опознать нож.

– Послушайте, уважаемая, – с сочувствием начал Усков, но Стерхова его прервала:

– Меня зовут Анна Сергеевна.

Он продолжил:

– Послушайте меня, старика. Ничего вы из этого дела не выжмете, как ни старайтесь.

– Ну, это мы посмотрим, – сказала Анна и задала следующий вопрос: – В доме Паниной был установлен телефон?

– Был, это я помню. Ее мать вызвала милицию с домашнего телефона.

Анна замолчала, сомнения одолевали ее все больше и больше. Этот закоренелый представитель следственной бюрократии выглядел ненадежным союзником и не внушал никакого доверия.

– Кто-нибудь звонил Паниной тем вечером перед убийством? Запрос на телефонную станцию делали?

Усков почесал пальцем нос, словно избавляясь от ее упорного взгляда.

– Возможно, я путаю с каким-нибудь другим делом, но, кажется, за час до убийства Паниной звонили из телефона-автомата. Соединение было прервано, трубку положили, как только она ответила. – Он постучал пальцем по папке со следственными материалами. – Вы проверьте, там наверняка есть ответ с телефонной станции на запрос следователя.

– Его там нет.

Усков предпринял отчаянную попытку выглядеть удивленным:

– Странно… А мне казалось, что он там был.

Это замечание разозлило Стерхову. Она взяла начальственный тон и заговорила так, как будто знала больше, чем он:

– На каком основании вы направили ходатайство о приостановке предварительного следствия по делу Паниной?

Усков заволновался, вероятно, предположив, что в ее вопросе кроется какой-то подвох.

– В связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. Криминалист Бернарделли выдал письменное заключение о выполнении всех следственных действий, которые ни к чему не привели. Мы были в тупике.

– На мой взгляд, вы и этот Бернарделли угробили живое, небезнадежное дело.

Толстяк сузил глазки:

– Не стоит бросаться такими словами, уважаемая Анна Сергеевна. Посмотрим, что выйдет у вас, если вы рискнете взяться за это дело.

Стерхова резко встала:

– Мне нужны вещественные доказательства по делу Паниной. Где они?

– Хранятся в подвале. Идемте, я провожу. – Усков тоже встал и указал глазами на документы: – Советую записать номер квитанции о принятии на хранение. Так будет проще найти.

– Эта информация уже в моем телефоне, – сказала Анна и направилась к двери. – Идемте!

Они спустились в подвал, но помещение склада вещественных доказательств оказалось запертым на замок. Усков разыскал по телефону кладовщика, и тот вскоре явился.

Немало времени ушло на то, чтобы разыскать регистрационный журнал за восемьдесят девятый год. Но как только кладовщик нашел его и сверился с номером квитанции, он указал номер стеллажа, полку и место, где хранились вещественные доказательства по делу Паниной.

Все трое подошли к стеллажу. Анна выдвинула картонную коробку и заглянула внутрь. Потом обернулась и сухо проронила:

– Здесь пусто.

Глава 6. Кусок памяти

– Мне надо с тобой поговорить, – в трубке прозвучал встревоженный голос матери.

– Что случилось? – Анна перевернулась на бок и натянула на себя одеяло. – Сколько сейчас времени?

– Шесть тридцать.

– Утра?

– Ну не вечера же!

– У тебя злой голос.

– Не злой, а испуганный. Этим утром я заходила в твою квартиру, – сказала мать.

– Зачем?

– Хотела полить цветы.

– У меня нет цветов, мама.

– Да мало ли зачем! Проверить газ, воду, окна.

– Ну, говори…

– В твоей квартире живет мужчина!

Анна откинула одеяло и села в постели.

– Я оставила ключи другу и не рассчитывала, что ты придешь со своими.

Мать многозначительно проронила:

– У вас с ним роман?

– Майор Клейменов – мой коллега из Придивного. В Москву приехал по служебным делам.

– Придивный? Тот самый черноморский городок, где ты отдыхала в сентябре? – Мать разочарованно выдохнула. – Что за времена! Мы ездили на юг и заводили романы, а наши дети едут на юг для того, чтобы встретиться с коллегами по работе.

– Надеюсь, ты успокоилась.

– Как у тебя дела? – спросила мать.

– Еще не поняла. Надеюсь, что все нормально.

– С недавнего времени в твоей жизни только командировки. Зря ты переменила работу.

– Если хочешь сказать что-то конкретное, говори. Мне нужно собираться.

– А твой Клейменов симпатичный мужчина…

– Пока, мама, пока. – Анна дала отбой, но телефон снова зазвонил.

Теперь это был сам Николай Клейменов.

Он коротко справился:

– Не рано?

– Уже не сплю, – ответила Анна.

– Кажется, я напугал твою мать.

– У нее есть запасные ключи и привычка повсюду совать свой нос.

– Мою командировку продлили. Есть шансы дождаться твоего возвращения, – сказал Николай.

– На это не рассчитывай. Я здесь надолго. Что касается квартиры – живи сколько угодно.

– Что, если я возьму и приеду? До тебя всего пятьсот километров.

Она усмехнулась:

– А как же твоя командировка?

– В шесть вечера выеду из Москвы, в одиннадцать буду у тебя.

– Ну конечно, а потом к семи утра вернешься в Москву. Давай лучше отложим это мероприятие.

– Надолго?

– По крайней мере, до выходных.

– Тебя трудно переубедить. – В голосе Николая сквозило разочарование.

Решив не затягивать разговор, Анна пообещала:

– Завтра я тебе позвоню.

Спустившись в фойе гостиницы, Анна встретила Платонова, который сдавал на ресепшене ключи от своего номера. На работу они отправились вместе.

Было еще темно. Ночью прошел снег, высветлив городские улицы. Они шагали по свежему покрову, оставляя черные следы. В сером небе блекло светилась луна, дул сильный, холодный ветер.

Павел поежился, накинул на голову капюшон и проронил:

– Планировал с вами поговорить.

– Давай.

– Кажется, я нашел похожее дело. Все как вы говорили – сентябрь тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, изнасилование и покушение на убийство молодой женщины. Преступник не установлен.

– Стало быть, женщина осталась жива? – заинтересовалась Анна.

– По крайней мере, в восемьдесят девятом была.

– Где и как все произошло?

– Здесь, в областном центре. Насильник подкараулил ее в подъезде многоквартирного дома, когда она возвращалась ночью домой после дежурства.

– Где работала? – уточнила Анна.

– В круглосуточной аптеке.

– Положишь мне на стол это дело, сегодня же его посмотрю. А ты найди эту женщину, может быть, что-то сложится. Да, и узнай адрес аптеки.

– Для начала съезжу на адрес, где она проживала в то время.

– За тридцать два года многое изменилось. Лучше проверь по базе.

– В восемьдесят девятом ей было двадцать три. Могла выйти замуж и сменить фамилию, – заметил Павел.

– Делай как знаешь, но только найди, – закончила Анна.

Незаметно, за разговором, они дошли до здания управления и встроились в очередь сотрудников у турникета. Встав рядом с Павлом, Анна почувствовала, как чей-то палец вежливо стучит по ее плечу.

Она обернулась:

– В чем дело?

Позади нее стоял интеллигентного вида, еще не старый мужчина в пальто и фетровой шляпе.

– Та самая Стерхова? Из Москвы?

– Та самая. А вы кто такой?

Мужчина уважительно поклонился:

– Бернарделли, Иван Лукич.

– Криминалист? – оживилась Анна.

– Так точно.

– А я как раз хотела вас разыскать.

– Вот видите, все совпало, – сказал Бернарделли. – Признаюсь, я говорил с Усковым и предпочел найти вас раньше, чем меня разыщете вы.

Очередь продвинулась, они поочередно приложили пропуска к валидатору турникета и прошли в коридор. Там, не сговариваясь, направились к ее кабинету, дверь которого уже отомкнул Платонов. Он с любопытством оглядел Бернарделли, сел за стол и навострил уши.

– Присаживайтесь. – Анна стянула с себя пальто и бросила его на ближайший стул, там же оставила сумочку. Ей не терпелось переговорить с криминалистом по делу Паниной.

Сняв шляпу, Бернарделли опустился на стул, при этом вид у него был немного взъерошенный. Перехватив ее взгляд, он тут же объяснил свое состояние:

– Чувствую себя виноватым.

– Вижу, что Усков пересказал вам наш разговор, – обронила Анна.

– Теперь могу признаться, что закрытие дела Паниной было непростительной ошибкой. Очень жаль, что по истечении стольких лет уже ничего не исправить.

Нахмурившись, Анна сказала:

– Вы собственноручно подписали заключение об исполнении следственных действий. Я видела вашу подпись. Что ж теперь горевать?

– Разделяю ваше негодование, но мне в то время было всего двадцать шесть.

– При чем тут возраст? – поинтересовалась она.

– Я не имел достаточного опыта, поэтому прислушивался к мнению старших товарищей.

– Тем не менее ответственность за приостановку следствия по делу Паниной в равной степени лежит на вас и на Ускове.

– Вы – жесткая женщина, окольными путями не ходите.

– У дела был потенциал, а вы его утопили.

– Вот как… – Бернарделли неуютно поежился. – Что ж теперь делать? Как говорится, после драки кулаками не машут. Давайте лучше направим наши усилия в конструктивное русло. Могу я вам чем-то помочь?

– Можете, – согласилась Анна. – Если вспомните обстоятельства и детали убийства Паниной.

– Я понимаю и должен заметить, у меня хорошая память.

Анна раскрыла папку, достала из нее фотографию ножа и положила на стол:

– Откуда он взялся?

– Найден в комнате и определен как орудие преступления.

Она уточнила вопрос:

– Убийца принес его с собой или взял с кухни Паниной?

Прищурившись, Иван Ильич поинтересовался:

– Простите, как вас по имени-отчеству?

– Анна Сергеевна.

– Видите ли, Анна Сергеевна, таких подробностей я не помню. Но по фотографии могу определить: это определенно филейный нож.

– Филейный? Что это значит?

– Для убийства он малопригоден, слишком гибкий и длинный клинок. Если бы это оказался обвалочный нож для мяса, было бы удобнее наносить удары. Вы, наверное, читали в заключении судмедэксперта, что первые удары убийца нанес Паниной в грудь, но они были не смертельными. И только потом он перерезал ей горло.

– И чем же филейный нож отличается от обвалочного? – полюбопытствовала Анна.

Бернарделли провел пальцем по фотографии:

– У обвалочного ножа клинок короче и толще, а на режущей кромке у рукояти имеется ярко выраженный «усик».

– Что-то вроде выступа?

– Ну да. Таким ножом сложно пораниться, «усик» работает как упор для ладони. А вот филейным ножом пораниться очень просто, рука может соскользнуть с рукояти. В таком случае порез неизбежен. Тем более что филейный нож затачивают лучше, чем любые другие.

– Меня интересует только одно. Что это значит в нашем конкретном случае? – уточнила Анна.

– Маленький экскурс: в домашнем обиходе чаще всего встречаются универсальные ножи. Уверен, что такие присутствуют в вашем доме. А вот филейный нож, как и обвалочный, – орудия профессионалов.

– Где их используют?

– На бойнях, мясокомбинатах или в деревенских домах, где после убоя вырезают филе. Возможно, в столовых или ресторанах, куда привозят неразделанные туши.

– Надеюсь, в свое время вы посвятили в эти тонкости следователя?

– Тогда я не обладал подобными знаниями.

Анна взяла паузу, а потом спросила:

– Что с кровью? В деле нет заключения об анализе крови, взятой с ножа.

– Его делали, я это помню, – уверенно сказал Бернарделли.

– Заключение дактилоскопической экспертизы рукояти тоже отсутствует.

– Рукоять ножа была чистой. Прежде чем бросить нож, убийца, вероятно, протер его собственной одеждой. Обычно делают так.

– Хотелось бы прояснить один очень важный момент. Обычно при этом виде убийства и таком количестве крови остаются следы от обуви. Но я не нашла ни упоминаний, ни фотографий.

– Все было затерто половичком. В комнате, в коридоре и на ступенях крыльца.

– А на земле? На мерзлой земле следы могли остаться.

– Этого не было.

– Не было или не проверяли? – Анна в раздражении отбросила фотографию ножа. – Руки бы оборвать тому, кто сделал такие снимки!

– Их делал я, – скромно проронил Бернарделли. – Прошу снисхождения из-за отсутствия опыта. Для меня это дело было первым и могло стать последним.

– Неужели…

– Хотите знать почему? Представьте себе: начало работы в криминалистическом отделе и первый труп. Осматриваю место преступления, вдруг в комнату забредает девочка, дочь убитой, – потерянная, практически обезумевшая. Она останавливается у трупа матери…

– Кто ее туда пропустил?!

– Не знаю, но после этого не то что работать – жить не хотелось.

Анна захлопнула папку и прикинула, о чем еще нужно спросить. Потом со значением проронила:

– Вчера я побывала в хранилище вещественных доказательств.

– Вы мыслите в правильном направлении. По делу Паниной возможны современные экспертизы, – поддержал ее Бернарделли.

– Это вряд ли. – Она покачала головой. – Коробка с вещественными доказательствами оказалась пустой.

Вздохнув, криминалист безрадостно усмехнулся:

– У нас такое бывает. И чаще не по злому умыслу, а по заурядной безалаберности. Не исключаю, что вещественные доказательства по делу Паниной валяются где-нибудь на другой полке без сопроводительного ярлыка и каких-нибудь надписей.

– Будем искать.

– Учитывая объемы хранения, поиски могут затянуться на месяцы, а может быть, даже на годы.

– Что касается девочки, дочери Паниной… – начала Анна, и Бернарделли с готовностью ее поддержал:

– Да-да?

– После перенесенного шока у нее выпал изрядный кусок памяти.

– Мне это известно.

– Следователь привлекал врача-психотерапевта?

Бернарделли покачал головой:

– Насколько я знаю, нет. Теперь это модно, а в те времена редко практиковалось. Но теперь-то вам ничто не мешает. Попробуйте.

– Над этим стоит подумать, – сказала Анна. – Восстановлением памяти занимается врач-гипнорепродуктор. Иногда под легким гипнозом удается восстановить куски воспоминаний, очистить их от придуманного и вытащить из памяти важную информацию. Вот только вызывать из Москвы такого специалиста крайне проблематично.

– Желаете применить гипноз?

– Если только дочь Паниной согласится. Теперь она взрослая сорокалетняя женщина и, возможно, не захочет возвращаться в прошлое.

– Ну, так поговорите с ней, убедите.

– Поговорю. А что касается гипнотерапевта: сегодня же позвоню в Москву.

– Зачем же тащить человека в такую даль? В нашем городе есть прекрасный специалист. Если хотите, дам телефончик.

– Сделаем так, – заключила Анна. – Вы сами позвоните этому человеку и обрисуете ситуацию. В случае, если он согласится, приведете его ко мне. Вопрос финансирования решим, пусть не волнуется.