Текст книги "#Лисье зеркало"

Жоакина раздирало внутреннее противоречие: с одной стороны, он не хотел говорить перед всеми этими баловнями судьбы, но, с другой, ему было любопытно, поймут ли его на самом деле, возымеют ли какое-нибудь действие его слова. В любом случае, у него не было особого выбора, ведь если бы он отказался, то выставил бы Леопольда лжецом.

Ответные письма начали приходить уже на следующий день; первыми отозвались молодые помещики, чьи владения были неподалеку. Последним пришло письмо из столицы. Оно было написано строгим почерком на дорогой плотной бумаге, и его отправитель вызывал наибольшие опасения у Жоакина – он был государственным служащим. Хоть он и имел доступ к каким-то рычагам влияния, которые могли бы быть полезными, с тем же успехом он мог донести королю на «деревенских анархистов». И если в первый раз Леопольда пощадили, то во второй этого может и не случиться. Но молодой граф почему-то был полностью уверен в этом человеке.

Гости, как и ожидалось, прибыли в четверг. Но не вместе, а по одному, растянув таким образом церемонии встречи и обмена любезностями и сплетнями на целый день. Последним, как и его письмо, на поезде прибыл столичный гость. Кучер встретил его на станции.

Наконец все собрались в обновленной гостиной с ореховым паркетным полом и простой, но изящной мебелью времен молодости отца Леопольда. Жоакин целый день занимался, по обыкновению, хозяйственными делами, а потому был до сих пор не представлен прибывшим господам. Теперь он стоял в тени у камина и беспрепятственно разглядывал собрание единомышленников. Все пятеро, не считая Леопольда, выглядели разношерстно и не совсем вписывались в наивные представления Жо о молодых аристократах. Один из помещиков, Петрик, был обладателем на удивление малого роста и треугольного обезьяньего личика, да вдобавок весь покрыт веснушками, что вовсе не придавало его облику благородства. Двое, Якоб и Борислав, перетащили круглый стол в центр под люстру и тут же накрыли его непонятно откуда взявшейся плотной зеленой скатертью – видимо, для игры в карты. И если Якоб был полным, со слегка одутловатым лицом, кучерявым малым и более всего походил на пекаря, то плечистый и рослый Борислав со своими густыми бакенбардами и гулким басом напоминал Жоакину скорее какого-то разбойника или моряка. Юстас, тот самый столичный чиновник, выглядел старше своих лет и носил такие же усы, как и Жо. Управляющий отрастил их, чтобы подчеркнуть свой авторитет среди рабочих; возможно, Юстасу они служили для той же цели. Чиновник был среднего роста, русоволос и очень бледен, а одет изысканнее, но строже остальных. Пятый гость, Фабиан, такой же вычурный, как и его имя, носил длинные каштановые волосы и свободную белую блузу и был похож скорее на картину, чем на живого человека. Возможно, поэтому белобрысая молодая горничная, передавая ему бутылки с вином, залилась румянцем ото лба до подбородка и глупо захихикала. Нахмурившись, Жоакин про себя отметил, что надо предупредить ее быть поосторожнее этим щеголем.

– А вы, любезный Якоб, не собирались ли жениться этим летом? – осведомился Петрик светским тоном, продолжая общую беседу.

– Разумеется, между нашими семьями старый уговор, – подтвердил Якоб.

– А красива ли ваша невеста? Должно быть, она молода и прелестна!

– Не мне об этом судить, друг мой, а ее будущему любовнику!

Присутствующие мужчины расхохотались, кроме, пожалуй, Юстаса, занявшегося изучением коллекции бронзовых бюстов, и Леопольда, который растерянно крутил головой, глядя то на одного, то на другого гостя. Жоакину стало не по себе. И с этими людьми ему предстоит говорить? Выкладывать свои тайные мысли о государстве, людях, об их месте в этом мире? Они совершенно не походили на Леопольда, к которому он едва привык. Управляющий остро ощутил свою неуместность в этой компании.

Господам подали чай. Было очевидно, что все знакомы не только с Леопольдом, но и между собой, поэтому их развязная, бессмысленная болтовня лилась без каких-либо пауз. Кто-то из присутствующих, кажется Якоб, обратился к хозяину дома:

– Дражайший Лео, я не представляю, нет, все мы не представляем, как вы, после такой бурной и насыщенной светской жизни в столице, смогли протянуть всю весну в такой глуши. Мы, конечно, живем в наших усадьбах, но только время от времени. – Молодые помещики согласно закивали головами. – Хотя нам известно, что вы пострадали за высокие идеи. Мы их разделяем и сочувствуем вам.

– Поначалу мне и вправду было тяжело, друзья. Стыдно признаться, как низко я пал от отчаяния, едва приехав сюда.

– Да полно, вы – и опуститься? С вашим благородством мысли и духа? Я бы скорей поверил, что вы, прибыв в родовое гнездо, снова взялись за перо, чтобы и отсюда разить всех словом! – недоуменно прогудел Борислав. – Все мы скорбим о наших братьях по клубу, что погибли зимой от рук властей. Порой стыд терзает меня за трусость, ведь я не был таким уж активным участником движения. Но не вы – нет, вы не могли опустить руки!

– Но это так. – Леопольд встал и повернулся лицом ко всем гостям. – Вы своими средствами и то сделали более меня как меценаты, вкладываясь в работные дома и сиротские приюты. Оказавшись в Ривхольме, я не смог выдавить из себя ни строки. Каждое слово казалось мне пустым и бессмысленным, а идея – лишенной силы. Я страшно запил, не выходил из комнаты, потом начал дебоширить. И только один человек смог вытащить меня из этой бездны, поставил на ноги и понял как брата.

Гости во все глаза смотрели на Леопольда, который, говоря, нервно сцепил пальцы.

– Вы сейчас говорите о своем управляющем-философе, верно? – тихим мелодичным голосом уточнил после небольшой паузы Фабиан. Он встрепенулся в кресле, где до этого сидел совершенно расслабленно, и корпусом подался вперед. – Ведь именно он был причиной, по которой вы выписали нас к себе в гости?

– Именно о нем. Друзья мои, этот человек уникален. Позвольте мне представить вам моего друга и идейного вдохновителя, человека без наших великосветских иллюзий и знающего народ изнутри.

Тут Жо понял, что речь идет о нем и что больше нет смысла скрываться в темном углу, а потому сделал несколько шагов вперед и встал рядом с Леопольдом. Легким кивком он поприветствовал друзей графа.

– Жоакин Мейер, – представился он.

Молодой человек понимал, что его следующими словами должны быть «к вашим услугам», но это бы противоречило всему тому, что он собирался выразить сегодня вечером, а потому ограничился только своим именем. Этого было достаточно.

Какое-то время благородные гости молча его разглядывали. Жоакин знал, что они видят: высокого деревенщину в простой одежде, иберийского выродка, волосы которого без кепки приняли свой естественный непокорный вид, а лицо, по мнению многих, было похоже на сжатый кулак с выпирающими костями надбровных дуг, скул и квадратного подбородка.

Первым навстречу Жоакину встал Борислав и приветственно протянул руку.

– Друзья Леопольда – мои друзья. Будем знакомы. Борислав, маркграф.

За ним, называя себя, последовали и остальные. Молодому человеку предложили сесть, и он выбрал свободный стул с прямой спинкой. К нему обратился Фабиан, все так же мягко и вкрадчиво:

– Послание графа заинтриговало нас, как заинтриговала и ваша неординарная личность, герр Мейер. Он писал, что у вас есть свежие революционные идеи, способные вдохнуть новую жизнь в наше движение за народные права, которое сейчас находится в плачевном состоянии. – Он забросил ногу на ногу и откинулся в кресле. – Не изволите ли посвятить нас в свои мысли? И если восторги Леопольда были небезосновательны, то, возможно, вы сможете пронести свои слова дальше стен этой гостиной.

– Тогда позвольте спросить вас, – обратился Жоакин ко всем шестерым, – что такое государство? Выразите свой ответ одним словом.

Все загудели – никто не ожидал, что этот выскочка начнет задавать вопросы. Да еще и с философским подтекстом. Подумав пару мгновений, они начали наперебой высказывать свои версии:

– Земли!.. Границы!.. Люди!.. Богатства!..

Один лишь Юстас промолчал, внимательно наблюдая за остальными. Жоакина это заставило снова вспомнить о его должности – и об опасности, связанной с ней. Но он продолжил:

– Заметьте, ни один из вас не произнес ни «король», ни «аристократия», а значит, мы поймем друг друга. – Тут он снова встал и принялся ходить по комнате, как всегда делал, собираясь с мыслями. Присутствующие впились в него взглядом.

И Жоакин сказал им все, что они так увлеченно обсуждали с Леопольдом, обходя поместье акр за акром. Он говорил о несоразмерности потребления ресурсов высшим классом, о тяжелом малооплачиваемом труде, о несостоятельности людей, стоящих у рабочих над душой, о незаслуженных благах. Слова легко связывались во фразы, а фразы сливались в одну стройную, пламенную речь, и тугой узел в груди Жоакина понемногу распускался.

Говоря, он обходил гостиную по кругу, не считаясь с тем, что благородным господам приходится выворачивать шеи, чтобы уследить за ним. Он еще не знал, как сильно его харизматичная личность приковывала к себе внимание и взгляды и заставляла прислушиваться к каждому слову.

К концу выступления он приберег свой главный довод – что необходимым условием искоренения несправедливости является уничтожение границ между высшим и низшим классом, а значит, уничтожение таких понятий, как монархия и аристократия.

Закончив свою речь, он встал на границе света у окна, за спиной у него была ночная тьма. В гостиной царила абсолютная тишина. На лицах молодых дворян он наблюдал борьбу. Да, он предлагал выход, предлагал способ изменить жизнь народа, но для этого им пришлось бы пожертвовать собственным привилегированным положением. За пару мгновений он успел отчаяться и пожалеть, что они все это затеяли, что он выложил всю подноготную и теперь будет осмеян и унижен. Но тут Петрик подскочил со своего места и принялся так яростно аплодировать, что полы его зеленого пиджака захлопали, как крылья.

– Браво! Воистину браво! – верещал он.

К нему нестройным хором присоединились и остальные, даже Юстас несколько раз скупо хлопнул ладонью о ладонь.

– Вот он, голос настоящей революции, которого нам так недоставало! Наш пророк из пустыни, – горланил Якоб.

– А вы и вправду владеете словом, герр Мейер, – благодушно протянул Фабиан.

Борислав подскочил к Жоакину и сильно потрепал его за плечо.

– Не знаю, что скажут остальные столичные лежебоки, но мне наплевать! Мы с вами, Мейер, а за нами пойдет весь народ! Вся Кантабрия! Теперь мы способны расшевелить это сонное болото!

Леопольд сиял – это была и его победа. Наконец вперед вышел Юстас. Восторженный гомон стих, и стало ясно, чье мнение в этой компании действительно имеет вес. Он заговорил:

– Я рад, что не зря прибыл сюда по первому зову своего старого друга. Хочу лишь спросить: вы действительно настроены столь же решительно, как говорите, или это всего лишь клубные разговоры, повод собраться и поболтать о судьбах мира? Подумайте, герр Мейер, от ваших слов сейчас зависит многое. – Он вопросительно посмотрел на Жоакина, слегка склонив голову набок.

– Не люблю ничего говорить зря. Обычно я не столь многословен.

– Надеюсь, что это правда. Теперь прошу меня извинить, мне пора возвращаться в Хёстенбург. Завтра меня ожидают на службе, а путь неблизкий.

– Что вы намерены предпринять? – Леопольд выступил вперед, и в его голосе впервые прозвучала тревога.

– Не извольте беспокоиться, господа. Тайна этого собрания не коснется лишних людей. Но теперь вам всем нужна помощь, без которой вы так и останетесь кучкой болтунов. Я знаю людей, которые смогут помочь вам деньгами и человеческими ресурсами. Эти люди будут весьма заинтересованы в вашем успехе. А сейчас позвольте откланяться.

Попрощавшись коротким кивком, Юстас покинул комнату. Леопольд вышел следом, чтобы проводить его.

– А теперь мы просто обязаны выпить за успех наших начинаний, – провозгласил раскрасневшийся Якоб, поднимая бутылку с вином к потолку. Ему в ответ снова радостно заголосили. – Жоакин, друг, бокал вина!

– Не пью. Мне тоже пора идти, – ответил Жоакин.

Не дожидаясь, пока его начнут уговаривать, он вышел из гостиной и направился во двор, чтобы подышать свежим ночным воздухом и остудить разгоряченную голову. На улице он никого не встретил и был этому рад. Он не смел надеяться на такой успех и пока слабо представлял, к чему могут привести события сегодняшнего вечера.

Из окна на втором этаже лился свет и раздавались радостные крики.

***

Даже старожилы поместья не могли припомнить времени, когда в усадьбе бывало так же шумно и многолюдно, как теперь. Почти все участники того вечернего собрания остались погостить в Ривхольме и теперь кутили каждый день, ожидая новостей из столицы. Однако больше они пока ничего не предпринимали. Этого Жоакин и боялся после их первой встречи и не хотел оставлять все как есть.

Устав от праздности гостей, которой не было конца, он хотел просто ворваться к ним в разгар пирушки и, сметя со стола бутылки, призвать их к ответу за свои слова о борьбе. Но, осознав, что так он сделает только хуже, решительно отбросил эту идею. Поэтому, выжидая нужный момент, поговорил с каждым с глазу на глаз и распределил обязанности. Жоакин предположил, что если это работает с неграмотными деревенскими увальнями, то сработает и с дворянскими отпрысками. Кто-то в этот момент был трезвым, кто-то – пьяным, а кто-то – сонным, однако на каждого его слова возымели должное действие.

Все получили задачу в соответствии со своими связями и склонностями. Семья неказистого Петрика возглавляла одну из семи гильдий Хёстенбурга и владела несколькими заводами в разных городах, а также поддерживала связи и с другими деловыми людьми, поэтому ему в обязанности вменялось посетить производства и собрать информацию о настроениях среди рабочих и об их условиях труда.

Якоб и Борислав, завзятые картежники, получили миссию опасную и деликатную: налаживать контакты с отдыхающими чиновниками и другими важными лицами в клубах и престижных игорных домах, приглашать их перекинуться в штос или преферанц, а ободрав до нитки, предлагать забыть долг в счет неких услуг. (В будущем, когда заработает новая политическая программа, им придется подписывать различные петиции заговорщиков или платить немалые деньги.)

Фабиан как бы вскользь упомянул, как много средств он вложил в организацию общежитий для работающих девиц, а потому имел доступ к довольно большой части населения, которую не стоило игнорировать. Жоакин скрепя сердце пошел ему навстречу и поручил заниматься вопросом трудящихся женщин и узнать, чем они живут и дышат. От загадочного Юстаса пока не было ни письма.

Когда все наконец разъехались выполнять свои миссии для общего дела, Леопольд почувствовал себя ненужным и неприкаянным. Он напрямик сообщил об этом Жоакину и спросил, чем может бедный узник помочь движению. Но у управляющего уже был готов ответ на его вопрос:

– Занимайся тем, что умеешь, чем занимался до ссылки. Пиши. Нам нужны призывы, программы, петиции и листовки, которые тронут каждого жителя и привлекут его на нашу сторону. Или ее. – Он вспомнил про «женский вопрос».

– Думаю, я справлюсь. Теперь справлюсь, – уверенно ответил опальный журналист.

Спустя некоторое время Леопольд принес Жоакину на рассмотрение целую кипу исписанных бумаг, но тому хватило беглого взгляда, чтобы убедиться, что его тексты, к сожалению, никуда не годятся.

– Леопольд, для кого ты это писал? – удрученно спросил управляющий. – «Разнузданный гуманизм»? «Созерцательное прозябание»? Поймут ли все эти машинисты и кухарки хоть слово?

Граф взглянул на него, будто очнувшись, обхватил руками голову, а потом сгреб все бумаги и быстрыми шагами вновь удалился к себе в кабинет, где заперся до самого вечера, усердно переделывая работу. Спустя несколько попыток у него наконец начало получаться.

***

В начале осени, в назначенный день все вновь собрались в Ривхольме, однако же количество участников их клуба возросло почти вдвое: Якоб и Борислав умудрились привезти с собой группу студентов, которые то ли горели желанием влиться в работу организации, то ли попросту хотели перекинуться в карты в интересном окружении. Поначалу Жоакин был возмущен таким самоуправством, но быстро пришел к выводу, что новобранцы могут быть очень полезны, распространяя листовки среди просвещенной молодежи. Кроме того, объявился и Юстас.

К вечеру все собрались в той же гостиной и были готовы предоставить отчеты о проделанной работе. Почти все участники первого собрания заняли свои прежние места в комнате, только Петрик остался стоять, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и теребя крупный перстень на пальце. Студенты всей толпой встали у распахнутого окна и курили, переговариваясь о своем. Пора было начинать.

– Итак, господа, – заговорил Жоакин, встав в центре комнаты, – все вы проделали огромную работу, каждый на своем поприще, и, как я заметил, ваши старания принесли некоторые плоды. – Тут он повернулся в сторону Петрика и жестом пригласил его говорить первым.

– Собственно сказать, д-да… – запинаясь, начал тот. – Мне есть что сообщить собранию. Ситуация в рабочей среде, с одной стороны, тревожная, а с другой – вполне благодатная для нашего дела: недовольных очень много, зарплаты едва хватает на жизнь, плюс ко всему часты случаи производственных травм от несовершенных машин и ожогов от паровых котлов, которые никак не возмещаются пострадавшим. Статистика заболеваний, которыми страдают люди на кожевенных и прядильных фабриках, ужасает! К тому же наблюдается отток рабочих обратно в деревню, а коренные горожане молчат в страхе потерять работу. Одним словом…

– Одним словом, ничего нового, – насмешливо перебил его Фабиан, покручивая бокал вина в длинных пальцах. – Мой добрый друг Петрик, неужели вы рассчитываете, что ваши хождения в народ растормошат страну?

– На заводских рабочих сейчас держатся и казна, и все частные капиталы, – решительно возразил Жоакин. – Если они откажутся работать, даже на время, вся страна будет парализована. И, чтобы восстановить поток денег, гильдии и богачи пойдут на какие угодно условия. На наши условия. – Он оглядел всех присутствующих в зале. – Поэтому что бы вы ни думали, а успех всего нашего плана держится именно на этом человеке. – И Жоакин положил руку на плечо коротышки Петрика, отчего тот вздрогнул.

Все уставились на Петрика, удивленные словами Жоакина, и спустя мгновение на лице каждого отразилось понимание. Сам Петрик немного стушевался, а затем, решив, что его речь окончена, опустился на свободный стул. Не дожидаясь приглашения, Юстас резко поднялся с кресла и выпрямился, как при официальном докладе, тем самым подчеркивая исключительную важность того, что он собирался сообщить.

– Я навел справки… в государственном аппарате ситуация становится хаотичной. После первых волнений среди благородной молодежи, – он бросил мимолетный взгляд в сторону Леопольда, – полетели головы, и приличное количество чиновников было отстранено от должности. Некоторые места до сих пор остаются незанятыми, и, как вы уже поняли, это не способствует стабильности ни законодательной, ни исполнительной власти. Таким образом, путь к местам в правительстве относительно свободен… По крайней мере, для некоторых из нас. – Он усмехнулся. – А теперь к самому главному: в высших кругах я заручился поддержкой одной очень важной персоны, которая может поспособствовать успеху изменений, которые мы хотим привнести в жизнь нашей страны. Пока я не могу сообщить ни его имя, ни должность, всему свое время. – И он сел в кресло так же резко, как и поднялся с него.

– К чему же все эти секреты, мы ведь все здесь заодно, – оскорбленно отозвался Борислав.

– Видимо, вы многое упускаете из виду, – процедил Юстас, – а именно мое положение. Оно предполагает как свои бесспорные преимущества, так и большой риск, гораздо больший, чем у кого-либо из присутствующих.

После этих слов никто более не осмелился комментировать речь Юстаса. Жоакин сохранял молчание: он был сосредоточен, обдумывая полученные сведения. Наконец он поднял голову и обратился к неразлучным картежникам:

– Якоб, Борислав, прошу вас.

– Мы тоже дурака не валяли, – сложив руки на груди, заявил Борислав; его напарник согласно закивал. – Сделали, как и было уговорено.

– Закинули удочки где только можно. – Якоб подмигнул. – И немало рыбок поймано… в том числе несколько особо крупных.

– Конкретнее, – потребовал Жоакин.

Вместо ответа Борислав подошел к нему, вытащил из-за пазухи несколько сложенных листков, исписанных именами, и протянул их лидеру собрания.

– И много ли вам должны? – осведомился Жоакин, пробегая глазами внушительный список.

– Следующий листок ответит вам, – хохотнул Якоб. – Хватит на небольшой дворец, я думаю.

Закончив изучать бумаги, Жоакин удовлетворенно кивнул и сложил их в карман. В этот момент раздалось деликатное покашливание. Все повернули головы в сторону Леопольда, который стоял, прижавшись к стене, с толстой папкой бумаг, поправляя пенсне. В его глазах читалось недовольство собственной непричастностью к общей беседе.

– Конечно же, друг мой, сейчас самое время дать тебе слово, – незамедлительно отреагировал Жо. – Возможно, вы не обратили внимания, но здесь, в главном штабе нашей организации мы, а в первую очередь Леопольд, разрабатывали то, с чем обратимся к людям, заставим их услышать нас. Прошу, зачитай обращение к рабочим доков, которое ты написал два дня назад.

Леопольд отстранился от стены, на его лице промелькнула гордая улыбка. Ловко достав нужный листок из папки, он принял позу, более подходящую поэту, декламирующему оду, а не журналисту-оппозиционеру, и стал проникновенно зачитывать. Нужно отдать должное, его речь с первых слов и до самого конца удерживала всеобщее внимание: даже студенты у окна, до которых до сих пор долетали лишь обрывки беседы, прекратили переговариваться и вслушивались в звучный манифест, искусно составленный Леопольдом. Никто даже не подозревал, скольких трудов ему это стоило, – так естественно звучало каждое предложение. Наконец он дочитал, и по комнате прокатилась волна аплодисментов.

Когда все стихло, Жоакин обратился к Петрику:

– А нет ли среди ваших предприятий типографии? Нам необходимо набрать и размножить все материалы.

– Эм… Сейчас вспомню… Кажется, одна имеется, но только не в столице, – замялся наследник многомиллионной индустрии.

– Тем лучше, – одобрительно кивнул Жоакин.

Фабиан же все это время сидел молча, разглядывая картины на стенах и собственные ногти. Он уже успел осушить более половины бутылки красного вина из погреба Ривхольма и, слегка захмелев, держался отрешенно. Его раздумья прервал закономерный вопрос Жоакина:

– А как обстоят дела с вашей областью? Заинтересована ли женская часть рабочих в переменах?

– Заинтересована, – небрежно бросил Фабиан и потянулся к бутылке, но, уловив на себе строгий и раздраженный взгляд управляющего, опомнился и продолжил говорить: – Жаль, но многие вообще недооценивают прекрасный пол… а ведь женщины способны на многое, даже выйти на баррикады… Если потребуется, с обнаженной грудью.

– Прошу без сальностей. – Жоакин поморщился.

Тут переполошились студенты и, столпившись у открытого окна, взялись выглядывать наружу. Петрик и Якоб тоже прильнули к соседнему окну.

– Едет. Карета едет! – произнес самый говорливый из юношей.

– Мы… кого-то ждем? – севшим голосом спросил Юстас, до этого хранивший невозмутимость.

– Ага, герб-то гвардейский, – потускневшим тоном добавил другой студент.

Уже никого не слушая, Жоакин чуть ли не бегом устремился вниз по лестнице, к выходу из особняка. Его сердце бешено колотилось, предчувствуя беду, которую он не знал, как отвести. Оказавшись на улице, он обнаружил нескольких встревоженных служанок, уже стоящих у главных ворот. Их испуганные глаза обращались то к приближающейся карете, то к управляющему.

Гвардейский экипаж остановился у самой ограды поместья, и из него вразвалку вышел единственный мужчина в военной форме капитана, которую довершала фуражка с начищенным до блеска черепом. Жоакин решительно двинулся ему навстречу, словно на расстрел.

– Добрый день, господин капитан. Чем обязан…

– Ты кто? – резко прервал военный, даже не глядя на Жо. – Это здесь же проводится собрание?

Не дожидаясь ответа, он зашагал к особняку. Жоакину оставалось только последовать за ним внутрь.

Гробовое молчание в гостиной второго этажа нарушилось треском распахнувшихся дверей. Капитан вошел в комнату, саркастически оглядывая всех присутствующих.

– Что, обмочили штаны, господа заговорщики? – паскудно улыбнулся гвардеец. – А я к вам с миром.

Капитану никто не ответил, и он продолжил как ни в чем не бывало:

– У меня тут есть несколько бумажонок, которые должны вас заинтересовать. – Он приблизился к столу и широким жестом бросил на него пачку запечатанных конвертов. – Вот, полюбопытствуйте.

Никто не шелохнулся. Тогда Леопольд медленно подошел к столу на ватных ногах и взял верхний конверт. Так и не решившись открыть его, он поднял взгляд на капитана и тихо спросил:

– Что в этих конвертах?

Военный, повергая окружающих в еще больший ужас, громогласно расхохотался:

– И эта кучка трусов собралась устроить переворот? Глазам не верю! – Отсмеявшись, он снизошел до ответа. – В этих конвертах – освобождение господина Траубендага от всех обвинений в преступлениях против короны; освобождение господина Йохансона от всех обвинений в преступлениях против короны; освобождение господина Дюпона… кхм, ну вы поняли. Кроме того, здесь разрешение на учреждение Комитета по правам рабочих при Судебной коллегии Его Величества.

Юстас, до тех пор вжимавшийся в кресло, наконец понял, кто их внезапный гость. Тогда он встал и обратился к гвардейцу:

– С чего бы все это, капитан Вульф?

– Привет от Верховного судьи Спегельрафа, – снова ухмыльнулся вояка. – Пакуйте вещички. Вам освободят помещение к концу недели, так что не тяните со сборами, дамочки.