Текст книги "Город без полиции"

– Осталось чуть-чуть, вот и ваш отель, видите! Вас там с утра ждут!

Таня поднимала голову, но ничего не видела, кроме очередной высокой стены, увитой плющом или виноградом. Наконец они преодолели последнюю лестницу и ступили на просторную ровную площадку перед белым пятиэтажным зданием – пожалуй, самым большим из всех, что она видела в Мармари. Здание было построено в форме полукольца, перед ним сверкал ослепительно-голубой бассейн, до краев наполненный водой. У бассейна безнадежно ожидало посетителей пустое летнее кафе под пальмовым тентом, на флагштоках перед входом развевались выгоревшие, истрепавшиеся за лето на морском ветру флаги – греческий, немецкий, итальянский, датский…

Из-за стеклянных дверей появилась улыбающаяся загорелая женщина и быстро пошла к ним навстречу, уже издали протягивая для приветствия руку. На вид ей было слегка за сорок. Крепко, но изящно сложенная, золотоволосая, с искрящимися, чуть кошачьего очерка глазами, она была очень мало похожа на гречанку, и, как выяснилось тут же, Таня не ошиблась в своем первом впечатлении.

– Это Матильда, жена хозяина гостиницы, – представила ее Ольга, дружески пожав протянутую руку хозяйки и держась с ней как со старой знакомой. – Матильда у нас из Италии, тоже, можно сказать, эмигрантка, как и я.

Таня тоже пожала руку хозяйки и ответила на ее искреннюю, удивительно теплую улыбку. Эта женщина сразу вызвала у нее симпатию и доверие, впрочем, как и весь городок, греющийся у ее ног под склоняющимся к горизонту солнцем. Было так тихо, что до нее отчетливо доносилось многоголосое пение петухов из какой-то невидимой деревни в предгорьях, и от этого звука у девушки отчего-то замирало сердце – как будто она находилась в красивом, но непрочном сне, который мог вот-вот оборваться.

– Обед давно готов, пойдемте сразу к столу, – перевела Ольга приветствие хозяйки. – Сумку можно оставить у стойки, а умыться внизу… Матильда боится, что ягненок пережарится.

В скромном, домашнего вида холле их встретил смуглый черноволосый парень-портье. Он попросил у Тани паспорт, отдал ей ключ от номера, поставил ее сумку под стойку и проводил гостей в туалетную комнату. Матильда исчезла, едва переступив порог. В следующий раз Таня увидела ее уже в пустой просторной столовой, декорированной более чем аскетически. Голубые стены, выкрашенные масляной краской, белые пластиковые столы, железные стулья, цементный пол – все говорило о том, что владельцы гостиницы и их клиенты за роскошью не гнались и предпочитали простые удобства. У нее впервые мелькнула мысль, есть ли удобства в ее номере. Подумать об этом заранее она не удосужилась – ведь ее пребывание в Греции было кем-то оплачено (она предполагала, что полицией), и спрашивать по телефону, сколько звезд у отеля, где она будет жить, ей даже в голову не пришло. Ольга, устроившись рядом с ней за столом, заметила ее напряжение:

– Тут очень просто, да? Знаете, летом цементный пол очень удобен, ведь тут страшная жара! Ну, а насчет интерьеров никто особенно не беспокоится. Это семейный отель, из не очень дорогих, но самый лучший в Мармари!

– А это… – Таня нерешительно потеребила край пластиковой клеенки, – тот самый отель, где останавливался Павел?

– Тот самый, – почему-то шепотом ответила Ольга, хотя говорили они по-русски, и в зале никого, кроме них, не было. – И ваш телефон нашелся в старом журнале, где регистрировались междугородные звонки из номеров. Он не сумел его сам набрать, что-то не срабатывало, и тогда записал и дал хозяину – тот как раз был за стойкой портье. Димитрий уже сам вам дозвонился и передал трубку вашему другу.

– А если бы этот журнал не нашелся?

Ольга только развела руками:

– Значит, кому-то наверху было угодно, чтобы нашелся! Вообще-то, вряд ли Матильда хранит еще какие-то бумажки четырехлетней давности. Ведь это даже не налоговый отчет… Но вот – повезло.

«Тоже мне везение!» – подумала Таня, но озвучивать свою мысль не стала – к столику в этот миг как раз направлялась Матильда, с тяжело нагруженным подносом. Она вмиг уставила стол тарелками, откупорила бутылку вина, придвинула запотевший графин с водой, в которой плавали большие куски колотого льда, и по-английски назвала Тане все блюда. Та поблагодарила, в легкой растерянности оглядывая стол. Это было настоящее пиршество, на которое она никак не могла рассчитывать, судя по скромному виду столовой. Домашний творог с рубленой зеленью, свежеиспеченный хлеб нескольких сортов, овощные закуски, среди которых фигурировал, конечно, греческий салат, украшенный толстым голубоватым пластом брынзы, залитым оливковым маслом, жаркое из ягненка и целое блюдо жаренных во фритюре осьминогов – все это с трудом разместилось на столе, рассчитанном на четверых. Ольга сразу схватила вилку и отломила огромный кусок белого хлеба:

– Я попросила Матильду подать горячее сразу, сказала, что мы очень проголодались. Попробуйте осьминогов – сегодня утром они еще плавали в море. Тут все свежее, все только бегало-прыгало-росло, сейчас почувствуете разницу! В Москве таких продуктов нет!

Таня даже не собиралась с ней дискутировать – она уже ела, молча, с неприличной жадностью, разом вспомнив о том, что ни сегодня, ни вчера не проглотила толком ни куска из-за взвинченных нервов. Матильда с удовольствием посмотрела, как русская гостья поглощает ее стряпню, и с одобрительным возгласом исчезла на кухне, откуда плыли какие-то умопомрачительные запахи.

– Вино местное, хозяйское, Димитрий сам его производит и бутилирует, даже в Афинах его можно купить! – Ольга налила полный стакан и придвинула его гостье: – Кисловатое, но ничего себе, попробуйте!

Таня кивнула и сделала большой глоток терпкого розового вина, откинувшись на спинку стула. Все казалось ей чрезвычайно вкусным, даже ледяная вода, набранная, как тут же просветила ее Ольга, из какого-то горного источника только сегодня на рассвете. Теперь скромная столовая казалась ей прекрасной. Здесь все было на своих местах, ничто не било на внешний эффект, а было рассчитано для удобства, все было замечательно. Ее умиляла даже стайка мух, кружащихся под потолком вокруг дешевой люстры. Вечерело, и солнечный свет, пробивающийся сквозь приспущенные жалюзи, приобретал янтарный оттенок. С веранды, где тоже стояли обеденные столики, в зал вошла раскормленная кошка и, увидев гостей, подошла к Тане и фамильярно потерлась о ее кроссовки… Ольга закурила и умиротворенно выпустила струйку дыма к потолку:

– Матильда просто сумасшедшая кулинарка, в жизни не ела ничего вкуснее! Пользуйтесь случаем, пока тут живете, – она ни разу не подаст одного и того же блюда!

– Неужели Матильда всегда готовит сама?

– Ну что вы, тут летом целый штат прислуги, это сейчас все в отпуске. Не сезон! – пояснила Ольга. – И потом, вы же почетный гость, она ради вас старается!

– Не могу понять, что тут почетного? – усомнилась девушка, снова берясь за вилку. Она уже наелась, но расставленная на столе еда побуждала к преступному обжорству. Впрочем, тут все располагало к сладостной расслабляющей лени – особенно деревенская тишина, очень заметная в пустующем отеле. – Неужели их отелю нужна такая реклама?

– При чем тут реклама? Убили-то вашего друга не здесь, – возразила Ольга, доливая свой бокал. Она слегка раскраснелась, ее светло-голубые глаза приобрели сонное выражение. – Он приехал сюда, поселился, переночевал, утром ушел из отеля и с тех пор не появлялся. Просто Матильда и Димитрий рады оказать услугу властям Каристоса, это же наш административный центр.

– Скажите, а почему тут не знали его имени? – вдруг нахмурилась Таня, вспомнив о своем паспорте, который пришлось оставить у портье. – Почему не внесли его в журнал?

– Вот в том-то и дело, что у Матильды и Димитрия совесть не совсем чиста перед властями, – перегнулась к ней через стол переводчица. – За такие дела можно и лицензии лишиться! Он не предъявлял им паспорта, сказал, что документы у нотариуса, будут через несколько дней. Димитрий говорит, что он им рассказал, будто хочет купить какую-то недвижимость на Эвии и поселиться тут. Ну, сами понимаете, они не стали настаивать, тут же семейный отель, тем более он произвел на них хорошее впечатление. Молодой, деловой, уверенный… И все-таки селить его без паспорта они не имели права! Они его даже в журнал не внесли, это уж вообще… Тут, понимаете, маленький курорт, нравы простые, деревенские, все на доверии… Они даже в полицию не сообщали, что постоялец не вернулся. Убрали его вещи под замок и думали, что он за ними приедет. Мало ли – вдруг его дела задержали! Потом они просто о нем забыли, но когда нашли второй труп в могиле моего свекра, сразу о нем подумали и обратились в полицию! И вот видите – вышли-таки на вас!

– В могиле вашего, простите, кого? – изумилась Таня.

Ольга снисходительно махнула рукой, словно отметая возможные соболезнования:

– Свекра, отца моего греческого мужа. Я, можно сказать, тоже оказалась причастна к этому делу. И то, надо сказать, это здесь такой предмет обсуждений! До сих пор не могу забыть, что творилось, когда при нас открыли гроб, а там…

– Тело вашего свекра эксгумировали? – продолжала недоумевать девушка. – Простите, но зачем?

– Чтобы перезахоронить, – невозмутимо ответила Ольга и, встретив непонимающий взгляд, кивнула: – Ну конечно, вы не знаете об этом обычае! Тот, кто подложил туда тело вашего друга, тоже не знал, так что сразу можно сказать – это был не грек! Он-то думал, что избавился от него навсегда, и понятия не имел, что в Греции все могилы вскрываются через четыре года, скелет достают, обрабатывают особым способом и замуровывают в стене на кладбище. Это вторые похороны, понимаете? Собирается вся родня, приглашают священника, накрывают стол, снова прощаются с покойным… Убийца, получается, ничего этого не знал. Ему даже в голову не пришло, почему рядом с Мармари такое крохотное кладбище, всего-то на пару десятков могил. Конечно, городок у нас маленький, но не вчера же он тут построился, за годы должны были умереть сотни людей!

Таня слушала, не перебивая, давно уже положив вилку на стол. Есть больше не хотелось, столовая уже не казалась ей такой приветливой и уютной. Из кухни показалась Матильда. Подойдя к столу, она осведомилась по-английски, всем ли довольны гости? Ольга дружески махнула ей рукой:

– Мы закончили, спасибо! Сделай нам кофе!

– Я испекла пирог с лимоном. – Хозяйка гостиницы обращалась только к Тане, пытаясь поймать ее взгляд. Она явно встревожилась, отметив изменившееся выражение ее лица. Та попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла – у нее в голове все еще звучали слова Ольги. «Убийца ничего этого не знал». – Это семейный рецепт, надеюсь, вам понравится. Принести еще чего-нибудь?

Таня наконец встряхнулась и нашла в себе силы поблагодарить Матильду, которая смотрела на нее уже с настоящей тревогой. Хозяйка удалилась, а девушка повернулась к переводчице:

– Вы сказали, это было убийство. Как он умер?

– Мне вообще-то не полагается с вами это обсуждать, – смутилась та, – но, в конце концов, я в полиции не служу и подписки не давала… Два выстрела из пистолета – в грудь и в голову. Настоящий бандитизм!

И сочувственно вздохнула, явно ожидая Таниной реакции. Однако та восприняла эту новость без видимых эмоций – они отчего-то не зашкалили, как будто она рассчитывала услышать нечто подобное. Таня сама удивлялась своему спокойствию и теперь могла сказать, что приняла верное решение, когда уехала в Грецию одна. «Если бы я взяла с собой Пашину маму… А если Наташку – страшно представить, что она могла бы тут устроить! Она бы билась в истерике, как тогда, в первые дни после того, как он перестал звонить! Мы все думали, что кончится больницей, ее даже парень бросил, испугался, что связался с психопаткой! Только клин клином и вышибло – тогда она принялась страдать из-за парня, и понемногу все сошло на нет. Что ж, я сделаю для Пашки последнее, что могу сделать. Опознаю его и позабочусь, чтобы тело перевезли в Москву. Мне почему-то совсем не страшно, только как-то тяжело и не по себе, будто я взвалила на себя чужое дело… Но ведь даже Иван сказал – поезжай, а он-то первый мог возмутиться. Против была только мама. Ей все кажется, что я маленькая и со мной может что-то случиться. Надо позвонить ей и сказать, что я живу в таком городке, где даже нет полиции. Интересно, это ее успокоит?»

Она пила кофе, ела еще горячий пирог с лимоном, время от времени разгоняла повисший над столом табачный дым – Ольга в одиночку приканчивала бутылку вина и теперь курила не останавливаясь – и снова думала о том, от чего ее уберегла судьба, не дав отправиться в Грецию вместе с Пашей четыре года назад. «А случилось бы ЭТО, если б с ним поехала я?» – впервые задала она себе вопрос и не смогла на него ответить. «И ЧТО с ним вообще случилось? Два выстрела, понятно. Но почему?! Это настолько не вяжется с Пашей, что как будто вообще сказано не о нем… Может, это все-таки не он?» Таня знала только одно – кем бы ни был человек, которого ей предстояло опознать, что бы с ним не случилось, это произошло здесь, неподалеку от этого безмятежного городка на берегу искрящегося бирюзового моря, и так же пели петухи в окрестных деревнях, и вращались на холмах ветряные мельницы, и такой же вкус был у хлеба и вина в гостинице улыбчивой златовласой Матильды.

«Лучше не говорить маме, что здесь нет полиции, – решила Таня, отодвигая опустевшую чашку и первой поднимаясь из-за стола. – Иногда это звучит пугающе!»

Глава 2

Она открыла глаза, когда в номере было уже совсем темно, и некоторое время не понимала, где находится, почему так тихо и рядом с нею нет Юрия Долгорукого, который всегда спал под мышкой у хозяйки. «Греция! – вспомнила она через полминуты и села на постели, пытаясь прийти в себя. – Мармари! Сколько же я спала? Нам надо ехать в полицию, в Каристос, а Оля меня не разбудила!»

Она соскочила с постели, отдернула плотную штору, открыла дверь на балкон и вышла туда босиком, в одной майке, поеживаясь от свежего вечернего воздуха. Это мигом привело ее в себя – все-таки был октябрь, тело разом покрылось «гусиной кожей». Перегнувшись через перила балкона, она, насколько смогла, охватила взглядом фасад отеля. Все окна, которые ей удалось увидеть, были темны, только внизу, под навесом крыльца, виднелся свет. Отель был пуст – об этом говорила и глухая тишина, царившая в большом здании. На миг ей стало жутко, Таня вернулась в номер, включила свет и телевизор, взглянула на часы. Половина девятого – конечно, она проспала все на свете. Не успела Таня подумать об этом, как на столике у кровати зазвонил телефон. Она схватила трубку и услышала заспанный голос Ольги:

– Не разбудила? Я только что сама проснулась, и увидела у вас на балконе свет. Мы в соседних номерах, я остановилась тут, чтобы быть поближе.

– Я уже не сплю. Мы никуда не едем?

– Почему? – удивилась та. – Выпьем кофе и поедем, а еще лучше отправимся сразу, кофе нам везде дадут. Жду вас внизу, у стойки. Нас отвезет Димитрий, он только что вернулся.

Слегка ошеломленная Таня повесила трубку и торопливо умылась в крохотной ванной комнате, выглядевшей весьма скромно: простенький душ с пластиковой занавеской, притиснутый к маленькой раковине, на бортике которой с трудом умещался стакан для зубной щетки и мыльница, немодный белый кафель, застиранные полотенца с эмблемой отеля. Таня плеснула в лицо водой и, выпрямившись, оглядела свое отражение в зеркале, сильно подсвеченном люминесцентной лампой. Оно ей не понравилось – девушка нашла, что она слишком бледна, под глазами откуда-то взялись озабоченные морщинки, и сам взгляд был какой-то затравленный, будто ожидающий нападения. «Подумаешь, полиция, – сказала она вслух, яростно причесываясь и раздирая щеткой спутавшиеся за время сна каштановые, остриженные в каре волосы. – Мне наверняка покажут не его самого, а фотографии. Что там могло остаться после четырех лет?»

При этой мысли ее ноги вдруг подкосились, и она вцепилась в полотенцесушитель, к счастью, холодный. Яркий свет в ванной как будто потускнел, и она с поразительной, неприятной отчетливостью увидела вдруг картину из далекого прошлого – раннее утро, ее двадцатый день рождения, Паша будит ее, целуя в нос, чего она терпеть не может. Таня хочет возмутиться и напомнить, что сегодня она в институт не идет, а занимается праздничным столом, но оказывается, он только что бегал на рынок за углом и принес ей огромный букет ее любимых белых лилий. Только белые лилии, больше ничего – как она любит. Таня садится в постели, натягивая на голые плечи ускользающее одеяло, неловко берет у него из рук умопомрачительно благоухающий мокрый букет, и он снова целует ее, на этот раз по-настоящему, в губы. У него довольный вид, он рад, что сумел ее удивить. Она следит за тем, как он собирается в институт, и думает о том, как ей повезло и какой у нее любящий, внимательный и, на зависть всем сокурсницам, красивый парень!

«Какой я была тогда маленькой! – Таня прогнала видение, и вместе с ним ушла слабость. Она выпустила полотенцесушитель и вышла из ванной, погасив за собой свет. – И какой я себя считала большой! Какой опытной и умной! Как рычала на маму, когда она пыталась давать советы! Как презирала осторожность, как верила в свою звезду! Силен же был мой ангел-хранитель, если он не пустил меня в Грецию вместе с Пашкой! Возможно, тогда пришлось бы опознавать два трупа…»

Она быстро оделась, натянув мешковатые вельветовые брюки и замшевую куртку поверх легкого свитера. Подкрасилась лишь слегка, оттенив зелеными тенями свои серые глаза, которые сурово смотрели из-под широких густых бровей, выщипывать которые Таня упорно не желала. Бледная помада на губы, капля духов на шею – и она легко сбежала по винтовой лестнице на первый этаж, пугая своими шагами тени в пустых темных коридорах.

Ольга ждала ее в холле, дымя сигаретой и с кем-то по-гречески беседуя по мобильному телефону. Увидев свою подопечную, переводчица махнула рукой:

– Идите на улицу и садитесь в машину, нас уже ждут. Вы взяли его фотографии?

Два Пашиных снимка, которые Таня сочла самыми удачными, она хранила за обложкой своего загранпаспорта. Забрав его у портье, девушка спросила Ольгу, уже закончившую разговор, не стоит ли их прямо сейчас показать хозяину гостиницы или его жене? Та отнеслась к этому предложению резко отрицательно:

– Нет, он должен опознать их в полиции. Под расписку, что ли. В общем, никакой самодеятельности, и я вам ничего не рассказывала, хорошо? А то мне там выскажут…

– А Матильда тоже поедет?

– Нет, да ей и незачем. Она вашего друга не видела, он общался только с Димитрием. Он уже в машине, идемте!

Рядом с бассейном, ртутно блестевшим в свете нескольких фонарей, стоял желтый микроавтобус «Мерседес», на боку которого черной краской было написано название отеля – «Солнце Мармари». Оттуда выпрыгнул высокий смуглый мужчина и приветствовал женщин по-гречески и по-английски. Таня ответила и подала ему руку. «Они все тут так мне улыбаются, будто только и мечтали, что я приеду! Интересно, это у них профессиональное или искреннее? Вроде тут русских любят, все же братья-православные». Димитрий пожал ей руку бережно и осторожно, и спросил девушку, удалось ли ей отдохнуть?

– Я отлично выспалась, – сказала она, через плечо оглянувшись на отель. – Так тихо! А что, все остальные номера пустые?

– Сейчас да. – Димитрий пригласил ее в автобус радушным жестом. – Но через пару дней приедет группа немцев, они в это время купаются. Днем еще бывает жарко, да вы увидите! Если не решитесь зайти в море, то можно купаться в бассейне. Вода у нас морская, греки в хлорированной не купаются! После полудня солнце хорошо ее прогревает…

– Через пару дней я, наверное, уеду, – возразила Таня и ей вдруг стало грустно, как будто она в самом деле ехала сюда с тайной мечтою искупаться.

Путь до Каристоса занял минут сорок, и красот горной дороги Таня так и не разглядела. Ей запомнились только кусты лилового вереска по обочинам, то и дело попадавшие в свет фар, и блеск ночного моря, щедро залитого луной – оно то и дело выныривало из-за скалистой гряды, вдоль которого шло шоссе. Наконец навстречу стали попадаться машины, замелькали указатели, их начинали обгонять. Приближался город, и Таня придвинулась к стеклу, жадно вглядываясь в появлявшиеся из темноты перекрестки, магазины с освещенными витринами и настежь распахнутыми дверями, неоновые вывески, смысл которых она с трудом, но все-таки угадывала. Микроавтобус немного постоял в пробке перед площадью, свернул на набережную и проехал мимо ряда уличных кафе, подходивших почти к самой воде, на которой качались тесно пришвартованные яхты. Наконец он остановился, и Димитрий, обернувшись, весело сверкнул зубами:

– Мы приехали рано. Выпьем кофе?

Расположились в уличном кафе, где хозяина гостиницы, по всей видимости, хорошо знали. Тут же появились какие-то люди, они обнимали его, хлопали по спине, громко разговаривали, то и дело поглядывая на сопровождавших его женщин. Ольга, подойдя к стойке, заговорила по-гречески с полной пожилой женщиной, и та, кивнув, принялась варить кофе. Таня держалась чуть поодаль, разглядывая яхты, согласно покачивающиеся на маслянисто-черной воде, в которой отражались огни фонарей. Сильно пахло сырой рыбой, лежавшей здесь же под тентом на лотке, среди пористых кусков серого льда. Под лотком лежал раскормленный полосатый кот, на плоской морде которого было написано отвращение – его явно мутило от такого обилия еды. Ольга обернулась и нашла взглядом Таню:

– Садитесь, сейчас принесут кофе. Хотите пирожных? Свежие!

Таня жестом отказалась, но пирожные все равно принесли. «Если так пойдет и дальше, я осуществлю мамину мечту и поправлюсь килограммов на пять, – подумала она, принимаясь за них. Во всяком случае, никто не поверит, что я тут сильно страдала и зализывала старые раны!»

Усевшись напротив и помешивая кофе, Ольга прислушивалась к разговору мужчин. Внезапно она сощурилась и быстро взглянула на Таню, та с недоумением встретила этот взгляд:

– Что случилось?

– Ничего, – поколебавшись, ответила та. – Они говорят, что, возможно, вам сейчас покажут тело. Вы как, готовы?

Таня отодвинула тарелку с пирожными, пальцы у нее слегка дрожали. «Я не готова. Я не хочу!» – хотелось выкрикнуть ей, но она только слабо мотнула головой. Ольга поняла этот жест и заговорщицки прошептала:

– Хотите, я скажу им, что вам стало нехорошо, и мы вернемся? Отдадите фотографии и хватит. Вы не обязаны, в конце концов… Я же видела его. Могу сказать, что ничего ужасного там нет, но вы-то ему не чужая, тут дело другое… Ну как, сказать?

– Не надо, я опознаю, – довольно твердым голосом ответила Таня.

– Как знаете, – с сомнением заметила переводчица. – Вообще-то, я никакого смысла в этом опознании не вижу, там же просто скелет! Вам что, плохо?

– Все в порядке! – Таня резко встала из-за стола и всей грудью вдохнула морской воздух. Ей стало чуть легче. – Давайте туда скорее пойдем, а то мне кажется, будто я на отдыхе. Странное какое-то чувство, никак не пойму, как себя вести.

– Я этого уже пять лет никак не пойму, – согласилась с ней Ольга. – Иногда создается впечатление, что тут все только и делают, что отдыхают. Но это только впечатление. Идемте. Димитрий!

Она окликнула хозяина, что-то объяснила ему по-гречески, и все трое пешком отправились в обратную сторону, к площади. Полицейский участок располагался в одном из узких переулков, тесно заставленных машинами, так что для пешеходов оставался только узкий проход. Рядом с участком стояла одна патрульная машина с погашенными фарами, на тротуаре курил видный молодой парень в форме, его белая рубашка казалась розовой в неоновом свете вывески расположенного рядом большого кондитерского магазина. Увидев Димитрия, полицейский пожал ему руку.

– Такое чувство, что тут все друг друга знают, – заметила Таня, с тревогой поглядывая на двери участка. Идти туда ей вовсе не хотелось, она ощущала себя как перед кабинетом зубного врача.

– Да это парень из Мармари, – просветила ее Ольга, попутно здороваясь с молодым полицейским за руку. – Уж у нас точно все друг друга знают. У его матери таверна рядом с отелем. Видите, у нас там нет работы для молодежи, так что все в Каристосе или уезжают в Афины. Там ведь живет половина населения Греции, а все прочее – в сущности, деревни… Идемте, он говорит, нас ждут.

Таня переступила порог участка, ожидая, что ею немедленно займутся как важной персоной, приехавшей на опознание специально из Москвы. Она справедливо полагала, что в этом маленьком городке подобное случается нечасто. Однако ее появление не вызвало никакого ажиотажа. Ольга усадила девушку в углу, придвинув довольно засаленное пластиковое кресло, похожее на те, что стоят в аэропортах, и отправилась разговаривать с начальством. Начальство – высокий грузный мужчина с седыми бакенбардами занимал половину маленькой приемной, отчего комнатка казалась еще меньше. В одной руке он держал пластиковый стаканчик с кофе, в другой – бормочущую рацию. Слушая Ольгу, энергично что-то объяснявшую и указывавшую на Таню, он время от времени издавал густой басовитый звук, словно пробовал голос перед тем, как запеть, но ничего не говорил. Таня только раз поймала на себе его взгляд, но это заставило ее слегка поежиться – глаза у него оказались пронзительными, цепкими и неожиданно светло-голубыми. Наконец он поставил на стойку с компьютером свой кофе, сунул в чехол у бедра рацию и двинулся к Тане. От него исходил сильный запах дорогого одеколона, протянутая для пожатия рука была обжигающе горячей и влажной. Ольга, высунувшись у него из-за спины, перевела его слова:

– Он спрашивает, готовы ли вы взглянуть на кое-какие вещи?

– На… – дрожащим голосом переспросила Таня, невольно поднимаясь с места, – что?

– На вещи, которые сняли с тела, – пояснила та. – К счастью, само тело вам показывать не будут, да я так и думала – нет никакого смысла! Мы сами в первый момент, как открыли гроб, не могли понять – где наш дед, где чужой мужчина… Ну, на нашем-то был черный костюм с галстуком, а на вашем…

– Я готова, – слегка приободрилась девушка. – Я помню его вещи. Сама собирала в дорогу.

Ольга быстро перевела это полицейскому, тот одобрительно что-то прогудел в ответ. Таню повели за стойку, затем она попала в большую, насквозь прокуренную комнату, где оглушительно орал телевизор, передающий какое-то спортивное шоу, и там ей совершенно будничным образом предъявили выдвинутый из шкафа ящик, в котором лежали накрытые листом целлофана вещи. Бурые пятнистые джинсы, некогда синий, а теперь скорее тоже бурый свитер, маленькую кучку грязного белья, видимо, нательного. Это было все. Таня с сомнением пожала плечами.

– Не знаю. Джинсы у него были, и не одни. Фирма… Уже не помню, что-то с рынка, на настоящие у нас тогда денег не было. Синий свитер был, но как его опознавать, ума не приложу. Вроде, там на груди была какая-то эмблема…

– Какая? – спросила Ольга, переведя ее слова греку. – Он просит вспомнить. Слово? Рисунок?

– М-м-м… – замялась Таня, не сводя глаз со свитера. – Это было так давно… Если бы еще я этот свитер покупала, а то он сам…

– Свои вещи всегда помнишь, правда? – поддержала ее переводчица. – Я вот помню платьица, в которые меня в детстве одевали, и свои новогодние костюмы, и все-все! А спроси меня, есть у моего мужа какая-то там эмблема на свитере и что там нарисовано – не скажу! Хотя видела его только сегодня утром.

Таня не слушала ее – она вообще старалась отключить слух и не замечать вокруг себя этой шумной неуютной комнаты, отгородиться от воплей спортивного комментатора в телевизоре, от эмоциональных выкриков нескольких полицейских, собравшихся перед экраном и не обращавших никакого внимания на то, что происходило у них за спиной, на соседнем столе. Она смотрела на грязную пятнистую тряпку, которая когда-то была синим свитером, надеясь, что ее память выдаст, наконец, требуемую информацию… «Картинка была или нет? Почему я не могу сказать, что нет? Ведь ее же не было, кажется, на том синем свитере. Не было или была?» Таня уже собиралась было попросить, чтобы это бестолковое опознание закончили, как вдруг перед нею ясно, будто на экране еще одного телевизора, возникла картинка – канун отлета Паши в Грецию, она укладывает в сумку его вещи, а тот, нервничая и одновременно разговаривая с кем-то по телефону, то и дело подбегает к ней и выбрасывает что-то из сумки. И сует туда этот свитер, и тогда уже возмущается она и пытается выбросить его, потому что…

– У этого свитера на груди слева была зашитая дырка, – громко произнесла Таня, не сводя глаз с разложенных перед нею вещей. – Его купил сам Паша в секонд-хэнде, на груди была дурацкая нашивка с каким-то пингвином и хоккейными клюшками, и он попросил меня эту нашивку спороть. Я спорола, но задела лезвием сам свитер, он пополз… Зашила, но все равно было видно. Паша хотел взять его в Грецию, я была против, но он все равно его положил.

Ольга быстро перевела, полицейский открыл верхний ящик стола, достал оттуда медицинскую латексную перчатку, ловко, одним движением натянул ее на свою полную потную руку и расправил этой рукой сложенный свитер. Таня впилась взглядом в то место, где когда-то была эмблема, а теперь должен был обнаружиться довольно рельефный кривой шов… Но там зияла довольно обширная, в ладонь, дыра с обожженными, как ей показалось, краями. Ольга, тыча пальцем в свитер, возбужденно заговорила с полицейским, тот кивнул, покосился на Таню и, сорвав перчатку, швырнул ее в мусорное ведро, полное пластиковых стаканчиков, окурков и апельсиновой кожуры. Вид у него был крайне недовольный.

– На этом месте дыра от выстрела, – почему-то шепотом поделилась информацией Ольга, хотя их и так никто не смог бы понять. – А джинсы не сможете опознать?

– Нет, – категорически заявила девушка, стараясь больше не смотреть на стол. То, что было на нем разложено, внезапно стало внушать ей смутный, липкий страх, тесно смешанный с брезгливостью. Она была готова допустить, что это вещи Паши… Но никаких горестных чувств у нее по этому поводу не рождалось – ей просто хотелось отвернуться. «Все-таки мама была права, живым надо жить, а это мое прошлое давно уже мертво…»

– Тогда он просит вас опознать вещи, оставленные в гостинице, – с сожалением протянула Ольга, переведя отрывистые фразы помрачневшего полицейского. – Они здесь.

Тане предъявили спортивную сумку, которую она узнала сразу, как увидела. Так же легко далось ей опознание вещей, которые полицейский по очереди доставал оттуда и выкладывал на стол, с которого уже были убраны жутковатые тряпки, снятые с трупа. Она только кивала и удивлялась тому, что так живо все помнит – до последних мелочей.