Текст книги "Святой праведный Алексий Мечев"

Начало старческого служения

Примерно в это же время о. Алексий, следуя совету о. Иоанна Кронштадтского, вступает на путь старческого служения, к которому он был подготовлен всей своей жизнью. Переживания о смерти супруги ослабили его здоровье – у о. Алексия стала развиваться болезнь сердца.

Отец Алексий принимал всех искавших в маросейском храме помощи, надломленных тяжелыми обстоятельствами жизни, взаимной неприязнью, погрязших в грехах, забывших о Боге – всех батюшка встречал с сердечной приветливостью, любовью и состраданием. В душу их вселялись радость и мир Христов, появлялась надежда на милость Божию, на возможность обновления души. Проявляемая по отношению к ним любовь вызывала у каждого ощущение, что его больше всех полюбили, пожалели, утешили.

Известны случаи, когда о. Алексий своей любовью наставлял на путь истинный даже атеистов. Дело обстояло следующим образом: обычно о. Алексий старался держаться как можно дальше от политики. Но однажды его пригласили отслужить молебен в филиале Союза Русского Народа. Не считая себя вправе отказать людям в молитве, о. Алексий отслужил молебен. Информация об этом попала в газеты. В результате несколько дней спустя в храм на Маросейке перед началом литургии ворвалась толпа студентов – они заиграли плясовую. Перепуганный псаломщик предложил о. Алексию, находящемуся в алтаре, вызвать полицию, но батюшка, как ни в чем не бывало, продолжил молитву. Один из студентов, желая устроить скандал, вошел в алтарь. Отец Алексий, стоявший у жертвенника, обернулся и сказал: «Как приятно видеть, что молодые люди начинают свой день молитвой. Вы пришли помянуть родителей?»[1, с. 47] Студент был шокирован приветливым обращением о. Алексия.

По окончании утрени о. Алексий обратился к студентам со словом, в котором напомнил о семье, о родителях, которые любят их и возлагают на них большие надежды, напомнил им об их обязанностях перед самыми близкими людьми. Его речь растрогала их, многие остались на литургию. Впоследствии они стали духовными детьми о. Алексия и прихожанами храма на Маросейке. Таких случаев было несколько. После них, по словам о. Алексия, учащаяся молодежь стала посещать Никольский храм.

Отец Алексий Мечев получил от Бога благодатный дар прозорливости. Приходившие к нему могли видеть, что ему известна вся их жизнь, как ее внешние события, так и их душевные устремления, мысли. Раскрывал он себя людям в разной степени. По своему глубокому смирению всегда стремился не показывать полноты этого дара. О каких-либо подробностях, деталях еще неизвестной собеседнику ситуации он обычно говорил не напрямик, а рассказывая об имевшем якобы недавно место аналогичном случае. Указание, как поступить в конкретном деле, батюшка высказывал только раз. Враг всякого насилия, батюшка никогда не возлагал бремени тяжелого послушания. Если пришедший возражал, настаивал на своем, то отец Алексий устранялся от дальнейшего разговора, не объяснял, к чему приведет неразумное желание, даже не повторял первоначально сказанного. Мог иногда дать и требуемое от него благословение. Лицам же, пришедшим с покаянным чувством и преисполненным доверия, он оказывал молитвенную помощь, предстательствуя за них перед Господом об избавлении от трудностей и бед.

Наставляя обращавшихся к нему за помощью, о. Алексий постоянно подчеркивал необходимость внешнего подвига, хотя бы самого малого, указывал, что прежде всего следует взвесить силы и возможности. Но на что уж решился, то нужно выполнять во что бы то ни стало, невзирая на усталость и другие обстоятельства. Иначе цель не достигается. И неизменно требовал хорошего отношения к родным и близким.

«Путь ко спасению, – постоянно повторял о. Алексий, – заключается в любви к Богу и ближним. Любовь к ближним должна не декларироваться как якобы направленная на все человечество, но начинаться в работе над собой в малом кругу своей семьи, в буднях повседневной жизни, во взаимоотношениях с теми, с кем Господь нас поставил. Нужно утеснять себя ради блага близких нам людей, перестраивать свою душу, переламывать свой характер так, чтобы ближним было легко с нами жить». [11]

Отец Алексий Мечев получил известность как добрый батюшка, к которому следует обращаться в трудных для семьи обстоятельствах. Не в правилах его было читать наставления, обличать, разбирать чьи-нибудь дурные поступки. Он умел говорить о моральных аспектах семейных ситуаций, не затрагивая болезненного самолюбия находящихся в конфликте сторон. И его приглашали на требы в критические моменты. Приезжая в готовую развалиться семью, батюшка приносил в нее мир, любовь и всепрощающее понимание всех и каждого. Он не порицал никого, не укорял, а старался, приводя яркие случаи ошибок и заблуждений, доводить слушающих до осознания своей вины, вызывать у них чувство раскаяния. Это рассеивало тучи злобы – и виноватые начинали чувствовать в своих поступках неправоту. Надлежащее понимание нередко наступало не сразу, но позже, когда человек, вспоминая слова о. Алексия и глубже заглядывая в свою смягчившуюся душу, мог, наконец, увидеть, что рассказы эти имели прямое к нему отношение, и понять, какой новый путь был для него намечен.

Эта возраставшая популярность о. Алексия по-разному настраивала к нему столичных жителей. Многие жившие духовной жизнью, познакомившись с ним, делались его друзьями и почитателями, другие, напротив, относились к о. Алексию с неприязнью и подозрительностью.

Духовно близкими к о. Алексию были современные ему оптинские подвижники – преподобный иеросхимонах Анатолий (Потапов), скитоначальник схиигумен Феодосий, преподобный иеросхимонах Нектарий (Тихонов). Они изумлялись подвигу московского старца «во граде, яко в пустыни».

Сам о. Алексий также с большим почитанием относился к старцу Анатолию: «Мы с ним одного духа» [1, с. 49], – говорил он. Несмотря на то, что виделись они всего один раз – когда о. Анатолий проездом был в Москве, между ними поддерживалось сообщение, которое близкие называли «беспроволочным телеграфом». Отец Анатолий обращавшихся к нему москвичей ча сто отсылал к о. Алексию.

С о. Феодосием у о. Алексия было более тесное общение. Отец Феодосий приехал как-то в Москву и посетил храм Николы в Кленниках. Он присутствовал за богослужением, видел, как идут вереницы исповедников, как истово и долго проходит служба, как подробно совершается поминовение, какие толпы народа ожидают приема, как долго длится этот прием. После о. Феодосий сказал о. Алексию: «На все это де ло, которое вы делаете один, у нас бы в Оптиной несколько человек понадобилось. Одному это сверх сил. Господь вам помогает». [1, с. 49]

А старец Нектарий (Тихонов) говорил, обращавшимся к нему москвичам: «Зачем вы ездите к нам? У вас есть отец Алексий». [1, с. 49] Были друзья у о. Алексия и среди московского духовенства. Одним из таких друзей был наместник Чудова монастыря в Кремле, архимандрит Арсений (Жадановский), с 1914 года – епископ Серпуховской. Он высоко ставил пастырскую деятельность батюшки, мудрого городского старца, «приносящего людям нисколько не менее пользы, чем какой-либо пустынник. Он в образе иерея был одним из тех подвижников, о которых пророчествовал преподобный Антоний Великий, говоря, что придет время, когда иноки, живя среди городов и суеты мирской, будут сами спасаться и других приводить к Богу». [11]

Но было много и недоброжелателей. Свидетельство этому – следующий случай. Как-то раз о. Алексий ехал в трамвае, направляясь на требу с одного конца города на другой. Впереди него сидели два священника. Они, не стесняясь в выражениях, обсуждали церковную жизнь Москвы. Разговор их коснулся и о. Алексия: «Вот тоже юродствует, старца из себя изображает, народ принимает, советы дает, уйму деньжищ загребает. Знаешь, у него доходу десять тысяч». [1, с. 49–50] Между тем, трамвай стал подходить к остановке, на которой батюшке нужно было выходить. Он прошел чуть вперед и сказал, сидящим там священникам: «Все, что вы говорили об о. Алексии, совершенно верно, он действительно таков; вы ошиблись только в одном: у него доходу не десять тысяч, а пятнадцать». [1, с. 50] После этого о. Алексий сошел с трамвая. На следующий день один из этих священников пришел к о. Алексию на квартиру и с глубоким раскаянием просил прощения.

В нижнем жилом этаже храма батюшка открыл начальную церковно-приходскую школу, а также устроил приют для сирот и детей неимущих родителей. Взяв на свое попечение ребенка, о. Алексий старался дать ему приличное ремесленное образование. Девочки из этой школы пели в церковном хоре, а мальчики прислуживали в алтаре. Со своими воспитанниками о. Алексий неоднократно паломничал в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру.

Желая расширить сферу пастырской деятельности, о. Алексий стал посещать находящийся неподалеку Хитров рынок, пользовавшийся дурной славой. Он проводил там беседы с завсегдатаями городского дна. Посещение тех мест пришлось через некоторый срок оставить из-за все возраставшей нагрузки в храме и вызовов на требы в различные концы Москвы.

Молитва о. Алексия никогда не прекращалась. Она наполняла его храм, создавая в нем атмосферу намоленности, которая ощущалась всеми приходившими. На своем примере батюшка показал, что при всем житейском шуме и суете города можно быть далеким от всего земного, иметь непрестанную молитву, чистое сердце и предстоять Богу еще здесь, на земле.

Когда его спрашивали, как наладить жизнь прихода, он отвечал: «Молиться!» Призывал своих духовных чад молиться за панихидами: «Еще раз ты войдешь в соприкосновение с усопшими. Когда же предстанешь перед Богом, все они воздвигнут молитвенно за тебя руки – и ты спасешься». [11]

Созидание общины

С самого начала о. Алексий стремился к созданию общины. В то время в обществе, особенно среди тех, кто был неравнодушен к вопросам духовной жизни, витала идея создания монастыря в миру – не прошел мимо этой идеи и о. Алексий. Вот как говорил об этом его сын священномученик Сергий: «Отец Алексий часто говорил, что его задача – устроить «мирской монастырь»… Вовсе не для одних только иноков открыт путь спасения, он должен быть открыт для всех христиан. Надо в миру жить «премирно», пользуясь им, по слову апостола, как бы не пользуясь. Тем своим духовным детям, которые просили благословения на поступление в монастырь, батюшка часто говорил: «Погоди, у нас свой монастырь будет», имея в виду не монастырские стены, а паству – семью, находящуюся под единым духовным руководством и связанную узами любви. В ней каждый человек живет как обычный мирянин и член общества, но в душе работает Богу… Батюшка отец Алексий понял, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не имитацию, не суррогат, а богослужение вечное… И на этом фундаменте батюшка начал приобщать к вечности духовных детей. Берется не практика приходского храма или даже монастыря, но совершается богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться и совершается изо дня в день – утром и вечером – при изумлении одних, смущении других и, быть может, насмешках третьих… Будничное ежедневное богослужение совершается не потому, что каждый человек должен приходить каждый день, но чтобы каждый знал – в это время совершается богослужение в том храме, где он обычно молится, и, когда ему будет возможно, он сможет всегда туда прийти… Батюшкина задача заключалась в том, чтобы каждый в меру своих сил, своего семейного положения приобщался к той великой школе, которая заложена в богослужении… А затем начинается подлинная духовная жизнь, которой, казалось, не может быть в миру. Батюшка работал над духовными детьми как духовник и старец, он начал ту работу духовного устроения, к которому и раньше стремились многие и которое они получали только в монастыре… Мы можем сказать прямо: мы ощущаем духовную почву под ногами, и ее дал нам батюшка – он… открыл для нас то, что было дотоле закрыто, спрятано в монастыре». [11]

Выражение монастыря в миру о. Алексий нашел в общине. Она постепенно сложилась из приходивших к батюшке под духовное окормление. Состав общины был пестрым, представлял все слои общества. Были среди духовных чад о. Алексия известные, образованные и ученые люди, а наряду с ними и самый простой народ. В общине собрались люди разные, подчас сложные в собственной внутренней жизни и во взаимоотношениях друг с другом. Деятельность о. Алексия привлекала ревнителей благочестия, любителей богослужения, стремившихся идти путем христианского восхождения.

Если батюшка видел, что человек готов к тому, чтобы идти, он начинал это ведение, которое было очень разным по форме в отношении каждого человека, но имело общие принципы. Работа над изменением жизни должна начинаться с узкого круга: семьи, близких. Основой этого изменения было внимательное отношение к себе, к своему поступку и слову. Формы, которые использовал о. Алексий, были следующими: регулярная исповедь и участие в богослужении, письма, ведение дневника, посещение человеком встреч, которые проводил сам о. Алексий или те, кого он благословил.

Одним из важных пастырских методов была духовная переписка. В письмах к конкретным людям о. Алексий мог напрямую говорить о проблемах человека, о том, в чем ему необходимо исправиться, а также давать конкретные рекомендации к исправлению (каждому свои). Еще одна важная форма – написание духовного дневника. Такой труд, считал о. Алексий, полезен для анализа своего состояния и пути, а также хранения постоянной памяти о Боге. Кроме того, дневники эти служили хорошей пищей для бесед и поводом для назидания. Отец Алексий часто зачитывал на встречах по средам некоторые места из этих дневников (так, чтобы нельзя было узнать автора) и на разрешении типичных ситуаций показывал примеры, как и что можно делать в духовной жизни каждому слушающему.

Еще одной формой общения были общие чаепития после богослужений. Угощения для этих чаепитий приносили всем миром: кто чай, кто конфеты, кто хлеб, кто овощи и фрукты. Как и в монастырях, на трапезе был и богослужебный момент. Дважды посреди чаепития одна из канонархов произносила стихи псалма: в первый раз пелся псалом 8 на 3-й глас, во второй – псалом 132 на 7-й глас.

Отец Алексий старался, чтобы община не замыкалась только на нем как на духовном руководителе. Он целенаправленно строил межчеловеческие духовные и душевные отношения – о. Алексий благословлял духовных чад помогать друг другу, например, посылалих навещать заболевших. Постепенно о. Алексий приучил своих духовных чад служить друг другу кто чем мог, жить радостями и горестями друг друга, собираться для просвещения духовного и приобщения к церковной традиции.

Второе десятилетие XX века

Со временем о. Алексий стал известен всей православной Москве. Сам он сторонился проявлений по отношению к себе знаков почтения, уважения, избегал пышных служб, а если приходилось участвовать, то старался встать позади всех. Тяготился наградами – они обременяли его, вызывали его глубокую, искреннюю скорбь. Смирение о. Алексия было велико – никогда не обижался он ни на какие грубости по отношению к себе.

В своей семейной жизни о. Алексий придерживался того метода воспитания, что и в преподавательской деятельности – не навязывал своего мнения. Так, о. Алексию очень хотелось, чтобы его единственный сын Сергей пошел по его стопам и стал священником. Однако он не стал настаивать на своем, когда сын предпочел получить светское образование сначала в гимназии, а затем в университете.

Несмотря на искреннюю веру, во время учебы в университете Сергей Мечев был полностью захвачен мирской жизнью. На этой почве они нередко спорили с о. Алексием. Уже после смерти отца Сергей, сам ставший священником, рассказывал о том, какой спор у них разгорелся относительно драмы Толстого «Живой труп». Поначалу о. Алексий пытался отмолчаться, но в конце концов сказал: «А у меня был этот человек, с которого написан «Живой труп», и, думаю, что я его понял, а как его понял Толстой, этого я не знаю». [1, с. 51] Сергей так и не нашелся, что ответить.

Примерно в это же время решилась, наконец, жилищная проблема о. Алексия. Известный книгоиздатель Сытин строил на Маросейке многоэтажный дом для своих сотрудников – одна стена этого дома выходила во двор Никольского храма. Сытину было выгодно вывести сюда не глухую стену, как было положено, согласно закону о соседнем владении, а сделать окна. Он просил согласия о. Алексия, как настоятеля Никольского храма, – о. Алексий согласился. В благодарность Сытин выстроил новый дом для причта, где и поселился о. Алексий со своей семьей.

Пока строился дом, о. Алексий снимал квартиру на Солянке. Однажды зимой в сильный мороз, встав, как обычно, рано, чтобы идти в храм, о. Алексий заколебался: «Не остаться ли дома в такую непогоду». [1, с. 51] Но, преодолев искушение, он все же отправился в храм. Там его уже дожидались несколько женщин, пришедших к началу богослужения. Открывая храм, батюшка поинтересовался – откуда они. Оказалось, что почти все пришли к нему издалека – с окраин Москвы. Впоследствии он рассказывал, что тогда подумал: «Когда же они должны были встать, чтобы пешком дойти сюда в такую вьюгу? А я-то сомневался, идти ли мне с ближайшей улицы». [1, с. 51]

В 1914 году началась Первая мировая война. Она всколыхнула всю страну – с каждым днем становилось все труднее и труднее. Беженцы из западных областей, потревоженных войной, наводнили среднюю полосу России и столицу. Война не обошла стороной и семью о. Алексия – его сын Сергей ушел на фронт. Он всю войну прослужил в санитарных частях, так как к тому времени уже решил, что станет священником.

За несколько военных лет нормальная жизнь в стране была нарушена. Появились очереди за продуктами. Введена была карточная система на хлеб. Общее настроение было тревожно-выжидательным.

В это время в Никольском храме произошло чудесное знамение. Отец Алексий очень чтил святыню храма – чудотворную Феодоровскую икону Божией Матери – и часто служил перед ней молебны. Однажды в преддверии событий 1917 года во время молебна он увидел, что из глаз Царицы Небесной покатились слезы. Это видели и присутствовавшие богомольцы. Батюшка был так потрясен, что не смог продолжать службу. К счастью, в то время в храме в качестве помощника настоятеля находился один из иеромонахов Троице-Сергиевой Лавры, ему-то и пришлось заканчивать молебен.

Между тем действительно наступали еще более тяжелые времена – сначала Февральская революция, затем Октябрьский переворот. Обычный ход жизни был сломлен окон чательно.

Число молящихся в храме все увеличивалось; отошедшие было от Церкви, испытав многочисленные беды, устремились в храмы в надежде на помощь Божию. Батюшке приходилось и раньше принимать часть приходивших к нему в своей квартире в домике причта. Теперь же можно было видеть нескончаемые очереди у дверей домика, летом приезжие оставались ночевать во дворе храма.

В богослужении о. Алексия сердца молящихся трогало чтение и пение им покаянных молитв. Великий канон Андрея Критского на первой неделе Великого поста он читал с плачем, плакали и богомольцы. На пасхальной заутрени, как вспоминал его сын, о. Сергий, в письме к духовным детям из ссылки: «Батюшка, радостный и ликующий в эту ночь, со слезами пел древним самоподобном икос, повествующий об оплакивании Христа женами-мироносицами. Чувствовалось, что вся внутренняя его рыдает при словах «и плачим, и возопиим: о, Владыко, востани, падшим подаяй воскресение». [11] Плакал и взывал он о себе, о падших людях, просил даровать всем воскресение.

Сам батюшка к этому времени вступил в тот период своего подвига, когда его увидели тысячи людей, падавших под тяжестью креста. В это время о. Алексий уже подошел к порогу вечности – здоровье его слабело, но дух по-прежнему был бодр.

Первые послереволюционные годы

Первые годы после революции были особенно для всех тяжелы и насыщены событиями. Зима 1918 года началась очень рано и была очень холодной – в Москве начались перебои с топливом и самый настоящий голод, по сравнению с которым прежние перебои с продуктами стали выглядеть временем относительного благополучия. Вместе с голодом началась эпидемия тяжелой формы гриппа, так называемая «испанка», и тиф.

Отец Алексий часто простужался в холодном храме – во время болезни жаждущие его помощи и совета приходили к нему на квартиру. Как раз в это время по указу новой власти началось уплотнение населения – чтобы помочь батюшке, к нему переселилось несколько духовных чад.

В тяжелые годы гражданской войны и всеобщей разрухи, при отсутствии информации о повсеместном ее распространении, среди жителей средней полосы появилось немало желающих продать здесь все и переехать в хлебородные южные области страны, на Украину. Отец Алексий не давал благословения на переезды, предостерегал от опасного шага куда-то бежать на свою погибель. Как-то раз он даже сказал проповедь на эту тему: «Вот многие хотят теперь уехать кто куда: кто на Украину, кто на юг, чтобы избежать голода; так послушайте дорогие мои, что говорит Господь через пророка Иеремию народу Иудейскому, преданному в рабство царю Вавилонскому, которого они боялись и хотели бежать от него в Египет: Если останетесь в земле сей, то Я устрою вас и не разорю, насажду вас и не искореню, ибо Я сожалею о том бедствии, какое сделал вам. Не бойтесь царя Вавилонского, которого вы боитесь; не бойтесь его, говорит Господь, ибо Я – с вами, чтобы спасти вас и избавлять вас от руки его. И явлю к вам милость и он умилостивится к вам. Если же скажете: не хотим жить в этой земле… пойдем в землю Египетскую, где войны не увидим и трубного гласа не услышим, и голодать не будем, и там будем жить – то выслушайте слово Господне: так говорит Господь Саваоф, если вы решительно обратите лица ваши, чтобы идти в Египет, и пойдете, чтобы жить там, то меч, которого вы боитесь, настигнет вас там, в земле Египетской, и голод, которого вы страшитесь, будет всегда следовать за вами там в Египте, и там умрете (Иер. 42: 10–16). Оставшимся же будет явлена милость Божия и избавление». [1, с. 67–68]

Как показали дальнейшие события о. Алексий оказался прав – лето 1919 года выдалось очень засушливым, так что в большей части южных и центральных областей начался голод.

После закрытия Кремля в 1919 году часть прихожан и певчих Чудова монастыря перешла, по благословению владыки Арсения Жада-новского, в Никольский храм на Маросейке.

В эти же годы начали служить на Маросейке получившие образование ревностные молодые священники и диаконы, в их числе сын о. Алексия – о. Сергий Мечев, рукоположенный во иерея в Великий Четверток 1919 года, о. Сергий Дурылин, о. Лазарь Судаков и другие. Молодые священники, желая облегчить труды батюшки, поделили между собой дни недели – каждый священник имел определенный день, в который он совершал Божественную литургию, а накануне служил всенощную.

Они помогали о. Алексию в проведении лекций, бесед, организации курсов по изучению богослужения. Каждый из священников маросейского храма проводил беседу по окончании вечернего богослужения: о. Сергий Мечев брал для своих бесед святых отцов – авву Дорофея, «Лествицу», «Добротолюбие»; о. Сергий Дурылин рассказывал о современных подвижниках, о. Лазарь любил проводить беседы на евангельские темы; сам о. Алексий проводил беседы по житиям святых.

Такие курсы были особенно важны в связи с закрытием духовных школ и тем, что в Никольском храме появилось немало молодежи, студентов, которые увидели, что революция вместо обещанных благ принесла новые бедствия, и стремились теперь постичь законы духовного мира. Прихожан, посещавших курсы в храме, именовали «курсовыми».

Большой наплыв новых прихожан создал определенные проблемы с общиной, устроенной о. Алексием. В первоначальную общину входили духовные чада батюшки – так что, несмотря на внешнюю неоднородность, у всех прихожан Никольского храма был общий стержень. Но появление в храме, с одной стороны, чудовских прихожан, а с другой – учащейся молодежи, так называемых «курсовых», породило внутренние нестроения. Молодежь тянулась и к о. Алексию, и к молодым батюшкам, кроме того, стиль ее поведения и образ мыслей был далек от высокой аскетики. А чудовские прихожане, привыкшие к монастырской строгости и к монастырским богослужениям, почти не признавали молодых сослужителей о. Алексия, считая их и паству их легкомысленными. Эти нестроения очень огорчали батюшку: он старался направить и чудовских и курсовых на путь взаимной христианской любви.

Нагрузка на о. Алексия возрастала – слишком многие желали получить его благословение на какое-либо дело, выслушать его совет. Теперь же можно было видеть нескончаемые очереди у дверей домика, летом приезжие оставались ночевать во дворе храма.

Святейший Патриарх Тихон всегда считался с отзывом батюшки в случаях хиротонии, затем предложил ему взять на себя труд по объединению московского духовенства. Заседания проходили в храме Христа Спасителя, но по условиям того времени вскоре были прекращены. Отношение духовенства к батюшке было весьма различным. Многие признавали его авторитет, часть пастырей были его духовными детьми и последователями, но немало было и тех, кто критиковал его.