Текст книги "Увези меня на лимузине!"

Глава 11

– Что показал? – Слава, увлеченно что-то рассказывавший Бригитте, недоуменно оглянулся.

– Вот это! – Я выхватила из пасти Мая журнал.

– Нет, конечно, – парень нахмурился. – Что я, дятел тупой, что ли?

– А разве нет? – хихикнула Вика, не упустив возможности подколоть брата.

– Но тогда кто? Кто сказал Нике?! – Я чуть не плакала.

– Тетя Аня, честное слово, – посерьезневшая Вика вместе со Славкой подошли к нам, – ей никто ничего не показывал. Мы даже из сумки журнал не вытаскивали, Ника сама его умыкнула.

– Но зачем, почему?

Ребята лишь пожали плечами. А я, едва сдерживая слезы, смотрела, как моя девочка гладит изображение человека-растения и что-то бормочет.

Как она смогла узнать в этом безжизненном манекене отца? Я, разумеется, показывала ей фотографии Лешки, но те, прежние, на которых изображен веселый, умный, добрый и счастливый Алексей Майоров. Дочка обожает их рассматривать, а еще она любит слушать папины песни.

Но такого Алексея Майорова, каким он стал сейчас, ни я, ни остальные не показывали ей никогда. Зачем пугать кроху видом одутловатого чужого лица, пустых глаз, перекошенного тела? Этот человек совершенно не походил на того папу, которого знала Ника, он вообще мало походил на человека.

Процесс реабилитации Алексея Майорова, проводимый в супердорогом закрытом санатории, проходил плохо. Если честно, он вообще никуда не проходил, а топтался на месте. За восемь месяцев улучшения не было. Первое время журналисты еще следили за тем, что происходит с суперзвездой отечественного шоу-бизнеса, но постепенно интерес к ничего не соображающему телу стал утихать. Ну сколько можно показывать радостно щебечущую Ирину, с упоением рассказывающую, что Алешенька уже сам ходит, что Алешенька занимается с логопедом, и пусть пока ничего не получается, но скоро он заговорит и даже запоет. А еще Алешенька теперь и шагу не может ступить без нее, без Ирины, стоит ей отлучиться по делам, и он места себе не находит, стоит у дверей и ждет. Совсем скоро, как только Алешенька научится говорить и писать, они поженятся и даже обвенчаются!

А на заднем плане маячил Алешенька, только что не пускающий слюни. Он иногда размахивал руками и мычал, словно пытался что-то сказать. Ирина оживлялась и «переводила» речи, используя это как доказательство прогресса в состоянии Майорова.

Всех друзей и знакомых Алексея Майорова из прошлой жизни Ирина постепенно выкинула из нынешней, изолировав его окончательно. И что происходит там на самом деле, никто не знал.

В общем, суперзвезда российского шоу-бизнеса появлялся в новостях все реже и реже, его постепенно стали забывать. И вдруг – публикация в «Караване историй», одном из популярнейших глянцевых изданий! Интересно, кто за этим стоит, кто озадачился напоминанием о Майорове?

Но гораздо интереснее другое: как Ника смогла узнать своего отца в ЭТОМ? Почему она вытащила из сумки журнал?

Я взяла дочку на руки и попыталась забрать у нее журнал, чтобы посмотреть статью.

– Неть! – и Ника прижала трофей к груди. – Папа!

– Кто тебе сказал, что это папа? Кто показал журнал?

– Ника сама.

– Но откуда ты узнала?

– Папа звал.

– Кто звал? – я почувствовала, как волоски на руках встали дыбом. По спине, несмотря на августовскую жару, пробежал холодок.

– Папа, – дочка серьезно посмотрела мне в глаза. – Давно. Папа плачет.

– Никуська, ты что такое говоришь? – Слава присел перед нами на корточки. – Папа далеко, и он сейчас не может тебя позвать. Может, потом, позже.

– Неть, – малышка нахмурилась и упрямо выпятила подбородок. – Папа звал. Папа плачет. Папе больно. Ника помогать. Мама ехать. К папе. Брать Нику.

Сердце остановилось, потом подпрыгнуло, упало и забилось в конвульсиях. Я даже не обратила внимания, что дочка заговорила фразами, пусть и короткими. Сумасшедшая, невозможная надежда захлестнула меня, не давая вздохнуть.

Не в силах произнести ни слова, я беспомощно посмотрела на Сашку. Но подругу тоже, видимо, слегка ошарашило. Неужели… неужели информация об индиго – не вымысел? И моя дочь может мысленно общаться с кем угодно? И Лешка вовсе не растение, он мыслит, он рвется, он… плачет?!!

– Тетя Аня, мама, вы чего? – Вика испуганно смотрела на нас. – Почему вы так побледнели? Это из-за того, что лопотала Ника? Да мало ли что она напридумывает, она же маленькая совсем!

Саша решила ничего пока не рассказывать детям о возможных способностях Ники, о том, что она – ребенок-индиго. И поэтому им, естественно, непонятна была столь бурная реакция теток на лепет малышки. Ну узнала она папашку, ну и что? Способная девчушка, сообразительная, радоваться надо, а они чуть в обморок не падают.

– Ничего, все в порядке, – Саша даже смогла улыбнуться, вот ведь молодец, чувствуется общая тренированность мышц, в том числе и лицевых. А мои вот совершенно хозяйку не слушаются, ведут себя, как им заблагорассудится, – вы идите к своим. Но к двум часам чтобы были дома, будем обедать. А мы пойдем сейчас, жарковато становится.

– Да ладно, мам, ничего не жарко, мы ведь с Никой и Маем еще не плавали! – заныл Славка. – С ними так прикольно! Ника, пойдем купаться? Без Бригитты! – раньше это был беспроигрышный аргумент.

– Неть! – ничего себе! – Ника домой. Ехать к папе. Папа плачет.

– Фантазерка, – усмехнулся парень, поднимаясь. – Ну, как хочешь. Иди домой, к своему папе.

– Ты что говоришь такое! – сестра толкнула его в бок.

– Подумаешь! Она же маленькая совсем, что она понимает!

– Побольше некоторых!

Беззлобно переругиваясь, Сашины дети отправились к своей компании. А мы быстренько свернули бивак, навьючили Мая и пошли домой. Я несла притихшую Нику, так и не выпустившую из ручек журнал.

Шли молча, говорить не хотелось. Да и вряд ли получилось бы, потому что лично у меня в голове нагло бесчинствовал полный сумбур. Вообразив себя тамбурмажором, сумбур размахивал оглоблей с пушистой пупочкой на одном из концов, пытаясь дирижировать неадекватными от потрясения мыслями. Результат был трагичен. Передвижением в пространстве тела с драгоценной ношей руководило теперь подсознание.

Но ничего, у нас с подсознанием все получилось, до виллы добрались без потерь. А там нас встретила фрау Мюллер, попытавшаяся сразу же утащить Нику в ванную купаться. Первая попытка оказалась неудачной, дочка, обычно обожавшая плескаться, на этот раз отказывалась категорически, твердя одно: «К папе!»

Пришлось объяснить ей, что к папе ехать сразу не получится, тем более такой грязной! Подумав, малышка согласилась с аргументами и позволила себя унести. А поскольку с журналом купаться не очень удобно, источник волнений она доверила маме.

Оставалось только выгнать из головы сумбур и навести там порядок. Не могу сказать, что справилась с этим легко и непринужденно, но главное – справилась.

Саша, собиравшаяся поначалу читать журнал вместе со мной, посмотрев на меня, тяжело вздохнула и ушла к себе в комнату.

А я, оставшись одна, еще минут пять сидела, не решаясь открыть нужную статью. Дать себе на рефлексию побольше времени не имело смысла, скоро из ванной принесут розовую накупанную дочку, и в следующий раз я смогу уединиться лишь вечером, когда Ника заснет. Нет, не выдержу столько.

Восхищенная статья описывала явный прогресс в состоянии Майорова. Он, оказывается, уже может общаться, кивая или отрицательно качая головой в ответ на вопросы. О роли Ирины в жизни звезды тоже упоминалось, причем трактовалась эта роль не так однозначно, как раньше. Автор статьи Константин Марский явно относился к мадам Гайдамак без особой симпатии. Но и откровенно обхаивать ее не стал. А еще было довольно много фотографий: Алексей Майоров на прогулке, Алексей Майоров обедает, а вот – прелестная семейная пара: напряженно выпрямившийся в кресле Алексей и Ирина, сидящая на ручке кресла и обнимающая любимого мужчину за плечи.

В статье говорилось, что поклонники суперзвезды российского шоу-бизнеса могут порадоваться за своего кумира – Алексей Майоров возвращается! И пусть он по-прежнему практически не разговаривает, но для нашего корреспондента он приготовил сюрприз, который, похоже, стал сюрпризом и для Ирины. Но об этом – в конце статьи. А пока посмотрите, как ловко Алексей управляется в спортзале!

На фото был крупный план Майорова, занимающегося на велотренажере. Сосредоточенное лицо, пустые глаза. Пустые?

Я поднесла журнал поближе. Наверное, я выдаю желаемое за действительное, а эта подмена всегда недолговечна. Ничего в них нет, они и на самом деле пустые. А бесконечное отчаяние и тоска мне почудились.

Так, что тут про сюрприз для читателей и Ирины? Ага, вот. После долгих занятий с логопедом Алексей выучил целых три слова и теперь произносит их четко и внятно. Конечно, выбор слов довольно необычен, но это очередное доказательство того, что Майоров возвращается. Он всегда был эпатажным и непредсказуемым. Причем, судя по реакции Ирины, непредсказуемым даже для нее. Ее реакция, кстати, была довольно забавной.

В следующую секунду журнал выпал у меня из рук.

Три слова, всего три слова.

Зайцерыб, люблю, прости…

Часть II

Глава 12

Пустота была страшной. В ней не ощущалось конечности, не было верха, не было дна. Не было ничего, лишь неопределяемая душная тьма. Она колыхалась и утробно чавкала. И выпускала длинные липкие щупальца при малейшей попытке пошевелиться.

Но шевелиться по-любому не получалось. Боль обездвижила и туго спеленала, не позволяя ни одному движению вырваться на волю. Жуткий кокон был монолитным и гладким. И душа билась о стены кокона, металась в леденящей пустоте и выла, выла от ужаса, от безысходности, от отчаяния…

А брошенное на произвол судьбы тело Алексея Майорова, множеством проводов пристегнутое к системе жизнеобеспечения, из последних сил цеплялось за жизнь. Правда, сил осталось совсем мало, держать тело на грани бытия получалось все хуже, оно соскальзывало в бездну.

И в мгновение, когда едва тлеющая искорка жизни почти угасла, откуда-то издалека протянулась сияющая тонкая ниточка, нежно обволокла искру и не позволила ей исчезнуть. И искра неожиданно в первую очередь для себя самой вспыхнула, разгорелась, и победить ее теперь было довольно трудно.

Постепенно уходила боль, жуткая пустота наполнялась звуками, запахами, у входа весело гомонили в ожидании своей очереди цвета.

Алексей возвращался. Но об этом знал только он сам. Для окружающих он по-прежнему находился в коме. Медицинские приборы фиксировали лишь улучшение физического состояния пациента, о восстановлении мозговой деятельности речи пока не шло. Эти приборы не могли уловить ни малейших изменений в этой области.

Алексей же все слышал, все понимал, но… тело отказалось подчиняться душе. Когда, в какой момент произошел разлад, Алексей не знал, впрочем, как и причину разлада. Но кокон, в котором задыхалась душа, оставался по-прежнему непроницаемым. Прозрачным и непроницаемым. Когда тело соизволило наконец покинуть кому и открыть глаза, Майоров смог в этом убедиться. Он теперь не только все слышал, но и все видел. И понимал. И не мог ничего сделать, не мог показать это врачам, считавшим его растением.

Когда Алексей впервые открыл глаза, первое, что он увидел, было лицо человека, которого он хотел видеть меньше всего. Лицо Ирины.

Она сидела у кровати и лениво перелистывала какой-то глянцевый журнал. Все это Майоров мог фиксировать лишь периферическим зрением, поскольку даже глаза ему не подчинялись. Они тупо таращились в потолок, мерно моргая, чтобы не пересыхала слизистая оболочка. Тело, восстанавливаясь, строго следило за правильным функционированием.

Прошло, наверное, минут десять, прежде чем Ирина, мельком взглянув на опутанное проводами тело поверх журнала, не заметила широко открытые глаза.

– Алешенька! – она отбросила чтиво в сторону и наклонилась над телом. – Милый, ты очнулся! Алешенька!

Ирина с минуту вглядывалась в пустые глаза, затем, сняв с лица маску восторга и нежности, выпрямилась и с отвращением отшвырнула ее в угол. После чего, брезгливо передернув плечами, вытащила мобильный телефон и набрала номер:

– Алло. Это я. Ну что, он очнулся. Нет, не волнуйся. Все так, как и говорил его врач. Повреждения мозга необратимы, он – овощ. Да, милый. Действуем по плану. Не волнуйся, его денежки рано или поздно будут нашими, главное – терпение. Ну все, мне пора. Надо изображать ошалевшую от счастья женушку и бежать к врачу с радостной новостью. Целую, родной. Потерпи, мы скоро будем богатыми.

Женщина захлопнула телефон-раскладушку, спрятала его в сумочку, подняла с пола журнал и аккуратно положила на стол. После чего, секунду постояв у двери, выбежала в коридор, радостно голося:

– Петр Семенович, миленький! Оленька! Скорее сюда! Алешенька очнулся! Он открыл глаза! Господи, радость-то какая!

Зевая и потягиваясь, поднялась суматоха. Задумчиво потопталась на вихляющихся в разные стороны ногах и зигзагами понеслась по коридорам, заполняя собой все помещения. Не прошло и пяти минут, как суматоха добралась до холла больницы, где дежурили скучающие журналисты. Замелькали вспышки фотокамер, затрещали, возбужденно таращась в рыла видеокамер, репортеры с телевизионных каналов.

После месячного пребывания в коме Алексей Майоров пришел в себя! Эксклюзивные подробности в наших следующих выпусках!

А у постели ньюсмейкера собрался консилиум во главе с Петром Семеновичем, лечащим врачом звездного пациента. Они уже проверили все реакции вернувшегося в реальность тела, и прогноз был отнюдь не оптимистичен. Точнее, препоганейший намечался прогнозик.

– Ну что, Петр Семенович, – комкая в руках платочек, Ирина с надеждой смотрела на мрачного эскулапа, – как он?

– Знаете, Ирочка, – доктор снял очки и принялся тщательно протирать и без того идеально прозрачные стекла, – как бы вам сказать…

– Говорите правду, я ко всему готова.

– Если вы помните, я вам сразу после операции говорил, что мозг поврежден очень сильно, и полное его восстановление весьма сомнительно. Так вот, похоже, мой печальный прогноз подтверждается.

– И… И он никогда не будет прежним?! – Ирина прижала дрожащие пальцы к губам и с отчаянием оглянулась на тело Майорова.

– Боюсь, что да. Двигательные функции, безусловно, восстановятся, но все остальное… Длительные упорные занятия с логопедом, с реабилитологом, с психологом, тренером, месяцы выматывающего труда, и в результате максимум, чего вы добьетесь, – уровня развития трех-пятилетнего ребенка. Вы готовы к этому?

– Да! – Ирина, не замечая слез, ручьями бегущих по щекам, благодарно улыбнулась. – Спасибо вам огромное, Петр Семенович! Спасибо!

– Ну что вы, – доктор с уважением посмотрел на женщину, – это вам спасибо.

– Мне?! Но за что же?

– За то, что не отказываетесь от него, несмотря на практически безнадежное в житейском плане состояние. За то, что готовы бороться.

– Но как же иначе? – Ирина с недоумением посмотрела на врача. – Ведь я люблю его! И буду рядом до тех пор, пока буду ему нужна!

Надо ли говорить, что эти слова на следующий день были на страницах сотни печатных изданий? А фотографии измученного, заплаканного женского лица не сходили со страниц этих изданий? Ирину приглашали на всевозможные ток-шоу, ей аплодировали, шумно сморкаясь в платки размером со скатерть, растроганные тетки в студиях.

И право Ирины Гайдамак быть рядом с Алексеем Майоровым больше не оспаривалось никем. Все попытки друзей и знакомых Алексея пробиться к пациенту были безуспешными. Вернее, поначалу их пускали, но там всегда была Ирина, державшая за руку безвольное тело. Общаться с Майоровым не получалось по причине полной выключенности его сознания. Ирина особо на контакт не шла, ограничиваясь коротким «да» или «нет».

Затем она, сославшись на слабость Алексея, попросила лечащего врача не утомлять пациента частыми посещениями, и друзей перестали пускать вообще. Конечно, генерал Левандовский мог бы добиться отмены этого распоряжения, но он не видел смысла. Зачем? Алексей все равно ничего не понимает, никого не узнает.

А Алексей узнавал. И понимал. И пытался достучаться, докричаться из своего кокона. Но у него ничего не получалось…

От отчаяния не хотелось жить. Единственный человек, который был ему нужен сейчас, необходим как воздух, не желал ничего знать о Майорове. Анна не появилась в больнице ни разу. И удивляться было нечему. И обижаться было не на что. За что боролся, на то и напоролся.

Он ждал, царапая от нетерпения стенки своей одиночки, когда же навещавшие его поначалу друзья хоть что-нибудь скажут о зайцерыбе, хоть намекнут, что ли. Но рядом всегда торчала ненавистная Ирина, а в ее присутствии говорить об Анне никто не собирался.

Потом друзья перестали приходить вообще, и возле Алексея осталась только Ирина.

И желание уйти из жизни, сдохнуть наконец, стало просто невыносимым. Потому что невыносимой была сама жизнь. Вернее, не жизнь, а существование, растительное существование.

Но даже покончить с собой Майоров не мог. Как?! Как можно это сделать, когда тело живет своей собственной жизнью, исправно функционируя. И заставить его, к примеру, отказаться есть невозможно по двум причинам: во-первых, само тело ни за что не подчинится приказу на уничтожение, а во-вторых, его в любом случае кормили бы насильно, через шланг.

Другие способы уйти из жизни тем более не были подвластны. И запертая в одиночке кокона душа, поначалу метавшаяся и бившаяся о стены до крови, теперь апатично лежала на полу, свернувшись в клубочек. Выхода не было. Ты заслужил это, предав свою любовь, предав самое себя. Так тебе и надо.

А тело тем временем оживало все больше и больше. Оно уже в состоянии было не только сидеть, но и ходить. Пусть медленно, неуверенно, но совершенно самостоятельно. А еще оно с удовольствием, пусть и несколько неопрятно, ело. Вернее, жрало, понемногу жирея. Сохранило основные навыки гигиены, но душ принимать тело не очень любило, хотя раньше эта процедура была ежедневной.

Ирину же вполне устраивало нынешнее положение вещей. Алексей сам ел, сам себя обслуживал, передвигался тоже самостоятельно. А главное – был полностью ей подконтролен. Он послушно, словно робот, выполнял все распоряжения своей жены. Ирина позиционировала себя теперь только так, тем более что Алексей и не думал возражать. А если и думал, то там, в одиночке, откуда голос не долетал. Неподвластное же тело говорить категорически отказывалось. И подчинялось почему-то только приказам Ирины, брошенной собачонкой сидя у двери, когда «жена» куда-нибудь уходила.

И Ирина теперь чувствовала себя в присутствии Алексея Майорова совершенно свободно. Она, не стесняясь, звонила своему сообщнику, обсуждая дальнейшие планы.

А в дальнейшие планы входило только одно – срочно забеременеть от Алексея, причем обязательно от него, дабы любая генетическая экспертиза подтвердила отцовство Алексея Майорова и, соответственно, право наследования ребенком всего состояния и имущества упомянутого Алексея Майорова после его смерти.

Разумеется, последующая смерть Алексея была запланирована сообщниками. Зачем им эта обуза пожизненно? Но только после выполнения им основной задачи.

Как же злилась Ирина теперь на свою дурацкую поспешность! Не сделай она тогда аборт, сейчас не пришлось бы ждать, пока осточертевший ей Алексей Майоров сможет восстановиться до такой степени, чтобы вернуть способность к детопроизводству.

Глава 13

Выписка Алексея Майорова из больницы была назначена на восемнадцатое декабря. Ирина позаботилась о том, чтобы об этом событии узнали все желающие. А желающих было много, интерес к событиям вокруг одного из самых заметных персонажей российского шоу-бизнеса пока еще не зачах. Полноценный такой был интерес, упитанный, умело подогретый.

И утром восемнадцатого декабря, когда Алексей, сидящий в кресле-каталке, был вывезен на крыльцо больничного корпуса, он едва не ослеп от вспышек фотокамер. Хорошо, кто-то (впрочем, почему «кто-то», Ирина, больше некому) сообразил выставить милицейское оцепление, оставляющее свободным пространство от крыльца до автомобиля. Иначе толпа журналистов, телерепортеров, а также фанатов Алексея Майорова просто затоптала бы немощного кумира. И так над головами милиционеров тянулись в сторону искомого объекта меховые помпоны микрофонов, насаженные на длинные штыри. До Алексея долетали сиплые выкрики, похожие на карканье ворон:

– Алексей, как вы себя чувствуете?

– Это правда, что Ирина ваша официальная жена?

– Скажите пару слов для нашей программы!

– Ирина, неужели Майоров и в самом деле ничего не говорит?

– А он хоть что-нибудь понимает?

И так далее и тому подобное. А какому Тому было это подобно, не знал никто.

И в первую очередь сам Алексей. Он безразлично смотрел из своей одиночной камеры на волнующееся внизу людское море. Где-то слева промелькнули знакомые лица: Артур, Алина, Кузнечик. Зачем пришли? Зачем пришли без Анны?

Выражение лица узника одиночки полностью совпадало с выражением лица тела, что случалось в последнее время довольно часто. Пустые безразличные глаза, неподвижная, одутловатая физиономия, своей нездоровой бледностью напоминавшая снятое молоко, оплывшее вялое тело – все это великолепие Майоров видел теперь довольно часто, раза два-три в неделю, когда брился у зеркала. В той, прежней жизни он, скорее всего, возмутился бы, содрогнулся от отвращения, разбил кулаком зеркало, разбил себе морду. Выбери нужный вариант и пометь птичкой.

А сейчас… Сейчас его могла пометить целая стая птичек, причем хорошо покушавших накануне альбатросов, Алексей этого бы не заметил. Так бы и остался сидеть, обтекая, в ожидании Ирины. Ей надо, пусть она и чистит.

Майоров смирился. Он все равно не мог ничего сделать, все попытки разбить стекло кокона и вернуть себе управление телом оказались безуспешными. Алексей Майоров отныне и навсегда был заперт в теле безвольного кретина, единственным интересом которого в этой жизни было удовлетворение плотских желаний. В том числе и тех, которые требовались Ирине для осуществления ее замысла.

Правда, с этим пока ничего не получалось. Научившись ходить самостоятельно, без костылей, Алексей дальнейшие занятия с врачом лечебной физкультуры прекратил. Кретину больше всего нравилось жрать и спать, и потому атрофированные мышцы едва справлялись с задачей поддержания оплывающей туши в вертикальном положении. Впрочем, до состояния туши кретину себя раскормить не удалось, пока это было дряблое тельце с отвисшим пузцом.

Какие уж тут сексуальные утехи! Ирина особо не расстраивалась по этому поводу, в запасе у нее времени было более чем достаточно. Алексей подчиняется ей беспрекословно, выполняет все желания, выполнит и это, причем с удовольствием. Как только сможет.

А о том, чтобы он смог, Ирина позаботится. Она растрезвонила везде и всюду, что увозит Майорова в закрытый частный санаторий, где с ним будут заниматься лучшие специалисты-реабилитологи. Конкретное месторасположение этого санатория госпожа Гайдамак никому не озвучивала. Алешеньке ведь необходим покой и полная сосредоточенность, настырное любопытство папарацци ему сейчас категорически противопоказано. Она, Ирина, будет держать всех желающих в курсе состояния их кумира. А пока – полное уединение и работа. Работа до седьмого пота ради возвращения к себе!

К сожалению, частный суперэксклюзивный закрытый санаторий существовал только в фантазиях Иришки. Разумеется, такие заведения существуют, например, Хали Салим, знакомый Алексея, предлагал лечение в швейцарской клинике, специалисты которой обладают огромным опытом реабилитации после подобных травм. Но Ирина, получившая право решать судьбу Майорова, отказалась. Журналистам она, пренебрежительно сморщив носик, объяснила свое решение нежеланием зависеть от милости арабского миллионера. К тому же нашим, отечественным специалистам госпожа Гайдамак доверяет гораздо больше. Их методика выглядит убедительнее.

Спорить с ней Хали не стал, хотя упереться желание было. Но… Близких официальных родственников у Алексея Майорова не было, а Ирина в глазах общественности являлась женой кумира. И ее желание сделать для любимого все возможное, чтобы вернуть его, прежнего, публике, сомнению не подвергалось. Поэтому воевать с ней за право лечить Алексея было делом, заранее обреченным на провал.

Попозировав минут десять перед телекамерами, Ирина рассказала о ближайших планах. Самостоятельный проход Алексея Майорова от кресла-каталки до машины был встречен восторженным ревом толпы. А когда кумир, остановившись на секунду у авто, по просьбе Ирины вяло махнул собравшимся рукой, ликование достигло апогея.

Автомобиль звезды, завывая клаксоном, с трудом пробивался сквозь толпу. В окна заглядывали любопытствующие, стучали руками по стеклу, пытаясь привлечь внимание Майорова. Но Алексей, забившись в угол машины, свое внимание расходовал экономно. По большому счету, он его вообще не расходовал ввиду полного отсутствия оного. Ведущие растительное существование кретины подобной ерундой не заморачиваются.

Автомобиль вырвался наконец на волю и, повернув на главную улицу, затерялся среди себе подобных. Следом рванули несколько журналистских экипажей, надеясь проследить, куда же повезут звезду. Людское море обмелело довольно быстро, оставив на земле лишь небольшие лужицы. Одна из таких медленно текла по направлению к припаркованной за территорией больницы машине.

– Папа, – Инга, шмыгнув носом, умоляюще посмотрела на мрачного Артура, – ну почему эта противная тетка распоряжается? Она ведь дядьке Альке никто, у него есть Улечка!

– Кузнечик, мы с тобой уже не один раз это обсуждали. Во-первых, Анна сейчас не в том состоянии, чтобы заниматься делами Алексея…

– Ничего подобного! – Девочка едва сдерживала слезы. – Это все из-за вас! Вы сами решили за Улечку, что ей можно, а что нельзя! Вы скрываете от нее правду, не даете мне поговорить с ней! А она помогла бы дядьке Альке!

– Солнышко мое, – Алина попыталась обнять дочку, но девочка, сердито дернув плечом, сбросила ее руку, – Аннушка слишком много пережила в последнее время. Ей ни в коем случае нельзя волноваться, иначе может случиться беда. Да и потом, они же с Алешей развелись вполне официально, и теперь никаких прав на него Аннушка не имеет.

– Неправда, имеет! Их дочка имеет! Улечка увезла бы дядьку Альку к Хали, и он не стал бы таким… таким… – девочка все же не выдержала и горько расплакалась, уткнувшись в отцовский рукав.

Папа с мамой, огорченно переглянувшись, обняли свою девочку с двух сторон и усадили в машину. Домой ехали, завернувшись в молчание. А что тут скажешь? Кто может решить, что лучше в данной ситуации? Да, Ирина всем друзьям и знакомым Майорова крайне несимпатична, но она, похоже, совершенно искренне заботится о здоровье Алексея. Что ж, время покажет.

Журналисты, увязавшиеся за автомобилем ньюсмейкера, бензин потратили зря. Из клиники звезду доставили на его же, звезды, квартиру. И когда состоится выезд к месту назначения, не знал никто. Сегодня, завтра, через день? Дежурить в машине возле дома во второй половине декабря желающих не нашлось. Реабилитация, судя по состоянию кумира, предстоит длительная, дело явно не одного месяца, обнаружить дислокацию интересующего объекта настоящим профессионалам труда не составит. А игрушечным в этом бизнесе места нет.

Возвращение в квартиру, из которой вышел около двух месяцев назад здоровым человеком, видимого изменения эмоционального состояния Алексея не вызвало. Он, сбросив верхнюю одежду прямо на пол, сразу направился в сторону кухни. Где и обосновался прочно и надолго, жадно уничтожая все съедобное, что подавалось на стол.

Ирина, брезгливо поглядывая на неопрятно жующего и чавкающего Майорова, разговаривала по телефону:

– Ну что, все готово? А место и в самом деле уединенное? Что, серьезно? Его когда-то уже готовили для изоляции этого козла? Это же надо, вот совпадение! Кто же еще так любит моего Алешеньку? Михаил Карманов? А где он? Тоже сидит? Благодаря Майорову и его женушке? Ну что же, надо ему передать радостную новость: господин Майоров проведет в этом месте свои последние дни. Когда едем? Завтра в десять утра? Отлично. Только смотри мне, чтобы без проколов. Охрана надежная? А обслуга? Молчать умеет? Да ладно тебе, не психуй, это я так, перестраховываюсь. Ты обо всем позаботился, знаю. Все-все, целую. Пока.

На следующее утро, ровно в десять, Ирина вывела тепло одетого Майорова из лифта. Она сухо кивнула подобострастно вскочившему консьержу, подхватила сонно моргавшего Алексея под руку и направилась к поджидавшему у подъезда огромному джипу с затемненными окнами.

– Ну что, придурок, – нежно прошептала Ирина на ухо своему любимому, – в последний путь? Живым ты сюда больше не вернешься. Но похороним мы тебя по высшему разряду, не волнуйся.

А Алексей и не волновался. Он даже хотел этого, лишь бы все наконец закончилось.

Душа, запертая в своей одиночке, машинально отметила, что место, куда привезла Майорова Ирина, ему знакомо. Супердорогой частный закрытый санаторий располагался в двух часах езды от Москвы, в глухом лесу. К нему вела узкая, незаметная с трассы дорога, упиравшаяся в сплошной высоченный забор, за которым спрятался просторный двухэтажный дом, отлично приспособленный для длительного автономного проживания. Территория участка была тщательно распланирована, у ворот стоял домик охраны, возле которого хрипели и рвались с цепи две здоровенные овчарки.

На шум подъехавшей машины из дома вышел человек, показавшийся Алексею смутно знакомым. Душа слегка приподнялась, всматриваясь в хозяина «санатория», задохнулась, узнавая, а потом опять вяло сползла по стенку. Еще и это…

– Привет, родственничек, – мерзко ухмыляясь, навстречу шел Андрей Голубовский.