Текст книги "Прости меня"

Ветчина в сэндвиче не самая свежая, а хлеб кажется ему влажным. Передачи по телевизору скучные, он оставляет старый боевик, который смотрел когда-то давно. Может, тогда даже не досмотрел, а сейчас прекрасная возможность закончить, как говорится, начатое. В номере отеля ведь все «особенно». Он доедает сэндвич, подходит к окну, дышит на стекло и рисует первую букву имени ушедшей от него жены. А забавно сегодня Валерия касалась носом бутонов роз. Забавно пыталась сделать вид, что ей все равно, и этот его жест её не трогает. Забавно выдавала себя с потрохами.

Забавно испачкалась мороженым и, думая, что он не заметил, пыталась незаметно стереть пятно. Забавно поцеловала его в щеку, хотя по её глазам он видел – она бы хотела, чтобы он увернулся и коснулся её губ своими. Она вообще забавная, и воспоминания о ней почему-то заставляют его улыбаться. Его жена была удивительной женщиной. Очень сильной. Она совсем не нуждалась в нем. это он, скорее, нуждался в ней. Его жена была женственной, в то же время она не была ласковой как домашняя кошка. Она говорила мало и всегда по делу. По крайней мере, была в этом уверена, а он так обожал её, что никогда бы не стал утверждать обратное. Она была хрупкая, но не позволяла ему носить её на руках, шутливо называя это ребячеством. Она не любила готовить, хотя, если честно, ее стряпня это самое вкусное, что он вообще ел в своей жизни. Но она всегда говорила, что стоять у плиты это не для нее, а он соглашался с ней. Правда, пару раз он заболел каким-то гриппом, и она приготовила ему несколько блюд. Он без сомнений утверждал, что она могла бы стать шеф поваром, но она твердо сказала, что готовка ее не вдохновляет. При всей своей хрупкости и женственности она утверждала, что ей проще заработать деньги и сходить в ресторан, чем выбирать спелые помидоры на рынке, чтобы сделать салат. Она действительно безошибочно выбирала самые вкусные блюда в ресторанах, когда он всегда брал то, что ему в итоге не нравилось. И жалобно смотрел на нее, чтобы она отдала ему половину своей порции, и она отдавала.

Еще она делала вкуснейший кофе и водила машину лучше многих мужчин, вопреки расхожему мнению. Она почти никогда не плакала и терпеть не могла любовные романы, предпочитала биографии ученых или же просто такие книги, даже обложка которых ввергала его в ужас, и он не мог сходу прочесть название. И не потому, что он был и является непроходимым кретином, а потому, что она умничала слишком много. Ей было бы стыдно признаться, что ей понравился фильм «Трансформеры». От греха подальше она даже не покупала билеты на такие фильмы, это был бы удар по ее внутренней репутации.

Зато с ней всегда было интересно. Она могла рассказать столько всего, чего он не знал, даже понятия не имел. Энциклопедия на стройных ножках. Она равнодушно относилась к цветам, но если он приносил ей букет, она выбирала только самые редкие цветы, которые он называл в салоне цветов как «вон те фиолетовые». И она о них знала все. Она знала название этих цветов, откуда они появились и от какого слова на латыни произошло их имя. Воспоминания о жене заставляют его восхищенно вздыхать и чувствовать трепет. Но не улыбаться. Валерия – женственная невыносимо, до такой степени, что о ней хочется заботиться. Он совсем в ней не нуждается, но она стала нуждаться в нем за такой короткий срок их знакомства и общения. Он проверит, как она поведёт себя, если он подхватит её на руки, но он уверен, она будет смеяться и цепляться за его шею. Нет, он совсем ею не восхищается. Нет трепета в воспоминаниях. Но она вызывает улыбку.

16

– Я рассказывала Константину о тебе.

– Да? Ты рассказывала о том, какой я потрясающий человек или о том, как сильно ты ко мне привязана?

– Угадал. И то, и другое.

Она прижимает трубку к уху и меряет шагами маленький номер. Она и душ приняла, и включила кондиционер, замёрзла, погрелась под одеялом. Вроде бы быстрее засыпаешь, если сначала замёрз, а потом согрелся. Не помогло совершенно, сна ни в одном глазу. Она даже думала пройтись по улице, нагулять сонливость, но ей стало лень одеваться. Она изучила, проштудировала в википедии, как размножаются летучие мыши. Теперь она лежит на кровати, задрав ноги на стену, и слушает убаюкивающий голос брата.

– Знаешь, я о нем постоянно думаю. Да нет же. О Романе. Я оставила ему кучу идиотских сообщений на автоответчик. Я вижу, как он заходит к себе с подружкой и едой из китайского ресторана, включает автоответчик и слушает мои сообщения. А потом они вместе смеются надо мной.

– Если он такой подонок, и ты настолько веришь только в плохое, то какого черта ты вообще о нем думаешь?

– Справедливый вопрос. Я не могу приказать сердцу, разве ты бы смог?

– Я мог. Если мне причиняли только боль и ничего кроме боли, я не упивался этим всем, а прощался с источниками. И, нет, я не жалел, не убивался и не засыпал ни в чем не повинные автоответчики идиотскими сообщениями. Я не понимаю, как можно быть привязанным к тому, кто доставляет лишь негативные эмоции.

– Не только негативные эмоции! – она перебивает, быть может, слишком резко. Даже обиженно засопела в трубку, когда он спокойно задаёт следующий вопрос:

– И какими были позитивные?

– Ему нравились мои волосы. И от его прикосновений по коже шла дрожь. Когда я была рядом с ним, все мне завидовали и, наверное, удивлялись – что он мог во мне найти. Но он же выбрал меня, и эта мысль грела мне душу. Перед сном он всегда целовал меня, если я не засыпала, прежде чем он закончит свои дела. Он покупал мне краски и кисточки. И, кажется, некоторые мои картины ему нравились, потому что когда у него было хорошее настроение, он говорил, что однажды у меня будет своя выставка. Иногда он меня крепко обнимал, и в такие моменты я верила в его любовь и стирала все то, что казалось мне плохим. Я его не заслуживала, он был для меня слишком хорош. Не потому, что я была плоха, а потому что он для любой слишком хорош…

– Самовлюблённый, эгоистичный, обожающий погулять на стороне. Невнимательный, живущий ради дешёвого внимания. Чем он слишком хорош? Татуировкой на спине и кубиками пресса?

– Ты завидуешь его кубикам. Он мужественный, со своим мнением. Целеустремлённый и прямолинейный. Он такой, какой есть, и не стремился нравиться всем.

– Он не нравился никому, сестрёнка.

– Он нравился мне.

– Нет. Не нравился. Ты его любила. Но он не может нравиться никому в здравом уме. Его можно любить. Точнее, быть влюблённой. Татуировка у него действительно потрясающая.

Она замолкает. Размышляет над словами брата. Он как будто бы в душу ей смотрит, но она не признает его правоту, ну уж нет. Сама виновата. Она не хочет верить, что была такой дурочкой, чтобы сходить с ума от человека со столь нелестной репутацией. В нем было много хорошего, просто она виновата сама. Конечно, она не звонила среди ночи своему брату, чтобы рассказать о том, как он гладил её по волосам и привёз большую пиццу, потому что она сказала, что голодна. Конечно, не звонила брату среди ночи, чтобы сказать, как он укрыл её ночью от холода. Конечно, не звонила, чтобы сказать о хороших словах, которые он ей говорил, и от этого она готова была парить. Она ведь звонила среди ночи, чтобы рассказать, как он флиртовал с девушками в общей компании, не обращая на неё внимания. Она ведь звонила рассказать, как он в очередной раз объявил, что ему плевать на её мнение. Она звонила всякий раз, чтобы рассказать, как он снова её ранил. Она виновата сама, и теперь ей даже нечего сказать.

– А что ты делаешь?

Беспроигрышный ведь вариант. Он вздыхает на другом конце провода:

– Собираюсь спать. У меня много работы, ты знаешь. И ты ложись. Тебе нужны силы.

Она кивает, как будто бы он может увидеть этот её жест. А он как будто бы видит, потому что кладёт трубку только после нее. Она не опускает ноги со стены. В комнате царит стойкий аромат чайных роз на длинных стеблях. Заснёт и так.

Она завтракает в кафе рядом со своим отелем. Тост с беконом и яйцом пашот, чашка кофе со сливками. Она рассеянно добавляет сахар. Разговор с братом выбил её из колеи, она почувствовала, что мыслит как-то неправильно. Как будто бы у неё синдром жертвы, от которого она не может избавиться. Чем больше ей твердят, что её отношения были её ошибкой, и что она умница, что избавилась от них, тем больше ей хочется вернуться туда и доказать, что окружающие неправы. Конечно, она и сама понимает, насколько глупо это звучит, звенит даже в её голове, что уж говорить, если бы она озвучила эти мысли. Она отстукивает пальчиками ритм по столу, не заканчивает свой завтрак, сегодня она себя неважно чувствует. В зеркале утром на неё смотрела бледная девушка с отпечатком усталости в виде синяков под глазами. Она, конечно, выдавила корректор на подушечки пальцев и попыталась замазать синяки легкими постукивающими движениям, как учит реклама, но почему-то это не слишком помогло. Ещё и в правом глазу предательски лопнул сосуд, и она выглядит как человек, который не спал три дня. Она не выспалась, но не до такой степени. Да ещё и озноб с жаром одновременно. Пришлось укутаться в старый свитер. Окружающие должно быть решили, что у неё проблемы с наркотиками. Потому что на улице нельзя сказать чтобы было как-то очень холодно. По крайней мере молодая парочка за соседним столиком одета в майки с надписями «Я с ним», «Я с ней» с короткими рукавами. Она постоянно трогает свои волосы, они быстро становятся несвежими. Когда она наклонилась утром, чтобы помыть голову, ее стало мутить, и она бросила эту затею. Просто сделала себе пучок, который, конечно, не выглядит ни стильно, ни сексуально, открывая ее бледную шею с едва заметно выступающими венками. Такая бледность ей совсем не по душе, она бы даже сходила позагорать, если бы у нее была возможность.

Женщинам очень важно нравиться себе. У нее на данный момент с этим большая проблема. От кофе у нее падает давление, она касается белой салфеткой своего носа, чтобы убедиться в том, что у нее пошла кровь. Совсем немного, всего лишь пара капель, волноваться тут не о чем. Конечно, неприятно. Но такое бывает со всеми. К тому же достаточно было всего пару раз промокнуть салфеткой нос, и все прошло. Она вдыхает свежий воздух и расплачивается за недоеденный завтрак. Потом отправляется обратно в номер отеля, набрав перед этим еды в супермаркете на углу. Крекеры, сладости, минеральная вода, она просто складывала в корзинку все, что попадалось ей под руку. Шоколадная паста, шоколадное мороженое, хотя она предпочитает ванильное. А уже в номере вываливает все содержимое пакета на кровать и ложится рядом. Кутается в теплый свитер, даже натягивает на себя плед. Уютно закрывает глаза и разворачивает первую шоколадку. Константин ей звонит и говорит, что у него осталась всего пара дней перед тем, как он покинет этот город, и ему бы хотелось посмотреть какую-нибудь экскурсию. Он рассказывает о том, что сегодня съел несвежий фрукт на завтрак, рассказывает, что ему снилось море. Она кивает. Издает короткий смешок, когда это нужно. Когда он ожидает ее реакции. По крайней мере старается почувствовать его интонацию. После короткого рассказа и попыток как-то ее развеселить он зовет ее вместе с собой на экскурсию. Она смотрит на свои подрагивающие пальцы:

– Я себя не очень хорошо чувствую, должно быть простуда. Нет, все в порядке. Вечером я уже буду совершенно здорова. Мне просто нужно отлежаться пару часов, наверное, кондиционер виноват, точнее, я, что включила его на ночь.

Он даже предлагает принести таблетки от простуды, но она решительно отказывается. Это ведь всего лишь простуда, она закажет в номер горячий чай, и все пройдет. Ослабленный иммунитет, да еще и перелет. Немного замерзла и все, простуда тут как тут. И надо немного отдохнуть. Она, конечно, перенервничала и за это путешествие, и за те дни, что были до. А у него осталась всего пара дней. Она на мгновение жалеет, что не поехала с ним на экскурсию, но самочувствие не позволяет. Она обещает самой себе использовать эти оставшиеся жалкие пару дней по максимуму. Ей бы хотелось запомнить его полным сил и жизни. Она заказывает чай в свой номер, просит положить туда мед и даже приходит в себя достаточно для того, чтобы принять душ и высушить волосы полотенцем. Она выкидывает половину из всего, что купила в супермаркете, оставляет лишь крекеры. Все остальное строго мимо. Немного бронзатора на линию скул, и вот она уже выглядит куда более свежей, чем сегодня утром. Определенно, косметика умеет творить чудеса.

17

– Вера, подождите.

Молоденький работник лаборатории с именем «Александр» на бейдже в который раз догоняет женщину со строгим лицом. У нее на бейдже красивое имя «Вера». Она в очередной раз закатывает глаза – признаться, он ей досаждает в последнее время. Но она уже привыкла к нему, такому настойчивому и юному, поэтому не отсылает его строго заниматься своими делами, а ее оставить уже, наконец, в покое. Он с завидным постоянством приносит ей кофе, заглядывает к ней в кабинет с лукавой улыбкой и теперь уже расспрашивает о ней самой, а не говорит про лабораторию. Что не может не быть лестно для женщины. Тем более для такой женщины, как она. Отдавшей всю себя на построение карьеры и давно проводящей вечера за чашкой чая и интересной или не очень книгой. Никто не то что не интересовался ее жизнью, откровенно говоря, она даже не встречала никого на своем пути. Работа – дом – работа – магазин – пробежка – ночная пробежка – книжный магазин – продуктовый магазин – воскресный поход в кино, конечно, в одиночестве. Ничего интересного, даже толком и рассказать не о чем. В последнее время она стала тщательнее подбирать гардероб для похода на работу и даже попросила своего мастера по волосам подобрать новый тон для прически. Не слишком смелый, едва уловимый, но все же. Для такой консервативной женщины, как она, это уже шаг. На сколько лет он ее младше? Да нет, она, конечно, не собирается крутить с ним роман или даже допускать мысль о том, чтобы посмотреть на него не как на работника лаборатории. Просто ей приятно, что кому-то интересно, какой фильм она смотрела в последний раз и понравился ли он ей. Пусть даже он спрашивает ее совета, чтобы потом сходить на этот фильм со своей ровесницей, со своей девушкой. Ее бы это ничуть не огорчило.

Она разворачивается на каблуках и вопросительно на него смотрит. Он немного запыхался, и волосы растрепались, словно от сильного ветра. Неужели она так быстро ходит? Она поправляет очки в дорогой оправе.

– Я посмотрел тот фильм, который мы с вами обсуждали. Вы оказались правы, это просто зря потраченное время.

Она улыбается, потому что разговор кажется притянутым за уши. Тем более что они не обсуждали никакого фильма. Он буквально выбил из нее рассуждения по поводу мелодрамы, которую она смотрела в кино вечером выходного дня. И единственное, что она сказала: никому бы не советовала смотреть этот фильм. Настойчивость этого молодого человека граничит с назойливостью, но пока он держится на острие лезвия. Она чувствует себя слишком одинокой. Настолько одинокой, что готова даже на флирт с молоденьким коллегой. Конечно, она пока не флиртует. Пока она всего лишь улыбается ему и общается уже не так отстранённо, как раньше. Конечно, у нее нет даже мысли, что она может нравиться ему как женщина. Она для него слишком стара, как бы пошло и кокетливо сие ни звучало. Но это ее совсем не обижает. Просто раньше она действительно общалась с коллегами только по работе, а потом отдыхала у себя дома в полном одиночестве, у нее даже не было кошки, вопреки расхожему мнению. В последнее время же все изменилось. Она много не разговаривает, нет. Не болтает о том о сем. Но ей нравятся его вопросы. И даже нравится на них отвечать, пусть пока и односложно, хотя она замечает, что относится к нему все более и более лояльно, но не уверена относительно своих эмоций. С другой стороны, что страшного может произойти, если она будет с ним чуть более милой?

– Какие фильмы тебе нравятся? Жанры? Я смотрю так много фильмов, что могу посоветовать что-то на твой вкус.

Она впервые задает ему вопрос, впервые откровенно пытается завести диалог. Он даже немного оторопел. Даже замолчал, внимательно и пристально ее изучил взглядом, что она ему великодушно позволила. Он быстро берет себя в руки и перечисляет ей, кажется, все жанры фильмов, которые только знал, чтобы уж наверняка. Она смеется, у нее звонкий смех. Она заметила его маленькую хитрость, но та совсем ее не разозлила. Они двигаются в сторону ее кабинета, это в последнее время напоминает традицию. Он всегда старается ее проводить. Она не так часто выходит из своего кабинета. Но теперь если покидает его для того, например, чтобы налить кофе, и возвращается одна, это как-то непривычно. Сейчас все на своих местах. Он провожает ее, она просто произносит названия фильмов, которые ей бы хотелось, чтобы он посмотрел. А он запоминает.

18

У нее так и не вышло заставить себя выйти из номера, поднялась температура. Она заказала фрукты в номер и переоделась в белоснежный и уютный халат. Не самый подходящий наряд для того, чтобы встречать мужчину. Когда раздается стук в дверь, она распахивает ее и улыбается виновато:

– Пижамная вечеринка.

У него в руках бумажный пакет, и он не выглядит разочарованным. Может, именно это в нем ей и нравится. То, что он не стремится к тому, чтобы все было идеально. И она в халате, с замазанными синяками под глазами не вызывает у него желания убежать. Или он это умело скрывает.

– Простуда все еще не прошла? Я принес малиновое варенье, бутылку вина и печенье. С малиновым джемом. Чтобы наверняка.

Она берет пакет из его рук и протягивает ему второй банный халат. Она ждет недоуменного взгляда, но он по-мальчишески хватает халат и идет в ванную переодеваться. Наверное, это в нем ей тоже нравится. Мальчишеский азарт. С каждым мгновением он нравится ей все больше и больше. Нельзя сказать, что ее это радует. Пока он переодевается в ванной, она как ребенок заглядывает в бумажный пакет, достает содержимое. Изучает как новогодние подарки. Тут же открывает печенье, тут же съедает одну штуку, с ее худосочной фигурой она может не переживать, что поправится. Она с ногами устраивается на кровати, плевать, что крошки от печенья ночью будут впиваться в кожу. Раскладывает весь их вечерний ужин, и как раз в этот момент он появляется, исполняя какой-то одному ему известный танец. Она смеется от души, он плюхается рядом с ней, на ходу хватая печенье.

– Такое ощущение, что мы уже семейная пара, которая устала от вечеринок, от наркотиков, от рок-н-ролла и решила запереться в номере отеля где-нибудь на Кубе. Кстати, пока я был на экскурсии, видел здесь зоопарк. Может, сходим завтра? Как семейная пара, которая вышла из номера отеля на Кубе.

И ей почему-то по душе такое сравнение, которое столь легко срывается с его губ. Потом он говорит, что ему нравятся ее волосы, и она смущенно улыбается, потому что просто высушила их, высунув голову в окно. Она рассказывает о чем-то нейтральном. О том, как ненавидела в школе математику и как однажды в нее попали мячом на физкультуре.

– У меня Вирус Т, – он ее как-то резко перебивает.

Она даже оборачивается зачем-то. До того неожиданно звучат его слова. Смотрит на него внимательно. Выжидает. Только он тоже молчит и изучает ее реакцию.

– Я… не знаю, что сказать… – честно признается она, когда понимает, что он не намерен продолжать до тех пор, пока она что-нибудь не скажет. Получилось, конечно, не так, как он ожидал, но хотя бы честно. Когда люди признаются в таких вещах, чего они, собственно, ждут? Какой реакции, каких вопросов? Он еще до того серьезен, что она совершенно растерялась. Как-то она была записана на косметическую процедуру, но не смогла прийти по причине того, что умерла ее дальняя родственница. Она не была огорчена. Просто позвонила менеджерам и зачем-то сказала, что не сможет посетить процедуру по причине похорон. Судя по сдавленному «сочувствую» на другом конце провода, она, конечно, поняла, что сказала что-то не то. Вот и сейчас она себя чувствует как те несчастные менеджеры, что пострадали от ее излишней болтливости.

Они вот так молчат еще какое-то время, до такой степени неловко, что начинает слышать музыку, которая играет в тишине. Очень напряженная мелодия. И потом он улыбается:

– Поэтому от меня ушла жена. Мне бы не хотелось, чтобы ты думала, что я всегда невыносим, и женщины от меня бегут. Нет, я душка. Большую часть времени, когда не страдаю от Вируса Т.

Теперь она еще больше растеряна и хватается за фрукты, за печенье, за пластиковый стаканчик с вином. Ее и саму бросает в жар. Он продолжает улыбаться:

– Что ты так испугалась? Жизнь ведь не заканчивается на этом. У меня, по крайней мере, точно. Я сказал это не для того, чтобы ты себя чувствовала неловко.

– Конечно, не для этого. И, тем не менее, я чувствую себя неловко. Мне очень жаль, правда. Я не хочу расспрашивать.

– А ты и не расспрашивай. Мне просто эгоистично захотелось, чтобы ты знала.

– Как ты узнал? Это лечится? Ты лечишься?

– Я просто пошел ко врачу, потому что неважно себя чувствовал. Мне кажется, так начинаются почти все рассказы о том, «как я встретил Вирус Т». И доктор равнодушным тоном заявил, что я вовремя пришел на прием, что я был носителем Вируса, а теперь он вроде как захватил весь мой организм. Это прозвучало до того страшно и неожиданно, что я даже не сразу поверил. Просто пришел домой, просто занялся своими обычными делами, просто пошел на ночную пробежку, хотя никогда не увлекался бегом. Осознание пришло лишь на следующий день. И все равно я не верил. Как так? Это ведь могло произойти с кем угодно, кроме меня. Так мы всегда думаем? Вот и я не исключение. Я пошел к другому врачу. Потом к другому. И снова к другому. И еще. И еще. Все ставили один и тот же диагноз, который втаптывал меня в землю. Выходом была терапия. Тебе ведь известно про эту терапию? Мне этого не хотелось. С одной стороны, хотелось жить, с другой – хотелось проживать свою жизнь, а не жалкую пародию. По крайней мере, я так думал.

У него монотонный и мягкий голос, как будто бы он рассказывает историю не о себе и своем страшном диагнозе. Словно история из чьей-то чужой жизни. А он всего лишь повествует. Она слушает его так внимательно, что не заметила, как съела почти все фрукты, лежавшие перед ней на тарелке. Она даже оказалась к нему ближе, так что может чувствовать его дыхание. Когда он выдыхает между паузами в предложениях.

– Я сломался. Конечно, стал раздражительным. Моя жена пыталась меня водить по врачам, находила какие-то чудодейственные препараты и всеми силами пыталась заставить меня проходить эту чертову терапию, после которой люди никогда не исцелялись, но превращались в овощи. А я только ныл и мучил своими стенаниями всех вокруг. От меня почти отвернулись друзья. Это расхожее мнение, что от тяжело больных людей отворачиваются их близкие. От меня отвернулись, только я знаю, что виновата не моя тяжелая болезнь, а то, что я не умел с этой болезнью справляться. Моя жена ушла от меня не потому, что я был тяжело болен, а потому что эта болезнь сделала мой характер до того тяжелым, что любой нормальный человек бы не выдержал. Все в порядке. Я сам виноват. Как оказалось, я не умею держать удары судьбы.

– А что сейчас? Ты лечишься? – она снова задает этот вопрос после непродолжительной паузы.

Он уже развязывает пояс ее халата и касается пальцами разгоряченной от температуры кожи. Губы его уже исследуют ее шею и выпирающие ключицы. А она уже зарывается пальцами в его темные волосы.

На следующий день льет как из ведра. Хорошая новость в том, что ей уже лучше. И голова не так уже болит, и она может посмотреть на него спящего. Звучит пошло, но почему-то на него приятно смотреть. Она выскальзывает из-под одеяла, отправляется с ванную, чтобы принять душ, а когда возвращается, вытирая влажные волосы сухим полотенцем, он уже ходит около окна с телефонной трубкой, заказывая в номер завтрак. Она мягко кладёт руку на его плечо.

– Мы договаривались идти в зоопарк. У тебя сегодня последний день… В этом городе. Не будем сидеть в номере, позавтракаем на улице, – слегка запинается она, не хочет говорить о том, что было и что будет между ними.

И он с ней негласно соглашается. На сей раз он не хочет бежать, но все же можно проследить некоторую растерянность в его карих глазах. Она не решается заговорить о том, что было, и о том, что он ей сообщил будничным голосом. У него Вирус Т. Не причитать же ей, в конце концов. Он точно доверился ей не для того, чтобы она превратилась в курицу наседку.

Он заказывает сэндвич, а она заказывает яичницу. Они сидят на пластмассовых стульях, их стол раскачивается от каждого движения и так действует на нервы, что приходится подложить под ножку свёрнутую салфетку. Она смеётся над тем, как он раздражается от нестабильного стола, а он шутливо бурчит, что она могла и помочь ему, вместо того чтобы заливаться хохотом. На улице идёт дождь, и они покупают в ближайшем универмаге ярко-зелёный зонт, который оказывается слишком маленьким для них двоих и им приходится прижиматься друг к другу очень плотно. Они идут по скользкой траве, и она постоянно держится за него, чтобы не упасть.

– Может, ну его к черту этот зоопарк? – робко предлагает она, но его взгляд оказывается красноречивее слов. Он даже останавливается, чтобы безапелляционно заявить:

– Мы решили посетить зоопарк, и мы его посетим. Даже если сейчас сюда явятся всадники Апокалипсиса.

Эта его решимость её умиляет, она послушно семенит за ним по мокрым дорожкам, пытаясь перепрыгивать через многочисленные лужи. Несмотря на то, что волосы предательски потеряли весь свой объём, она ощущает себя практически счастливой. Если слово «счастлива» слишком громко звучит, она выберет слово «умиротворённая». Даже работник зоопарка смотрит на них недоумевающий взглядом, в такую погоду вообще мало кто собирается выходить из дому, не то что гулять по зоопарку и изучать животных, которые тоже все попрятались от непогоды. Она пожимает плечами и жестом показывает на него, на упрямого, мол, она сама понимает, как все это выглядит, но его решение неоспоримо.

В самом зоопарке нет никого, кроме них. Она пожимает плечами, дождь только усиливается.

– Наверное, придется смотреть рептилий, они хотя бы не прячутся от дождя. Ненавижу змей.

Ее даже передергивает, когда она тащит его в помещение, похожее на грот, где, судя по картинкам, обитают пресмыкающиеся. Впрочем, даже в гроте найти животных оказалось проблематично, и он высказывает предположение, что звери чувствуют погоду и у них болит голова. Они просто прогуливаются по дорожкам, останавливаясь, чтобы изучить картинки и понять, что вот в этом пустом вольере, к примеру, должен был бы расхаживать величественный бенгальский тигр. А вот здесь должен был лениво нежиться медведь гризли. Она промокла до нитки, поскользнулась три раза и подвернула ногу, но все равно не могла сказать, что эта прогулка не удалась. Он так и не увидел гепарда, ради которого дошел до самых дальних вольеров, но зато вдоволь налюбовался розовыми фламинго. Когда они, мокрые и уставшие, уже шли к выходу, некоторые животные все же повылезали из своих нор.

– Наверное, решили посмотреть на тех идиотов, которые в такую погоду гуляют по зоопарку, – угрюмо, но шутливо произнес он, когда она восторженным взглядом изучала красавицу Пуму, которая, видимо, от жалости к ним даже сделала пару кругов, позволив им сделать фотографии и полюбоваться ее грациозностью. В общем, их старания и страдания были вознаграждены, и они с чистой душой могли покинуть зоопарк. Зато весь оставшийся путь могли обсуждать эту свою прогулку и не заговаривать о том, что завтра он покидает город, и им нужно что-то решать относительно них, если такое понятие, как «они», в их случае вообще существует. Когда в их разговоре появляется подозрительная пауза, он тут же спрашивает, почему она ненавидит змей, и она рассказывает историю из детства, как увидела ужа и тот ее до смерти напугал, пусть и был совершенно безобидным. Но с тех пор она не питает никакого доверия по отношению к этим беспозвоночным существам. Чтобы согреться, они пьют кофе в небольшом кафе, владелец которого сам выходит к посетителям и спрашивает, как им нравится кухня и обслуживание. Этот пожилой седовласый мужчина с широкой улыбкой на добродушном лице до того их очаровал, что они заказали и десерт, и большую пиццу с морепродуктами. И были совершенно честны, когда говорили ему, что все было очень вкусно. И даже совсем не слукавили. Но вечером решили не возвращаться. И выбрать другое место для прощального ужина. Не хотелось портить впечатление, мало ли что может произойти.

– Вечером здесь будет больше народу, вдруг изменится качество пищи. Не хочу разочароваться.

– Позиция труса.

Она усмехается, обзывая его трусом, впрочем, он не из тех, кого так легко обидеть. Не сегодня и не сейчас. Не в этот момент его жизни. Они выбирают другой ресторан, и когда он касается ее бокала своим, раздается характерный звон, который он перебивает тем, что произносит: «За любовь».

– Любви нет, – слишком резко и твердо произносит она, заставляя его посмотреть на нее удивленно.

Она даже слегка смущена. Впрочем, он был с ней честным вчера. Она проводит пальцем по горлышку бутылки с вином, разглаживая капли.

– Когда я впервые узнала об измене Романа, я не была готова. А к такому вообще можно быть готовой, как считаешь? Я была настолько не готова, что длительное время старалась не замечать очевидного и гнала от себя все дурные мысли, хотя предчувствие меня обычно не подводит. И, наверное, я это понимала, поэтому старалась не копать глубоко, старалась не задумываться, не сводить факты. Всплыло бы все сразу, а я отчего-то этого страшно боялась. Боялась того, что придется принимать решение. Уходить или прощать. А я очень не люблю принимать решения. И уйти я была не готова. В то же время я понимала, что не смогла бы и простить. Вот и сидела как улитка в раковине, отгоняя от себя все мысли и перекручивая в голове все факты. А порой, когда я робко высказывала ему свои опасения, он смотрел на меня такими чистыми глазами и все время твердил о доверии. И мне казалось, что человек, который так рассуждает о доверии, просто по совести не может оказаться вероломным. Или мне хотелось в это верить. Он был таким прямолинейным с другими, что я хотела доверять его честности. Конечно, я была полной дурой. Конечно, я разве что не встречала его многочисленные «романы», когда они выходили из его квартиры. Кстати, однажды я столкнулась в дверях с одной из его подружек. В дверях подъезда, правда, но сердце мое сразу екнуло, когда я увидела ярко накрашенную девицу в короткой юбке, которую я сначала приняла за пояс.