Текст книги "Придёт же такое в голову! Юмористические рассказы"

Придёт же такое в голову!
Юмористические рассказы
Анна Пигарёва

© Анна Пигарёва, 2017

ISBN 978-5-4485-5984-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Придёт же такое в голову!
Юмористические рассказы

Первый и последний полет над рекой

– У моей-то, понимаешь, супруги, если приглядеться внимательно, – хвалился подвыпивший Сидоренко, – фигурка не такая, знаете ли, простая, как у обычных баб бывает. Она у неё специальная – на конус, чтобы, так сказать, ей, моей дорогуше, в ступу удобнее было садиться, понятно Вам? – И заржал, довольный, что все его слушают и смотрят только на него.

– Понятно, да не очень, – отреагировали слушатели, глаза у которых косили в разные стороны так, что их узнать было невозможно

– Коли вышел ты сам на эту щекотливую тему, мы тебя, сам понимаешь, за язык не тянули, то уж разъясняй ты нам всё, до конца, мил человек. Возникает законный вопрос: в чём смысл? Ну, допустим, конус у ней есть. Ну, допустим, в ступу ей тогда удобней садиться. Хорошо. Только непонятно здесь вот что: во-первых – для чего это в нашей жизни может понадобиться? Другое дело сказки. Там конечно – да. Там это даёт определенные преимущества, а в нашей-то жизни зачем? А во-вторых: тебе-то это на фиг надо?

– Как зачем? – удивился Сидоренко, – Ну для экзотики. Я такую бабу всегда при себе хотел иметь, чтобы у неё, как говорится, «фишка» была.

– Фишка – это да! Допустим, фишка у неё есть. А где ступу возьмёшь? Промышленность не выпускает. Допустим, сам сделаешь, по чертежам там, без чертежей, твои проблемы. Ну, сделал, стоишь, любуешься. Бабу свою, допустим, туда посадил. А что дальше? Как она взлетит-то? Об этом ты подумал? Так что, хорош, сказки тут рассказывать. Мы тебе такой лапши сами наварим, ещё и кетчупом польём. Хорош, выпендриваться тут!

Я в стороне от них стояла, случайно слышала разговор.

– Вот дурак-то! – думаю, – Нашёл перед кем хвалиться! Тайну свою раскрыл, да ещё им разъяснения даёт! Но до конца всё не говорит. Хитрый.

А я, например, во всё поверила, а о применении даже и думать боялась, потому что у меня относительно этой парочки всегда подозрения были, а в последнее время начала я ощущать, что меня какая-то сила к ним подтягивает и подтягивает. Всё ближе и ближе. А сопротивляться было бесполезно, уцепиться было не за что.

А они за мной как бы издали пока наблюдали, как за насекомым: бывают, мол, такие, с брюшком в полосочку, с лапками мохнатыми, живут себе, сами не знают зачем.

А я и правда не знала, запуталась – барахталась в паутине тонкой, жужжала жалобно, выбраться никак не могла.

Видно они мою слабость и почувствовали, выбрали именно меня, выделили в толпе, и стали поглядывать уже конкретно в мою сторону. Мол, мы тебя видим, голубушка, жди сигнала, уже недолго осталось.

– А чего осталось-то? – думаю. А ответа, конечно, никакого нет. Всё идёт на уровне ощущений и догадок.

Вот иду я один раз, а жена его, тоже Сидоренко, мне навстречу сама плывёт, как танк – не объедешь, не обойдёшь. Затормозила и пушку свою на меня навела. Я, естественно, лапки вверх подняла, стою и жду, что дальше будет. Внутри всё похолодело, хотя лето и жара – почти сорок градусов.

– Здравствуй, милочка моя. Ну, наконец-то! – говорит она радостно, как будто состоялась, наконец, встреча, о которой она давно мечтала, – Как поживаешь, красавица?

– Спасибо, – говорю, – Живу по-прежнему.

– Ну и ладно. Ну и хорошо. Очень даже рада за тебя. – Вот ты, какой у нас молодец. Все жалуются на тяжёлую нашу жизнь, а ты, оказывается, всем довольна, всё тебе нравится – похвалила она меня.

Вот те раз, – думаю, – Забыла она, что ли, с кем дело имеет или ей всё равно? Вот так с налёта перевела меня из женского рода в мужской. Молодцом сделала. Не спросила даже – нужно мне это или нет. Уже начала распоряжаться, заранее. Как бы не перешла она от угроз-то к делу! А то превратит она меня в мальчика или в дядьку с бородой! – Оглянулась я вокруг. И свидетелей-то нет никаких, некому и пожаловаться, все по домам попрятались – такая жара!

– Погода, какая жаркая стоит, – сказала я, стараясь успокоиться, – Замучилась я с поливкой. Сохнет всё на огороде без дождей. И огурчики сохнут, и помидоры все повяли, по земле распластались.

– Я фруктов, овощей не развожу, сама знаешь, – сказала она без сочувствия к моим стараниям и страданиям, потом достала из кармана очки, не поленилась надеть их, чтобы лучше меня рассмотреть – чудо такое. – Бесполезное это занятие, скажу тебе. Не обижайся уж на меня. Меня в жизни что интересует – чтоб самой не засохнуть, чтоб, как говорится, самой цвести, да пахнуть, на радость моему супругу дорогому и чтоб наша любовь и взаимопонимание крепли – вот это для меня важное самое. Муж, да жена, как говорится, – одна сатана. Вот такая у нас любовь крепкая! Вот он меня за это и ценит.

– Да знаю я, – хотела я сказать, вспомнив про ступу, и как он хвалился, что жена у него не простая, а с «фишкой», да во время себя остановила.

– А ценит-то как мой супруг меня! Говорит: «Муж без жены – что гусь без воды!» Поняла? Кстати – о воде. Каждый день купаемся. Как водяные уже стали. Того гляди, хвост рыбий вырастет. И засмеялась.

– У вас, – думаю, – что хочешь, может вырасти – вам только захотеть – и, пожалуйста. Может, уже и вырос, – подумала я и незаметно глянула на её длинную юбку. Да разве под юбкой-то разглядишь?

– Накупались, да наплавались в этом сезоне, и на том спасибо, – сказала она и, оглянувшись назад, поправила юбку.

– Не пристало ли чего у меня там сзади, а ну глянь-ка, – попросила.

– Да нет ничего, – сказала я и покраснела. Стыдно стало, что она мои мысли угадывает. Слава Богу, хоть не точно, только направление чувствует. Локаторы что ли у нее в голове, или ещё какие устройства? Кошмар!

– А ты-то что же, куколка, – все одна, да одна? Не подыщешь себе всё никак подходящего? Да, дело это нелёгкое. Ну, как говорится, жди, надейся. Надейся и жди! А то, может, давай к нам присоединяйся? Мокнём и тебя. А? Не возражаешь? – И уставилась на меня, как я среагирую без подготовки.

Солнце голову напекло мне, пот ручьями тек, и выглядела я плохо – вся какая-то мокрая и общипанная, а она стояла вся совершенно сухая и с интересом меня рассматривала в очки с близкого расстояния.

– А когда пойдем-то? Ночью что ли? – спросила я, а голос задрожал, выдал меня.

А она посмотрела и заулыбалась, поняла, что дурочка перед ней полная, да ещё и боюсь их. Как раз то, что надо.

– Правильно, красавица моя, мыслишь, именно ночью и пойдём. Когда же ещё-то? И попрохладнее и вообще. Как же ты догадалась, милая? – спрашивает.

– Не знаю, – говорю. – Показалось, что ночью-то попрохладнее и вообще.

– Видишь, какая ты умница, – похвалила она, – всё улавливаешь с полуслова. Конечно попрохладнее, да и глаз-то любопытных нет. А то ведь как у нас народ? Во всё нос свой суёт. Особенно, конечно, если что необычное, где происходит или сверхъестественное! – Тут она воровато огляделась – нет ли кого поблизости.

– Всё им сразу объясни, да разъясни, да научную базу подведи. А ты у нас тихонькая, скромненькая, никогда и вопросика-то лишнего не задашь. Потому что деликатная и воспитанная. Не то, что некоторые. Смотрю я на тебя и любуюсь. Вот сейчас прям, уже явно вижу, что настал твой час и к подвигам ты совсем готова. Осталось уточнить только некоторые детали, чтобы уж не провалить, так сказать, операцию? Правильно я говорю? Ты уж нас не подведи. От слова своего не отказывайся. Уж мы за тобой заходить не будем. Лучше уж будет, если сама придешь, так сказать, добровольно, – и засмеялась, – Шучу, конечно. Шутки-то понимаешь, надеюсь?

– Какие уж тут шутки с вами, – думаю и чувствую, что бежать мне надо от неё подальше, а внутри уже анестезия какая-то распространяется и всё, что я говорю и делаю, уже против моей воли происходит. Надо, наверно, что-то уточнить, договориться. А о чём договариваться и что уточнять – не знаю.

Тут она сама мне на помощь и пришла.

– Ну, вот и договорились, – быстро сказала она, – Ты уж нас не подведи. Как говорится: «Давши слово, держись, а, не давши – крепись». Через овраг, милая, беги быстро, не оглядывайся и не сомневайся ни в чём. Поняла? Отбрось все сомнения. Вот так. А мы тебя уж там поджидать будем с распростёртыми объятиями.

Потом она подморгнула мне, уже как своей и ушла, как ни в чем не бывало, исчезла, растворилась, улетучилась.

– А, ладно, – думаю, – пойду. Что со мной случится? Всё равно пропадать. Надоело мне всё.

Темнеть стало рано. Август был. Я только-только успела переделать все дела, а уже надо было идти. Время побежало к двенадцати. Заперла я двери все и побежала в темноту, торопилась, боялась опоздать.

Они меня уже там поджидали. Пришли пораньше. Всегда отличались аккуратностью. Было тихо, и не слышно было даже, как течёт река, как будто звук отключили.

– Некоторые и своё время не берегут и других делают заложниками своей неорганизованности, – сказала жена Сидоренко укоризненно и хлопнула себя оглушительно по голой ноге, – Комары зажрали, сволочи. Опаздываешь, милочка.

– Мошка – крошка, а человеческую кровь пьёт, – добавил сам Сидоренко из темноты и сглотнул даже, то ли есть хотел, то ли пить, то ли мошкам позавидовал, их беззаботной жизни и возможности питаться на халяву.

Честно говоря, я и плавать-то, как следует, не умела. Не то, что они! Ноги у обоих были крепкие, мускулистые. Залюбуешься: у него – покрытые черным волосатым ковром, а у нее – гладко выбритые, блестящие.

– Господи! Вот бы мне такие ножищи! – позавидовала я им. Тогда больше вроде ничего и не надо. Хочешь, плыви куда хочешь, хочешь, беги куда хочешь, везде успеешь. Жалко было, что ничего в себе уже нельзя было поправить или изменить и приходилось довольствоваться тем, что получил навсегда.

– А у меня, – сказал Сидоренко весело, – есть к вам, девушки, деловое предложение.

– Это, какое же, отец? – невинным голосом поинтересовалась супруга.

Понятно было, что договорились о чём-то заранее, а теперь демонстрируют передо мной диалог по ролям.

– А я предлагаю изменить план действий и включить в повестку дня ещё одно мероприятие.

– Господи, спаси и помилуй, – насторожилась я, – что это ещё за испытания они мне заготовили?

– Поплавать, да понырять – это мы всегда успеем. Это от нас никуда не уйдет. Для смелых людей есть мероприятия и покруче, и поэкстримальнее, как говорится – сказал Сидоренко, и глаза его сверкнули в темноте, как будто зажигалка зажглась и тут же погасла.

Потом он устроил длинную паузу и стал ждать, когда я спрошу: «Какие? Какие есть ещё мероприятия покруче?

А я решила – буду молчать, вытерплю, перетерплю, не поддамся ни на какие провокации.

Они переждали ещё немного, видят, что меня не перемолчишь, не такая я дурочка, как кажусь на первый взгляд, а потом она уже не выдержала, запела, видит – время-то уходит зря.

– Вот рыбы – они плавают, – начала она издалека сладким голосом, – но ведь и мы так можем.

– Кто может, а кто и не очень, – всё-таки не удержалась и клюнула я, как петух на «Выгляни в окошко, дам тебе горошка.»

– Ну ладно, не прибедняйся, – похвалила она меня, – Знаем мы вашу скромность. Но будем рассуждать дальше. Вот птицы – они ведь летают. Спрашивается, а мы чем хуже, птиц-то? Что же это мы хуже каких-нибудь ворон или воробьёв?

Я сразу вспомнила про ступу и решила, что она хочет меня в ступе прокатить, а рядом с ней, на сыром песке, увидела круг от ступы, как раз такого размера, под её параметры.

– А куда же она ступу-то спрятала? В кустах, наверно, – догадалась я, – Чтобы меня не спугнуть сразу.

– Вот я и говорю, – повторила жена Сидоренко, видя, что я отвлеклась, и одновременно стараясь затоптать след от ступы на песке. – Мы-то чем хуже? И вот, представляешь, мы с моим это дело освоили, научились преодолевать земное тяготение.

– Ага, – подтвердил ее супруг, – Чем мы-то хуже? Теперь тоже, как птицы летаем. Только что крыльями не машем, – И он засмеялся, как закашлялся, а эхо еще и повторило все это. Такой шум поднялся. Ужас.

– Хорош, шуметь-то, – строго сказала жена Сидоренко, – и опять запела про своё.

– О полётах-то, наверно, тоже мечтала в детстве? Кто только о них не мечтает! Только не у всех эти мечты сбываются. – Сказала она с грустью, – Как говорится – Рождённый ползать, летать не сможет. Мы тебя не случайно выделили. Давно уж за тобой наблюдение ведём. Мы со случайными-то людьми дело не имеем. Нам нужно, чтобы человек был свой в доску и чтобы не подвёл. Дело, конечно, необычное, но не пожалеешь, это уж мы тебе обещаем. Ну, так как?

– А разве можно? – спросила я робко и на моем глупом лице, появилась ещё и глупая улыбка. Хорошо, что в темноте они не видели этот мой позор.

– В наше время – всё возможно, – неожиданно влез в разговор сам Сидоренко, – Было бы желание. Желание-то у тебя есть, надеюсь? А мы уж со своей стороны гарантируем острые ощущения. Это уж наша забота.

– Ну, давайте, – согласилась я не очень уверенно. – Только денег у меня сейчас нет. Потом, может быть, отдам.

– Какие деньги? – возмутился Сидоренко, – Мы же свои люди. Только давай, определяйся с этим побыстрее. Время теряем. Мы, знаешь ли, навязываться никому не собираемся. Говори сразу – согласна или нет.

– Ну, давайте, – согласилась я уже окончательно.

– Ну, вот и хорошо! Молодец! Мы так и думали, что ты не струсишь, и, что приятно сознавать, не ошиблись в тебе. Всем интересуешься, любопытство в тебе есть здоровое. Сейчас уж таких редко где встретишь, чтобы ко всему здоровый интерес проявляли. Народ недоверчивый пошёл, ничего им не интересно, ничем их не удивишь, – сказала жена Сидоренко. – Тебя ведь и выбрали, заметь, ни кого-нибудь другого. Цени хоть это!

А сам Сидоренко, кажется, даже потирал руки в темноте. Я хоть не очень поняла, чего они так радуются и зачем со мной так возятся, но было приятно, что они мной довольны.

– Однако, – сказала жена Сидоренко, – Есть еще один деликатный вопрос, который нам надо предварительно утрясти.

– Наверно все-таки деньги захотят получить за услугу. Может быть уже после, так сказать, задним числом, – подумала я.

– Ты, вероятно, читала, а может быть, слышала, – начала жена Сидоренко вкрадчиво, – что последние исследования, проведенные в ряде известных лабораторий мира, показали, что внутри каждого человека, есть некое эфемерное тело, называемое «душой.»

– Слышала, слышала, – закивала я. – Сама всё время об этом думаю.

– И мы тоже об этом же всегда думаем, – не удержался сам Сидоренко, – Тоже этими делами интересуемся.

– Да замолчи ты, – шикнула на него супруга, но потом сразу переключилась на меня. – Вот. Как раз это эфемерное тело, обитающее внутри, между прочим, и увеличивает вес тела человека до такой величины, что он уже не может подняться в воздух.

– Правда? Смотри, как просто, – удивилась я, – А про себя подумала: «Понятно? Из красивых ног, как из корней, и голова умная растёт. Никто не додумался – а они – пожалуйста!

– Груз лишний! – пояснил супруг авторитетно и сразу замолчал, чтоб не портить дело и не отвлекаться.

– Мы вот, с моим, – тут она, видимо, кивнула на него, – решили, как говориться, оказать тебе честь, а заодно и проверить степень твоего доверия к нам.

– А как же это можно проверить? – спросила я робко, потому что испугалась, что не пройду их тест, а они обидятся, что я им не доверяю.

– А очень просто, – заторопилась жена Сидоренко, – Ты должна нам, исключительно на время эксперимента, передать на временное хранение вот это, так сказать, эфемерное тело. А то не взлетим. Лишнее надо сбросить. Физику, небось, проходила?»

– Проходила, проходила, – оживилась я, – Закон, что ли, всемирного тяготения?

– Ага, ага, именно он, всемирный, так сказать, закон тяготения.

– Друг к другу, – не удержался опять и заржал супруг.

– Замолчи, идиот. Вот пошляк. Не обращай на него внимание.

– Это я могу им сдать на хранение, – сразу про себя решила я, – А то я думала, на вопросы надо будет отвечать, специальные. А сдать эфемерное тело на хранение – это я, конечно, могу.

– Вот и отлично, – заторопился деловой Сидоренко, – Передашь нам это дело, так сказать, на хранение. А потом мы всё вернем в лучшем виде, ты нас знаешь не первый год. Не первый? – еще раз спросил он, видимо, для верности.

– Не первый, – сказала я, как под гипнозом, а потом вспомнила, что как раз первый. Но говорить об этом было уже неудобно, что уж тут считаться, когда тебе люди бесплатно такое одолжение делают.

– А как же передать-то? – заторопилась я, чтобы продемонстрировать им моё доверие.

Они засмеялись в темноте, и я им тоже подхихикнула. «Наверное, думают – всем известно кроме неё. Позор-то, какой!»

– Вынимать ничего не надо, – сказала жена Сидоренко деловито. – Она всем руководила, а он стоял в стороне, не вмешивался, только слушал. – Вот тебе держи-ка листочек.

Тут взошла луна, и стало, как по заказу, всё хорошо видно. Листок бумаги был обычный. Видно не хотели тратиться на дорогую бумагу, а может быть, знали, что это не имеет никакого значения. Я положила листок на подставленную Сидоренко мужем спину и стала писать под диктовку. Времени ушло немного, потому что думать и формулировать ничего не надо было, текст-то был стандартный.

– Так наверно и подпись нужна? – спросила я, поставив, наконец, точку.

– Умница. А как же! – похвалил Сидоренко муж радостно, – Обязательно даже нужна. Документ ведь все-таки.

– Наверно кровью, для верности? – спросила я.

– Пожалуй, давай кровью, – сказала супруга Сидоренко, – А то чернила – вещь непрочная, могут смыться. Давай, для верности, кровью.

Я протянула ей палец, как медсестре для анализа, она его в момент проткнула и кровь закапала на песок. Я расписалась, а она тут же протянула мне кусочек ватки.

– Это, милая, чтоб инфекция не проникла. Понимаешь? – сказала она заботливо.

– Как не понять? – подумала я, – Неизвестно чем палец-то проткнула, милая. Как же инфекции не проникнуть? Не только вы ситуацию контролируете, – похвалила я сама себя – Я тоже, дорогие мои, держу ухо востро.

Потом всё пошло быстро. Они меня подхватили с двух сторон, как инвалида поддерживают добровольные помощники. Только разгуливать со мной по берегу, естественно, не стали. Сидоренко муж сказал: «Мы тобой довольны. Не ожидали, что всё так быстро сладится, думали, начнёшь капризничать.»

– Ну что, – спросил он жену, как космонавт, – готова, мать?

– Я всегда готова, – отрапортовала она, ставя некстати «я» и отступая тем самым от устава.

А он, хоть и был мужчина строгий, но на этот раз придираться не стал к ней. Некогда было в последний момент заниматься всякой ерундой. И так как, безусловно, на этом этапе он был главный, то он и стал отсчитывать, как положено, от десяти назад и, когда от десятки не осталось ничего, прогремело знакомое всем с детства «Пуск».

Я почувствовала, как они напряглись, оттолкнулись от песка и поднялись вверх вертикальным взлетом, немного подержались в воздухе и, выбрав направление, полетели в темноту, неся с собой груз.

– А ведь и при подъеме на воздушных шарах берут мешки с песком, – вспомнила я ни с того ни с сего.

– Почему же они свое-то эфемерное тело никуда не сдали? Как же они-то сделались такими легкими без всяких затрат и без крови?

Но отвечать на мои вопросы уже было некому.

– Раньше надо было спрашивать, – в отчаянии оттого, что уже ничего нельзя было узнать и тем более поправить, подумала я.

Оказалось, что никаких острых ощущений, которые они мне наобещали, и нет, а были одни сплошные неудобства.

Мы летели низко, и мои ноги скребли по воде. Брызги летели во все стороны, и я скоро совсем замерзла и оглохла от ветра, который свистел, как и положено, в ушах.

– Придется потерпеть немного, – уговаривала я сама себя, стараясь оправдать временный дискомфорт, – наверно, не могут сразу набрать высоту.

Я хотела им напомнить про себя и про ноги, раскрыла рот, но никакого звука не получилось. Что-то уже начало, видимо, ломаться и портиться внутри меня оттого, что не было эфемерного тела.

Они потом и сами заметили, что не всё в порядке. Он ей кивнул, и они поднялись повыше.

Со мной уже никто не разговаривал. Ветер свистел, и было очень холодно.

– Куда же они меня тащат? – думала я, – Зачем я им? Такой груз!

– Ну, всё, хватит, – сказал Сидоренко, – Хорошенького, как говорится, понемножку.

Они разжали руки. Раздался грохот, как будто в реку упал человек.

А потом они вообще куда-то уехали. А я так и осталась лежать на дне реки.