Текст книги "Грехи негодяя"

Глава 8

Оливия наблюдала, как Клейтон подходит к старому горному пони, нервно переступавшему с ноги на ногу перед телегой. Животное было совершенно невообразимой масти. Создавалось впечатление, что кто-то пошутил, беспорядочно разбрызгав коричневую, серую и белую краску по его косматой шкуре.

Забавное существо раздраженно фыркнуло. Оливии показалось, что из его ноздрей вырвались маленькие белые облачка.

Клейтон принялся гладить пони, одновременно приговаривая что-то по-русски. Насколько Оливии удалось разобрать, он объяснял животному, что скоро пойдет снег.

Уши пони дважды дернулись, но вскоре животное успокоилось. Клейтон осторожно снял кусочки льда, прилипшие к его морде. Сейчас перед Оливией снова был Клейтон-юноша, которого она когда-то знала. Терпеливый. Добрый. Заботливый. Он все еще существовал, хотя Клейтон-мужчина, вероятно, запрятал его куда-то очень далеко.

– Почему ты передумал и все же решил отвезти меня в Санкт-Петербург? – спросила Оливия. Она все утро собиралась задать этот вопрос, но постоянно откладывала. Тем не менее она должна была услышать ответ.

Он надвинул на лоб грубую шапку из овчины. Даже в простой русской одежде Клейтон не был похож на крепостного крестьянина, хотя, очевидно, именно это было задумано. Но этот наряд странным образом подчеркивал суровость лица и твердый взгляд Клейтона.

– Я должен выяснить, как Аршун меня вычислил, – ответил он.

Оливия облегченно вздохнула.

– Значит, это не потому, что я попросила?

– Нет. – Он достал из кармана морковку.

– Слава Богу! – воскликнула Оливия.

Он посмотрел на нее с удивлением. Его рука с морковкой замерла в нескольких дюймах он носа пони.

– А я-то думал, что ты всегда предпочитаешь находиться в центре внимания.

Пони дернулся к морковке и схватил ее. Телега чуть-чуть продвинулась вперед.

– Уже нет, – ответила Оливия. Теперь она делала только то, что должна была делать, даже если никто об этом не знал.

– Трудно поверить, – пробормотал Клейтон. Он забрался в телегу и устроился рядом с Оливией. Старая крестьянская повозка была рассчитана только на одного человека – кучера, поэтому они оказались тесно прижатыми друг к другу, и тот факт, что их тела разделяли плотные слои одежды, похоже, никак не повлиял на интимность момента. По крайней мере для Оливии. Клейтон же, судя по всему, ничего не заметил.

– Не вижу способа переубедить тебя, не подтвердив твое мнение обо мне, – продолжала Оливия. – Ведь если я расскажу, какие добрые дела я сделала, не ставя их себе в заслугу, то получится, что я поставлю их себе в заслугу.

Клейтон сунул правую руку за под тулуп, надетый поверх плаща.

– Ты могла бы сказать мне правду. Почему ты так стремишься в Санкт-Петербург.

Правду? Как она могла ее сказать? Ведь тогда Клейтон возненавидит ее еще сильнее, если такое вообще было возможно.

Правда же заключалась в следующем: она хотела остаться в России, чтобы задержать здесь его. Подальше от фабрики. И если ей удастся задержать его хотя бы ненадолго, на фабрике накопится достаточно денег, чтобы оплатить долговые расписки, ему принадлежавшие. До похищения ей удалось договориться о некотором количестве новых контрактов, так что в ее отсутствие фабрика продолжит работать. В отличие от отца она знала цену хорошим клеркам. Они будут все держать под контролем до ее возвращения.

Но рассказать об этом Клейтону Оливия не могла. Ведь тогда он может передумать и поспешит в Англию, чтобы покончить с фабрикой.

Да, ею руководили корысть и расчет, но это был единственный шанс спасти фабрику.

– Я же тебе уже говорила, что хочу попытаться спасти царя, – пробормотала Оливия.

Она действительно хотела спасти царя – желание было вполне искренним. Восемь лет она делала все возможное и невозможное, чтобы добрыми делами заслужить отпущение главного греха своей жизни – своего участия в том, что произошло с Клейтоном. И теперь, если она могла спасти чью-то жизнь, то хотела во что бы то ни стало это сделать. «Смерть» Клейтона стала душевной раной, которая так и не зажила.

Прислушиваясь, Оливия ждала у двери своей спальни с сумочкой в руке. Ей удалось распахнуть дверь как раз в тот момент, когда мимо проходил отец.

– Папа!

Он резко повернулся к ней – в руке трость, лицо же – скорее удивленное, чем сердитое. Возможно, хоть сегодня папа сумел понять, что пришел к неверным выводам относительно Клейтона. Ведь не он, а кто-то другой в ответе за преступления на фабрике.

– Иди спать, детка, – сказал отец и похлопал ее по щеке.

– Я иду с тобой в суд, папа. Мне необходимо увидеть Клейтона.

Лицо отца покраснело.

– Никуда ты не пойдешь.

Оливия всегда слушалась отца. Так было правильнее… и безопаснее. Прошлым летом отца укусила его любимая лошадь. Несчастное животное в тот же день пристрелили.

Но теперь-то речь шла о Клейтоне!

– Нет, я пойду!

Она оказалась на полу раньше, чем поняла, что произошло. Отец ударил ее по ногам тростью.

Она стала растирать ногу. Неужели отец ударил ее? Ведь он ни разу не поднял на нее руку после того, как она вышла из школьного возраста.

Оливия сдержалась и не расплакалась. Она должна была все объяснить отцу. Наверное, он просто чего-то не понял.

– Папа, Клейтон невиновен. Я это знаю точно. Я должна сказать…

Острой болью обожгло плечо. Оливия расплакалась.

– Этот парень – преступник. Он использовал тебя и лгал тебе. Он попытался использовать тебя против меня, чтобы отобрать фабрику. Ты останешься дома. Я не позволю, чтобы твое имя связали с именем этого сукина сына.

Он снова поднял трость, а Оливия попыталась защитить руками лицо. Но они очень уж сильно дрожали. Она собралась с силами, чтобы снова заговорить, хотя и понимала, что ничего не добьется, а отец опять ударит ее. Наверное, сейчас он ждет извинений за то, что она его разозлила.

Физиономия отца побагровела от ярости.

– Вернись в постель!

Ничего, сейчас она встанет и пойдет в суд после того, как он уйдет.

– Если я увижу тебя в суде, пожалеешь!

Но Оливия твердо решила, что Клейтон будет не один. Судья обязательно узнает правду. Он разберется. Иначе и быть не может. Отец ошибается насчет Клейтона. И на суде правда выплывет наружу.

С Клейтоном все будет хорошо.

– Да, я хочу спасти царя, хочу предупредить его, – повторила Оливия.

– Значит, ты не хочешь сказать мне правду, – констатировал Клейтон.

– Но это правда.

– Возможно. Но уж точно не вся.

Неужели у нее все написано на лице? Впрочем, она никогда не умела скрывать от него свои мысли.

– Ты появился и стал угрожать моей фабрике. Прости, но это не побуждает к откровенности.

Телега подпрыгнула, наехав на корень дерева, и Оливия, чтобы удержаться, инстинктивно ухватился за Клейтона. Она тотчас почувствовала, как напряглось его тело. И он отодвинулся от нее, насколько это было возможно.

– Ты постоянно мне лжешь, что-то скрываешь. Но при этом хочешь меня убедить, что фабрику надо спасти?

Да, именно поэтому она старалась его задержать.

– Сэм Гейнс, четырнадцатилетний парнишка из деревни, был повешен в Лондоне за кражу буханки хлеба. Ты должен помнить его отца, Дугласа. Он работал на фабрике в одно время с тобой.

Клейтон пожал плечами:

– И что же?…

Ох, как же заставить его понять ее мотивы?

– После этого викарий сказал, что если бы у парней была работа, державшая их на одном месте, то их можно было бы уберечь от подобной участи.

Клейтон молча поднял воротник тулупа, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Потом пробурчал:

– Этот аргумент доказывает лишь то, что твоему отцу наплевать на людей.

Оливия скрипнула зубами.

– А после обновления фабрики в городок переехало двенадцать новых семей. Супруги Диплоу убедили своих сыновей остаться в городке и работать на фабрике. Викарий наконец смог залатать дыру в крыше церкви. Я знаю, ты помнишь викария. Он давал тебе книги.

– Я помню, как меня среди ночи вытащили из постели и бросили в загаженную камеру. Еще я помню, как меня избили охранники и сломали ребро. И помню, как другие узники попытались раздеть меня, когда я катался по грязному полу и выл от боли. – Голос Клейтона оставался совершенно спокойным, а на лице не дрогнул ни один мускул.

Оливия не хотела знать эти ужасные подробности. Но они были ей нужны. Ей до сих пор снились кошмары о том, что пришлось пережить Клейтону. Возможно, теперь их вытеснят новые образы. Но по крайней мере она будет точно знать, какие из образов реальные, а какие – вымышленные.

– Мне очень жаль, Клейтон.

– Ты же знаешь, я не верю в извинения.

– Тогда что я должна сказать?

– Ничего. Я просто констатировал факт.

Нет, это неправда. И она не позволит ему притворяться. Вероятно, он прячет свои истинные чувства где-то очень глубоко, но они все же существуют, хочет он того или нет.

– Тогда зачем ты мне все это рассказал? Чтобы я испугалась и замолчала?

– Но это вовсе не…

– Или ты хочешь, чтобы я сполна прочувствовала свою вину?

После короткого молчания Клейтон ответил:

– Нет.

– Однако ты добился именно такого результата. Тебе нравится считать, что я хладнокровная предательница, хотя это не так. Когда ты рассказываешь подобное, у меня сердце разрывается. Я бы отдала все, чтобы избавить тебя от этого.

Левая рука Клейтона крепко сжала поводья.

– Я сказал тебе все это с единственной целью: ты должна понять, что твои сентиментальные чувства относительно фабрики на меня не подействуют.

Похоже, что так оно и было. Иначе реакция была бы другой, не такой… своеобразной. Оливия поняла, что больше настаивать нельзя. В противном случае он ожесточится и вообще не станет ее слушать. Она решила сменить тему.

– Тебе удалось продвинуться со взломом шифра?

– Нет.

– Ты мне скажешь, если что-то получится?

– Сомневаюсь. Но в данном случае это не относится к делу.

– Могу я посмотреть?

Клейтон достал из кармана бумагу и протянул ей. Оливия развернула ее. Листок был покрыт непонятными каракулями.

– Аршун сказал, что Малышка взломала бы шифр.

– Она такого никогда не делала.

– Ты видел что-нибудь похожее раньше? – Для Оливии кириллица уже сама по себе была непонятным шифром. Ее письменный русский язык был еще хуже, чем устный.

Клейтон тут же кивнул; было очевидно, что эта тема его неожиданно заинтересовала.

– Да, видел. Но у нас никогда не было причин расшифровывать такие записи.

Оливии молча кивнула. Через некоторое время спросила:

– Но ты сможешь?

Клейтон снова кивнул:

– Да, возможно.

– Слава Богу! – воскликнула Оливия. – А я уже боялась, что мне нечего будет сказать нашим лидерам.

Рука Клейтона, державшая поводья, заметно напряглась.

– Так ты…

– Я же пошутила!

Клейтон снова устремил взгляд на дорогу.

– Я больше не играю в такие игры. И с чувством юмора у меня стало плохо.

Но это означало, что он помнил. Помнил все. У Оливии и в мыслях не было его провоцировать. Просто так получилось. Клейтон в юности был ужасно серьезным, и ей нравилось над ним подшучивать. Очень хотелось знать, поймет ли он шутку. В девяти случаях из десяти это ему удавалось. Но даже одного оставшегося случая было достаточно, чтобы они потом долго и весело смеялись.

Приободрившись после своей маленькой победы, Оливия приступила к изучению документа.

Уголки губ Клейтона вроде бы чуть дернулись вверх, но уже в следующее мгновение его лицо снова ничего не выражало.

– Когда подъедем к городским воротам, помолчи. Сумеешь?

Покосившись на него, Оливия спросила:

– А что, мы уже близко?

– Более или менее.

– А если точнее?

– Ну, смотря с чем сравнивать… Это намного ближе, чем Англия.

– Какое расстояние отсюда до Санкт-Петербурга? – спросила Оливия, решив больше не играть словами.

– Около четырех миль.

– А что мы будем делать, когда приедем? – Она уже задавала этот вопрос перед выходом из хижины, но Клейтон его проигнорировал.

Проигнорировал и на сей раз.

Оливия тоже подняла воротник тулупа, стараясь не замечать его запаха и радоваться теплу.

Повозка повернула направо, и ее снова бросило в сторону, только на этот раз – не на Клейтона, а к краю телеги. Оливия попыталась ухватиться за край скамьи, но руки были заняты драгоценной бумагой.

В последний момент Клейтон подхватил ее, не дав свалиться с телеги следом за головками капусты, посыпавшимися вниз. На какой-то миг ее спина оказалась прижатой к твердой и широкой мужской груди, а его рука в это время оставалась на животе Оливии. Дыхание Клейтона приятно согревало ее ухо, но уже в следующий момент все кончилось.

– Грязь, – сказал Клейтон и спрыгнул с телеги.

Оказалось, что правое заднее колесо утонуло в грязи до самой оси. А некогда степенный и в высшей степени уравновешенный пони сейчас нервно перебирал копытами – словно хотел встать на дыбы.

Клейтон тотчас успокоил животное. Оливия же, подобрав юбки, также выбралась на дорогу. Ей было прекрасно известно, что такое застрявшие колеса. Она успела это узнать, когда взяла на себя управление фабрикой. Поэтому решила не сидеть в телеге, добавляя свой вес к весу поклажи, и начала собирать ветки и палки, чтобы подложить под колеса.

Она уже подсунула под застрявшее колесо три или четыре ветки, когда ее остановил Клейтон.

– Что ты делаешь? – спросил он, глядя на нее с удивлением.

– Ветки увеличат силу сцепления колеса с дорогой.

– Но почему ты это делаешь? – В его голосе слышалось подозрение.

– Когда же ты поймешь, что я уже не та глупая девчонка, какой была в пятнадцать лет?

– Ты вовсе не была… – Клейтон умолк. Вероятно, хотел сказать ей что-то хорошее, но потом передумал. – Оливия, если ты возьмешь лошадь под уздцы, я приподниму телегу.

– Возможно, будет проще, если мы сначала выгрузим всю капусту.

Клейтон покачал головой:

– Не стоит. Правдинцы будут тебя искать. Я бы предпочел не задерживаться. Не хочу, чтобы они нас нашли.

Такой вариант Оливии тоже не казался привлекательным.

– Я поговорю с пони, – сказала она.

Когда Оливия приблизилась, лошадка покосилась на нее в испуге. Девушка попыталась сделать то же самое, что и Клейтон – поговорить с ней ласково, чтобы успокоить. Но она довольно быстро перешла на английский.

– Нам очень надо, чтобы ты еще немножко потянула. – Лошадь щелкнула крупными желтыми зубами, и Оливия тут же вспомнила довольно много русских слов. – Понимаю, ты женщина и поэтому предпочитаешь Клейтона. Но ему надо поднять телегу. – Лошадь снова щелкнула зубами. – Что конкретно ты говорил этой зверюге? – обратилась Оливия к своему спутнику.

Клейтон отошел от повозки, и Оливия почувствовала, что краснеет, но заверила себя, что это от мороза.

– Я рассказал ей, какая она красивая девочка. – Его голос понизился до бархатистого шепота. – И какая она умная девочка.

Лошадка перестала прядать ушами и успокоилась.

– Я попробую, – вздохнула Оливия. Клейтон же снова занял место у провалившегося колеса. – Я бы не поддавалась на его грубую лесть, – сообщила Оливия лошади. – Насколько я помню, в точности те же слова он говорил когда-то и мне.

Клейтон закашлялся, и на душе у Оливии потеплело. Ей показалось, что бездна, разверзшаяся между ней и Клейтоном, стала уже не такой бездонной.

Она продолжила разговор с лошадью:

– Я бы на твоем месте ему не верила. Он может в любой момент передумать и решить, что ты связалась с группой кровожадных революционеров. И главное – не позволяй ему тебя целовать. Ничем хорошим это не кончится.

Клейтон снова закашлялся, потом крикнул:

– На счет три! Один… два… три!

Оливия сильно потянула за поводья, и через несколько секунд колесо с громким чмоканьем высвободилось из грязи.

Клейтон тут же забрался на свое место. Оливия, погладив пони по носу, последовала за ним. Они ехали молча около часа, но теперь их молчание не казалось враждебным.

Наконец дорога еще раз повернула – и у Оливии перехватило дыхание. Город был прямо перед ними и производил грандиозное впечатление. Он был весь разделен на участки полосами рек, дорог и каналов. Солнце же отражалось в золотистых куполах церквей и освещало гранитные фасады домов.

Оливия повернулась к своему спутнику:

– Ты раньше бывал в Санкт-Петербурге?

Клейтон несколько раз сжал в кулак правую руку, чтобы утихла боль. Но, заметив, что Оливия за ним наблюдает, тотчас же убрал руку за спину.

– Трижды. В первый раз я там убил человека. Во второй раз – спас друга. А в третий раз здешний царь сделал меня русским бароном.

Глава 9

– Барон сказал, что я должен доставить капусту, – проговорил Клейтон, энергично жестикулируя. И эти бестолковые жесты сделали незаметной его военную выправку. А еще он поминутно чесал в затылке, что странным образом стирало с его лица все признаки острого ума и даже делало его глуповатым.

Полицейский у городских ворот кивнул. Нижняя часть его лица была скрыта плотным вязаным шарфом и высоким воротником серой шубы.

– Документы.

Клейтон ткнул Оливию локтем в бок.

– Документы у тебя?

Что? Он хочет, чтобы она…

– А… вспомнил. Они у меня. – Клейтон достал что-то из-под тулупа и протянул полицейскому.

Оливия затаила дыхание. Клейтон никак не мог разжиться документами, предписывающими ему продать капусту. Значит, сейчас представитель власти распознает в них мошенников.

Полицейский смахнул несколько снежинок с бумаг, затем вернул их Клейтону.

– Не забудь получить соответствующие разрешения на продажу.

– Да, конечно. Не в первый раз. – Клейтон взмахнул поводьями, и телега въехала в город.

Оливия с любопытством взглянула на своего спутника. Он явно был не просто шпионом, а очень хорошим шпионом.

Через несколько минут они уже катили по широкой торговой улице, где повсюду виднелись магазины. Вывески над ними извещали о том, что именно продается в магазине. Как правило, рядом с вывеской имелось соответствующее изображение – буханка хлеба или, например, женская туфелька.

– Ты хорошо знаешь свое дело, не так ли?

– Видимо, недостаточно хорошо. Я должен был отрастить проклятую бороду, от которой зудит лицо.

– Бороду? Почему?

– Посмотри на крестьян вокруг.

Оливия осмотрелась. У всех бедняков были густые бороды.

– Но ведь полицейский тебя пропустил. Значит, он ничего не заподозрил.

– Полагаю, теперь за нами следят. То есть следит кто-то еще.

Оливия хотела обернуться, но Клейтон схватил ее за плечо.

– Не оборачивайся. Ты обратила внимание на старика у ворот? Он тоже полицейский. Именно он приказывает, за кем следует проследить.

Она не заметила, чтобы старик подавал кому-либо знаки.

– Старик… который торговец хлебом?

Клейтон кивнул:

– Да, якобы торговец.

Прошло несколько минут, прежде чем до Оливии дошло, что сказал ее спутник.

– Следит… кто-то еще? – пробормотала она.

– За нами следят с тех пор, как мы вытащили телегу из грязи.

Но это же было больше часа назад!

– И ты ничего мне не сказал?…

– Преследователь держится на расстоянии. Я не видел смысла тебя волновать.

– А может быть, ты предполагал, что мне это известно?

– Такая мысль приходила мне в голову.

«Интересно, ему будет очень больно, если стукнуть его по голове капустой?» – подумала Оливия.

– Как выглядит тот, кто за нами следит? – спросила она.

– У меня не было возможности как следует его рассмотреть.

Оливия опять хотела оглянуться, но Клейтон вновь сжал ее плечо и тут же, поморщившись, сунул руку под тулуп.

– У тебя болит рука? – спросила она.

Он покачал головой:

– Нет. Ничего особенного. Пустяки.

– Как ты ее повредил? – Оливии всегда нравились его руки. Не будь они постоянно испачканы чернилами, выглядели бы как руки грузчика или крестьянина – большие, сильные, мускулистые. Она часто представляла, что почувствует, когда эти руки будут ласкать ее обнаженное тело. Хм… странно… А она-то думала, что уже покончила с подобными глупыми фантазиями.

Очевидно, нет. Иначе она сейчас не почувствовала бы странное тепло пониже живота.

– Это старая рана, – буркнул Клейтон. И тут же проговорил: – У постоялого двора бросим телегу и затеряемся в толпе на рынке. Держись вблизи.

Клейтон натянул поводья, и пони остановился перед огромным зданием на пересечении нескольких широких улиц. Оливия осмотрелась. Элегантные арочные окна, колонны, балюстрады… А где же рынок?

Клейтон спрыгнул на мостовую. Оливия сделала то же самое, не дожидаясь помощи. Она подозревала, что в шпионском деле очень важна скорость.

Он повел ее прямо через толпу, собравшуюся перед главным входом в здание. Какие-то старухи без особого напряжения несли мешки, которые были бы слишком тяжелыми даже для молодого мужчины. А женщины без поклажи – вероятно, покупательницы – грели руки в муфтах. Вокруг женщин сновали тепло одетые дети.

Выходит, это здание и было рынком. Вернее, рынок находился в здании.

Клейтон взял Оливию за руку, не позволив ей поглазеть по сторонам, и втащил за собой в самую густую толпу. Теперь они пробирались мимо магазинов, торгующих книгами и мехами, духами и позолоченными иконами. Потом шли мимо торговцев, выкрикивавших, что их серебро – лучшее в России.

Оливия тихо проговорила:

– Откуда ты знаешь, от кого мы стараемся скрыться, если не видел, кто за нами следит?

– Мы ни от кого не скрываемся. Они не должны понять, что мы знаем о слежке. Так будет лучше.

Шедший мимо мужчина с кипой плащей в руках толкнул Оливию в плечо. Она споткнулась. Клейтон вовремя поддержал ее, не дав наступить на собачку, привязанную к металлическому кольцу возле одного из магазинов, но та все равно возмущенно залаяла им вслед.

Клейтон тихо выругался и затащил Оливию в ближайший магазин, где торговали шерстяными шарфами. Он быстро выбрал два шарфа, один – ярко-красный, другой – синий. Затем бросил несколько монет хозяину магазина, и они снова смешались с толпой.

Протянув красный шарф Оливии, он сказал:

– Надень это на голову.

– Но разве красный цвет не слишком… – Она умолкла, заметив рядом трех женщин в таких же головных уборах.

Клейтон снял с себя овчинный тулуп, под которым оказался его теплый плащ, а синим шарфом подпоясался.

– Обмотай свой старый шарф вокруг талии, – сказал он Оливии, и та молча повиновалась.

Тут Клейтон остановился у витрины соседнего магазина.

– Купи табакерку и стой на месте. – Вложив ей в руку несколько монет, он исчез, оставив ее перед рядом ярко раскрашенных коробочек.

Оливия в испуге вздрогнула, почувствовав, что кто-то положил ей руку на плечо. Но это оказался молоденький темноволосый юноша, почти мальчик. Он с широкой улыбкой проговорил:

– Если вам что-то нужно, зайдите в магазин и найдите это.

– Я просто смотрю, – пробормотала Оливия и стала с преувеличенным вниманием разглядывать позолоченную табакерку с портретом царя, который предпочитал называть себя императором Александром.

Где же Клейтон? Она осмотрелась, выискивая его в толпе. И вдруг заметила знакомую массивную фигуру. От неожиданности Оливия уронила купленную только что табакерку, инкрустированную янтарем.

– Блин… – не веря своим глазам, прошептала она. – Что ты здесь делаешь?

– Следую за тобой.

– С тобой кто-нибудь есть?

– Нет. Я тебя выследил. В этом деле мне нет равных. Я иногда охочусь на оленя, чтобы прокормить семью. – Великан пригладил бороду. – Мне надо было убедиться, что с тобой все в порядке. Мне жаль, что граф причинил тебе боль. Я не должен был помогать в твоем похищении. Но я был… напуган.

– Со мной все в порядке, – сказала Оливия.

– Но твой мужчина взорвал дом графа.

– Что?… Дом графа?

– По крайней мере часть его. Ночью он к нам вернулся и взорвал одну из построек.

Клейтон возвращался в дом? Неужели он убил Аршуна? Мерзкий граф заслужил смерть, но мысль о том, что Клейтон вернулся специально, чтобы убить, заставила Оливию похолодеть.

– Кто-нибудь пострадал?

Блин покачал головой:

– На этот раз нет. Но Николай рассказывал мне о людях, которых когда-то убил и ранил этот англичанин. Николай очень его боялся. – Блин переступил с ноги на ногу. С его грязных валенок стали отваливаться комья свежей грязи.

Кем же стал Клейтон? Безжалостным и хладнокровным убийцей?

– А ты его боишься? – спросил великан. – Хочешь, я защищу тебя от него? Только скажи.

Оливия никогда не боялась Клейтона. Ни прежде, ни теперь.

– Нет, не боюсь. Он меня спас.

Она не хотела, чтобы Клейтон увидел Блина. Нельзя было допустить, чтобы этот русский пострадал от его рук. И нельзя допустить, чтобы Клейтон утвердился в мысли о том, что она на стороне революционеров. Но что же делать? Где Клейтон? Оливия снова осмотрелась.

Тут у великана громко заурчало в животе, и Оливия, взглянув на него, спросила:

– Когда ты в последний раз ел?

– Я поел капусты, которую вы потеряли, – ответил Блин.

Она вложила оставшиеся у нее монеты ему в руку.

– Купи себе еды. А потом где-нибудь спрячься.

Блин в недоумении уставился на монеты.

– Я никуда не уйду.

В очередной раз осмотревшись, Клейтон зашел в полутемную табачную лавку. Следовало отдать должное «торговцу хлебом». Он шел за ними дольше, чем следовало ожидать, и потерял их с Оливией совсем недавно.

Молодая девушка проводила его в заднюю часть магазина, где сидел немолодой сгорбленный человечек с трубкой.

– Мне нужна информация о Васине, – заявил Клейтон.

Старик жестом отослал из комнаты свою внучку и сделал глубокую затяжку. Немного помолчав, проговорил:

– Я больше не имею со всем этим никаких дел. Ты же знаешь.

– Но ты был его дворецким. Как Васин передавал шифрованные сообщения? Ты ведь знаешь, не так ли?

Оборин погладил изуродованной артритом рукой одеяло, укрывавшее его ноги.

– Понятия не имею. – Он выдохнул дым. – Но моей внучке скоро понадобится хорошая работа.

Значит, такова цена, установленная стариком за помощь? На таких сделках специализировался Йен. Клейтон же предпочитал угрозы.

– Если будет революция, она начнется во дворце. Твой сын, по-моему, до сих пор там служит. Я не ошибся?

Оборин сдвинул в угол рта черную полированную трубку, которой продолжал попыхивать, и проговорил:

– Несмотря на все разговоры о равенстве, Васин никогда не доверял слугам. Он писал свои приказы в библиотеке и никого не допускал туда, во всяком случае – когда работал.

– Так было всегда?

Оборин кивнул.

– А если он получал записку, находясь в другой части дома? Куда он в таком случае шел, чтобы ее прочитать?

Оборин вытащил изо рта трубку и постучал ею по подлокотнику кресла.

– В библиотеку. Даже ночью. Он часто заставлял меня разжигать там огонь в самое неурочное время.

– Оставались ли на столе какие-нибудь книги после того, как он заканчивал работу?

– Нет. Васин был педантом. Фанатиком порядка. У него все и всегда находилось на своих местах.

– Что стало с имуществом Васина после его смерти?

– К тому времени многое изменилось. Император отобрал все его земли и собственность. Он бы приказал его казнить, если бы Васин и без того не был при смерти от болезни.

Проклятие! Снова тупик. Немного помедлив, Клейтон отодвинул портьеру, заменявшую дверь. Обернувшись, сказал:

– Я подумаю, что можно сделать для твоей внучки.

Оборин снова сунул трубку в рот и пробормотал:

– Немногие вещи, которые сохранились во время его болезни, были отправлены к жене его племянника.

Ах, вот как? Быть может, это все-таки не тупик.

Клейтон вышел в коридор и пошел мимо полки с уложенными в ряд трубками из слоновой кости. Возможно, он был слишком строг к Оливии. Все ее действия, вызывавшие его подозрения, могли иметь вполне безобидное объяснение. Возможно, прежнее недоверие к ней вынудило его относиться к ней хуже, чем следовало.

Кстати, где она?

Он был уверен, что никто из революционеров не смог проследить за ними на рынке. Но что, если…

Тут он заметил Оливию. Стоя у магазина, она разговаривала с бородатым верзилой. С одним из тех революционеров, которых он видел у Аршуна.

Клейтон потянулся за ножом и сделал два шага по направлению к Оливии, но тут же сообразил, что она прогоняла бородача и при этом тревожно озиралась.

Он оставил ее в одиночестве менее чем на час, и она за это время успела установить контакт с противником. Он дал ей шанс оправдаться, но она явно не оценила его благородства.