Текст книги "Государство чести. Монархия – будущее России"

Русский дух

Данная пессимистическая позиция основана на том, что российское отношение к реальности вообще и к таким социальным реалиям, как государство и богатство, в частности – не просто отличается от европейского, но прямо ему противоположно.

Не только Россию нельзя понять умом, но и вообще что бы то ни было с российской точки зрения недостаточно (а в ряде случаев не принято) понимать умом. Наше отношение к формальным схемам хорошо выражается пословицей «Словами делу не поможешь», а также дзен-буддистским высказыванием «Где официально не протащить и муравья, там частным образом проедет экипаж».

Противоположность российской традиционной трудовой этики аналогичной протестантской вполне очевидна и вызвана объективными причинами, связанными в том числе с крепостным правом и незаинтересованностью крестьянина в результатах своего труда («все равно барин все заберет»). Поэтому «русская лень» – это миф, просто русскому человеку важно понимать, кто воспользуется результатами его работы. Для себя или близких людей человек будет выкладываться на все сто.

То же самое происходит, если речь идет о спасении страны. В годы Великой Отечественной голодные рабочие и крестьяне, среди которых большинство составляли женщины и подростки, совершали настоящие трудовые подвиги для того, чтобы обеспечить фронт оружием, одеждой и продуктами.

Не соответствует нашим культурным установкам и протестантская бережливость, доходящая до абсурда, когда в целях экономии воды спускает воду в унитазе лишь последний из членов семьи. «Широкая русская душа» этого категорически не приемлет.

Принципиально отличается от европейского российское отношение к государству. Пока власть не обладает божественной легитимностью, нетождественность государственных отношений общественным отношениям как таковым для русского человека остается непреложной истиной. Выход из этой ситуации возможен лишь путем обожествления власти, на котором настаивал Победоносцев.

Другое дело – Европа. В Европе (особенно в Германии) доложить «куда следует» о случайно замеченном нарушении законности – не со зла, а просто «чтобы был порядок» – считается нормой. У нас же такое действие однозначно расценивается как подлость. Английский «бобби», по мнению рядового англичанина, стоит на страже традиционных британских «свобод», русский же «мент» имеет, мягко говоря, несколько иную репутацию среди простых граждан. Наконец, российское отношение к юридическим формам является частным случаем уже указанного негативного отношения к любым формальным схемам.

Только очень сильное государство – в форме самодержавия как официального, так и «неофициального», советского – может взять на себя функции источника религиозности; только путем активнейшей самосакрализации российское государство может уберечься от немедленного бунта.

К концу советского периода самодержавная государственность разрушилась, и в свои права полновластно вступил трайбализм, отпали последние препятствия для окончательной трайбализации отношений власти в нашей культуре. «Демократические институты» не помешали этому процессу, поскольку являются не формой государственности, а только формой маскировки реальных отношений и, в частности, реальных властителей. «Введение цивилизации» в России как раз и означало бы перевод «демократических институтов» из разряда маскировки в разряд реально действующих отношений. Из всего сказанного выше следует, что и ценность, и возможность такого перевода сомнительны.

Нарастающая трайбализация вызвала в свою очередь дальнейшее разгосударствление общественной жизни. То, что пресса упорно называет социальной апатией, не имеет на самом деле никакого отношения к апатии. Люди, пользуясь новыми возможностями и подстегиваемые обострившейся экономической необходимостью, все активнее включаются в ту или иную деятельность, но при этом действительно все реже, по сравнению с первыми днями постсоветского периода, принимают участие в «демократических процедурах», поскольку все отчетливее понимают их малую важность на фоне реальной жизни.

Некоторое время ради самосохранения государственные структуры вынуждены были занимать рядовое положение среди прочих трайбалистических, так называемых «мафиозных», структур. Сегодня ситуация начала выправляться, но до идеала еще далеко. «Апатия», точнее игнорирование государства, сохраняется, если не считать протестной активности. Однако протестная активность, которая, казалось бы, ведется во славу тех самых «демократических институтов», в реальности складывается из стремления отдельных лидеров протеста пролезть к «кормушке» и из желания всех остальных видеть легитимную власть. Легитимность связывают с «демократическими институтами» совершенно ошибочно: в России они являются не более чем заморской диковинкой, как и другие признаки «цивилизации». В результате даже самые честные выборы не спасут ситуацию. «Демократический» начальник сразу же потеряет доверие людей, что и произошло, кстати, в начале постсоветского периода. Легитимность власти в России основана не на европейских институтах, а на «Божественном мандате», о чем писал Победоносцев.

К сожалению, процесс падения легитимности является самоподдерживающимся, даже хуже – обладает положительной обратной связью. Как уже сказано, в легитимность собственной власти у нас не верят даже сами лидеры, что часто ведет к их недостойному поведению. И это поведение еще сильнее бьет по их легитимности. «Трайбализм» власти способствует ее дальнейшему отчуждению от народа. Пагубный процесс отчасти сдерживается тем, что сейчас Россия во многом перешла к самодержавному правлению. Самодержавие без главенства чести и без «Божественного мандата» мы уже проходили при советской власти. И даже усиление церкви не спасает ситуацию: необходима сакрализация власти не только в глазах народа, но и прежде всего в глазах самих представителей власти, на чем настаивал Победоносцев.

Итак, уже можно ответить на вопрос о применимости в России европейских «социальных технологий». Часто в их защиту звучат аргументы в духе Гоббса: «цивилизация» спасет нас от хаоса. Гоббс не понимал, что самый стабильный порядок – это порядок естественный. Насильственное же навязывание нашей культуре европейской, веберовской, схемы будет вызывать отторжение и вспышки деструктивности.

Реальный вопрос, таким образом, следует ставить не о путях «вхождения в европейский дом», а о путях самобытной жизни. Россия – самостоятельный мир, обладающий достаточным количеством ресурсов для автономного существования. Надо только понять, как их использовать.

Речь идет, конечно, не о железном занавесе, наоборот, пусть бесконтрольно множатся всевозможные межкультурные контакты, «пусть расцветают сто цветов» – ядовитые цветы никогда не прорастут, если мы не будем насильственно прививать их нашей культуре, подобно тому, как Мичурин из детского анекдота прививал арбуз к пальме.

Победоносцев как конфуцианец

Самобытность России тем не менее не означает, что для нас не может быть инокультурных ориентиров и образцов. Просто эти образцы должны удачно прививаться к нашей почве, чего нельзя сказать о евроценностях. Зато вполне можно сказать о конфуцианстве.

Для начала зададимся вопросом: почему в азиатских странах так часто высших политических руководителей обвиняют в коррупции (а в Китае, бывает, и расстреливают за это), но коррупция все еще существует? В Южной Корее под следствием бывший президент Пак Кын Хе – дочь легендарного Пак Чон Хи. А сейчас готовятся посадить Ли Мён Бака, который был президентом в 2009–2013 годах.

На самом деле тут не один вопрос, а два. Во-первых, о необоримости и традиционности коррупции в странах конфуцианского мира. А во-вторых, о столь же упорной и традиционной борьбе с этим злом. Слово «традиционный» здесь использовано не просто так. Конфуцианство возникло как идеология, призванная бороться с коррупцией. Мы ведь знаем, что конфуцианство так или иначе актуально до сих пор не только в Китае, но практически во всех странах Юго-Восточной Азии.

То есть и сама азиатская коррупция, и борьба с ней возникли из одного источника. Причем весьма давно: начиная с VII века до н. э. в китайском Восточном Чжоу начались процессы централизации. Власть родовых аристократов сменилась властью единого правителя. На место родовых аристократов были поставлены чиновники, чаще из мелкой знати, не связанные родственными узами с верховным правителем.

Чиновникам территории давались в «кормление», то есть в полное распоряжение. Но власть этих чиновников зависела от императора. Это очень напоминает процессы, набравшие силу в нашей стране при Иване Грозном. Иван Грозный отобрал часть земли у родовой знати и сделал эти земли опричными, государственными. Доход с этих земель шел на оплату чиновничьего аппарата, опричников, составлявших двор царя.

Да, опричнина – это не некая жестокая «тайная служба», как это стремились представить критики Ивана Грозного, вдохновленные по большей части письмами обиженного князя Курбского. Опричнина – это государственный аппарат, созданный великим царем. Низкая плодородность почвы привела к тому, что опричные земли не давали достаточно урожая для содержания госаппарата. Тогда чиновников стали помещать на земли в качестве временных владельцев, помещиков, призванных следить за порядком. Явно прослеживается, что Иван Грозный действовал по древнекитайскому образцу!

Позже поместья стали закрепляться в наследственное владение. Это был откат к прошлому. В самом словосочетании «родовое поместье» содержится противоречие. Еще позже последовал указ Петра Первого, обязывающий всех дворян служить, возвращающий дворянству смысл служилого сословия. А еще спустя время – манифест Петра III «О вольности дворянства». Видим, что основы были заложены именно те, которые описаны выше: поместье – то самое «кормление».

Это «кормление» – что у нас, что в Древнем Китае – стало протокоррупцией. Чиновник воспринимает вверенную его попечению сферу (изначально – территорию) как «кормушку». Ну и… «кормится». В Южной Корее, преобразованной по западному образцу, президент тоже стал чиновником. Поэтому и президенты там считали необходимым «подкормиться». В современном Китае это не так: верховный лидер ощущает себя императором, Сыном Неба, даже называясь председателем. Любой, кто ниже его рангом, – уже не Сын Неба, поэтому не застрахован от традиционного соблазна.

Вообще в азиатских странах с коррупцией борются изо всех сил. И эта борьба, что очень важно, тоже является традиционной. Еще до появления Конфуция жадность чиновников, равно как и любые их сепаратистские поползновения, стали сдерживать идеологически – насаждая культ «старины», подчеркивая божественность верховной власти. «Старина», разумеется, была не столько настоящей, сколько идеализированной: к возвращению феодальной раздробленности никто не призывал.

Именно Конфуций смог соединить культ старины, идею божественности верховной власти и социальный прогресс воедино, создав стройную систему, актуальную по сей день.

Эта система не считается религиозной, видимо, потому, что Конфуций не очень много говорил о «небесном мандате» верховного правителя. Хотя, конечно, без «мандата» он не обошелся, да и не собирался. Реальной религиозной основой учения Конфуция является нечто куда более древнее и фундаментальное – культ предков.

Культ предков требовал патриархальности, традиционности бытовой жизни, на чем, очевидно, настаивал Конфуций. В центр своего учения он поместил традиционные понятия дао, дэ и цзюнь цзы – соответственно, «путь», «дело» и «благородный человек» (буквально – «сын правителя»). Понятия эти он использовал по-новому.

Идею пути он наполнил священным смыслом, понимая под дао истинный, правильный путь. «Познать дао» означает понять, что ты должен делать в этой жизни. Фактически понять смысл своего существования. Дэ ранее обозначало разного рода благородные формы занятия и применялось лишь к знатным особам. У Конфуция дэ – это конкретное проявление дао, «правильное деланье». Отчасти это близко к православному «умному деланью», но еще ближе к протестантскому мирскому призванию. Дэ стало доступно каждому. Как и благородство.

«Благородный человек» до Конфуция – это представитель знати. У Конфуция «благородный человек» – это каждый, кто познал дао. Да, каждый на самом деле является «сыном правителя». Правитель – всеобщий отец, призванный заботиться о своих детях, а подданные – дети, призванные служить отцу и слушать его наставления. Государство – это семья. И каждый член этой большой семьи может проявить благородство на своем месте – будь то место чиновника или землепашца.

При этом, как в каждой большой семье, люди делятся не просто на родителей и детей. Дети могут быть старшими и младшими. Старшие управляют, младшие подчиняются. Старшие заботятся о младших. Аристократическое происхождение не является гарантией благородства. Благороден тот, кто знает свое место и свой долг, служит высшим, заботится о тех, кто находится ниже. Верховный правитель – это Сын Неба, который должен служить Небу и заботиться обо всех подданных.

Этот подход устраивал правителей Китая, стремившихся заменить родовую знать чиновниками. Становится ясно, что устраивал в качестве общей идеологии, а вовсе не в качестве руководства к любому действию: реальная политика, к сожалению, имеет свои нюансы. Поэтому Конфуцию при всем к нему огромном уважении так и не дали ни одной существенной должности, чтобы бескомпромиссный Учитель не наломал дров.

Тем не менее конфуцианство легло в основу китайской (и не только китайской) государственности. Поэтому любой чиновник в Китае или Южной Корее, даже если и берет взятки (по традиции «кормления»), понимает, что совершает преступление. Не только перед уголовным законодательством, но перед Небом, перед дао (перед смыслом своей жизни) и перед предками, культ которых до сих пор исключительно актуален в конфуцианских странах. То есть конфуцианство сдерживает коррупцию, которая без этого учения привела бы Китай к гибели уже давным-давно.

А что же сдерживало коррупцию у нас? Аналог «небесного мандата» в России – это идея помазанничества. Роль дао и «благородного человека» играли дворянская честь и благородное происхождение, которые налагали на представителей служилого сословия ряд ограничений. Во времена Победоносцева появилось много чиновников недворянского происхождения, для которых требования чести выглядели абстрактно либо вовсе неуместно. Поэтому Победоносцев предложил распространить «небесный мандат» на любое ответственное лицо.

Победоносцев, правда, говорил не о чести, а о долге перед Богом, то есть о дао. Но ведь дворянская честь фактически и есть такой долг! Она не имеет почти ничего общего со спесью родового землевладельца времен феодальной раздробленности.

Однако связь чести с «небесным мандатом» необходимо специально прояснять, учитывая, в частности, тему дуэлей, о чем поговорим позже. Сейчас же достаточно констатировать: Победоносцев сделал акцент на религиозности и долге властителя перед Богом, чтобы деятельность любого начальника стала богоугодной. И этот подход куда более подходит нашей стране, нашей культуре, чем любые попытки ввести у нас западные институты и правила. Да, сам Победоносцев отмечал, что представительная власть и суд присяжных, например, эффективны в Америке и Великобритании. Причину их эффективности в Великобритании он объяснял приверженностью англичан традициям, а причину эффективности в Америке не исследовал вовсе.

Мы-то после Макса Вебера уже можем сказать: в протестантских странах действует идея мирского призвания – богоугодности любого честного труда. В том числе труда чиновника. Но протестантизм предполагает не только честный труд, чтобы все «вертелось», необходим культ капитала (деньги, которые делают деньги) и удачи, выражаемой в денежном эквиваленте. В нашей культуре культ удачи не столь развит, а культ денег, восторжествовавший в конце прошлого века, вовсе не является культом капитала. Истинный протестантский капиталист – это скряга, который ничего не тратит на себя, чуждый российским «понтам».

Протестантская модель работает в протестантских странах либо в тех, которые восприняли основной дух капитализма. В частности, в католических, где, как верно заметил Победоносцев, религия потеряла связь с паствой. Пустое место было занято новым эффективным культом. Для православной России это не годится. Но то, за что ратовал Победоносцев, вполне соответствует конфуцианской модели. Конечно, с поправкой на нашу специфику.

Учитывая, что самодержавие в итоге у нас существует и никуда не делось, следует сделать его эффективным, вернуть понятие чести и религиозное отношение любых ответственных лиц к своим обязанностям. Именно вернуть, а не насадить со стороны. Подводя итоги, «конфуцианизация» России – это не импорт чуждых ценностей. Это, напротив, стало бы возвращением к нашим собственным ценностям, но с определенным акцентом. Можно пошутить: «китайским». Но в этой шутке – лишь доля шутки.

Разумеется, нам не надо опосредовать все это в конфуцианских терминах; у нас есть свои собственные – православие, самодержавие, народность, честь. Заимствовать, как видите, практически ничего не придется, за одним исключением. Единственное, что стоило бы импортировать из конфуцианского мира, – это культ предков, возведенный в государственную доктрину.

Верните в головы царя!

Подобно конфуцианству, самодержавие также не является для России чем-то чуждым, что очевидно. Но если конфуцианское отношение к жизни требует восстановления, то самодержавие актуально по сей день. Для того чтобы сменить вывеску, а точнее, содрать ненужную вывеску «демократической республики», назвав вещи своими именами, не требуется особых усилий.

Собственно, «президентская республика» – та же монархия, только в профиль, с ненужными «республиканскими» атрибутами. От самодержавия нашу президентскую республику отделяют вовсе не процедура выборов и наличие парламента. Единственный камень преткновения – Конституция.

Это не значит, что для перехода к самодержавию необходимо отменять Конституцию. Президент фактически может считаться самодержцем и при действующей Конституции, если он обладает соответствующими возможностями, полномочиями и безусловным авторитетом. Для того, чтобы установить самодержавие формально-юридически, необходимо или принять новую Конституцию, устранив попутно все вредные казусы, связанные с приматом международного права над национальным и отсутствием идеологии, или продумать еще какую-либо юридическую процедуру, связанную с установлением монархии в России. Наша задача – называть вещи своими именами.

Итак, сегодня, как и в прежние времена, реальный политический строй России можно охарактеризовать как самодержавие. Собственно, любая президентская республика может считаться монархией. Чаще – конституционной. Но у нас, слава Богу, монархия не является по сути конституционной. Полная фактическая зависимость Думы от исполнительной власти привела к тому, что президент может легко изменить Конституцию. Достаточно предложить соответствующий законопроект – Дума будет вынуждена его поддержать по ряду общеизвестных причин.

Наш парламент уже сам собой превратился из законодательного органа в консультативный, так пусть станет таким официально! Про выборы первого лица ведь тоже все всё понимают, наверное, нужно быть слепым, чтобы не заметить, как это похоже на передачу власти преемнику. И между прочим, после Петра в истории России передача власти по наследству была вовсе не обязательна.

Преемничество – весьма существенный момент. Когда в конце девяностых – начале нулевых шли активные поиски новой государственной идеологии, возвращение к монархии впервые стало рассматриваться всерьез. Действительно, монарх – сам по себе сакральная фигура. Значит, не придется выдумывать кучу слов, кучу концепций, превращать гуманитарные науки в способ выработки и поддержки некой официальной доктрины. Доктрина оказывается не нужна. Институт монархии полностью заменяет надуманную идеологию. «За веру, царя и Отечество!» Sapienti sat.[1]1
  С лат. «умному достаточно».


[Закрыть]

Но возникло резонное опасение, что с восстановлением Дома Романовых здесь окажутся не очень приятные персонажи со всей Европы и начнут требовать признания и «хлебных мест». Правильно, так не надо Романовых! Они сами отреклись от короны, вообще-то. Можно отыскать Нарышкиных, например. Или начать новую династию.

Кроме всего прочего монархия – самая красивая форма правления. Открытая, величественная, сильная. Так может хватит играть в европейцев и американцев?

Верните России государя-императора! Во-первых, можно будет не тратиться на дорогостоящие «игрушки», весь этот эмулятор западных форм: выборы, законодательные собрания, всякого рода «демократию». Уже понятно, что у нас это не работает, но может привести к катастрофическим последствиям для нашей культуры.

Во-вторых, основным составляющим самодержавия является двор, а точнее – дворянство со своим однозначным и обязательным к соблюдению кодексом чести. Именно честь спасет нас от коррупции, от властных самодуров, от сознания временщиков. Потому что понятия чести и службы для дворянина нераздельны. Именно это нужно современной России.

И наконец, в-третьих, сакрализация власти, как указал Победоносцев, приведет к тому же позитивному результату: долг перед Богом будет заставлять чиновников хорошо и честно делать свою работу.

Итак, основные черты сегодняшней государственной власти в России хороши именно тем, за что власть критикует уличная оппозиция: у нас – самодержавие. Вообще-то, как уже сказано, любую президентскую республику можно считать самодержавной формой правления (что во Франции, что в США, например). Кроме того, в парламентской республике также царит единоначалие. Но в большинстве случаев президент президентской республики или премьер парламентской (равно как премьер любой из «кукольных» монархий) связан Конституцией. По факту там идет борьба двух начал: машина против человека, абстрактные формы против жизни. Эту борьбу заметил Победоносцев – правда, посчитал ее признаком разрушения всей общественной и политической жизни в мире.

Как мы уже знаем, для протестантской культуры и близких к ней культур культ машины вполне традиционен. Однако многим прочим культурам этот культ абсолютно чужд, в том числе китайской и русской. Полное, неограниченное самодержавие является не просто нашей традицией – это единственная форма государства, которая у нас вообще возможна. Сейчас эта форма восстанавливается, но в нестабильном – советском – варианте: без чести и без «Божественного мандата» любая власть, в том числе самодержавная, долго не протянет. Разумеется, любая иная власть, которая придет ей на смену, ради своего сохранения вынуждена будет тоже стать самодержавной. Зачем нам потрясения? Не лучше ли вернуть царя – не только и не столько формально, сколько ментально? Так сказать, в головы.

Вернуть, таким образом, необходимо честь служилого сословия и осознание им своей Божественной миссии, своего Божественного долга. Вот, собственно, в чем состоит для России восстановление монархии. Возвращение же к прежним названиям – это лишь наиболее простой и естественный путь к стабильности, процветанию и эффективности.

Для иностранного слова «президент» есть точный аналог в русском языке – «государь», то есть глава государства. Учитывая реальное положение вещей, правильнее именовать наше первое лицо государем-императором. Потому что федерация – это эвфемизм для слова «империя».

Эвфемизмы в данном случае категорически недопустимы! Ведь речь идет об архетипах, священных образах, которые веками складывались в народном сознании. Нам всем очень не хватает царя в голове, а эту проблему решить невозможно, пока нет государя в государстве!

Сегодня все больше лиц, принимающих решения, готовы рассматривать возвращение России к естественной форме правления.

Споры о возрождении монархии звучат все громче, в том числе в думских кулуарах.

Правда, депутаты в основном робеют, машут руками: не-не-не! Последовательно за возрождение монархии выступают у нас некоторые священнослужители РПЦ.

И, в отличие от большинства депутатов, они понимают: монархия – это не просто форма правления. Не только способ определенным образом организовать общество. Монархия – это еще и цель, причем священная.

Впрочем, в «техническом» смысле монархия тоже достаточно хороша. Мало того, в этом смысле она никуда не делась, поскольку президентская республика, как уже отмечалось, и есть та самая монархия. Да, с нюансами в виде выборов. Но ведь и в самих выборах, как известно, есть нюансы.

Так называемая американская «демократия» – это чисто идеологическая конструкция, причем двойная. Внутри страны «демократия» – фактически монархия, президент – сакральная фигура. А вне США американская «демократия» – это идеология колониализма, идеология распространения влияния Америки, чаще насильственного. То есть к демократии как таковой идея американской «демократии» отношения не имеет. И при этом работает достаточно эффективно.

Хотя все-таки не настолько эффективно, чтобы нас обмануть. Зачем России все эти глупые иностранные слова? Зачем шутовские колпаки? Президент, парламент – это карго-структуры, уродливый фиговый листок на здоровом теле нашей монархии. Причем этот фиговый листок обходится дороговато. Во-первых, необходимо постоянно поддерживать балаган, изображающий «западную демократию» в наших условиях. Во-вторых, горизонт планирования ограничивается президентским сроком. В такой огромной стране планировать надо на века, 6 или 12 лет – не серьезно. И планировать надо развитие страны, а не подготовку к очередным «выборам».

Властителю следует быть уверенным, что это его страна. Его вотчина! Властителю любого уровня. Тогда только и появится у власти реальное чувство ответственности. Появится – вернется честь. И властителю надо понимать: первое лицо, государь также не всемогущ. Над ним – Бог, как и над всеми людьми. Любая власть, по сути, от Бога, что налагает серьезные обязательства и ограничения. Куда более серьезные, чем просто долг перед законом.

Наконец, главное. Монархия – это не только средство, но и цель. Собственно, та самая «русская идея». Какое-то время такой идеей служил коммунизм, но сравнительно недолго. Теперь же с идеями полный провал. Что предлагают либералы, например? Поставить человека на службу экономике. Экономика как самоцель? Можно ли себе представить больший бред? Ложкой полагается есть, молотком – забивать гвозди. А не молиться на них. Что за дикарство?!

Что предлагает протестантизм, точнее – религиозный капитализм, описанный Вебером? Культ самовоспроизводящихся денег. У нас нет этого культа и никогда не было. И не следует экспериментировать с такими смертельно опасными вещами. Никто и не пытается реально экспериментировать. Просто на Россию надели шутовской колпак «Европы» и заставили исполнять дикарские заморские пляски. Пришло время остановиться, вернуться к нормальному образу жизни.