Текст книги "По рукам и ногам. Книга 1"

Глубоко внутри колотилась тихая ненависть.

Потом меня накрыл сон.

Наутро мучитель вытолкал меня из своего кабинета чуть ли не пинками, потому что моё присутствие приходилось там как нельзя некстати. Срочный звонок, срочная куча дел, срочные проблемы требовали его немедленного внимания, которое сильно отвлекалось моим присутствием. Не то чтобы я сама горела желанием оставаться в его комнатах хоть на секунду дольше, потому исчезла быстро, не дожидаясь ни уговоров, ни пояснительных подзатыльников. Тем более от вчерашнего, местами даже сносного стебливого Ланкмиллера не осталось и следа, одни пафос и раздражение. В коридоре мне даже дышалось легче. Неизвестно, когда он снова меня позовёт, но это будет явно не в следующую секунду, что уже внушает кое-какой оптимизм. Можно пожить спокойно; и раз здесь есть библиотека, значит, надо её найти. Хорошо бы обошлось без сопровождения престарелых служанок и педантичных охранников.

Ещё некоторое время я задумчиво постояла под дверью, размышляя о своём дальнейшем досуге и невольно подслушивая деловые ланкмиллерские беседы по телефону. Он практически через слово упоминал «Шиффбау», вторую в мире судостроительную компанию помимо его собственной, злейших конкурентов. О, этот суровый мир бизнеса, в котором я смыслю чуть меньше, чем ничего.

Я с трудом, ощущая себя разбитой после прошедшей ночки, отлепилась от двери и поплелась вдоль по коридору для начала в свою комнату, чтоб хоть привести себя в человеческий вид. А на углу прямо лоб в лоб столкнулась с Норой и даже отскочила в сторону. Наложница тоже чуть отступила, окидывая меня странным, задумчиво-удивлённым взглядом. Босые ноги, встрёпанные волосы, помятый вид и сиреневый синяк на шее, оставленный мучителем специально, как грёбаная чёрная метка в этом гареме. Ну что обо мне можно было ещё подумать при этих вводных? Ничего, кроме того, что Нора уже подумала. Задохнулась, как будто её внезапно начали душить, и быстрым шагом направилась вдоль по коридору туда, куда шла. Я молча проводила наложницу взглядом и чуть опустила голову. Жаль её немного, у неё своя правда. Она была любимицей Ланкмиллера-старшего, если верить словам Николь. Должно быть, тяжело свыкнуться со своим нынешним положением.

Николь едва проснулась, когда я вошла. Она сидела на кровати всё ещё в ночной рубашке и не спеша, старательно расчёсывала волосы большим перламутровым гребнем. Моё появление наложница встретила понимающим взглядом.

– О, Кику, тебе тут опять принесли всяческой косметики: для мягкости, свежести и упругости, чтобы удалить волосы и пышнее вырастить их, для блеска и против блеска, и вообще, мне кажется, скоро они такими темпами изобретут эликсир бессмертия. Короче говоря, дел тебе сегодня предстоит немало, – она усмехнулась в кулак, а меня передёрнуло от этой собачьей клички из чужих уст.

Кажется, это пока что худшая пакость, которую смог выдумать Кэри, чтобы отравить мне жизнь.

– Вот как, – я повалилась ничком на кровать, протирая глаза. – Ничего неохота… К слову, я тут кое-что случайно услышала краем уха. Что это за компания такая, «Шиффбау»?

Мне хотелось знать чуть больше обо всём, что происходит, потому что, как верно подметил Ланкмиллер, я теперь здесь. К этому можно по-разному относиться, но это факт, лучше быть осведомлённой о мелочах, чем неприятно застигнутой врасплох.

– Судостроение, особенно мелкое, – очень прибыльное дело, – неуверенно пробормотала Николь, поглядывая на меня. – У меня раньше были знакомые, которые в магазине закупались на одном острове, работали на другом, а жили вообще на третьем. И всё это было рядом, через небольшие проливы. Паромы – это как автобусы для большой земли. И судостроением всегда занималась компания Ланкмиллеров, Golden Inc., и этот «Шиффбау» тоже был её частью до не столь давнего времени. – Она повалилась на подушку, раскинув руки. – Но потом он откололся, и сейчас у хозяина с ними буквально война за продажи. Это всё, что я знаю, да и тут больше рассказывать нечего.

Хозяином. Она зовёт Кэри хозяином.

– В общем, понятно… – пришлось топать в ванную за новым списком указаний по превращению меня в подобие хорошей наложницы, изображая вид, будто большого интереса в вопросах бизнеса Кэри у меня нет.

А он был, я, признаться, даже понять не могла, откуда. Этот «Шиффбау», который просто взял и откололся… Семейные разборки? Но с кем? Николь ведь сказала, что кроме Кэри нет других наследников.

Вдруг в дверь постучали, я даже обратно в комнату вернулась из интереса. Вдруг завтрак? А есть хотелось просто жутко, желудок впал в буйство, напоминая о голоде так активно, что игнорировать это было сложно. В дверях появилась молоденькая служанка, она странно, боком, будто у неё что-то болело, вошла в комнату и, сбито извиняясь за беспокойство, оставила на маленьком деревянном столике с единственной ножкой переполненную фруктами тарелку, после чего поспешно выскочила за дверь.

– Странная она какая-то, – я хмыкнула тихо, себе под нос. – Впрочем, они все тут…

– Может, новенькая? – Николь пожала плечами, видно было, что у неё этот визит тоже оставил смутное впечатление. – Я не видела её раньше.

– У нее будто болит что-то, – сварливый тон сейчас был ни к чему, но после ланкмиллерской грубости с утра пораньше так и рвался наружу.

Наложница деликатно пропустила это ворчание мимо ушей и, положив к себе на колени гроздь винограда для удобства, продолжила расчесывать волосы.

Я тоже не стала надолго зацикливаться, всё-таки голод по-прежнему давал о себе знать весьма настойчиво. Схватила с тарелки яблоко, опасливо пренебрегая экзотикой, и снова ушла в ванную, но уже через каких-то пять минут вернулась, понимая, что больше ничего ни с волосами, ни с кожей сделать не в силах. Чувство было такое же, как тогда, когда нас в бордель-кафе однажды накормили протухшей рыбой. Мучила жуткая тошнота и озноб, пробиравший всё тело. Я оперлась на дверной косяк, прилагая ощутимые усилия, чтобы не сползти по нему на пол. Чувствуя, как неотвратимо подступает пора обниматься с «белым другом». Ох, как я всё это ненавижу…

Николь при виде меня вскочила с кровати, но тут же тяжело осела обратно. Она была вся серая.

5. Скорбящее божество

Творилось что-то слишком отвратительное даже для моей жизни. Словно утопленная в тумане, я лишь изредка выныривала на поверхность, где был белый потолок, жёсткая койка, уколы, головная боль, жажда и тошнота. Тяжёлый запах спирта, пропитавший собой воздух, наволочки и стены. Так продолжалось, кажется, уже очень долго, так что монотонный писк приборов въелся в подкорку и потихоньку сросся с моим существом.

Всё так сразу резко смешалось и оборвалось, что сейчас я ровным счётом ни черта не знала, не помнила, из мыслей будто не осталось ни одной целой. Все они потонули в вязкой туманной взвеси. И я тоже – вместе с ними погружалась всё глубже. Но однажды из забытья меня выдернул резкий голос Ланкмиллера.

Я лежала, не двигаясь и часто моргая, уставившись в потолок, и чувствовала себя почти так же, как тогда на помойке под дождем, когда в памяти обнаружила огромную, ничем не заполнимую дырищу. Я уцепилась за голос Кэри, как за спасительную соломинку. Больше не хочу проваливаться в эту омерзительную бездну, возвращаться во тьму.

Медленно и осторожно восстановила в памяти последние сохранившиеся моменты. Сразу стало легче чувствовать себя живой. Постепенно вернулась и возможность мыслить трезво и строить разумные предположения. Отравление, наверное? Мерзкая штука. Да какое сильное. Еле мизинцем пошевелить могу. Может, сдёрнуть с себя уже эту капельницу? Замучила, сил нет. И белый потолок тоже видеть больше уже не могу. Хотя если приглядеться, то на этот раз он бежевый.

– Пусть так, – Ланкмиллер медленно выдохнул, – но почему я узнаю об этом последним?

Он говорил спокойно, но тихую, клокочущую ярость в этом спокойствии мог не услышать только глухой.

– Мне не приказывали поставить вас в известность! Если бы был приказ, тогда и…

Беседа подобного содержания продолжалась уже несколько минут, и в конце концов я решилась поискать глазами её участников. Никогда б не подумала, что обыкновенный поворот головы будет стоить мне стольких усилий.

Зато когда мои старания увенчались успехом и я заметила двух мужчин, разговаривающих у двери в комнату – а это была уже наша с Николь комната, а не больничная палата, – не смогла сдержать вздоха облегчения. Не знаю, с чего вдруг он вырвался. Просто страшно было бы одной быть после всего этого тумана.

Тот, кого Кэри так остервенело отчитывал, был врач, в белом халате и взлохмаченный. Сам Ланкмиллер, одетый в чёрное, словно оттенял его, особенно элегантно смотрелась приталенная сорочка. Но разве под тёмный пиджак не светлое носят?

– Срываете на мне злобу, – негромко ворчал доктор, складывая на груди руки.

Я продолжала рассматривать Кэри во всех деталях, внимательно щурясь и не понимая, что в нём не так. Определённо что-то было, что-то очень важное. Он, видимо, как-то почувствовал мой взгляд, потому что неожиданно повернул голову в сторону кровати и бросил врачу сухое:

– Свободны.

Дверь тихо закрылась за ним.

– Ты первый раз за четыре дня очнулась, – глухо констатировал Кэри, опускаясь на покрывало.

На меня он не смотрел, взгляд будто бы проходил сквозь и устремлялся в никуда. Ланкмиллер не прикасался ко мне и не тревожил, он сидел, опустив голову и сцепив руки в замок. У него была двухдневная щетина, и это сразу делало его как-то мужественнее и старше. Я, прилагая немалые усилия, села, позволив себе пока что лбом упереться в его плечо. Наверное, надо что-то спросить, а то ведь и просидит так до вечера.

– Слушай, Кэри…

Он перевёл на меня усталый, рассеянный взгляд, но напрасно. Выдать что-то большее я оказалась не в состоянии. Во рту было сухо, и язык еле ворочался. Но было кое-что, что смертельно хотелось узнать.

– Что-то я не вижу Николь, – слова вышли сухим шершавым потоком воздуха.

– Ей повезло меньше, чем тебе, – безжизненным голосом отозвался Ланкмиллер. – Вчера похоронили.

Мне словно пощёчину отвесили. Не то чтобы я успела сильно к ней привязаться, но она не заслужила этого. Она, чёрт возьми, не заслужила этого. Очень мягкая и живая, любимая наложница. У неё в глазах всё равно была грусть, и она не закончилась светом. Теперь никогда уже не закончится. Горечь скатывалась от этих мыслей на языке комьями, всасывалась в кровь.

– Виновных уже нашли?

– Я виню себя и никого кроме, – с неожиданно странной интонацией ответил Кэри. – Этого не должно было случиться. Если случилось, значит, где-то недоглядел.

Он был таким беспомощным и подавленным, каким я не думала, что увижу его когда-нибудь. Он был богом этого дома, а богам не полагается скорбеть. Иначе все начнут видеть в них человеческое, а это… чревато. Я не знала, что ему сказать. Что вообще полагается говорить в таких ситуациях. Тугой колючий ком застрял и у меня в горле, поэтому я молчала, по-тихому пытаясь вытянуть из-под кожи иголку капельницы. Едва расправившись с ней, попыталась слезть с кровати и походить немного, чтобы изгнать из конечностей ощущение задубевшей ваты и перестать так сильно напоминать самой себе покойника. Правда, к подвигам подобного рода я оказалась не готова и, сделав пару неуверенных шагов, судорожно ухватилась за полку над кроватью, чтобы устоять на ногах.

Кэри почти раздражённо усадил меня поперёк колен, как непослушного ребенка.

– Прекрати свои глупости, ещё с тобой проблем не хватало.

На столь близком расстоянии я заметила глубокие тени, залёгшие на лице, синяки под глазами. Он мучился бессонницей? Мучился. Как-то запоздало пришла мысль, что мне стоило бы вырваться, а не пялиться на него и не сидеть, прижавшись. Но теперь уже было поздно. Я несмело коснулась его виска, потом опустила ладонь, медленно проводя вниз по щетинистой щеке, и остановилась, врасплох захваченная осознанием, что лучше бы мне не делать то, что делаю, а то, не ровён час, уеду в дурку.

Кэри молча взял мою руку в свою и чуть сжал, явно не спеша отпускать обратно. От него разило усталым отчаянием, и ощущения от этого рождались противоречивые. Не хочу к нему проникаться ни сочувствием, ни симпатией. Что бы там ни было, а ни одно даже самое человеческое чувство не извиняет того, что он мудак. Что ещё печальнее, моего плачевного положения это тоже не меняет.

Едва я попыталась слезть с его колен, Ланкмиллер приподнял меня словно котенка и уложил на кровать, опустившись рядом и носом уткнувшись мне в шею. Спрашивать что-то сейчас было бесполезно, и я улеглась поудобнее, больше не пытаясь улизнуть. Чёрт с этим, пусть отдохнёт, что с него взять.

Едва дыхание Кэри выровнялось, стало глубоким и ровным, я потихоньку вылезла из-под его руки и ушла спать на кресло.

– Ки-и-ику…

Я раздражённо отмахнулась. Даже во сне умудряется достать этот Ланкмиллер. Ну чем я так провинилась перед судьбой? Может, если талантливо притворюсь, что сплю, он отвалится?

– Ки-ику, – уже куда более требовательно.

Нет, эта кара меня окончательно постигла. С протестующе-досадливым стоном пришлось продирать глаза, чтобы разрушить последние надежды, удостоверившись, что это точно не сон и Ланкмиллер действительно нависает надо мной, опираясь на подлокотники кресла и внимательно заглядывая в глаза.

– Проснулась наконец-то, – констатировал мучитель и выпрямился.

Слов не было подобрать, как он меня раздражает. Когда ты едва не двинул кони и в целом ощущаешь, будто по тебе хороший трактор проехался, его рожа – последнее, что хочется лицезреть.

– Вот скажи мне, – Ланкмиллер сцепил руки за спиной и отвернулся, вопрос был задан почти ласково, снисходительно уж точно, – неужели тебе не прельщает перспектива хотя бы спать со мной в одной кровати?

– Спать в одной кровати приятно с тем, кого любишь. А тебя… – Я красноречиво замолчала в надежде, что он сам додумает.

– А меня твои глазоньки видеть больше уже не могут, потому что я жуткий богомерзкий тиран и выпил тебе всю кровь, – Кэри театрально развёл руками и укоризненно взглянул на меня, – уж не настолько плохо я с тобой обращаюсь.

Я насупилась. Спорить можно было до пены у рта и судорог конечностей, но у него своя правда, у меня – своя, и мы будто говорим на разных языках. Ни к чему всё равно не придём, так что в подобных спорах очень мало толку. Тем более меня сейчас занимали потребности более насущные.

– Есть хочу… – посетовала негромко.

– Тарелка ждёт на столе. Собственно, за этим я тебя и будил, вовсе необязательно было материться.

Материлась? Я материлась? Ну, то, что случилось спросонок, – не считается. Я была не в себе.

Тарелка действительно стояла на прикроватном столике, плоская и матовая, с тёмно-синей каемкой. В ней бултыхалось нечто вроде жидкой картофельной каши вперемешку с водой и без всяких специй. Но пахло вкусно. Хотя после четырёх дней вынужденной голодовки какая угодно баланда будет пахнуть вкусно. Я было взялась за ложку, но тут же резко выронила её и недоверчиво взглянула на Кэри.

– Это есть можно, – доверительно шепнул он, склонившись к моему уху.

Своим убогим дешёвым фарсом испортил весь аппетит. Впрочем, на этом он, видимо, счёл свой господский долг исполненным, потому что собрался уходить – обернулся ко мне спиной. И я тут же совершила глупость, поддавшись порыву.

– Кэри!

Он так быстро остановился, что носом пришлось врезаться между его лопаток.

– Ты неправильно поступаешь, что не ищешь виновника. Это слишком страшная вещь, чтобы оставлять её безнаказанной. Что, если на этом дело не кончится? Мы ведь не знаем…

– Даже слышать ничего не хочу, – он оборвал меня довольно резко, если не сказать грубо. – Это кто-то из дома, кто-то из людей, так или иначе близких мне. И я не хочу знать, кто.

– Что за ерунда? Ты никогда не сможешь жить спокойно, не зная, кто. Будешь видеть в каждом врага и предателя. И очень быстро сойдёшь с ума от собственных подозрений.

Но кто я, чтобы мне отвечать? Ланкмиллер вышел за дверь, даже не повернув в мою сторону головы, но я оказалась упорнее, чем сама от себя ожидала, и, высунувшись в коридор, вернула Кэри обратно в комнату. Взяла за рукав, усадила на кровать и только после этого принялась за еду. Вопреки ожиданиям, много в меня не влезло. Мучитель смотрел на всё это скептически, но, пока я жевала, рта не раскрывал.

– В заложники меня взяла, что ли? – наконец фыркнул Кэри, складывая руки на груди. Весь его вид выражал нетерпение и недовольство, однако он почему-то оставался здесь.

– Ты серьёзно собираешься меня бросить меня тут одну? Сейчас? Мне страшно. – Я будто давила ему на жалость, и в этом была какая-то особенная низость, но эти никчёмные угрызения совести можно вполне можно отбросить в нашей ситуации.

Где-то в поместье ходит убийца. Он знает, что его не ищут, и наслаждается собственной безнаказанностью. Его целью могла быть Николь, любимая наложница хозяина. Или я, новенькая из на редкость паскудного места, которую здесь не ждали. Или мы обе. Сейчас никто не мог сказать с полной уверенностью, что убийца остановится на достигнутом. Он уже перешёл черту, и таким терять нечего. Внутри всё ходуном ходит от мысли, что останусь здесь в одиночестве. В этой комнате на двоих.

– Ты четыре дня безвылазно провалялась чуть ли не в коме – и ничего, жива и, похоже, очень даже здорова. Я выяснил это пару часов назад, и за всё это время ничего с тобой не сделалось.

Погодите секунду, в смысле, пару часов назад? Про меня забыли ему сообщить? И за все эти четыре дня он сам догадался выяснить, куда это я пропала? Какой чудесный хозяин, просто золото. Помнит только, когда не надо.

– Послушай, ты просто не имеешь права оставить меня одну, – я была совершенно не в состоянии пускаться в объяснения, поэтому просто ещё раз угрюмо повторила сказанное, хватая его за пиджак.

– Если будешь ходить за мной хвостом, всё станет только хуже, – он резко склонился к моему лицу, заставив затылком вжаться в спинку кресла. Цинично, но крыть абсолютно нечем. Значит, он тоже считает, что причиной этого стала ревность.

Я в ответ нахмурилась, стискивая лацканы его чёрного пиджака. В молчаливом ожидании прошла минута.

– Не отпустишь?

– Нет.

– Ладно, собирайся. Прогуляемся на свежем воздухе. Сколько же с тобой хлопот…

Меня не очень прельщала перспектива прогуливаться. Меня не прельщала перспектива двигаться вообще. Но я всё равно пошла с Ланкмиллером, потому что знала: стоит мне остаться – сойду с ума. Топала за ним, совершенно не поспевая, и невесело ухмылялась собственным мыслям. Он обещал привести на набережную, но какое же у нас, должно быть, разное представление об этом слове. Возле бордель-кафе тоже была своя набережная, бурая от грязи, заплёванная до основания. Прибрежные заведения выставляли туда свои мусорные контейнеры, и запах стоял соответствующий, вдобавок ко всему с поразительной быстротой развелись крысы. Сквозь кладку мелкой бетонной плитки, вздувшейся от дождей, болезненно-серыми клочьями прорастала сорная трава, затоптанная рабочими с причала, вобравшая в себя всю пыль, которую только можно. Порт располагался совсем рядом, и грузовые корабли оставляли на воде широкие пятна мазута, они покачивались в волнах и на свете солнца отливали глянцевой ядовитой зеленью. Я даже не удивилась бы, узнай, что Ланкмиллер не видел этого места ни разу в жизни.

Набережную богатой части города впервые видела я. Она окаймляла крутой обрыв, как брошенное ожерелье. Далеко внизу, пенясь о скалы, плескалось синее даже в мрачную погоду море. Я порывисто втянула морской воздух всей грудью. Удивительно, ветер не принёс запахов ни мазута, ни рыбы, только соль, хвоя и немного дождя. Судя по лужам, он совсем недавно кончился.

Быстро идти я ещё не могла, поэтому то и дело внушительно отставала от широкого шага Ланкмиллера, а он останавливался и смотрел на меня полным укора взглядом. «На кой ты только за мной увязалась». В моём мире ненужных людей со временем привыкаешь к мысли, что никто к тебе не привязан, никто тебе не рад, тебя в лучшем случае терпят, и то – постольку-поскольку. В моём мире ненужных людей сложилась своего рода цеховая солидарность: никто не проговаривал этих простых истин так открыто, никто не вытаскивал их на свет. Ланкмиллер к нему не принадлежал, и его взгляд с непривычки ранил, потому что читалось в нём куда больше простого раздражения. В конце концов Кэри останавливаться надоело, и он облокотился на белый парапет, уставившись в море. Ветер, из-за которого мне постоянно всё плотнее и плотнее приходилось кутаться в пальто, действительно хорошо выветривал всякую дурь, все глупости, дерзости, низости. Я всё никак не могла справиться с шарфом, завязать его в нормальный человеческий узел. В конце концов его едва не вырвало у меня из рук новым порывом ветра, я и опомниться не успела, как Ланкмиллер его поймал и возвратил обратно мне на шею, с измученным и многозначительным вздохом, завязывая нормально на этот раз. Так, будто делать это ему не раз уже приходилось.

– Здорово здесь, правда? Красиво так… И птицы…

Над нами пронеслась огромная белая чайка, скользнула к морю, когтями царапнув воду, и так же резко снова взмыла к облакам. У меня почему-то пронзительно заныло в груди и не отпускало, пока она окончательно не скрылась из виду.

– Никогда не видела? – непритворно удивился Кэри.

– Нет, видела, почему. Но они тут такие… жирненькие у вас. Там, у причала, встрёпанные были и жалкие, будто другой мир. – Я положила голову на перила. – Им хорошо. Летишь себе куда хочешь. Людям куда сложнее.

Судя по кислому взгляду, Кэри не слишком высоко оценил эти детсадовские философствования, а намёк на моё собственное подневольное положение и вовсе пришёлся ему поперёк горла. Смахнув испарину с виска, он быстрыми шагами направился обратно к дому. Я сглотнула тяжёлый ком, помесь беспокойства, отчаяния и ещё чего-то нового, не менее терпкого. Поплелась за ним.

– Господин Кэри, что-то вы сегодня бледный, вид у вас нехороший, – прямо у двери нас встретила служанка, точнее, встречала она Ланкмиллера, я была чем-то вроде невидимого приложения к нему, – давайте я вам лекарства в кабинет принесу.

– Был бы очень признателен, – сухо бросил он через плечо и обернулся ко мне, – зайди, как переоденешься.

Я даже кивнуть не успела, как он уже исчез на втором этаже. Служанка грубо, чуть ли не вперемешку с проклятиями, сдёрнула с моих плеч пальто и с демонстративной небрежностью перекинула его через руку, намереваясь вернуть в гардеробную. И весь этот театр одного актёра лишь только затем, чтобы напомнить мне моё место.

Дьявол, как же я всё это ненавижу.

Ступеньки под ногами мерно скрипели, я нарочито медленно поднялась по ним и в кабинет Ланкмиллера заявилась без стука, о чём поспешно пожалела: он снова говорил по телефону, и это делало меня невольным свидетелем разговора. Голос на том конце провода был прежний, уже знакомый мне: мужественный и глубокий.

– Как ты?

– Нормально уже, – Кэри кашлянул, массируя виски.

– Давай держись там, работы просто по уши.

«Работы по уши»? Он потерял близкого человека, а ему говорят «работы по уши»? Интересно, кто это там такой умник.

– Ладно, ко мне пришли, – Ланкмиллер поднял свинцовый взгляд, и в комнате резко сделалось холоднее, – позже сможешь перезвонить?

– Смогу.

Я хрюкнула в кулак от странной мягкости интонаций, но потом представила предстоящий нам разговор, и стало уже как-то не смешно. Этот взгляд не обещал ничего хорошего.

– О правилах приличия… – начал было Ланкмиллер, но, видимо, оценив мой скромный уровень знакомства с правилами приличия, осёкся и выдал задумчиво-обречённое: – М-да…

– С кем это вы всё воркуете? – я попыталась одновременно сгладить накалившуюся атмосферу и соскочить с темы. Вышло не очень.

– Партнёр по бизнесу, – чуть раздражённо пояснил мучитель и почти сразу же добавил: – Близкий друг.

«Насколько близкий?» – издевательское уточнение чуть было не вырвалось у меня, но вовремя удалось сообразить, что я гораздо более значительно приближу себя к состоянию трупа, если продолжу в том же духе. Так что пришлось прикусить язык. Но на какой-то момент мне и правда показалось, что после «сможешь перезвонить» Кэри чуть не добавил «заинька».

– Кику, ты не расцветаешь с момента, как ко мне попала, – Ланкмиллер поднялся из-за стола, не замечая моих внутренних терзаний, лицо у него было серьёзное. – Неужели я так плохо с тобой обращаюсь?

Ах, значит, разговор пойдёт об этом. «Неужели я такой плохой, ведь ты обута, одета, накормлена? Ведь у тебя есть тёплая постель и кров. А если станем считать синяки на теле, не наберётся и десяти». Меня очень задевало его желание держать лицо. Казаться хорошеньким, при этом совсем не быть им.

– А ты пихаешь, скажем, – я замялась, зная, что всё это плохо кончится, – этого своего бизнес-партнёра под стол, чтобы он тебе отсосал? Или, может, ты бьёшь его каждый раз, когда ему случается тебя перебивать? Насилуешь его, угрожаешь сдать в публичный дом? Тебе так сильно кажется, что всё нормально. Но на деле твоё отношение далеко от человеческого. Знаешь, чем Чейс симпатичен мне гораздо больше тебя? Своей честностью. Он был откровенной мразью и прекрасно знал это. Да и перед другими комедию ломать не пытался. От твоих вульгарных заигрываний с человечностью меня тошнит.

Воздух в кабинете стал тугой и скользкий, так что дышать получалось с трудом.

В дверь тихо постучали.

– Да? – раздражённо рыкнул Кэри. Он уже убил меня несколько раз глазами, пока я говорила. Чудо, что не ударил.

– Я вам лекарства… – начала служанка, высунувшись из-за двери, но он оборвал:

– Начальника охраны сюда.

Дверь мгновенно захлопнулась. Это зачем ему, интересно, сейчас начальник охраны сдался? Будем устраивать публичную казнь меня?

– Подойди.

Что-то такое, что-то в его голосе, тоне, оцарапало так, что похлеще острого лезвия, и из меня разом вымыло всю спесь. Я за спиной заламывала пальцы, смотрела в пол и стояла на месте как вкопанная. Наверное, так было только хуже. Расстояние между нами Кэри преодолел в два шага.

– Тебе хорошо бы знать своё место, Кику, – он стиснул мои щёки, задирая подбородок. – Ты обыкновенная маленькая тупая стерва с непомерными запросами. Знаешь, как в этом доме воспитывают таких, как ты?

Голос его пугал. Глаза пугали ещё больше. Уже только одним хищным прищуром он вгонял иголки под ногти. Он очень хорошо возвращал в реальность. Напоминал мне о моём месте со всей беспощадностью.

– Извини, – бестолково промямлила я, не зная, зачем и к чему.

– Извини? – выдохнул Кэри, он так угрожающе возвышался надо мной, что я только ещё больше съеживалась. – Ты когда-нибудь привыкнешь к правилам этого дома, или мне в тебя их гвоздями надо вдалб…

Он внезапно осёкся. Сдавливая виски, привалился спиной к стене и медленно осел на пол.

В этот момент дверь кабинета с шумом распахнулась.