Текст книги "Мёртвый узел"

7
Приговор, ломающий надвое

Ланкмиллер снова пропал из моей жизни, будто его и не было. Прямого приказа покинуть «Шоколад» он не давал, и я воспользовалась этим, продолжив носиться там с засаленными медными подносами. Если мучитель и впрямь забудет о моем существовании, нам обоим будет только легче: я смогу рано или поздно достать поддельные документы и исчезну из города.

Нежелание Кэри распрощаться со мной окончательно не было мне понятно, но, зная его, мне действительно впору радоваться, что он все еще не продал меня в бордель.

Так я думала в длинные спокойные дни под конец июня, но однажды по возвращении домой меня ждал сюрприз. Сюрприз, который заставил меня в буквальном смысле выскочить обратно за дверь, чтобы это переварить.

– Вы еще откуда здесь?

Чуть не добавила «черт возьми», потому что в прихожей во всем своем ужасающем великолепии высился Генрих. У меня аж дыхание перехватило. От испуга и неожиданности звучала я, наверное, не слишком вежливо, но начальник охраны мне в этом не уступал.

– Собирайся, – от его взгляда вполне можно было подхватить сердечный приступ.

– А, это ты, мы заждались уже. Уезжаем, – по лестнице со второго этажа сбежала всклокоченная Алисия, волоча за собой сумку, с которой я приехала. – Вещи твои вот.

– Уезжаем? Куда? – Эта новость, словно кость, застряла поперек горла, поэтому вопросы у меня получились приглушенные.

– Скажи ей, Генрих! Почему ты еще… – Ланкмиллерская сестра укоризненно взглянула на своего любовника.

– Не вижу смысла объяснять отдельно некоторым людям. – Он почти дырку во мне просмотрел, когда говорил это свое «некоторым людям».

Но объяснять не было необходимости, я уже увидела это и сама. Картину, открывшуюся за его плечом.

Дверь в столовую распахнута, и, если присмотреться немного, можно было различить в потемках силуэт развороченного окна. На пол сквозь него бросали длинные медовые полосы уличные фонари, разрезая мрак густым и тревожным светом. Что еще в доме успели повредить, мне даже уточнять не хотелось. Проблемы главы семейства настигли нас и здесь.

– И что? – тихо спросила я у Алисии. – Мы возвращаемся к Кэри?

– Да.

Началась гроза, молнии рассекали надвое небо, набухшее от влаги и мрака. Вспыхивали, подсвечивали тучи, тяжелым пологом скатывающиеся вниз, к самой земле. Я наблюдала за ними почти без движения, прижавшись виском к стеклу.

– На тебе лица нет. Что тебя так встревожило, возвращение? – Алисия легонько боднула меня в плечо.

Да уж, погодка под стать настроению. И ведь дело не только в том, что Ланкмиллер в очередной раз сломал все мои планы, превратил их в труху и пепел. Возвращаться к нему значило снова жить в мрачном тяжелом доме, где все ходят по струнке, выслуживаются и боятся. В дом, где умирают люди.

– Угу, – я кивнула быстрее, чем сообразила, что за такой ответ на меня могут и проблемы свалиться.

– Ты зря так тоскуешь по этому поводу. Кэри на самом деле хороший человек. Гораздо лучше, чем ты о нем думаешь. Он удивительный.

– Он удивительный, – эхом отозвалась я. – Он и то, с каким упорством он уничтожает свою любовь.

Даже счастливую, даже взаимную, которая совсем этого не требует. Он трахает девок в отелях, приковывает солнце всей жизни к кровати цепью. Что он еще там с ней делал, мне неизвестно, надеюсь, хотя бы не бил. Кэри отвратительный. И ничего удивительного в нем нет.

Видимо, все то, что я не проговорила, и так прекрасно отразилось на моем лице, потому что Алисия отстранилась и шумно выдохнула.

– Когда мне исполнилось тринадцать, отец меня продал.

В резко наступившей тишине я почувствовала, как беспощадными большими тисками сдавило сердце. Эта фраза так точно отразила меня, что оставила совсем безоружной. Даже сжившись с таким же печальным фактом собственной биографии, я бы не смогла озвучить его так откровенно и отчетливо. Во мне никогда не было столько сил.

– Не из-за денег, разумеется, чтобы не дробить компанию между наследниками, – тихо продолжила Алисия, глядя куда-то перед собой. – Но причины не очень важны в таких вопросах, ты и сама знаешь. После смерти отца Кэри меня выкупил и вернул домой, как и обещал, когда мы расставались много лет назад. Может быть, я слишком идеализирую брата, но дай ему еще один шанс, у него сложный период сейчас.

Я повела плечом, прерывисто выдыхая воздух. Страшно не хотелось портить ее любовь рассуждениями о ланкмиллерской доброте и ее чудесной избирательности, о том, что Кэри предпочел бы не вспоминать обо мне вообще никогда и ему не очень-то нужны мои вторые шансы. Алисия отстранилась немного и, сцепив руки в замок, уставилась куда-то вниз.

К счастью, это неловкое молчание не стало для нас долгой пыткой, мы прибыли на место минут через пять, и Генрих остановил машину у ворот мрачного особняка в ожидании, что мы ее покинем. Я выпрыгнула на удивление аккуратно, по крайней мере без риска разбить колени.

Ланкмиллер встретил нас в холле. Встрепанный немного, он даже казался милым и домашним, пока не заговорил.

– Вы задержались, – мучитель слегка приподнял брови, будто ожидая, что причину ему сообщат.

– Ждали вашу наложницу, – кашлянул начальник охраны. Это был многозначительный ответ, ответ-обвинение: наложницы не из тех, кого стоит ждать.

– С ней я отдельно поговорю, – заверил Кэри без малейшего интереса, прежде чем заключить в объятия свою младшую сестру. – Ну как ты? Я рассчитывал держать тебя на расстоянии от этого всего. Прости, что так вышло.

Я вдруг осознала, что впервые вижу, как они разговаривают друг с другом, если не брать в расчет того маленького смешного препирательства в вечер, когда мы с Алисией встретились. Ланкмиллер и правда был очень бережным с ней. Хорошо, что он хоть кого-то может любить по-человечески. Чтобы и дальше не быть свидетелем чего-то настолько личного, я решила оставить их, улизнуть тихонько, как всегда делала, но остановилась, врасплох застигнутая осознанием, что я не очень представляю, куда идти. Ступила пару шагов и словно увязла в полу, беззвучно чертыхаясь себе под нос. И Алисия уже исчезла куда-то, а я все продолжала стоять, спиной чувствуя его взгляд, его вопрос, какого черта я все еще здесь делаю. Все это жглось так, что больно было вздохнуть.

Кэри, к счастью, ничем таким не страдал.

– Хотела что-то сказать мне? – насмешка, примесь усталого раздражения. Он явно не был бы слишком счастлив болтать со мной.

– Нет, ничего.

– Возвращайся в свою комнату.

– Угу.

Та, в которой мы жили с Николь. Если вспомнить, Ланкмиллер сбежал отсюда почти сразу после ее смерти, чтобы ничто ему об этом не напоминало. Игры со своей памятью он любит, но обвинить его в этом сложно.

Обреченно опустив голову, я взбежала по лестнице, не оглядываясь на охранников и прислугу, в самый конец коридора, к последней двери.

Я с горькой отчаянной злостью ногой распахнула ее и пнула внутрь сумку, притащенную с собой, от ускорения та почти долетела до противоположной стены. Только после этого я внесла в спальню и свое бренное тело, слегка ошарашенная открывшимся небольшим нюансом.

Сидевшая на кровати у окна Элен уткнулась носом в рукав, слабо пытаясь скрыть усмешку, вызванную моим эпическим появлением. Значит, Кэри хочет, чтоб я делила место жительства с ней. Что ж, это лучше, чем жуткое одиночество в комнате на двоих.

Хотя тут и компания, кажется, обещала быть жуткой. Наглухо задернутые шторы и темнота, рассекаемая льдистым светом телефона, из которого доносилась зацикленная мелодия какой-то популярной игры. Духота и отчаяние. Даже в этих потемках видно было, насколько Элен казалась потрепанной от жизни. В прошлый раз, когда мы встречались, у нее была не самая светлая полоса, и даже тогда она не выглядела такой разбитой.

– Привет, – пробормотала я, делая вывод, что молчание затянулось уже до неловкости долго.

– Угу, – промычала в ответ Райт, усердно выжимая что-то в экране, но, видимо, безуспешно. – Да твою мать, снова, что ли?!

Элен повалилась на кровать, уткнувшись носом в подушку и раздосадованно мыча. Что-то тяжело звякнуло от резкого движения, и я напряглась, потому что это был очень нехороший звук. И очень знакомый.

Когда секундой позже до меня дошло, во мне замкнуло какие-то провода. Жаром ударило по затылку, обожгло так, что я забыла, как дышать. Как отвести взгляд, чтобы не пялиться так открыто.

– А, на это смотришь? – Элен вытянула ногу, и цепь, потянувшись за ней, в очередной раз издала глухой устрашающий звон, самый мерзкий на свете звук. – Да, вот так мы теперь живем. Весело.

Сколько времени прошло, с тех пор как мучитель впервые сказал мне об этом? Кажется, что безумно много. Но самое ужасающее крылось в другом. Здесь, в фамильном особняке, напичканном охраной и камерами до отказа, обнесенном глухим забором, в том, чтобы держать человека на цепи, не было никакого смысла, никакой здравой необходимости. Это ланкмиллерское решение пугало все то живое во мне, что еще каким-то чудом уцелело.

Внутренности словно обмерзают по стенкам, и ты чувствуешь себя шарнирной куклой, у которой одни только сосульки внутри и страх.

– Как у вас дела со «Змеиным зубом»? – падая на кровать, я задала этот вопрос просто чтобы отвлечься, но спохватилась довольно быстро. – Если давлю на больное, не отвечай.

– Честно говоря, я мало что знаю, он теперь почти ничего мне не говорит. Кэри противостоит не «Зубу», только отдельным его представителям из Анжи. Амалия, конечно, усложняет дело, но не все так плохо, наверное. Он ведь не укрывает меня незаконно, он всего лишь меня купил.

Элен с размаху зашвырнула телефон в стену, и я с трудом сдержала невеселую усмешку, узнавая в ней собственные повадки.

Гнетущая атмосфера наутро так и не рассеялась, напротив, стала как будто плотнее, сгустилась в воздухе липким жаром, от которого свербило в черепной коробке. Элен, не отрывающаяся от своего телефона, и полутьма от задернутых штор, к которым она даже прикасаться запрещала.

После полудня Ланкмиллер удостоил нашу опочивальню своим блистательным появлением.

– Сам явился с визитом, надо же, – у меня вышло ехидно и зло, еще до того, как он, пришедший навестить Элен, вообще вспомнил о моем существовании.

– Советую контролировать тон, – даже и секундной задержки не последовало перед тем, как мучитель парировал мое язвительное замечание холодным и ровным голосом, в котором уже вибрировала угроза.

– Советую контролировать свою наглухо нездоровую голову.

О, вот теперь он заметил меня. Обернулся лицом и заговорил очень вкрадчиво. Согласные как будто пружинили у него.

– Время, проведенное вдали от дома, плохо сказалось на твоем воспитании? Нужен Генрих, чтобы напомнить правила приличия?

– Ты только своим карманным Генрихом пугать можешь? – огрызнулась, глядя на него исподлобья.

– Кику, – одними губами прошептала Элен, качая головой. «Не нужно его злить».

Да, хотела бы я иметь такой же голос разума, быть чуть хитрее, не поддаваться своему возмущению, как по щелчку. Может, для этого было уже слишком поздно, потому что Ланкмиллер неуловимо переменился, а это значило, что, наверное, я уже перешла какую-то черту. Опускаясь в кресло напротив, он пригвоздил меня к месту взглядом.

– Скажи мне, милая Кику, что тебя так беспокоит? – с таким лицом казнят висельников, но у меня внутри осталось слишком мало здравого смысла, чтобы бояться казни.

– Отпусти Элен, убери цепь. То, что ты делаешь, это безумие.

Получилось все равно глухо, словно меня душили.

– Что-нибудь еще? – мучитель вздернул бровь.

Это был отказ. Довольно циничный, вполне прямой. Ланкмиллер платил той же монетой и тем же ядом. Именно поэтому мне стоило притормозить. Но я не смогла.

– Думаешь, ты весь такой герой-спаситель, девушку уберег? Ты ее заложил собственной трусости, и посмотри, что из этого вышло. Ты не умеешь любить людей как людей, только как вещи. Ты причиняешь боль всему, к чему прикасаешься, и это не потому, что я пафосная малолетка, а потому что ты жалкий мудак и тряпка, который по-другому не умеет.

– Хорошо.

Я не думала, что он сможет меня зацепить, но сейчас у него это вышло. Будто откуда-то издали ветром принесло глухой звон колокола, и все оборвалось внутри. Не выдержав, я медленно опустила голову. Из надлома в пространстве сочилось густое темное напряжение, не давая двигаться и дышать.

Элен тоже это почувствовала.

– Все, хватит! – Голос у нее дрожал. – Давайте просто притворимся, что этого разговора не было, иначе не выйдет ничего хорошего.

– Помолчи, я не давал тебя права высказаться, – холодно оборвал Кэри, видимо, заставляя ее сесть и подчиниться. Цепь свалилась на пол с гулким звоном. Ланкмиллер указал на дверь и выплюнул короткое: – Вон отсюда.

Шаги, дверь хлопнула. Мы остались одни.

– Не выдержала твоего сволочизма, вон как быстро смылась, – съехидничала я.

Мучитель даже и капелькой внимания не одарил эту реплику. Он взял меня за подбородок, заставив поднять лицо и наконец взглянуть на него.

– Кое в чем ты права, дорогая, – ласковый сахарный голос, от которого ужас плавил изнутри кости. – Привлекать Генриха нет необходимости. Я займусь твоим воспитанием сам.

– Пытаясь быть устрашающим, ты чудовищно переигрываешь.

– На колени, лицом к стене, руки за голову.

Я больно закусила губу, приводя себя в чувство хоть немного. Значит, он меня выпорет? Ну что ж, учитывая мой послужной список, это было лишь вопросом времени. Ланкмиллер какое-то время выбирал орудие экзекуции, я не видела толком, чем он был занят за моей спиной, но время тянулось мучительно медленно. В горле собирался тугой и клейкий комок, от которого все сложнее становилось дышать.

Мучитель подошел ко мне, и минутная стрелка остановилась. Тишина, повисшая в тот момент, казалась абсолютной и всепоглощающей. Потом в воздухе свистнул шнур, лопатки словно огнем обожгло. Кажется, ткань футболки лопнула от такого, потому что вместе с болью я вдруг почувствовала жар, словно потекла кровь.

– В этом доме никто не указывает мне, как поступать с моими наложницами, – его голос сложно было разобрать, его заглушало мое собственное шумное и частое дыхание. – Вы обе – такие дуры.

Да уж, этого не отнимешь.

Во второй раз я сжалась сразу же, как услышала свист шнура, и зря, наверное: вышло намного больнее. У меня даже в глазах потемнело. Неконтролируемой мелкой дрожью сковало пальцы. Из всего – беспомощность была худшим. Я не хотела выть, валяться в ногах у него в ходе этого «воспитания», но я не могла обещать себе ничего.

– Пять ударов, и ты научишься, – сладким голосом пообещал Кэри.

Давая мне передышку перед третьим, в комнату вошел начальник охраны.

– Заняты, господин? – Тон у него был настолько одобрительный, что в другой ситуации я бы сочла это смешным. – У меня срочное дело, не прерветесь?

– Позже, – равнодушно отмахнулся Ланкмиллер. – Подожди в моем кабинете.

Третий. На лопатки ложится полоса огня, вскрывая кожу. Теперь я уже не догадывалась, я точно знала, что лупит он до крови. Мир перестал иметь краски кроме одной, самой яркой. Той, что заставляет вжаться лбом в стену, прокусив щеку изнутри.

– Господин, так отметины останутся, – осторожно заметил начальник охраны.

Ответ у Кэри получился короткий, словно удар шнурка.

– Пусть.

Четвертый взмах. Вспыхнула поясница. Жареный воздух влился в легкие, словно его протолкнули прессом. Я разучилась считать, но я как-то знала, что следующий удар будет последним.

Пятый лег не поперек спины, а вдоль, пересекая все предыдущие. Голос, донесшийся будто издалека, принадлежал мне, и от него кровь стыла в жилах.

Заткнись. Заткнись.

Замолчи.

Без сил, едва чувствуя себя, я сползла по стенке лицом в измятое покрывало.

– Я с тобой не закончил, – Ланкмиллер, не давая отключиться, дернул на себя. – Коленно-локтевую, дорогая.

Это показалось мне горячечным бредом, наступившим от болевого шока, но, когда Генрих глухо кашлянул и сказал, что лучше действительно подождет в кабинете, я все поняла. До меня дошло, что мучитель собрался со мной делать.

Ужас от происходящего собрался комком в горле, разъедая изнутри, а потом расслоился медленно и исчез, оставляя за собой только склизкую пустоту. Глаз зацепился за столб пыли в воздухе, взвившийся от резких движений. Вот приблизительно так же я себя чувствую сейчас. Как пыль.

Ланкмиллер, стискивая до синяков мои бедра, входил резкими глубокими движениями, а я сжимала в зубах простыню, чтобы не заскулить. Даже хуже, чем в первый раз. Хуже, чем когда-либо. В горле скребло, словно там застряла рыбная чешуя, во рту осел привкус плесени. Уткнешься воспаленным лбом в подушку и молишься чтобы поскорее закончилось. Время растянутой жвачкой липнет к тебе, обматывается вокруг шеи, набивается в легкие, не отпускает.

Когда мучитель оставил наконец комнату, сил хватило только на то, чтобы натянуть одеяло до подбородка и лежать, безучастно уставившись в стену. Мысли – один большой пульсирующий комок без края и направления: между жизнью и смертью нет особой разницы и хорошо бы вывести себя отбеливателем, как пятно. Растворить в кипятке, как сахар. Чтобы больше не быть здесь.

Элен вернулась только поздно вечером, когда темнота уже стянулась под потолком комнаты, оставляя только комочки света от фонарей на улице. Тогда-то и выяснилось, что я перепачкала кровью все одеяло, чем жутко напугала свою соседку по комнате.

– Обработать надо, чего же ты молчишь? – она сосредоточенно нахмурилась, прикусывая губу, и ее голос показался мне надтреснутым. Она вся казалась надтреснутой, Элен Райт.

– Эл, мне так хреново, отстань, пожалуйста, – хрипло попросила я, отстраненно отмечая признаки подступающей лихорадки: замерзшие пальцы, мелкая дрожь.

– Я найду тебе обезболивающее, – меня неожиданно погладили по голове медленным размеренным движением, – и все обязательно заживет.

Я невольно подалась на ласку, доверчиво ткнувшись лбом Элен в плечо. Она ненавязчивая, она просто пытается быть сильной, когда сил уже нет. Исподволь я разглядывала темные синяки засосов на ее шее, царапины на молочной коже – отметки его любви. Или того, что Ланкмиллер называет любовью. Райт и сама уже все о нем поняла.

Она прерывисто вздохнула и, аккуратно отстранившись, подошла к окну, раздвинув шторы, настежь его распахнула.

– Ночь сегодня хорошая, – что-то жуткое промелькнуло в ее улыбке, но я не успела даже рассмотреть толком.

Где-то в саду раздался отрывистый глухой хлопок, заставив вздрогнуть. Почти сразу же Элен тихо охнула, и видно стало, как по ее цветастому платью расползается красное пятно.

8
За чертой

В коридоре было темно и холодно.

За занавески медленно пробирался серый рассвет, рождая в душе неприятное тянущее чувство наступающего несчастья. Значит, Ланкмиллер всю ночь так просидел у двери медицинского кабинета, не шелохнувшись?

Теперь он совсем не походил на строгого хозяина, только на убитого горем человека, обессилевшего в своей бессмысленной борьбе и потерянного в течении жизни, которое занесло его не туда. Совсем не такой ужасающий, каким был несколько часов назад. Он словно выцвел за эту ночь.

Сгорбившись и запустив пальцы обеих рук в волосы, Ланкмиллер безотрывно смотрел в пол, и мне даже против собственной воли было его жаль. Глупый, не умеющий любить мальчишка. Если Райт уйдет от нас, сможет ли он пережить это так же просто, как справился с утратой Николь лишь немногим ранее? Мне было совсем не жаль его. Элен – безумно, но мучитель сам отказал себе в человечности после того, что сделал со мной. Я бы даже его убитое состояние назвала притворством, попыткой просто походить на человека, при этом не являясь им.

Только вот я сидела в другом конце коридора, скрытая предрассветными сумерками, не в силах сдвинуться с места. И он, наверное, даже не знал о моем присутствии.

Дверь медицинского кабинета открылась бесшумно, но Кэри все равно вскинул голову, как будто почувствовал. Появившийся на пороге Ричард что-то негромко и коротко ему сказал; Ланкмиллер сразу же залетел внутрь, даже ничего не ответив. Видно, обнадеживающего в словах Фолиана оказалось немного.

Лишившись своего объекта наблюдения, я уткнулась лбом в колени и даже не заметила, как ко мне приблизился доктор.

– Элен сказала, тебе понадобится. Это обезболивающее. – Он со спокойным видом протянул мне блистер с таблетками.

Элен… Элен сказала? Да как она в таком состоянии могла помнить о чем-то вроде этого? Могла кого-то о чем-то просить? Трясущимися пальцами я рассеянно сунула блистер в карман, не в состоянии выдавить из себя даже слов благодарности, словно бетонной плитой пережало грудную клетку.

– А вообще пойдем-ка в смотровую, – Ричард с докторской ювелирностью взял меня за запястье, – тебе тоже досталось, как я посмотрю.

– Да нет, у меня все… Ай-й, – испуганные отговорки прервались от неловкого движения, заставившего резко втянуть в себя воздух.

Фолиан после этого даже слушать не стал.

– А Элен… Что теперь с ней будет? – тащившись за ним по коридору, я долго не решалась задать этот вопрос. Когда спрашиваешь что-то, должен быть уверен, что готов к ответу. Я уверена не была.

– Она едва ли протянет дольше часа, – ровный глубокий голос доктора звучал отстраненно, не выдавая ни единой эмоции, может, именно поэтому я уже набрала в грудь воздуха, чтобы просить его повторить, но в последний момент одернула себя.

Ты все слышала. Уверена, что выдержишь, когда он скажет это еще раз?

– Вы так спокойно сообщаете об этом, что дрожь берет.

– Я практикующий хирург, и такое, увы, случается, – Ричард приоткрыл дверь смотровой, подталкивая меня внутрь. Я податливо переступила через порог, не чувствуя ни пола под своими ногами, ни резкого запаха спирта, стоящего в кабинете.

Единственный лучик света в этой кромешной тьме погаснет в считаные минуты. Должно быть, в моих словах Ричарду послышался укор, потому что он зачем-то принялся объяснять.

– Тот, кто это сделал, ждал круглые сутки, он все время был где-то рядом. С большого расстояния он не попал точно в сердце, однако рана все равно оказалась смертельной. Я сделал все, на что был способен.

Погружаясь во тьму от ладоней до самых глаз, опустив голову, хриплым голосом:

– Я вас не виню.

– Снимай футболку, мне нужно посмотреть, – Ричард вернул в реальность этой дежурной просьбой.

Спорить я не стала, безразлично стянула с себя футболку и бросила ее под табурет, на который меня определил суровый практикующий хирург.

Вздрагивая от боли и холода каждый раз, когда пропитанная перекисью вата касалась лопнувшей кожи, усидеть на месте было непросто.

– Может, это все же необязательно? – Я кое-как обернулась к Ричарду, с трудом сдерживая свои страдальческие поскуливания.

– Расслабься и доверься мне, – строго скомандовал доктор. – Смотри, раны уже начинают гноиться. Хочешь сознание от боли терять, когда заражение начнется?

И правда, чего это я трепыхаюсь, он наверняка знает, что делает. Да и какая разница, голова все равно чугунная, ни о чем не думается.

– А Кэри не будет против? Того, что вы мне помогаете. Он ведь наверняка не просил…

– Просил, не просил, – Ричард завел глаза к потолку. – Не изверг же он в самом деле.

В смотровую тихонько заглянула Алисия, прижалась виском к косяку и рассеянно взглянула на нас. Вид у нее был точно такой же паршивый, как у всех, кого я успела сегодня увидеть в поместье. Будто она не спала всю ночь.

– Выглядит жутко. – Лис осторожно заглянула мне за спину, потом опустилась на диванчик рядом, растерянно спрятав взгляд. – Он знает, что не должен был так поступать.

– Больше не говори со мной о нем, – тихо пробормотала я, шмыгая носом. – Это даже для ошибки слишком больно.

– Я понимаю, – сокрушенно вздохнула рыжая.

– Все кругом очень понимающие, Алисия, – безжизненным тусклым голосом отозвалась я. – Пока их, срывая злость, не лупцуют шнуром до мяса. Пока их не насилуют, мордой уткнув в подушку.

Она подалась вперед, судорожно проглатывая воздух, но ответить не успела. Из коридора послышались шаги, и все заметно напряглись от этого звука. Уже через пару мгновений в дверном проеме появился Ланкмиллер. Я дернулась и сразу уставилась в пол. Нет сил просто даже смотреть на него, знать о его присутствии. Сейчас еще и скажет что-нибудь нехорошее.

– Алисия… – он помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями. – Похороны назначены на завтра. Сделай все необходимые распоряжения.

* * *

После того как Ричард со всей своей стальной невозмутимостью вернул внимание моей спине, стало совсем несладко. Лекарство, что он мне дал, не успело еще подействовать в полной мере, поэтому теперь я испытывала что-то вроде предсмертный агонии. Казалось, что доктор Фолиан имел привычку всякие раны обрабатывать не иначе, как кипящей кислотой. И пару раз, как он и предупреждал, сознание словно макали в темноту и сразу же выдергивали оттуда резким запахом нашатыря. Я так до конца и не была уверена, лечил меня Ричард или пытал, и даже не сразу поняла, когда все закончилось.

– Как ты? – заботливо спросил Фолиан, в очередной раз поднося к моему носу пропитанную спиртом вату. – Живая? Идти сможешь?

Я только бездумно покивала, потому что если продемонстрирую сейчас свой дребезжащий и хриплый голос, он меня точно не выпустит отсюда еще ближайшие полчаса.

Казалось, что боль, словно лава, растекается по всему телу, доставая уже даже до кончиков пальцев. Поэтому, едва прикоснувшись к двери, я сразу же отдернула руку: причудилось, что обожглась. Но это был лишь больной бред сознания, воспаленного от нервов, боли и бессонной ночи. Тихо заскулив, я прижалась лбом к стенке, в надежде, что это меня капельку отрезвит и еще хоть одной ниточкой привяжет к реальности.

– Все-таки давай-ка я тебя провожу, – Ричард, хмурясь, поднялся со своего места.

– Не нужно, – поспешно заверила я, почти вываливаясь в коридор, в прохладу и сумрак.

Придерживаясь за стену, медленно побрела к себе в комнату. А там, закутавшись по горло в одеяло и почти что уткнувшись носом в стену, я сделала единственное, что можно было сделать, не спав всю ночь, а после оказавшись накачанной какими-то жуткими обезболивающими. Я провалилась в серое марево забытья.

Разбудила меня Алисия. Точнее, специально для этого она ничего не делала, просто сидела на стуле у изголовья и смотрела в окно, но ее тихого дыхания было достаточно, чтобы стряхнуть с меня тонкую пленку оцепенения. Судя по свету в комнате, и этот день уже плавно склонялся к вечеру.

– Прости, я не хотела тебя тревожить, – тихо пробормотала Лис, выпрямившись. – Просто Кэри просил передать, если ты… вдруг… пойдешь – то вот.

Она так запиналась, будто каждое слово приносило ей боль, царапало иглами изнутри.

Я хотела было спросить, куда пойду, но ее короткий кивок в сторону шкафа все разъяснил. Длинное черное платье, струящееся атласом. Зачем-то такое красивое для столь печального случая.

– Так ты идешь? – осторожно осведомилась Алисия, ерзая на стуле, как будто ей неловко было меня об этом спрашивать.

– Да, – вздохнула я, усаживаясь в кровати и убирая спутанные пряди с лица.

Я пойду попрощаться с Элен. Ланкмиллер тоже, разумеется, будет там. Пусть это и пугает меня, но… Я, скорее всего, наглотаюсь обезболивающего до одурения и вряд ли буду хоть что-нибудь соображать.

– Он просто хотел ее защитить, – вдруг сказала Алисия с таким отчаянием в голосе, будто ее реальность истончалась на глазах, расходилась по швам, обнажая пустоту, стоящую без движения. Это было безнадежной попыткой удержать края, расставить ориентиры, чтобы перестать падать в нее. Чтобы начать дышать.

– Он не очень хорош в этом, да? – Я свесила ноги с кровати, с трудом удерживаясь, чтоб не схватиться за голову; медленное осознание настигшей этот дом утраты накрывало меня с головой, заставляя в ней захлебываться. Как прежде уже не будет. Все никогда не вернется на свои места.

– Он не очень хорош во многом, – Алисия натянуто улыбнулась, но по голосу хорошо ясно было, что она изо всех сил держится, чтоб не плакать. – Но скоро он придет в норму. Через неделю уже и не скажешь, что он пережил.

Мне нечего было ответить, от смерти Николь он действительно быстро оправился, хотя и вспоминал о ней после с нежностью, почти с трепетом. Наверное, он просто нашел в себе силы отпустить. С вещами всегда расставаться проще, чем с людьми. Жаль, что другим смертным не удается зализывать раны с такой же легкостью.

– Доктор Фолиан сказал, что тебе надо еще раз обработать раны, – Алисия решительно поднялась с места, будто прямо сейчас готова была приступить к упомянутой экзекуции.

– Сначала мне нужно в душ, – выпалила я прежде, чем успела придумать что-то получше.

Лишь бы только не опять эти обливания кислотой.

Эффект от таблеток почти сходил на нет, и я поморщилась от боли, зашитой в каждом движении. Тот, кто придумал эту технику из пяти ударов, – изверг.

– Я тебе помогу, ты сама не справишься в таком состоянии, – категорично заявила Алисия.

– Справлюсь, ничего, – я попыталась отмахнуться, но лишь навлекла на себя строгий выговор ланкмиллерской сестры.

– Кику, – она вдруг придвинулась вплотную ко мне и внимательно заглянула в глаза. – Тебе не нужно себя мучить. Ты очень закрытая, отказываешься от помощи всегда. Пытаешься уйти в себя, и боль свою туда же затолкать. Нет ничего плохого в том, чтобы тебе помогали.

– Делай, что хочешь. – Я вяло махнула рукой, совсем неуверенная, что в состоянии спорить с человеком, который только что мою душу прочел, как открытую книгу.

Если ей так хочется возиться со мной, если ей будет чуточку от этого легче – то пусть. К тому же свою выдержку я слишком переоценила, сложным оказалось уже просто дойти до ванной.

Даже дышать выходило с трудом, будто в комнате долго не проветривали, и мутило немного. Причиной этому была, наверное, даже не порка, а глухая пустота внутри. Как будто все жизненные силы вытянули из тебя, оставив лишь глухой вакуум.

– Ужас какой, – пробормотала Алисия, осматривая, видимо, мою спину, – обычно при порке кожу не рассекают, а тут…

Ей тоже пришлось раздеться, и теперь, усадив меня на табуретку, чтоб было удобней, она старательно намыливала мочалку.

– Просто он меня ненавидит, – тихо усмехнулась я.

– Думаю, ненавидит он не тебя, – задумчиво проговорила Алисия, осторожно касаясь плеч.

Мне не хотелось спорить и переспрашивать. Пока я рассеянно пялилась в одну точку, Лис взмылила мочалку, меня и полванной заодно.

Движения у нее были плавные и мягкие, она словно боялась причинить лишнюю боль, но постепенно то, что Лис называла помощью, стало все больше походить на ласки. Я насторожилась, не решаясь вырваться, и Алисия это почувствовала. Ее губы коснулись кожи между шеей и ключицей, и я окончательно напряглась.