Текст книги "Склифосовский"

Глава первая. Корни и ветви

Детство – очень важная часть жизни человека. Чаще всего именно в это время закладывается индивидуальная система вкусов и эстетических предпочтений, стиль восприятия жизни – в общем, все то, что отличает нас друг от друга. Исследования, проводимые в разное время и в рамках разных наук – антропологии, социологии, психологии, подтверждают: на формирование личности влияют различные внешние факторы, в том числе географические, этнические, религиозные и многие другие. Поэтому биографу, ставящему целью создать объемный и достоверный портрет своего героя, конечно же, необходимо иметь представление о местности, где прошло его детство.

Николай Васильевич Склифосовский родился 6 апреля (25 марта) 1836 года в Приднестровье – регионе, комфортном по климату, с плодородной почвой. Люди здесь обитали с доисторических времен, археологи оценивают возраст первых следов деятельности человека в миллион лет. Интересно, что неподалеку от родины Склифосовского, в кургане у села Глиное Слободзейского района были найдены древние (возрастом четыре тысячи лет) человеческие останки со следами хирургической операции. Это довольно редкая находка. При мистическом восприятии мира, вероятно, можно отыскать в подобном совпадении какой-то особый знак, связанный с биографией нашего героя, но наша задача не в этом.

Неизвестный пациент безымянного хирурга, вероятно, принадлежал к племени тирагетов – именно они заселяли Приднестровье в доантичное время, если верить Плинию Старшему. Позднее там появились фракийцы и скифы. Конечно же, любая крупная река имела стратегическую ценность для торговли и транспорта, поэтому в античную эпоху Днестр не оставили без внимания греки, которые построили в его устье город Тиру.

В первые века после Рождества Христова Приднестровье захватили племена гуннов, но не удержали – слишком много народов стремилось в плодородные прибрежные районы. Весь период раннего Средневековья на этих землях жили восточные славяне (уличи и тиверцы) вперемешку с тюрками-кочевниками, половцами и печенегами. Сосуществование таких разных этносов давалось с трудом, и территория постоянно переходила из рук в руки.

Неспокойная земля успела побыть частью и Древнерусского государства, и Галицко-Волынского княжества. С 1360-х годов ее северная часть на целых 200 лет вошла в состав Великого княжества Литовского. Примерно в это же время (с 1242 года) Южное Приднестровье вошло в состав Золотой Орды.

В XVI веке, когда на политической арене появилось польско-литовское образование под названием Речь Посполитая, северное Приднестровье стало Малопольской провинцией Короны Польской, веком позднее эти земли частично оказались в составе Ханской Украины со столицей в Дубоссарах.

История российского Приднестровья начинается с конца XVIII века, когда сначала, в 1792 году России было уступлено Османской империей Южное Приднестровье. Всего через год в Российскую империю по итогам Второго раздела Польши вошли и северные приднестровские земли.

Даже не сильно вдаваясь в подробности, можно увидеть, что регион, в котором родился наш герой, трудно назвать спокойным. Скорее, это взрывная смесь из традиций и этносов, которая пребывает в покое до первого социального или политического напряжения.

Точное место рождения Склифосовского – хутор Карантин. Такое название тоже наверняка кому-то захочется счесть пророческим, вот только в данном случае это слово имеет отношение скорее к политическим реалиям того времени, чем к истории медицины.

В девяностые годы XVIII века официальная граница между Россией и Турцией пролегала по реке Днестр и, конечно, в пограничной зоне имелись посты – как таможенные, так и карантинные. Один из них, в шести километрах от Дубоссар, единственной тогда переправы, был создан в 1793 году по распоряжению наместника Екатеринославского уезда Херсонской губернии Василия Васильевича Каховского. Этот пост стал главным звеном днестровской карантинной линии, а двумя годами позднее (в 1795-м) открылась главная Дубоссарская пограничная таможня, единственная в то время пограничная таможня для всей Очаковской земли. Карантинная и таможенная линия по берегу Днестра охранялась казачьими пикетами.

Общая инструкция относительно карантинов в России была издана в 1712 году. Губернаторы и воеводы, получив известие о поветрии за границей, должны были задерживать приезжих у застав. Срок карантина не определялся, но строгость изоляции прописывалась достаточно подробно: с областями, в которых появилось поветрие, прерывалось всякое сообщение; дома, в которых случилась болезнь, приказывалось сжечь с лошадьми и со скотом и со всякою рухлядью, выведши из них людей в особые и пустые места; всякому, кто прокрадывается через заставы, грозила виселица. С течением времени инструкции обновлялись и совершенствовались. Одна из таковых вышла в 1728 году, по случаю открывшейся в Астрахани «опасной болезни». Четверть века спустя сенатским указом от 22 февраля 1755 года предписывалось открыть при всех пограничных таможнях постоянные карантины с медицинским персоналом. Правда, часто подобные предписания оставались лишь на бумаге. Когда в 1771 году в смежных с Турцией польских провинциях появилась чума, оказалось, что указ этот так и не привели в исполнение. Неудивительно, что чума принялась свирепствовать в пограничных русских областях и дошла, как известно, до Москвы.

Зародившись на южных и западных границах, внимание властей к здоровью населения постепенно распространилось на север. В 1786 году появился устав о карантинном доме на острове Сескаре в Финском заливе Балтийского моря. Каждая область имела свою специфику и обычаи, которые не всегда руководствовались медицинскими соображениями. Поэтому в 1800 году был издан общий «Устав пограничных и портовых карантинов». В нем наконец-то указали точный порядок санитарных процедур: «по принятии в карантин окуривание людей, товаров, вещей и пожитков порошками, выветривание оных посредством возобновляемого воздуха, обмывание уксусной или соленой водой и опрыскивание уксусом, либо держание над парами онаго, суть доселе известные, самые благонадежные и действительные средства для очищения от заразы в них нередко кроющейся».

В Дубоссарах прибывших из-за реки прямо с переправы направляли в карантин – выдерживать «определенный к безопасности от язвительной болезни шестидневный термин». Во время эпидемии срок пребывания в карантине увеличивался до шестнадцати дней. По истечении этого срока, а также «очистки и окурки» приезжий считался «несумнительным» и мог получить пропускной билет.

Несмотря на такие строгие меры, эпидемии холеры, тифа и чумы рядом с турецкой границей вспыхивали достаточно регулярно. Это становилось одной из причин высокой младенческой смертности в регионе: из 178 родившихся 100 умирали в возрасте до одного года.

Вообще в России XIX века смертность в среднем составляла 35 на тысячу жителей, а по величине младенческой смертности наша страна тогда стояла на одном из первых мест в мире. В отдельных губерниях процент детей, умирающих на первом году жизни, доходил до 36, а в некоторых волостях северо-восточной части страны – даже до 60. На IX Пироговском съезде русских врачей в 1904 году один из его участников говорил по этому поводу: «Согласитесь сами, что если перед вашими глазами половина рождающихся детей будет умирать, не доживши до одного года, то не найдете ли вы здесь сходства с тем Иродовым избиением младенцев, когда на смерть были обречены все дети до 2-х лет мужского пола, то есть та же половина. Это “Иродово избиение” совершается постоянно из года в год. Разница только та, что тогда часть детей выжила до 2-х лет, а у нас только до одного года».

Отчего же умирали дети? По большей части как раз от широкого распространения острозаразных болезней. Холера, сыпной и брюшной тиф, дизентерия, оспа, малярия, детские болезни – все это становилось буквально народным бедствием. И можно только предположить, насколько усугубилась бы картина без карантинных барьеров на границах страны.

С самого начала существования Дубоссарского карантинного пункта около него постоянно селились купцы и мещане, вольные матросы, отставные солдаты и заднестровские переселенцы. Из этой довольно пестрой публики и образовалось в итоге поселение Карантин.

В 1812 году Бессарабия вошла в состав Российской империи. Днестровскую карантинную линию перевели за Прут и Дунай, но еще некоторое время дубоссарская таможня по-прежнему выполняла свои функции. Официально она прекратила деятельность 28 февраля 1831 года, а Днестровская карантинная линия – и того позже. Окончательно ее упразднили только в 1846 году, после чего родной хутор Склифосовского превратился в самое обычное маленькое южное село.

С приходом советской власти оно стало погранзаставой, в 1926 году в нем организовали совхоз «Дзержинский», а в 1930-м – колхоз «Большевик». В таком виде все просуществовало до 1968 года, когда решили объединить несколько близлежащих колхозов. Новое, более крупное село получило название «Дзержинское», так оно и называется в настоящее время. Государственная принадлежность его неоднозначна с момента Приднестровского конфликта начала 1990-х годов. Дзержинское оказалось на территории непризнанной Приднестровской Молдавской республики. Беспокойная родина нашего героя продолжает оставаться таковой…

Фамилию Николай Васильевич носил редкую и необычную. Согласно семейному преданию, она произошла от имени предка по отцовской линии, грека, которого звали Асклифос. По странному совпадению (при желании его тоже можно счесть пророческим) это имя созвучно с именем древнегреческого бога врачевания Асклепия. Постепенно «Асклепиос», «Асклифос» трансформировалось в фамилию Склифос (Sclifos), которая просуществовала вплоть до деда нашего героя. А уже его отец, Василий Павлович, добавил к ней славянское окончание, приняв миропомазание в Русской православной церкви города Дубоссары.

Есть, правда, другие варианты происхождения фамилии Склифосовский. Исторически, большинство ее носителей относились к польской шляхте. Очень малая часть (около десяти процентов) могла принадлежать к потомкам русских княжеских или боярских родов. Собственно, обедневшим русским дворянином считался и отец Николая Васильевича. Склифосовские упоминаются в качестве деятелей из славянского новгородского боярства XVI—XVII веков, имеющих царские привилегии. Встречается эта фамилия и в указателе переписи населения времен Иоанна Грозного. У царя существовал определенный реестр знатных и приятно звучащих фамилий, которые даровались только приближенным и только в случае особых заслуг или поощрения.

Ну и, наконец, эту фамилию периодически давали священнослужителям, когда те выпускались из семинарии. Была такая традиция – называть семинаристов по воле руководства училища, в подобных случаях фамилии чаще всего образовывались от названия местности, церковного праздника или имени святого, но могли дать и просто звучную.

Таким образом, совпадение в фамилиях вовсе не означает общего прошлого. Поэтому семейная легенда о греческих корнях нашего героя выглядит вполне убедительной.

При этом ни о каких особых греческих традициях в семье родителей Склифосовского сведений нет. Девичья фамилия его матери – Платонова – вполне русская, хотя само имя Платон происходит из греческого языка. Но это уже ни о чем не говорит: большинство крестильных имен, от которых образовывались фамилии, пришли на Русь из Византии.

Родных же языков у нашего героя, как и у большинства жителей тогдашней Малороссии, было два: русский и украинский.

О детстве Николая Склифосовского можно составить представление, в основном, по косвенным признакам. Хотя фотография как идея уже существовала во Франции с 1820-х годов, в России первый «художественный кабинет» для портретной съемки открылся лишь в июне 1840 года, и, конечно же, это произошло в столице. Но даже если бы фотоателье и существовало в городке Дубоссары, рядом с которым жили Склифосовские, семья бедного писаря вряд ли бы позволила себе такое дорогое развлечение, как фотопортрет. Не сохранилось и милых семейных вещиц, и даже самого отчего дома нашего героя. Он сгорел во время Гражданской войны.

Кстати, этот сгоревший дом – не единственный в биографии Склифосовского. В достаточно раннем возрасте Николай Васильевич пережил другой пожар, о котором рассказывает его дочь Ольга Николаевна Склифосовская-Яковлева. Она написала интересные воспоминания о своем выдающемся отце, правда, предназначались они не для публикации, а для семейного архива. В частности, адресовала она записи своим детям, оттого называла нашего героя не отцом, а дедом или чаще «вашим дедушкой».

«Теперь я вам расскажу, что случилось с дедушкой в детстве, когда ему было лет восемь-девять. Семья жила в маленьком городке Дубоссарах. Ночью вспыхнул пожар. Дом был деревянный под соломенной крышей и горел, как свечка. Мать – ваша прабабка – собирая детей, хватилась, что младшего мальчика – вашего дедушки нет. Дело было летом и все окна были настежь. Она бросилась к окну, около которого стояла кровать мальчика, схватила его сонного и в ту минуту, как она вытаскивала его в окно, потолок комнаты рухнул. Это произвело на мальчика такое впечатление, что на всю жизнь у него остался страх пожара».

Вот так, в одно мгновение иногда решаются судьбы. Кстати, Склифосовскому все-таки сильно везло. Его не убили и даже не ранили на многочисленных войнах, хотя ему не один раз случалось попадать под пули. А однажды вместе со своей первой женой Елизаветой и новорожденным сыном он чуть не стал жертвой кораблекрушения. Их маленький пароход плыл по Дунаю. Неподалеку от баварского города Пассау, где течение особенно быстрое, произошло столкновение с более крупным судном, и пробоина оказалась столь велика, что пассажиров спасли буквально чудом.

Этот случай тоже описан в воспоминаниях Ольги, а вот родителей своего отца она не застала, и мы можем воссоздать их облик лишь частично, по обрывкам сохранившейся информации. Единственное материальное напоминание о них, что просуществовало до недавнего времени, помимо могильной плиты на русском кладбище в микрорайоне Лунга города Дубоссары, – это огромные дубы у ручья возле старой городской больницы[11]11
  Старое здание больницы в Дубоссарах планировалось к сносу, судьба дубов тоже на данный момент неизвестна.


[Закрыть]. Василий Павлович Склифосовский посадил их там в 1836-м, как раз в год рождения своего гениального сына. Вот только причиной для посадки деревьев стало вовсе не очередное увеличение семьи писаря, а торжественное открытие медицинского учреждения, первого в городе. Оно совпало с появлением нашего героя на свет. Еще один «пророческий» факт биографии. Кстати, именно дубоссарская больница стала местом его первой самостоятельной врачебной практики, причем совершенно случайно. После получения медицинского образования Николая Васильевича распределили в Одессу. Туда он и направлялся из Москвы, но по дороге посетил Дубоссары, а там как раз в это время заболел врач.

Этот случай запечатлен в официальном послужном списке нашего героя: «Проездом из Москвы через г. Дубоссары, по предложению начальника Херсонской губернии, по случаю болезни тамошнего врача, исполнял обязанности его по городской больнице и городу с 23 августа по 8 сентября 1859 г.».

Но вернемся к его родителям. Постоянная нужда, но при этом высокий уровень ответственности и горячее желание поставить всех детей на ноги – пожалуй, главные штрихи в картине жизни отца Склифосовского. Владимир Васильевич Кованов в своей книге «Склифосовский» характеризует его так: «Человек он был в высшей степени добросовестный и его самоотверженная деятельность, порой связанная с риском для жизни, была неоднократно отмечена начальством». Как мог рисковать жизнью писарь, чья работа заключается в бумагах и чернилах? Очень просто. На карантинных постах служило не так уж много народу, при эпидемиях рабочих рук не хватало, а если учесть, что поблизости не было даже больницы – то карантинная служба сразу становится экстремальной для всех сотрудников, независимо от должности.

Судя по всему, Василий Павлович работал крайне много и мог бы оказаться значительно состоятельнее, будь у него не такое большое количество детей – целых двенадцать человек, если речь идет только о выживших. Учитывая тогдашнюю детскую смертность, их могло оказаться и больше. И конечно, бесконечные роды дают колоссальную нагрузку на женский организм, поэтому у его жены Ксении Михайловны не оставалось никаких шансов сохранить здоровье, особенно если оно изначально было не самым крепким. Не могла она и полноценно заниматься развитием каждого из детей. Известно, что грамоте их всех научил отец, несмотря на то что порой ему приходилось засиживаться в своей конторе до ночи. Зато, по-видимому, именно мать повлияла на выбор будущей профессии Николая. В разных источниках упоминаются ее эмоциональные рассказы о борьбе Василия Павловича со вспышкой холеры, которая случилась в Дубоссарах за шесть лет до рождения нашего героя – в 1830 году.

В этой беде отец Склифосовского показал себя настоящим героем. Его самоотверженные действия выходили очень далеко за границы представлений о писарской работе. Согласно документам из Архива МГУ им. М. В. Ломоносова, письмоводитель Склифосовский «…был правителем дел по учрежденному комитету о действии к прекращению холеры; сверх того внутри города размещал больных холерой в отведенных для них местах, продовольствовал их и неимущих жителей с величайшим человеколюбием, распределял военный караул, дабы больные не сообщались с благополучными жителями и местами; способствовал многим больным в холере, по министерским наставлениям, к скорейшему выздоровлению… о чем имеет похвальный аттестат от 8/XI 1831 г.».

Судя по всему, похвалами начальства дело и ограничилось. По воспоминаниям, которые хранила Ольга Склифосовская-Яковлева, родители ее отца всегда жили буквально впроголодь. При этом атмосфера в доме была спокойной и доброжелательной, детей не держали слишком строго. Маленький Коля, например, любил надолго уйти в поля и бродить там. В его памяти также осталась заботливость матери и старших братьев и сестер.

Тем не менее дети не оставались под родительским кровом так долго, как им бы хотелось. Отец старался пристроить их на казенное довольствие, как только они немного подрастали. В тогдашней России для многих мальчиков из небогатых семей имелся достаточно приемлемый вариант: школа кантонистов. Термин этот появился в самом начале XIX века из Пруссии, именно там словом «кантон» обозначали полковой округ. По-русски кантонистами, начиная с 1805 года, называли несовершеннолетних детей низших воинских чинов. Мальчики считались военнообязанными с момента рождения, на эту тему бытовали шутки. Правда, детские годы и даже обучение в гарнизонной школе в срок обязательной военной службы не засчитывались. Учиться в других, невоенных учебных заведениях солдатским детям запрещалось.

С 1827 года в школы кантонистов начали брать откровенных маргиналов – детей бродяг, польских мятежников, цыган и евреев. К моменту рождения Николая Склифосовского подобные учебные заведения существовали практически в каждом губернском городе.

В младших классах детей учили грамоте, в старших – военному делу. Если у кого не получалось освоить артиллерию, фортификацию и другие науки – тех отправляли в кузнецы и сапожники.

Точно неизвестно, почему Николай не пошел по стопам старших братьев. Скорее всего, просто не успел достичь нужного возраста: в кантонисты брали с десяти лет. Но раньше этого срока и без того непростая ситуация в семье усугубилась болезнью, а потом и смертью Ксении Михайловны. Отец к этому времени тоже заболел и вопрос о дальнейшей судьбе детей встал весьма остро.

Учитывая крайнюю нужду, которую испытывала семья писаря, дом призрения оставался единственным вариантом. Туда отдали не только Николая, который был девятым по счету ребенком, но и троих младших, родившихся после него.

Правда, дочь Ольга Николаевна объясняет поступок своего деда не бедностью, а желанием дать детям образование. «В Дубоссарах не было гимназии, поэтому отец (ваш прадед) отправил своего младшего сына в Одессу. Мальчик поступил в гимназию, а жил в сиротском доме».

Вот так, внезапно и рано закончилось детство нашего героя. Бескрайние степи, родительский дом и свобода сменились на жесткий режим казенного заведения. Коля оказался лишен даже возможности видеть знакомые места. Сиротский приют, куда его направили, находился в полутораста километрах от Дубоссар – в Одессе. Там ему предстояло прожить долгие годы – вплоть до своего восемнадцатилетия.