Текст книги "Сезоны Персефоны"

Причину своего внезапного путешествия Артемис изложил кратко и больно: те, на кого он охотился давным-давно, будучи княжеской гончей, пришли поквитаться, подожгли сторожку в самый тёмный ночной час.

– Думали живьём меня спалить, видимо. Только я вовсе не спал там в тот момент…

Что стало с поджигателями, Персефона уточнять не стала. В лесу всякое случается.

Встречный вопрос от Артемиса не заставил себя ждать:

– Но ты-то как меня нашла, да ещё столь вовремя?

Не посмела Персефона рассказать брату о приложении, выпустила на свет полуправду:

– Интуиция…

И следом, без передышки, спросила – как в море со скалы сиганув:

– Чем могу пригодиться в твоей охоте?

Запах хищника

– Ты умеешь видеть, Персефона, но теперь научись чуять.

Персефона оценила игру слов, вспомнив, что парфюмерные эстеты «слушают» духи, а «чути» по-хорватски – слышать. От духов на время обучения пришлось отказаться, резких бытовых запахов – избегать. Тут даже порадуешься, что маникюрные дела на паузу встали.

– Какова она на вкус, хищная радость?

Артемис почесал в затылке, ища подходящие кулинарные сравнения. С того дня, как он выдал сестре все свои тайны, но выгнан с глаз долой не был, а отделался лёгким упрёком за долгое молчание, ему изрядно полегчало.

– Полынь с корицей. Черешня с перцем. Что-то такое.

– А ослабевшие духом как пахнут?

Определять таких Персефона привыкла на глаз, но это требовало немалых усилий и хорошей концентрации. То ли дело нюх: дышать в любом случае нужно, лишь бы привычка подмечать запахи появилась.

– Сама иди познавай, – отшутился Артемис.

Когда брат открыл Персефоне суть Дикой охоты, её долго трясло от смеси невыразимых и не самых приятных чувств. Какие там кони в полнолунных небесах!.. Впрочем, кони не исключались, но у некоторых сущностей охота изрядно отдавала паразитизмом.

Та лапчатая тварюшка, которую Персефона ненароком отравила вейпом, называлась, со слов Артемиса, нахлебником. Стоило кому-то из людей получить энергетический пробой (проще говоря, душевную рану), как на запах гари и крови потихоньку сползались невидимые нахлебники, и тот, кто не смог восстановиться хотя б за сутки, был почти наверняка обречён стать дойной коровой для неблагих созданий.

– Высшее мастерство энергопотребления, – рассказывал Артемис, – выпить созревшего нахлебника, не доведя до смерти его жертву. Словно ягоду с куста сорвать, ветви не повредив. Охотиться напрямую тоже весело, но опасно, поэтому для многих сущностей такие деликатесы предпочтительнее.

– И вкусна ли чужая обида, злоба да печаль?

Артемис скривился в горькой усмешке:

– Кто ж в здравом уме и доброй воле поделится с нечистыми отродьями бескорыстной любовью, нечаянной радостью или творческим огнём? О, встречаются и такие, но они на вес золота. Однако, чем далее от мира людей, тем меньше забот, выживут ли те, с кого сила взята. Поэтому даже самой дикой Охоте нужны поводья и те, кто их удержит…

«Поэтому ты спас пацана, которого ты в том парке впервые увидел, – собралась сказать брату Персефона. – Хотя и жить средь людской толпы тебя явно не тянет…»

Словно прочтя её мысли, Артемис добавил:

– «Далее» не значит «дальше», но подходящего слова я подобрать не в силах.

Так или иначе, но городской жизни в ближайшее время Артемису было не избежать. Всё, что при нём осталось – документы, одежда, немного денег и ружьё.

Ружьё Персефона спрятала в дальний угол кладовки. Та охота, что предстояла им нынешним вечером, требовала лишь кредитной карточки.

– Устала я беглянкой себя чувствовать, – по дороге в ТЦ признавалась Персефона не то брату, не то кнопке «возможно, пойду» в ближайшей клубной встрече. – И знаю, что придёт он: полнолуние как раз в ночь после…

При упоминании луны Артемис вздрогнул. Перед его глазами внезапно и непрошено встала иная ночь: древний город за спиной, посвист морского ветра в мягких сосновых иглах, серебро и ртуть лунных бликов в штормовых волнах, гордый и невыносимо прекрасный профиль на их фоне.

Друг? Учитель? Возлюбленный? Загнанным зверем мечется душа, не в силах выбрать что-то одно и тем самым умертвить остальное.

– Време Дивлег лова44
  Время Дикой охоты


[Закрыть], – голос Князя едва слышен в шуме прибоя, но печальный свет его глаз говорит Артемису более любых слов на любом языке, коих владыка Самайна знает великое множество.

Гон Охоты неостановим, и у Князя нет права её не возглавить. Собственный путь для Артемиса вдруг становится очевиден и прям.

– Поведи ме са собом55
  Возьми меня с собой


[Закрыть]…

Не страшно навсегда изменить свою суть, если в городе за спиной ничто не держит. Если вместо маяков в туманном море – звёздные очи того, кому готов вручить своё сердце.

– Идемо, Артемис, – Князь подаёт ладонь своему охотнику и ведёт его в чародейную ночь по правую руку от себя.

Всё, что было, пускай останется. Всё, что могло быть – пусть исчезнет…

– Артемис? Алё! Размер одежды, говорю, какой у тебя?

Наваждение схлынуло, уступив место яркому магазинному свету; перед лицом возникли тревожные глаза Персефоны. Словно вынырнув из бездны, Артемис рывком вдохнул и вспомнил, что они пришли в царство шоппинга приводить его в «подобающий вид».

– На эту вашу встречу участником попросись, – ответил Артемис невпопад, зато о важном. – И меня гостем впиши заодно.

***

Вместо лесных тропинок – сплетения улиц. Вместо древесных ветвей – ветки метро. Гигантская паутина, ловчая сеть города, раскинулась над охотником, грозя превратить его в жертву.

– Маски, тоже мне… Я в противогазе готов ходить, – сползал Артемис по стенке после дня в общественном транспорте. – И ладно бы лишь парад парфюма…

Энерговампира в толпе засекла Персефона: видимо, если у брата в чутье убыло, то прибыло у неё. Голодный анисовый след был едва различим в столпотворении часа пик, и, если б не прицельный взгляд на ауру столичного франта – цель ушла бы с радаров.

– Там, – Персефона впилась наточенными ноготками брату в ладонь, шалея от внезапного азарта, что сжался взведённой пружиной где-то на диафрагме.

– Понял, – прикрыв глаза, отозвался Артемис. – Поглядим, кто таков…

Пара кратких вдохов – выделить нужный запах и дать ему приоритет среди прочих. Наблюдать сквозь ресницы, как голодный щеголь в толпе нарочно нарывается на столкновения, чтобы немедленно отщипнуть ворчанием и бранью хоть кусочек, хоть искорку чужой силы, радости, стремления к цели и мечте.

В течение считанных минут энерговампир успел раздать кому-то замечаний по телефону и выразить недовольство качеством кофе, взятого в киоске навынос.

К анису прибавилось ванили и лаванды, но, смешиваясь и переплетаясь, энергии не спешили слиться воедино, а вступали друг с другом в противофазу, всё увеличивая размах колебаний.

– Ни черта не понимаю, – призналась Персефона. – Фастфуд какой-то…

Разгадка обнаружилась в точке впадения Брюсова переулка в широкие воды Тверской улицы. Спешащий франт, чей плащ реял победным флагом, вдруг споткнулся, будто влетев в закрытый шлагбаум. Артемис с Персефоной едва не впечатались ему в спину.

– О, батончик мой, сегодня ты даже почти не опоздал, – женский голос являл собой коктейль из насмешки, посыпанной нежностью.

Запах новой ауры входил в лёгкие без спроса и душил с первого вдоха. Щеголь встал на колено. Персефона собралась обалдеть от доминирования его самки, но не успела.

– Па-ап, а ты чо-нить купил?

Дитя, ради объятий с которым энерговампир и преклонил колени, по-быстрому одарило отца этими самыми объятиями, всосало в себя ванильно-лавандовый микс, початый матерью, и теперь ждало добавки – в материальном виде, разумеется.

«Ну на хрен эту семейку», – Персефона попыталась слиться со стенкой ближайшего особняка и прошмыгнуть мимо, но Артемис сорвал конспирацию внезапным кашлем.

– Чёртов амберэкстрем, – выругался он. – В каждых вторых духах его нынче немеряно…

Три пары глаз уставились на незваных прохожих. Дрогнувшими пальцами Персефона нащупала в кармане вейп, готовясь набрать полную грудь тумана вопреки удушающей волне вампирской энергетики и парфюма.

А потом случилось странное.

Артемис обошёл всех троих и по очереди их обнюхал.

– Да вы что себе… – вскипел щеголь, пытаясь надуть свою ауру, как индюк надувает зоб, но, не слишком преуспев, обратил отчаянный взгляд на тех, чьей милостью был сейчас обессилен – на жену и сына.

– …Позволяете, – брезгливо оскалившись, закончила дама за супруга. Её рот, очерченный алой помадой, властно требовал объяснений, но в холодном блеске глаз Персефоне виделась не благородная власть бриллиантов, а стеклянная фальшь поддельных кристаллов.

Столичный энерговампир не уступал в росте хорватскому оборотню, а по престижу брендов и среднему годовому доходу многократно его превосходил. Но, привыкший к городской охоте, энергососущий ещё никогда не сталкивался с теми, в ком сила природы проявлялась бы так ясно, естественно и ошеломительно.

Тем временем супруга энерговампира кристальным взглядом изучила Персефону, просканировала Артемиса и вдруг рассмеялась тому в лицо, прервав мужской ментальный поединок самым бесстыдным образом.

– Береги свою кралю, охотник, – произнёс напомаженный рот. – А то уведут к лучшей жизни, только глазом моргнёшь…

Не оставив Артемису шанса на ответ, леди-вамп цопнула ребёнка за шиворот, мужу указала на водительское сиденье вороного коня премиум-класса и была такова.

– В добрый путь, – съязвила вслед адской семейке Персефона, стараясь не думать о том, чем могла бы окончиться прямая стычка. – Пойдём и мы…

Внезапная интуиция нырнула Персефоне под руку, помешав ей коснуться Артемиса. Укус энерговампирши был не сильным, но слишком уж прицельным: объятия Персефоны сейчас не помогли бы брату, а даже, пожалуй, наоборот. Так они и двинулись ночными переулками к метро – в молчании, но всё же по-прежнему рядом, давая друг другу время успокоиться и в мыслях своих решить, кто они себе на самом деле.

Время охоты

Осенний князь оглядывал своё отражение в зеркале. Огненно-лисьи кудри подернулись первым инеем седины, вырывать отдельные волоски давно не имело смысла. Гордая осанка пока не подводила, но держать её с каждой новой осенью становилось труднее.

Помимо воли Князь обратился воспоминаниями к прошлогодней Охоте. Дипломатическая виза открыла Владыке врата в Германию; из Польши и Чехии кое-как подтянулась местная свита. Три дня до Самайна и три после длился Дикий гон. Много прекрасного было видено на старинных улочках, но мало – в безвременно закрытых музеях. Много крепкого испробовано, но не в ресторанах и на танцполах, а по подъездам у неработающих ресторанов и танцполов. Немало потерянных душ было изловлено, очищено от смертной шелухи и одарено – новым ли путём на этой стороне, вечным ли покоем по иную. Огонь в человечьих сердцах разгорался в ту осень с болезненной яркостью, но затухал прежде, чем Князь со Двором успевали испить вволю, оставляя по себе горький привкус бессильной опустошённости, какую можно ненароком распробовать, доскребя до деревянного донца медовой чаши.

– Давно ли новости смотрел, княже? – намекнул кто-то из свиты.

Конечно, Князь был наслышан о новой болячке, что напала на род людской, но не предполагал, что она бьёт по силе духа едва ли не мощнее, чем по здравию тела.

Долгая ночь стала тяжёлым временем для того, кому пришлось оставить в сторонке благородную гордыню, чувство прекрасного и азартную жажду честной погони, превратив охоту в милосердную казнь ослабевшей добычи.

За прошедший год Князь изрядно сдал. Новый поворот Колеса грозил раскатать его окончательно. И коли уж суждено этому случиться – владыке Самайна был нужен лишь тот, от чьей руки не стыдно принять смерть в равном бою.

– О, Персик, давно не виделись! – тоненькая девушка с косой чёлкой напрыгнула с объятиями на Персефону, едва та показалась в дверях уютной кафешки. – Давай твои штуки прямо в середине зала и выложим!..

«Штука» была всего одна, зато габаритная. Артемис поставил резную деревянную коробку на стол, но открывать не стал. Впрочем, и при задраенной крышке оттуда так несло июльским разнотравьем, что содержимое угадывалось без труда.

– Персик?.. – уточнил он у сестры.

– Ну да, – рассмеялась Персефона. – Как котик со стикеров…

Разговоры и шутки, однако, пришлось отложить: тоненькая девушка объявила начало встречи и взяла в руки скрипку.

На сцене возникла фигура в длинных одеждах. Тёмные волосы вились по плечам, и лицо в контровом свете было не рассмотреть, а голос не давал ясного представления о том, женщина это или мужчина:

– Девочка-девочка, черный человек уже в твоем городе.

Видишь, как листья в два дня потемнели от холода?66
  Агни «Аид»


[Закрыть]

Краткий сквозняк пронёсся по полу, когда в зал вошёл новый посетитель. Он вежливо замер на пороге, не желая спугнуть магию музыки, текста и световых танцев, что сопровождали выступление, но Персефона почуяла его присутствие буквально спиной, словно незримая рука пересчитала её хрупкие позвонки.

– Говорят, от него никогда и никто не ушел,

А он – не торопится…

На середине столика – раскрытая ладонь Артемиса. Персефона цепляется за неё с той же отчаянной силой, что и много лет назад на краю водопада.

Мелькают в бесшумном танце фонарики и флаги. Голос и скрипка возносятся всё выше, уводят всё дальше:

– Любимая,

Как же долго…

Аплодисменты обрушились на исполнителей порывом тёплого ветра, взметнув медную россыпь опавшей листвы и сорвав с ветвей последнюю золотую дань.

Персефона оглянулась по сторонам, но видение и не думало исчезать: по барной стойке неспешно полз витой плющ, на подвесной люстре качались синицы, со стороны санузла долетало звонкое журчание лесного ручья.

– А сейчас перед нами выступит прекрасная Персефона с рассказом о магии трав…

Объявив её, голос растаял эхом в вершинах сосен, затих птахой в мягких еловых лапах. Персефона босиком ступила в колючую щекотку опавшей хвои, дала себе время на глубокий вдох и выбралась на сцену.

– Говорят, в одну реку не войти дважды, – первая фраза далась ей на удивление легко, – так одну и ту же траву дважды не собрать…

Закатным светом вспыхнул за спиной проектор с презентацией. Портреты растений, их названия – научные и народные. Поверья и факты. Персефона опасалась, что не сможет начать – теперь она не могла остановиться. Гореть любимым делом, дарить себя через знание оказалось невыносимо прекрасно. Презентация плавно перешла в демонстрацию; любопытные носы товарищей по искусству ныряли в медовую сладость клевера, целительную скромность ромашки, терпкую печаль полыни…

– Ты могла бы стать лучшей моей травницей, – княжеский голос прозвучал прямо над ухом Персефоны. – Хочешь?..

О, как этот робкий вопрос был не похож на мысленное сентябрьское «Выбрал, что хочу»!

Персефона сбросила с плеч остатки страха и взглянула Князю в глаза.

Колдовской силой полнились болотные глубины его радужки. Космически необъятная усталость скрывалась на дне зрачков.

«Рок-звезда на пенсии, – всплыли в памяти Артемисовы слова. – Однажды в Будапеште так накидался местными настойками, что я его еле откачал».

Персефона стремилась ощутить омерзение, но обнаружила в себе нежданную жалость. Призрачные жёны алкоголиков принялись реять под потолком, но были изгнаны силой воли и ветра. Князю были чужды мелкие человечьи игры на нервах, а горячительные напитки вряд ли действовали на него так же, как на людей. Осенний владыка и вправду хотел красиво уйти среди сказочных декораций венгерской столицы, но Артемис посмел ему помешать. Отхлестал по щекам, впервые ударив вне учебных поединков. А вслед за этим покинул свиту, оставшись сам по себе.

Персефона проследила за направлением княжеского взгляда, который едва заметно скользнул в сторону и остановился на том, кто был за её плечом.

– Приветствую тебя как соперника, – сдержанно поклонился Князь Артемису.

В глазах охотника – боль, что давно отчаялась быть высказанной. В руках – чужая гитара, одолженная ровно на одну песню. Голос, охрипший от долгой привычки молчать, с трудом берёт верные ноты:

– Ova noć je tako čarobna77
  Manntra – Snaga


[Закрыть]…

Так волшебна эта ночь…

Средь полотен лесного сумрака видны лица товарищей, знакомые и неуловимо иные. У некоторых над причёской – острые уши, изящные витые рожки, короны из веточек, птичьи гнёзда, а в глазах – витражный свет вдохновенной тайны.

Князь подал Персефоне руку, приглашая на танец. Рука его оказалась уверенна и прохладна.

– Не бойся.

В первом развороте они случайно задели столик с травами; наземь полетели тонкие стебли, душистые листья, сухие лепестки. На втором круге Князь чуть приподнял Персефону за талию и оттолкнулся от земли.

– Daj mi snage za još jednu dugu noć…

Дай мне сил выдержать ещё одну долгую ночь…

Потолка не стало. Над головой, сколько хватало глаз, мерцали безмолвные звёзды. Дальний край горизонта был засвечен серебряным ликом восходящей луны. Князь вёл Персефону в танце так умело, стремительно и невесомо, как не дано никому из смертных. Очарованная, она не могла отвести глаз от княжеской души, что сияла одинокой звездой столь близко от неё.

И тогда Осенний князь тихо спросил Персефону:

– Кто тебе Артемис?

Сердце пропустило удар, словно обретя силу тяжести отдельно от тела. Персефона забыла, как дышать.

«Назови меня братом…»

Родственников княжеской свиты и впрямь не одобрялось преследовать в Диком гоне. Только Артемис уже лет десять как перестал быть придворной гончей. Он не позволил своему господину позорно истаять в дурманном угаре. Вместо этого – бросил вызов, открыв на него собственную охоту. Потерял протекцию, зато заставил держаться в силе.

Ответь так, как велит сердце, чудесная травница, и пусть свершится, что должно.

– Он мне… – задохнулась Персефона.

…Тот, кто взял за руку однажды и не отпускает до сих пор, сколь бы дальними тропами его не носило. Тот, кто поверил в меня, когда сама я была не в силах. Тот, кто счёл свою любовь столь опасной, что пытался от неё уберечь. Тот, кому обязана жизнью.

– А вам, княже? Кто он вам?

…Уже не тот неприкаянный юноша с восторженными глазами благодарного ученика. И даже не усталый беженец, которого русская лесная нечисть ещё не привыкла обходить стороной. Тот, кто записался в соперники тогда, когда преданность и любовь уже не спасали. Тот, кому обязан жизнью.

– Sad si negdje daleko, moja ljubavi88
  Manntra – Snaga


[Закрыть]…

Где-то далеко ты, моя любовь…

Рвётся струна, больно ударив по пальцам. Проступает на коже капля крови, дрожит меж сомкнутых ресниц одинокая слеза.

Назови Артемиса братом, Персефона – и Князь не посмеет его тронуть, когда посватается к тебе, но и причины отказать у тебя более не будет. Назови Артемиса возлюбленным – и быть меж ним и Князем поединку, к которому оба ищут лишь достойный повод. Только кому бы ни досталась победа, а всё одно – любовь в том бою первой погибнет.

– Збогом остани99
  Счастливо оставаться


[Закрыть], – в три последних такта выдыхает Артемис. – Прикончи меня, Князь. Нет более сил любить вас… обоих.

Персефона кричит отчаянно и беззвучно. В руках Осеннего князя истекает светом тонкий острый клинок. Владыка совершает приветственный взмах, приглашая Артемиса к дуэли и давая ему шанс занять боевую позицию.

В кратком полёте гитара сходится с клинком. Лакированное дерево проигрывает колдовскому металлу, щепки фейерверком возносятся к потолку. Обманным манёвром Артемис ныряет Князю под руку, в коротком развороте пытается ткнуть его обломком грифа под колено, но за плечами у Осеннего владыки и его охотника слишком много совместных тренировок и сражений плечо к плечу, чтобы успеть выдумать друг для друга что-то неожиданное. Князь делает широкий шаг влево, перенося туда свой вес, и срывается в новую атаку.

В лицо ему летят сухие летние травы, рассыпанные при танце и собранные Артемисом в горсть. Приходится сделать выпад мечом почти вслепую, пытаясь удержаться от чиха. В ответ швырнуть Князю нечего, и он бьёт наотмашь вопросом:

– Кто она тебе, охотник?

Артемис выпускает Князя из прицела своих цепких зрачков ради единственного, отчаянного, невозможно долгого взгляда в глаза Персефоны.

Княжескую атаку он парирует слишком поздно, по касательной, и меч проходит выше сердца, но всё равно навылет. Замерев на миг, Князь хочет высказать Артемису слова почтения и прощания, но выходит только хрип: гитарный обломок, направленный умелой рукой охотника, пробил ему горло.

Персефона кричит отчаянно и беззвучно, но в руках у Осеннего князя вовсе не меч – истекающее светом кольцо. Точнее, два кольца, и одно из них – её размера. На горле уже не рана, а багряный шейный платок.

– Не бойся, – повторяет Князь. – Не так я страшен, как обо мне выдумывать любят. Хочу для тебя жить, Персефона. Не откажи в ответной милости.

В призрачном свете колец Артемис поднимается с пола, невредим, только на белой рубашке остаётся дыра, залитая кровью. Прижав ладони к груди, охотник отделяет алое от белого – и, едва удерживая в руках две охапки роз, протягивает Осеннему владыке и его избраннице свадебные букеты.

– Отпусти его, Персефона, – в княжеском голосе нет приказа, лишь очевидный совет. – Если за столько лет не решилась приручить, так отпусти насовсем.

Персефона кричит отчаянно и беззвучно, но в руках у Осеннего князя уже не меч и не кольца – истекающий светом венец.

– Дарую, – произносит он над Артемисом, – по праву твоей победы из времён осень, из пределов власти Дикую охоту, а в обязанность ставлю поворот Колеса… И благодарю тебя безмерно, возлюбленный мой ученик, лучший охотник и достойный соперник.

Сложное плетение раскаляется добела, едва символ власти касается склонённой головы Артемиса, и истрёпанный кожаный браслет на руке Персефоны отвечает ему внезапной вспышкой, возрождаясь из праха в изначальной красоте.

Затем следует тьма, равная в своей бесконечности взмаху ресниц, уронивших слезу.

Лес отступает прочь, палая листва превращается в затейливый паркетный рисунок, а птицы перестают вить гнёзда в причёсках гостей. Персефона успевает поймать гитару, неловко прислонённую к спинке кресла, и тем спасает её от падения. Струны целы все, кроме одной. Потёртый деревянный гриф ещё хранит тепло чутких пальцев.

– Артемис?..

Девушка с косой чёлкой принимает у Персефоны гитару, ставит её рядом со своей скрипкой, потом кивает на стоящего в отдалении Князя:

– Обалдеть, этот таинственный незнакомец попросился к нам в клуб! А, кстати, где твой брат? Вроде только что тут был. Здорово играет, приглашай ещё… Эй, ты в порядке?

Незваные слёзы мешают Персефоне смотреть и видеть, но она чует, что аура у Князя изменилась, перестав напоминать портал в стиле пламенеющей готики. Предводитель Дикой охоты позволил себе, наконец, то, о чём втайне мечтал – свернуть с пути, начертанного собственной ролью, и за секунду до занавеса спрыгнуть в зрительный зал.

– Daleko od sebe

Možda naći ćemo spas,

I ako nas prekriju sjene,

Samo imaj vjere u nas…

– Вдали от себя самих

Мы обретём спасенье.

Когда мир укроют тени —

Прошу тебя, верь в нас двоих.

Кто же не окончил песню, строки которой ясны и без перевода? Кто подхватил княжеское знамя, подарив Осеннему владыке свободу? Кого, наконец, освободила ты сама – догадываешься ли, Персефона?

Наглый уличный ветер взлохматил волосы, холодными поцелуями прошёлся по вспотевшему лбу. Персефона принялась судорожно вдыхать морозный воздух в поисках утраченного следа, пока перед глазами не заплясали мутные искры. И тогда она подняла лицо к небесам, чтобы встретить, не дрогнув, спокойный и всепрощающий взгляд полной луны.

– Люблю тебя, Артемис. Тебя одного всё это время… слышишь?.. Забери меня со следующей Охотой. Стану тебе, кем захочешь.