Текст книги "Новый Афонский патерик. Том I. Жизнеописания"

4. Исихаст Пётр, которого также называли Петракис

В миру его звали Георгий Лагио́с. Он родился в 1891 году на острове Лемнос.[41]41
  Ле́мнос – остров в Эгейском море, принадлежит Греции.


[Закрыть] По всей вероятности, в юности Георгий попал под дурное влияние, начал пить и часто злоупотреблял алкоголем (мы приводим этот факт по воспоминаниям людей, знавших старца в миру, и делаем это для того, чтобы были понятны некоторые особенности его монашеского подвига). Однако Благий Бог, увидев доброе произволение Георгия, дал его простой и редкой душе огненное покаяние, и он приехал на Святую Афонскую Гору для того, чтобы стать монахом. Это произошло в 1908 году.

Георгий искал жизни безмолвной. В то время на Афонской Горе был широко известен великий исихаст иеромонах Даниил из келии святого Петра. Стремление Георгия к безмолвию направило его стопы к отцу Даниилу – в самые удалённые и безмолвные места в предгорьях Афона, в келию, где подвизался преподобный Пётр Афонский – первый и величайший афонский исихаст. Георгий поступил в послушание к иеромонаху Даниилу, старался подражать ему в подвигах и во всём отсекать перед ним свою волю.

Послушнический период Георгия продлился дольше чем обычно. Только в 1926 году он был пострижен в монахи с именем Пётр. От своего освящённого старца он научился практической монашеской жизни и был посвящён им в тайны безмолвия, трезвения, затвора и непрестанной умной молитвы. Все эти делания отец Пётр не оставлял до самой смерти.

Принося глубокое покаяние за совершённые в ведении и неведении прегрешения юношеской жизни, отец Пётр попросил у своего старца благословение в течение трёх месяцев вовсе не пить воды для того, чтобы Бог простил ему грех пьянства. Это благословение старец ему дал. Конечно, эти три месяца отец Пётр ел на трапезе, в том числе разного рода овощи и травы, однако воды всё это время он действительно не пил.

Он всегда был готов на аскетические подвиги, преисполнен мужества. С великой простотой, которая отличала отца Петра, он оказывал своему старцу совершенное послушание. То доброе начало, тот духовный фундамент, который он заложил в своей монашеской юности, во многом определили его светлый путь.

Приблизительно в 1929 году скончался отец Даниил. После его кончины отец Пётр несколько лет прожил вместе со своими духовными братьями.[42]42
  Духовными братьями на Афоне называются постриженники одного старца.


[Закрыть] Потом один из них оставил Святую Гору и вернулся в мир. Остальные один за другим ушли из жизни земной и, по всей вероятности, отцу Петру стало трудно жить одному. Кроме этого, пришли страшные годы немецкой оккупации и голода.[43]43
  В 1941–1944 годах Греция была оккупирована войсками нацистской Германии и её союзников – Италии, Болгарии и Румынии. Эта оккупация принесла много страданий греческому народу.


[Закрыть] По этим причинам в 1942 году отец Пётр был вынужден оставить келию своего пострига и переселиться в маленькую заброшенную каливу в Малом скиту святой Анны. Калива, в которой продолжил свой подвиг отец Пётр, находится чуть выше келии святого апостола Фомы и чуть ниже тропы, которая ведёт в Катунаки.[44]44
  Катуна́ки – принадлежащая Великой Лавре скалистая местность у подножия Афонской Горы, между Малым скитом святой Анны и Карулей, где расположено более 20 келий и калив.


[Закрыть] С тропы её не видно, потому что она находится внутри скалы. В каливе – две крохотные и низенькие комнатки. Внутренняя дверь ведёт из каливы вглубь скалы, где расположена довольно просторная пещера с отверстием, через которое в неё попадает свет. В этой пещере старец уединялся для большего безмолвия.

Эта пещера и стала духовной мастерской отца Петра, его духовным ульем. Сам он называл это место «моя сладкая Катуни».[45]45
  Кату́ни – уменьшительная форма от Катунаки.


[Закрыть] Калива была для старца земным раем: живя там, он наслаждался мёдом безмолвия и вкушал небесную манну, поэтому сердце и не тянуло его за стены пещеры и келии. У него не было желания выходить из каливы и разговаривать с людьми. Отец Пётр – маленький, бедный и неграмотный Петракис – был исихастом великой меры. Он стяжал непрестанную молитву, часто видел Нетварный Свет и уже в этой жизни переживал райские состояния.

Старец Герасим Песнописец рассказывал:

«Я был знаком со старцем Петром (Петракисом), подвизавшемся на Катунаках. Да, это был действительно святой монах. Он много молился и крепко подвизался. Готовил старец один раз в неделю и потом всю неделю этим питался. Однажды он пришёл в нашу келию необычный, какой-то особый. Плача, отец Пётр поведал мне, что этой ночью, когда он молился, его окружил белый преизливающийся свет и его келия наполнилась благоуханием. Он говорил, что в это время чувствовал неизреченные блаженство, сладость и мир. Он не знал, находился ли тогда в своей келии или вне её. Ко мне старец пришёл, чтобы посоветоваться, спросить, что это было. Говорит: “Отец, вот ты человек образованный, начитанный, так скажи мне, пожалуйста: может быть, это прелесть сатаны, может, в пережитом мною таится какое-то зло?” Однако всё то, о чём он мне рассказывал, было плодом не зла, но благодати. Рассказывая мне об этом, старец вновь был пленён необычным состоянием, вышел из себя. В какой-то момент его лицо внезапно просияло. Я растерялся, молчал и не перебивал. Отец Пётр продолжал говорить, а я, слушая его, запоминал и пытался разобраться в том, что слышали мои уши. Ни в одном его слове я не различил и следа прелести. Когда он закончил, я сказал ему: “Надо прославить Бога, Который удостоил тебя всего этого. Это от Бога, никакая это не прелесть”. Уходя, он попросил меня никому об этом не рассказывать и молиться Богу о том, чтобы Он помиловал и не попустил ему впасть в прелесть. Старец Пётр был человеком умной молитвы, монахом очень смиренным и простым».

По всей вероятности, когда отец Пётр приходил к отцу Герасиму, подобное событие произошло с ним впервые, потому что потом он переживал много сходных состояний, как впоследствии открыл старцу Паисию.[46]46
  Старец Паисий Святогорец. Отцы-святогорцы и святогорские истории. М.: Святая Гора, 2009. С. 91–92.


[Закрыть] Старец часто видел Нетварный Свет, его непрестанную молитву всегда сопровождали непрекращающиеся слёзы. Он вышел за границы уставов и правил.

Как-то раз некий старец спросил отца Петра, совершает ли он монашеское правило и богослужение суточного круга, и получил такой ответ: «Я ни правила не совершаю, ни богослужений не вычитываю. Когда заходит солнце, я сажусь есть, потом совершаю повечерие и сплю два часа. Просыпаюсь, когда уже стемнело. Тогда начинаю молиться по чёткам. После двух-трёх чёток ко мне приходят слёзы, и после этого до самого утра я не понимаю, где нахожусь. Летом я начинаю бдение с вечера. Когда выходит солнце, прихожу в себя и иду в келию». По всей вероятности, старец был восхищаем в созерцание.

«Не желая лишиться сладости Божией»,[47]47
  Лествица. Слово 27, п. 27.


[Закрыть] отец Пётр жил затворником и избегал общения с людьми, чтобы не потерять общения с Богом. «Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединённым».[48]48
  Преподобный Исаак Сирин. Слово 41, О молчании.


[Закрыть] Когда к старцу приходили отцы и стучали в дверь его келии, он чуть-чуть приоткрывал окошко и спрашивал, кто там и чего он хочет. Если посетитель говорил, что принёс ему благословение с трапезы, то старец просил оставить это возле двери, но из келии не выходил, пока принесённое не начинало гнить. Он делал это специально – чтобы отцы видели сгнившие продукты и больше их не приносили.

Калива старца Петра

Однажды его спросили, почему он не выходит из келии. «Если я выйду из келии, – ответил отец Пётр, – то мы скажем лишнее».

Старец был нестяжателем. Один-два раза в год он выходил из келии для того, чтобы продать своё рукоделие (он плёл чётки) и запастись сухарями. Каждый день он не вкушал пищу до девятого часа, а пищу с елеем не употреблял почти весь год. Его обычной пищей был травяной чай[49]49
  Травяно́й чай – часто в Греции в качестве чая заваривают цветы и листья железницы. Такой настой греки называют «горный чай».


[Закрыть] с сухарём. Часто старец воздерживался от пищи по три дня, причём делая это по велению сердца, а не только тогда, когда это предписывает церковный устав. Отец Пётр говорил иеромонаху Дионисию из Малого скита святой Анны, когда тот был молод:

«Чтобы жить в пустыни, надо быть хорошим поваром. Гляди: в воскресенье надо сварить фасоль и потом есть её до вторника. В среду в эту фасоль надо добавить немного водички и снова её отварить, а в четверг добавить туда помидорку. В пятницу – ещё немного соли и воды. Ну, а в субботу туда можно долить воды с мукой, а уж в воскресенье… да, в воскресенье приходит время готовить новое блюдо. Так на одной готовке можно прожить целую неделю».

Однажды, когда выпал снег, отец Дионисий (чья келия находилась на скале напротив) видел, как старец ходит взад-вперёд босиком по снегу. Отец Дионисий спросил, зачем он это делал, и тот по секрету рассказал, что был обуреваем плотской бранью и поэтому ходил босиком по снегу, преодолевая плотское разжжение.

Старец Пётр имел благодатное дарование видеть события, которым предстояло случиться. Однажды, по повелению свыше он пришёл к старцу каливы святого Харалампия в Новом скиту и сказал ему: «Геронда, приближается волк, который хочет утащить твою овечку, ты это знаешь? Твой послушник в опасности, ты наблюдаешь за ним? Будь к нему внимателен: иначе он уйдёт в мир и оставит монашество». И действительно, этого послушника душили помыслы, и он вынашивал план, желая уйти, а старец Пётр из своей кельи видел это. К несчастью, послушник ушёл в мир и женился, несмотря на все старания его старца.

Отец Пётр жил, совершенно не отвлекаясь ни на что постороннее. Летом он поднимался к Афонской вершине, объясняя это тем, что идёт собирать чай. Но в действительности старец шёл туда ради исихии. Там, высоко в горах, он предавался непрестанной умной молитве и созерцанию. Старец очень мало общался с людьми. Он старался жить невидимо для других, и поэтому о его жизни сохранилось очень мало сведений. Но, как говорят святые отцы, часто достаточно и одного слова, чтобы понять духовное состояние и внутреннее делание монаха. Ведь и одного глотка достаточно, чтобы распробовать вино, находящееся в большой бочке. Так и со старцем Петром. Если судить по тем немногим сведениям, которые сохранились, он, по всей вероятности, был человеком, преуспевшим в молитве. Отец Пётр был монахом молитвы, монахом внутреннего делания. Он был настоящим аскетом – монахом, понуждающим себя, подвижником, сочетающим практику и теорию.

Все отцы, знавшие старца Петра, говорят о нём самые добрые слова: «самый лучший в этих местах», «настоящий монах», «необыкновенно святой старец». И старец Паисий Святогорец говорил, что из подвижников, которых он знал, отец Пётр достиг наивысшей меры, и поэтому сам отец Паисий хотел стать его послушником.

Отец Ефрем Катунакский[50]50
  Ста́рец Ефре́м Катуна́кский (1912–1998) провёл 65 лет строгой подвижнической жизни на Святой Горе, духовный преемник старца Иосифа Исихаста, учитель послушания и молитвы.


[Закрыть] имел глубокое благоговение к отцу Петру и говорил: «Встреча с этим человеком, беседа оставляли в сердце какую-то сладость. Он никогда не шатался по бдениям, чтобы рыбки поесть, никогда и никому не послужил поводом для соблазна. Прожить на Святой Горе всю жизнь и находиться со всеми в мире – это дорогого стоит».

Встречая на дороге других монахов, отец Пётр не говорил им обычное: «Благословите!» Он приветствовал их следующим – намного более глубоким – приветствием: «Отцы, мы уходим[51]51
  То есть умираем. – Прим. сост.


[Закрыть]».

Старец был очень деликатным человеком. Он избегал ночёвки в чужих келиях, чтобы и отцов не обременять, и самому не терять безмолвия и не нарушать своего устава. Однажды старец Иоаким Карейский из ватопедской каливы Вознесения убеждал старца переночевать у него, однако отец Пётр никак не соглашался. Из Кариес он пешком пошёл в Дафни. По дороге стемнело, начался дождь, и старцу пришлось ночевать в дупле большого каштанового дерева.

Почувствовав, что приближается кончина, старец оставил свою келию в Малом скиту святой Анны и пошёл умирать в келию своего пострига – каливу святого Петра, желая там оставить свои кости. Здесь он прожил несколько месяцев и скончался в 1958 году, в день памяти святого Петра Афонского, имя которого носил и в честь которого был освящён храм его келии. После его кончины нашли только несколько сухарей в старой корзине и полбутылки оливкового масла для лампады. Ни кровати, ни подстилки в каливе не было.

Благословение его и молитвы да будут с нами.

Аминь.

5. Подвижник Гавриил Карульский

Старец Гавриил, великий карульский подвижник, родился в 1903 году в деревне Плата́ни в Ахайи.[52]52
  Аха́йя – область на юге Балканского полуострова (на севере Пелопоннеса).


[Закрыть] Его отца звали Димитрий Воязо́глу, а мать – Паго́на. В крещении ему было дано имя Георгий.

Однажды, когда Георгий был ещё младенцем, мать, держа его в своих объятиях, приговаривала: «Когда мой сыночек вырастет, я его женю». А младенец ответил: «Я стану монахом». – «Ой-ой-ой, Боже упаси!» – испугалась мать.

Придя в совершенный возраст, Георгий стал полицейским и служил в Калама́те. Когда он принял непреклонное решение стать монахом, его сестра видела сон: брат уходит в монахи, а она осыпает его цветами. Он спросил её: «Ты хочешь, чтобы я стал монахом?» И она ему ответила: «А разве есть на свете что-нибудь лучше?» Когда впоследствии их родители вспоминали об этом, они очень сетовали, что сестра, зная о намерениях брата, ничего им не рассказала. Из-за этого они били несчастную девушку. Так позднее вспоминал сам старец.

В 1930 году, в возрасте 27 лет, Георгий оставил суету мира и прибыл на Святую Афонскую Гору, чтобы стать монахом. Сильное рвение и стремление к высшей аскетической жизни привели стопы Георгия на суровую Карулю – в самое сухое и лишённое утешений место на всём Афоне. Там, в одной пещере, при которой была церковь святых Архангелов, жил тогда старец Серафим. Этот отец Серафим, будучи молодым монахом, однажды преслушался своего старца Гавриила, основателя сего аскетирия,[53]53
  Аскете́рий – уединённое монашеское жилище, место аскетических подвигов.


[Закрыть] и по попущению Божию стал одержимым. Его старец Гавриил с болью обратился к Архангелу на храмовой иконе, спрашивая:

– Что же с ним такое, мой святый Архангеле?

От иконы раздался голос:

– Я наказываю упрямца для того, чтобы он взялся за ум.

– Ну, давай тогда его исцелим, – попросил старец Гавриил.

Отец Серафим после этих слов тут же избавился от власти диавола и стал здоров.

В другой раз отец Серафим поругался со своим старцем Гавриилом, и тот его прогнал. Отец Серафим пошёл к одному духовнику, рассказал об этом и получил следующий совет: «Возвращайся, мил человек, положи своему старцу поклон и сделай это с наибольшим по возможности смирением, поскольку диавол всеми силами навалился, чтобы погубить хотя бы одного из вас. И знай: вскоре один из вас отойдёт ко Господу». Отец Серафим вернулся к старцу, помирился с ним, а вскоре его старец, отец Гавриил, скончался.

Вот к этому-то старцу Серафиму и поступил в послушание юный Георгий и начал подвизаться в отсечении своей воли и самоотвержении.

17 марта 1933 года Георгия постригли с именем Гавриил в честь святого Архангела, покровителя аскетирия, и в честь его «духовного деда» – старца Гавриила.

В день пострига он увидел, как бес в образе обезьяны прыгает прямо перед ним. «Геронда, обезьяна!» – закричал отец Гавриил. «Скажи ей: “Во огнь вечный!”», – ответил старец. И как только отец Гавриил повторил эти слова, бес-обезьяна исчезла.

В послушании у своего старца отец Гавриил прожил шесть лет. Старец Серафим отошёл ко Господу вечером, сразу же после возгласа «Молитвами святых отец наших…» в конце вечерни, которую читал отец Гавриил. С почтением и любовью он похоронил старца и, имея в качестве напутствия его благословение, отдал себя бо́льшим подвижническим подвигам. Это благословение он унаследовал, поскольку честно дослужил старцу до конца и его упокоил.

Отец Гавриил искал всё больших и больших подвигов: спал на досках и вместо подушки клал камень, держал строжайшие посты. В аскезе он «шёл по самому краю обрыва». Его обычной трапезой был один сухарь: он не ел ни горох, ни фасоль, поскольку считал их лакомством. Так, он ел только сухари, немного растолчённых в ступе миндальных орехов, а в августе – несколько смокв. Возле келии он посадил виноградную лозу, но виноград раздавал другим, отговариваясь, что сам не может есть его, потому что у него нет зубов. Также он питался дикими травами и листьями одуванчика. Подвижник не нарушал своего поста даже на Пасху. Такой образ жизни старец утверждал на апостольском изречении подвизаяйся от всех да воздержится,[54]54
  1 Кор. 9:25.


[Закрыть] понимая слова «от всех» во временно́м смысле. Однажды в монастыре Дионисиат на Пасху отец Гавриил попросил, чтобы ему дали то, что осталось от Страстной седмицы. Когда ему сказали, что всё уже выбросили, он в сам день Воскресения Христова поел только хлеба и маслин. Однажды старец оказался на трапезе в общежительном монастыре. В тот день было разрешение на всё, однако отец Гавриил не нарушил своего устава, не разрешил своего поста. Он ел только хлеб и маслины. В другой раз там же было предложено повидло. Увидев его, старец попросил: «Уберите отсюда эти сопли».

Свой пост отец Гавриил нарушал крайне редко. За последние 14 лет своей жизни он ни разу не вкусил пищи с елеем. В конце жизни, когда старца спрашивали, почему он так жёстко постится, тот отвечал: «Ну как почему? Монахом я несколько раз ел скоромное, но никакой пользы мне это не принесло. А когда я был мирянином, то ел много и за это сейчас держу посты».

Поскольку старец много постился, одни величали его постником, а другие осуждали как прельщённого. Отец Гавриил Дионисиатский говорил: «Он был великим аскетом, великим понудителем себя». Отец Геронтий из келии Данилеев вспоминал: «Он был один из великих аскетов, великий понудитель себя, однако уклонялся в крайности». Старец Паисий говорил, что «отец Гавриил был настоящий аскет». Старец Иларион утверждал, что «о старце Гаврииле надо писать книги». Иеромонах Григорий из келии Данилеев свидетельствовал: «Он как подвижник шёл по самому краю. Великое подвижничество! Возводя у себя в келии каменные стены, он трудился на пределе человеческих сил. Он причащался на каждой Божественной Литургии, поскольку был великим постником».

Однажды братство Данилеев совершало поминовение в честь своего старца. После поминальной трапезы они послали одного молодого человека отнести еду с этой трапезы отцу Гавриилу. Увидев юношу, старец сказал: «Добрый мой мальчик, к чему столько труда? Слава Богу, в этом году Бог дал мне столько благословений. Гляди, сколько у меня картошки!» Сказав это, он показал юноше два-три килограмма картошки, каждая из которых была размером не больше куриного яйца. Варёные картофелины отец Гавриил считал изысканной пищей. Бобы он ел вместе со стручком. Старец посадил и несколько кустов мальвы, листья которой ел сырыми. Иногда, когда Данилеи что-то ему присылали, он в благодарность давал им стебли и листья мальвы, но только просил их не есть её сырыми, а отваривать.

Однажды, придя к Данилеям в день своего Ангела, отец Гавриил попросил у них горсть риса для того, чтобы украсить праздничную трапезу плошкой риса без масла.

В келии старца стоял глиняный горшок с мукой. Отверстие этого горшка было покрыто тряпочкой и перетянуто тесьмой. Одному посетителю старец предложил: «Ну-ка, давай посмотрим: не растащили ли воры-муравьи мою муку?» Он открыл сосуд и убедился, что «воры» ничего не растащили. Старец устраивал эти «представления» не просто так – он хотел, чтобы посетители видели, что у него есть мука, и думали, будто он замешивает из неё тесто и ест горячий хлеб.

Каждую ночь отец Гавриил совершал бдение – часов шесть-восемь. Среди кустов и колючек он расчистил узенькую тропу, примерно в полметра шириной и 40–50 метров длиной. Старец застелил эту тропу тряпками и домоткаными ковриками и по ночам ходил по ней, творя Иисусову молитву. Он делал это для того, чтобы его не поборол сон, а когда уставал, то присаживался на пенёк или камень. Разравнивая эту дорожку, подвижник выбивался из сил, но он сделал это, потому что боялся бродить по краю пропасти возле своей келии, где диавол мог легко столкнуть его вниз. Совершая всенощное бдение внутри своей келии, отец Гавриил держался за верёвку, которая обоими концами была прикреплена к потолку. Старец совершал бесчисленные земные поклоны – словно в ногах у него были не мышцы, а стальные пружины.

В конце своих шестичасовых бдений старец кадил иконы своей церкви и пел: «Егда поставятся престоли, и отверзутся книги, и Бог на суде сядет…»[55]55
  Триодь Постная. Неделя мясопустная. Вечерня, славник стихир на «Господи воззвах».


[Закрыть] – вспоминая при этом Страшный суд. Желая не терять память смертную, он выкопал могилу недалеко от поклонной иконы Пресвятой Богородицы на тропе, ведущей к скиту святой Анны. Однако какой-то человек написал рядом с этой могилой: «Плод прелести», – и поставил стрелочку. Узнав об этом, отец Гавриил посоветовался со своим духовником, игуменом монастыря Дионисиат Гавриилом, и по его благословению могилу эту закопал.

Старец настойчиво и упорно избегал празднословия. Когда один знакомый священнослужитель захотел его посетить, он ответил: «Если хочешь, чтобы мы говорили духовно, приезжай, будем разговаривать весь день и всю ночь, но на празднословие у меня времени нет». Отец Гавриил был человеком молчания: он говорил и советовал, только если его спрашивали. Он обладал даром учительства.

Из собственного опыта старец Гавриил убедился в том, насколько губительна страсть осуждения, и избегал её. Некогда он осудил одного монаха, и потом всю ночь диавол будоражил, мучил и искушал его кошмарами. Он пришёл в ужас от этого искушения и хорошо понял то, что написано в «Лествице»: «Осуждение одно, само по себе, может нас погубить совершенно».[56]56
  Лествица. Слово 10, п. 15.


[Закрыть] Людям, приходящим к келии старца, было сложно его заметить – он часто скрывался среди скал. Он избегал людей, потому что они начинали с любопытством расспрашивать: «Откуда ты родом? А что ты тут ешь? А как вообще ты тут живёшь?» и прочие глупости. Старец говорил: «Неужели ради этого я пришёл сюда? Я поселился в пустыне для того, чтобы терять своё время? Конечно, нет. Сюда я пришёл, чтобы иметь непрестанное общение с Господом, чтобы постоянно молиться».

Сам старец рассказывал, что иногда происходило следующее: «Бывает, приходят в каливу некоторые люди, чтобы просто со мной поболтать. Я сижу в скалах, они проходят совсем рядом, чуть ли не спотыкаются о мои ноги, но меня не замечают». Оттого, что старец молился, Бог делал его невидимым для любителей пустословия.

Высокопреосвященнейший митрополит Верейский и Наусский кир-Пантелеимон описывает своё первое посещение старца. Тогда владыка Пантелеимон был ещё учеником Афониады,[57]57
  Афониа́да – специализированная церковная средняя школа-пансион для мальчиков, расположенная в Кариес на Афоне.


[Закрыть] а со старцем Гавриилом он предварительно переписывался.

«Братия из келии Данилеев объяснили мне, как найти старца Гавриила. Следуя их указаниям, я с трудом спустился к крутым скалам под афонской вершиной и нашёл его келию. Постучал и стал ждать. Не последовало никакого ответа. Я снова постучал, и вновь ответом мне было молчание. Я закричал: “Отец Гавриил! Это я, Иоанн Калпаки́дис!” Опять никакого ответа. Абсолютное молчание.

Меня окружали только острые скалы, а внизу плескались морские волны. Я сел на камень и, следуя совету отца Нифонта, начал петь “Богородице Дево, радуйся…”, молебный канон Пресвятой Богородице и другие песнопения, которые помнил наизусть.

Время шло, но дверь не открывалась, отца Гавриила не было видно. Наступил полдень. Вдруг дверь резко отворилась, и я увидел на пороге старца.

– Ты что – ещё здесь? – спросил он меня.

– А как я мог уйти, геронда? – с трепетом ответил я. – Да и куда? Я ведь пришёл, чтобы Вас увидеть. Это было моей целью.

– Ну ладно. Заходи внутрь, – сказал он мне.

Я заглянул внутрь. Заходить? Но куда? В келии старца было… некуда зайти! Сразу за дверью лежала доска, а за ней зияла открытая пропасть! Старец понял, почему я не двигаюсь с места, и вкратце объяснил мне, что совсем недавно на его келию упала часть скалы и разрушила полкелии вместе с крохотной церквушечкой, поэтому сейчас он был вынужден ютиться в тесном углу. Он сказал мне, что просил Пресвятую Богородицу и Господа Иисуса Христа послать ангела, который удерживал бы другую часть скалы, готовую рухнуть на то, что осталось от каливы. Если и она свалится, то от келии не останется уже совсем ничего.

Кое-как я протиснулся внутрь и осторожно уселся. Старец начал говорить со мной о Пресвятой Богородице, о Её посещении Афона, о Её покровительстве и заботе о монахах. Постепенно он перевёл разговор на тему умной молитвы и подвижничества отцов. Моё внимание было приковано к его рассказу, и я слушал с благоговением долгое время, не прерывая, но в какой-то момент я мельком взглянул на свои часы. Это не ускользнуло от взора старца, и он спросил:

– Ты что – спешишь? Тебе надо уходить?

– Нет, геронда, – ответил я ему, – но Данилеи сказали, чтобы я возвращался к обеду.

Старец только развёл руками от такого ответа, наклонился ко мне и сказал:

– Ничего себе! Я даю тебе самую сердцевину, а ты хочешь пойти напитать себя внешним? Не волнуйся: сегодня угощать тебя буду я.

Я расстроился из-за допущенной ошибки и попросил у старца прощения:

– Нет, геронда, я останусь. Я пришёл сюда для того, чтобы Вас встретить, и не хочу упустить ни одного Вашего слова.

Храм святых Архангелов и келья старца Гавриила

Отец Гавриил продолжил говорить со мной о тайнах умной молитвы, а я слушал его в молчании, не произнося ни слова. Пришло время трапезы, старец поднялся и принёс пустую консервную банку и бутылку, внутри которой плескалась какая-то жидкость.

– Вот, принёс тебе попить, – сказал он, наливая жидкость из бутылки. – Понравится – налью ещё.

Не зная, что это за жидкость, я сделал несколько глотков. Но к такому питию я был непривычен, и выпитое камнем стало у меня в желудке.

– Налить ещё? – спросил отец Гавриил.

– Нет, геронда, благодарю Вас, – ответил я ему.

– Значит, не понравилось, – заключил он.

– Нет, почему же, мне очень понравилось, но больше не хочу. Большое спасибо, – ответил я.

Принесённая жидкость была отваром кактусов, которыми он питался. Отец Гавриил никогда не ел пищу с растительным маслом. Я даже слышал такую историю: однажды к отцу Гавриилу пришёл юноша, желавший стать монахом и подвизаться рядом с ним. Прошло много времени, и у юноши, расспрашивавшего старца о разных духовных вещах, ненароком вырвалось: “Так когда же, геронда, мы будем есть масло?” На это последовал ответ: “Никогда. Даже на Пасху”. Настолько строгой и жёсткой была жизнь старца, подвергавшего себя неописуемым испытаниям.

Знакомство со старцем Гавриилом охватило мою душу порывом навсегда остаться на Святой Афонской Горе. Старец был самым священным явлением, что я когда-либо встречал на своём жизненном пути».

Непрестанная молитва была главным деланием старца Гавриила. Чтобы бороть диавола непрестанной молитвой, он уходил в пещеру, которая находилась высоко в горах, справа от вымощенной камнями тропы, ведущей вверх от карульской пристани. Она представляла собой углубление в скале, отгороженное стеной из камней, сложенных без цемента. Там вместо кровати у старца была широкая доска, а вместо подушки – пенёк, обёрнутый тряпкой. Тропы до этой пещеры не было. В этой пещере он скрывался по нескольку дней и там, не отвлекаясь ни на что, отдавал себя любимой им умной молитве.

Старец ходил на Божественную Литургию в скит святой Анны и в другие места, где она совершалась. Однажды утром, возвращаясь с Литургии, он на дороге встретил знакомого священнослужителя. Глаза старца Гавриила выглядели уставшими от бдения, но он был очень радостным. Не в состоянии скрыть переживаемую им радость, он вдохновенно сказал: «Отец, слышал о ядерном оружии? Знай: всё это ядерное оружие, которым хвалятся люди мирские, такая ерунда! У нас есть оружие посильнее! Молитва и Божественное Причащение делают нас пламенными “аки львов, огнь изрыгающих”. Разве может к нам приблизиться диавол? Мы повелеваем ему – и он рассыпается в прах, убегает от нас далеко!.. Ух!»

Время от времени старец приглашал в свою келию иеромонаха, чтобы Литургия совершалась и у него. Однажды он пригласил будущего великого старца отца Ефрема Катунакского. Подумав, что вместе с Божественной Литургией отец Гавриил захочет совершить панихиду по своему старцу, отец Ефрем пришёл в его келию на час раньше назначенного времени. Раздосадованный отец Гавриил сказал: «Батюшка, я тебе во сколько сказал приходить? Если бы ты знал, какой я сейчас вкушал небесный мёд! А ты пришёл и меня прервал…» В другой раз он говорил отцу Ефрему: «Ты не можешь себе представить, какую любовь я ощущаю в себе, когда молюсь о всех в море плавающих, глядя на идущий по морю корабль. Бог словно говорит мне: “Правильно делаешь, что молишься об этих людях”».

Старец Гавриил привык причащаться часто, если возможно, то и каждый день. Таков был его устав. Он был всегда готов к частому Божественному Причащению, потому что постоянно постился, совершал бдения и молился, возделывая в себе покаяние и смирение. Когда-то ему сказали, что если он хочет причащаться часто, то не должен вкушать масла, и он абсолютно точно исполнил этот совет.

Ещё в уставе старца была следующая особенность: после Божественной Литургии, которая совершалась в его келии, он не разговаривал с иеромонахом. Клал ему поклон, целовал руку, давал баночку законсервированных кальмаров («вознаграждение» за совершение Литургии) и уходил к себе.

Много раз старец Гавриил подвергался нападению бесов. Как-то раз отец М. сказал старцу: «Для того, чтобы убедиться в существовании диавола, я должен его увидеть». – «Если ты его увидишь, – ответил отец Гавриил, – то умрёшь от страха». Сам старец однажды на молитве увидел, как демоны в виде осиного роя нападают на него.

И вот, словно деннонощных аскетических подвигов и великих постов старцу Гавриилу было недостаточно, он ради большей аскезы днём занимался очень тяжёлым физическим трудом: разбивал скалы, строил каменные террасы и заполнял их принесённой издалека, просеянной через сито землёй. В одной такой террасе была тысяча вёдер[58]58
  В качестве вёдер на Афоне обычно используются жестяные банки из-под маслин, брынзы и прочего, объёмом примерно 25 литров.


[Закрыть] просеянной земли, в другой – полторы тысячи, в третьей – две с половиной тысячи. Внешне отец Гавриил выглядел измождённым подвижником – кожа да кости. И вот, этот аскет один совершал такой непосильный труд! Когда он покрывался обильным по́том от изнурительной физической работы и поклонов, то менял майку и продолжал свой труд. Движимый любовью, старец иногда по ночам, чтобы его не видели, приходил к келиям других отцов и приносил им вёдра с просеянной землёй. В этих районах, среди безводных скал, земля драгоценна: имея немного земли, подвижники могут посадить что-нибудь из бобовых или овощей. Старец Гавриил раздавал как милостыню свой труд и пот ради того, чтобы его братиям стало чуточку легче. У себя старец посадил один розовый куст. Когда его спрашивали, кому нужны розы в пустыне, он отвечал: «Знаешь, когда я иду в скит святой Анны и прохожу мимо часовни Пресвятой Богородицы на тропе, то я прикладываюсь к иконе Божией Матери и оставляю Ей – моей Матушке – одну розу». Этот суровый и бескомпромиссный подвижник имел настолько тонкий орган духовного чувства, что радовался возможности принести Пресвятой Богородице розу, взращённую своими руками.

Любовь и тонкий орган духовного чувства старца побуждали его заботиться и о птицах небесных. Стамеской старец выдолбил в скале небольшое углубление, а рядом сравнял плоскость камня, сделав её гладкой, подобной столу. Два раза в день он наполнял это углубление дождевой водой и сыпал рядом размоченные сухари. Так старец заботился о птицах и их питал. Когда старец хлопал в ладоши и кричал особым образом, то вдруг неизвестно откуда появлялось целое облако желтогрудок, голубей и других птиц. Птицы клевали размоченные сухари, пили воду, плескались и, насытившись, улетали. На их место прилетали другие. У старца был один друг – снегирь, которого он называл Лалулис. С этим снегирём старец дружил больше, чем с другими птицами, и заботился о нём особо.