Текст книги "Фелинис. Повесть из истории гонений христиан при Домициане"

На Латинской дороге

При помощи перевязки, сделанной патрицианками, раны скоро зарубцевались. Но молодой и энергичный человек не любил отдыха и пренебрегал оставаться в жилище.

На следующий день после визита благородных римлянок, два чужеземца, покидая свое первое жилище, поселились в десятом квартале, где находился храм семьи Флавиев. Кермор переменил свое жилище, разумеется, для того, чтобы избежать новой встречи с женою и племянницей консула Климента.

На самом деле, эти две таинственные личности нуждались в жилище только для ночного отдыха, так как они весь день находились на улице. Они выходили из дома при первых лучах рассвета и возвращались поздно ночью.

Однажды, 6-го мая, Фелинис не пошел с Кермором, который вернулся в полдень, в сопровождении старика лет восьмидесяти, со следами от тяжелых работ, долгих страданий и незавидного существования. Он носил платье рабов; члены его были тверды и черты лица выражали такую же непреклонность, как и у Кермора.

Последний представил незнакомца Фелинису и сказал ему:

– Вот человек, которого мы так старательно отыскивали. Случай навел меня на него, и я привел его к тебе.

– Сердиган! – сказал раненый, поглядев внимательно на прибывшего.

– Он самый, – отвечал старик, – рад за себя, что вижу сына Масменоя.

Старик не мог говорить более; волнение пресекло его голос, слезы потекли по его грубому лицу, и он несколько раз поцеловал руки Фелиниса.

Кермор, наклонясь к уху Фелиниса, шепнул ему:

– Сердиган, как я и предполагал, знает место погребения; оно на Латинской дороге. Он проводит туда нас на склоне дня.

Часа за два до ночи, они вышли из дома, быстро прошли город и направились к Латинским воротам. Дойдя до обширной и круглой площади, находящейся перед воротами, они остановились пред большой толпой народа; они справились о причине этого сборища и узнали, что хотят наказать одного человека.

– Кого, раба? – спросил Кермор.

– Нет, начальника безбожников. Он уже понес наказание бичеванием, теперь будет погружен в котел с кипящим маслом.

Громкий звук раздался среди толпы и каждый старался стать ближе к месту казни, чтобы лучше видеть. Кермор со своими спутниками также полюбопытствовали и увидели на площади старика, преклонных лет, с лицом величественным и почтенным. На нем был красный плащ, застегнутый на груди.

Он стоял около широкого и глубокого котла, поставленного на очаг из камней, в котором горел хворост; котел был полон кипящим маслом.

Когда сняли со старика плащ и часть его одежды, то присутствующие увидали тело его, покрытое кровавыми рубцами от бичевания.

Два палача схватили его и спустили в котел, без малейшего сожаления. Его кроткое лицо озарилось как бы небесным сиянием, и он спокойно смотрел на небо. Толпа молча внимала. Слышен был только треск хвороста и шипение масла. Кермор и его друзья заметили с удивлением, что осужденный на смерть, казалось, не испытывал ни малейшей боли. Спустя несколько минут его вынули, и он предстал перед зрителями целым и невредимым. Кермору, расспрашивавшему об имени этого необыкновенного человека, ответили:

– Это Иоанн, еврей, исповедующий безбожие, догмат христиан.

То был апостол Иоанн. Когда он был вынут, мужчины, женщины и дети, подойдя к котлу, с благоговением черпали масло, чтобы отнести его домой, как доказательство чуда, совершившегося над любимым учеником Христа. Среди этой группы верующих Фелинис заметил Домициллу, Флавию и самого консула. Благородные римлянки были тщательно закутаны, равно как и Климент прикрывался длинным плащом. Но ничто не могло укрыться от проницательного взгляда молодого человека.

Азаэль, Нерей и Ахиллий и многие другие слуги консула и Флавии также были в толпе.

Кермор сказал Фелинису:

– Пойдем; проход свободен.

Кермор заметил присутствие консула и двух патрицианок и боялся, чтобы они опять не произвели какого-нибудь впечатления на Фелиниса.

Фелинис не сопротивлялся, и по дороге спросил Сердигана, знает ли он христиан.

– Я живу давно в этом городе, – отвечал Сердиган, – и видел различные секты.

– Какого они происхождения?

– Иудеи, но есть и римляне.

– Почему их называют безбожниками? Они не признают богов?

– Народ дал им это название за то, что они совсем не признают общенародных богов, которыми наполнены храмы, не признают ни жертвенников, ни кровавых жертв, ни идолов. Однако известно, что они совершают богослужения, справляют вечеринки, которые называют вечерями любви. Они утверждают, что поклоняются духом Богу, Создателю неба и земли, и приносят постоянно бескровные жертвы в своих молитвах. Все это очень темно!

– Да, я мало понял из твоих объяснений.

– Я больше ничего не знаю.

– Ведь странно, согласись сам, что старик вышел живым из котла с кипящим маслом?

– Действительно.

– Кермор, ты в день нашего прихода в Рим рассказывал мне о некоторых мучениках, которые при Нероне, подвергались неслыханным пыткам. Не из числа ли их и этот необыкновенный старик?

– Без сомнения.

– Разве гонения их не истребили?

– Эта секта непонятна; она не только не уменьшается, но даже растет день ото дня с удивительной быстротой. Члены ее растут как бы из их пепла. Нерон истреблял их во множестве; не прошло для них без напастей и царствование Веспасиана с Титом; Домициан впоследствии также начал преследовать их. Их сажают в тюрьмы, изгоняют, убивают; несмотря на это, они умножаются и находят себе единомышленников во всех слоях общества: рабы, плебеи, воины, патриции и лица высокого положения – из всех есть исповедники этой веры.

– Консул Климент, его жена и племянница так же среди них?

– Ты угадал, – сказал таинственно Сердиган, – но об этом говорят тихо.

– Но почему же на них не доносят?

– Никто не осмелится, потому что они принадлежат к семье императора. Домициан не простил бы этого разоблачителю.

– Он знает это?

– Предполагаю, что догадывается.

– Во всяком случае, христиане должны мало бояться измены со стороны нас, рабов, хотя, при этом правителе, при помощи хорошей организации шпионов, мы приобрели значительное влияние.

– Почему же их так уважают?

– Потому, что они добрые люди, они даже часто освобождают от рабства нас, без наших просьб, из одного лишь сострадания.

– Однако, – сказал Кермор, – я не признаю этой секты.

– Почему? – спросил Фелинис.

– Потому что, по-моему, у них нет ни сердца, ни ума.

– Ничего?

– Я их порицаю за то терпение, с каким они выносят гнет, тяготеющий над ними. Если они так многочисленны, если они находятся среди всех слоев римского общества, если они заколдованы от боли, то почему они не восстанут и не уничтожат своих тиранов? Все страдающие в империи, все рабы присоединились бы к ним и помогли бы им в этой борьбе.

– Конечно, – сказал Сердиган, – они, если бы захотели, восторжествовали бы над своими мучителями. Соединившись с рабами, они легко завоевали бы Рим, Италию и весь мир.

– Почему же они это не делают? Боятся? – спросил Кермор.

– Их неустрашимость перед пытками доказывает противное.

– Что же их подкрепляет?

– Христианское учение не позволяет им прибегать к подобным средствам для освобождения.

– Это нелепо, – сказал Кермор, – если бы у меня была половина их силы… – Но, терпение! Настанет день!

Во время остановки у ворот, наступила ночь. Трое чужеземцев шли молча, по Латинской дороге. Сердиган шел вперед. Скоро взошла луна и осветила путь своим сиянием. Сердиган замедлил шаги и стал внимательно всматриваться в обе стороны дороги. На пути попадались колонны, лес, но чаще могилы, храмы, фамильные и надгробные памятники. Наконец, Сердиган, Кермор и Фелинис остановились. То место, где они находились, наводило их на печальные воспоминания.

С той и другой стороны дороги были два фонтана, окруженные овалом, образованным прерывистым рядом аркад, поддерживаемых колоннами в погребальном стиле. Ничто не могло более сильно возбудить тоску, как вид этого памятника; вербы и тополи, между которыми прорезывалась с журчанием вода, служили задним планом картины. Между деревьями мавзолея слева показывался фронтон маленького храма, а с другой стороны только мрачная листва, волнуемая слабым ветерком.

Сюда-то и привел Сердиган своих спутников. Они прошли аркады; огибая мраморный водоем фонтана, проникли в маленький лесок и подошли к небольшому памятнику, всего в два метра высоты; вербы и тополи совершенно закрывали его от дороги, которую луна заливала своим бледно-серебристым светом.

– Вот склеп, который вы так жаждали видеть, – сказал Сердиган.

Кермор и Фелинис внимательно разглядывали все окружающее.

– Где же дверь?

– Идите, – сказал Сердиган.

Он оттащил камень, вделанный с одной стороны памятника и спустился по лестнице на несколько шагов.

Фелинис и Кермор следовали за ним и вошли в широкий склеп с тремя могилами. На каждой из них лежала мраморная доска, на которой была изображена рыба и греческое слово ИХθИС[5]5
  ИХθИС – Слово греческое и значит «рыба». Буквы этого слова представляют инициалы слова: Иисус Христос θеу (Божий) Иос (сын) Сотир (спаситель). Потому-то изображение рыбы очень часто встречается и в катакомбах.


[Закрыть]. Кермор и Фелинис при свете луны, пробивавшемся сквозь открытые двери, рассматривали эти могилы. Затем, склонясь, они приникли головами к могиле и предались молитве. Рыдание вырвалось из груди Кермора. Фелинис был неподвижен и Сердиган слышал только его прерывистое дыхание.

Кермор первый прервал это горестное молчание.

Он вытер слезы, и, взглянув на молодого человека, не подававшего никаких признаков жизни, повернулся к Сердигану и сказал:

– Кто воздвиг этот склеп?

– Не знаю! Несмотря на все мои розыски, я не мог узнать ничего, – отвечал Сердиган.

– Не Фульвии построили его?

– Нет, это единственно, что я могу с уверенностью сказать.

– Это странно! – прошептал Кермор, – какой римлянин интересуется этими могилами?

Затем, заметив изображение на мраморной доске, он просил Сердигана:

– Что обозначает это изображение? Я никогда не видел ничего подобного.

– Я тоже не знаю.

– Видал ли ты подобные знаки на могилах римлян?

– Никогда!

– Ну, все равно, для нас достаточно только знать, что под этими надгробными камнями покоятся бренные останки дорогих для нас людей.

Во время разговора двух стариков, две тени показались в дверях склепа, послышались шаги и шелест платья. Фелинис и его спутники с удивлением стали прислушиваться.

Все трое заметили человека, лет сорока пяти, высокого роста, в одежде рабов. Около него находилась женщина, вся закутанная в плащ. Увидев в склепе людей, вновь пришедшие вздрогнули. Сердиган же сделал шаг вперед, чтобы рассмотреть их лица. Едва он взглянул в открытое лицо раба, как воскликнул:

– Ты здесь!

И хотел кинуться на него, но споткнулся и упал на землю. Кермор и Фелинис поспешили поднять его. Раб и его спутница не стали терять время и быстро исчезли в то время, когда Фелинис и Кермор поднимали старика.

– Побежим за ними, – сказал раздраженно Сердиган.

Выйдя из склепа, чужеземцы не нашли никого, они исчезли.

– Поищем, – сказал Сердиган, – нам нужно знать, почему они явились на эти могилы.

Розыски длились довольно долго: они исходили все кругом, но без малейшего успеха. Наконец, не желая больше терять напрасно время, три чужеземца опять вернулись в склеп.

– Знаешь ты этого человека? – спросил Кермор Сердигана.

– И да, и нет.

– Что ты хочешь сказать?

– Очень просто: я знаю про него только одно, что он является неразрешимой загадкой.

– Как его зовут?

– Кажется Кверциний, но ясно, что это прозвище, за его рост и за атлетическую силу[6]6
  Кверциний – от лат. слова; «кверкус», что значит «дуб».


[Закрыть]. Каково его настоящее имя, неизвестно. Какого он происхождения, где он родился, родился ли он рабом или потерял свою свободу от превратностей судьбы, этого никто не знает.

– Кто же его господин?

– Я также не могу, наверное, ответить на этот вопрос.

– Давно он живет в Риме?

– Нет.

– Где он живет?

– Неизвестно.

– A следили за ним?

– Пробовали, но он замечательно хитрый. Впрочем, он очень редко показывается. Даже и рабы, как заметно, не доверяют ему, говоря, что это, должно быть, шпион.

– У него именно эти ухватки, – согласился Кермор.

– Я очень сожалею, что он убежал от нас.

– И я также, – сказал Сердиган. – Нужно было следить за нами, чтобы очутиться так же в этом склепе.

– Будем же осторожнее, – сказал Кермор, – и если этот человек попадет к нам в руки, то он дорого поплатится за свое презренное ремесло.

– Чего он вполне и заслуживает, – сказал Фелинис. – Но что это за женщина была с ним?

– Я не узнал ее, – отвечал Сердиган.

– Одного поля ягода, разумеется, – сказал Кермор. Трое друзей снова спустились в склеп, откуда они скоро вернулись, и Сердиган запер дверь; затем, бросив кругом недоверчивый взгляд, они пошли по дороге до другого склепа, прикрытого колонной. Луна ясно освещала это место. Кермор и Фелинис остановились поглядеть на него, Сердиган же, напротив, как будто не замечал его.

– Что это за склеп? – спросил Кермор. Выражение непримиримой ненависти исказило черты Сердигана.

– Вы у могилы Плавциев, – отвечал он.

– Могилы Плавциев! – сказали в один голос Кермор и Филипис, отступая на шаг, как будто боясь наступить на ядовитую змею.

– Это фамильный храм, а впереди колонна, воздвигнутая Авлу Плавцию.

– Кто же, – сказал Кермор, – выдумал воздвигнуть только что посещенную нами гробницу против склепа наших смертельных врагов?

– Я думаю, что это сделано из мести и избегаю бывать здесь, чтобы не видеть могилы этого проклятого отродья.

– Римляне не довольствуются тем, что унижают нас при жизни, но даже и после смерти не оставляют нас в покое.

– Пойдемте! – сказал Кермор. – Вместо того, чтобы тешить своим присутствием тени этих ненавистных патрициев, приготовим лучше поскорее мщение им.

Сердиган и Фелинис молча пошли по дороге к Риму, Кермор же с мрачным и суровым видом следовал за ними. Вдруг молодой человек заметил около того места, где, несколько дней тому назад он спас Флавию от преследования быка, промелькнувшие тени. Всмотревшись внимательно, он увидел группу мужчин и женщин, направлявшихся от Рима по берегу Тибра. Среди них он опять узнал Домициллу, Флавию и некоторых из их слуг и указал все это Сердигану.

– Я знаю, куда идут они, – сказал Сердиган.

– Видишь, там, внизу, в отдалении освещенную вилл у.

– Да.

– Это то место, где собираются христиане, и там-то происходят их тайные собрания. Некоторые из римлян дорого дали бы за открытие этого гнезда.

– Что они делают там?

– Молятся и читают священные книги.

Фелинис, казалось, размышлял о чем-то, затем, положив руку на плечо Сердигана, сказал ему тихо:

– Сердиган, не говори никому, даже Кермору, что мы сейчас видели.

– Твое желание для меня закон, – сказал старик.

Дойдя до ворот города, трое друзей разделились: Фелинис и Кермор вернулись в свое жилище, а Сердиган пошел к своему господину.

У Фульвия

Прошел месяц после пытки святого апостола Иоанна и таинственного посещения гробницы на Латинской дороге. Сердиган несколько раз был у Кермора и Фелиниса; он обыкновенно являлся вечером, потому что днем молодого человека и его товарища не бывало дома. Они походили на римлян того времени, проводивших все время на улице, на форуме, в цирке или в банях.

Но Кермор и Фелинис почти не посещали публичных мест; они редко бывали в банях, а еще реже в амфитеатре; они посещали дома богатых патрициев, жилища рабов.

Утром Кермор завтракал со своим товарищем в какой-нибудь харчевне или таверне, среди бедняков. Вечером его можно было найти за столом какого-нибудь богатого патриция, но уже одного. Сенаторы приглашали его тайно, на что, как мы увидим впоследствии, у них были основательные причины, заставлявшие их скрывать посещения Кермора. Старик бывал и во дворце Домициана в Альбе, куда однажды привели Фелиниса.

Эти два чужеземца, казалось, только и заняты были тем, что посещали своих друзей.

В продолжение этого месяца Кермор и Фелинис встретили раза два раба Кверциния. Они стали следить за ним, но он, заметив это, исчезал в тот момент, когда они менее всего ожидали этого. Так, например, 7-го июня, после полудня, Фелинис отправился к Форуму по одной из больших улиц, примыкавших к этому знаменитому месту. На Форуме не было ни одного человека; Рим затих, предавшись послеобеденному сну: бедный спал на плите портика, а богатый – внутри своего роскошного жилища.

Но Фелинис, как и Кермор, не нуждался в отдыхе в это знойное время; ночь вполне вознаграждала их, а потому они могли, не возбуждая внимания кого бы то ни было, пробираться в дома рабов или в таверны.

Фелинис готовился перейти Форум и проходил уже последний дом, как вдруг услыхал стоны и жалобные крики и несколько слов, сказанных на его родном наречии.

Он задрожал и бросился бежать к тому месту, откуда раздавался голос. Не будучи в силах сдерживаться, молодой человек вошел во двор дома, принадлежавшего консулу Аврелию Фульвию.

Внутри двора была привязана к стене рабыня, лет сорока, щеки которой пылали, большие синие глаза наполовину закрылись, грудь тяжело дышала, ее рот и пересохшие губы свидетельствовали об испытываемой ею боли. Знойные лучи солнца жгли ее.

Фелинис узнал в этой женщине ту спутницу раба Кверциния, которую он видел четыре недели тому назад, в склепе, на Латинской дороге.

Рабыня была, видимо, когда-то красива, так как, не смотря на ужасное положение, в котором она теперь находилась, ее правильные черты лица свидетельствовали о ее необыкновенной красоте. Она была подвергнута ужасному наказанию, состоящему в том, что ее непокрытая голова, не защищенная ничем, кроме своих длинных и густых волос, была выставлена под палящие лучи солнца. Плечи ее были окровавлены, и у ног валялась плеть из бычачьих жил, все это доказывало, что ее только что подвергли бичеванию Ее мучители спали в тени. По приказанию их господина, они оставили свою жертву под убийственным жаром.

Несчастная, снедаемая жаждой, изнуренная страданием и, не будучи в состоянии удержаться от стонов, умоляла помочь ей. Фелинис, проникнув во двор, сказал ей:

– Что ты сделала, что так жестоко наказана и должна страшно страдать теперь, находясь в таком положении!

– Да, страдание мое ужасно, – отвечала рабыня чуть слышно. – Во имя неба, принеси мне немного воды, потому что грудь моя горит и горло пересохло.

– Я освобожу тебя сначала.

– Нет, не делай этого.

– Кто мне помешает в этом?

– Я здесь по приказанию господ моих. Я сама, жизнь моя принадлежат им; они свободны располагать мною по их усмотрению.

– Что ты говоришь об их правах? – вскричал гневно Фелинис. – Разве им позволено мучить до такой степени человеческое создание? Подвергая тебя такому страшному мучению, они предаются отдыху под приятным журчанием фонтанов, бьющих из мраморных бассейнов. Это гнусная противоположность!

– Ради Бога, молчи! – умоляла несчастная женщина; – ты погиб, если тебя услышат.

Но было уже поздно. Фелинис, разгорячившись, постепенно возвышая голос, наконец заговорил так громко, что разбудил рабов, спящих на мозаиковой мостовой. Они в мгновение ока очутились около молодого человека.

– Зачем ты пришел сюда, презренный? – спросил сурово их управитель, толстый, мускулистый силач кельтибериец.

– Я хочу лишить тебя возможности убить эту женщину, дикое животное!

– А! ты вмешиваешься дела Аврелия Фульвия? – возразил гневно управитель; – погоди, я тебя проучу сейчас за твою наглость.

И он поднял над головою Фелиниса свой большущий кулак, надеясь, разумеется, сразить одним ударом хрупкое на вид существо. Но молодой человек, отскочив в сторону, разразился хохотом, когда правитель ударил в пространство.

– Ты мне поплатишься за это! – пригрозил кельтибериец и приказал рабам схватить молодого человека, привязать рядом с высеченной женщиной и отстегать его плетью.

Двое или трое рабов хотели исполнить это приказание.

Несчастная, из-за которой рисковал Фелинис, советовала ему бежать, но он беззаботно улыбался.

Гордо выпрямясь, он поднял свою изувеченную руку, на одном пальце которой блестело кольцо и сказал рабам:

– Кто осмелится коснуться до меня?

Рабы внезапно остановились, изумленно переглянулись и остались неподвижны.

– Ну, что же вы? – вскричал удивленно управитель; – повинуйтесь же!

Никто не шевельнулся.

– Придется подогнать кнутом! – сказал раздраженно управитель и стегнул плетью по плечам рабов. Они простонали от боли, но ни один не двинулся.

– Что это значит? – завопил управитель вне себя. Вы будете тотчас же наказаны и заключены в тюрьму.

Потом, обернувшись к другим рабам, он добавил:

– Эй вы! Схватите этого негодяя и стегайте до смерти.

Но Фелинис сделал новый жест и те, к которым обратился кельтибериец, также как и первые, отказались повиноваться.

– Спешите, если не хотите своей гибели! – сказал хрипло управитель.

Рабы уныло склонили головы.

– Собаки! – прокричал управитель, впадая в ярость – Фульвий узнает о вашем преступлении и вы искупите вашу вину наказаниями.

Эта угроза осталась без успеха; рабы, неподвижные и немые, казалось, были готовы на все.

– Я исполню вашу обязанность, – сказал управитель, – если вы упрямитесь, но вы тотчас же горько раскаетесь в этом!

Говоря это, он приблизился к молодому человеку.

Фелинис наклонил голову и так ударил в живот противника, что последний пошатнулся, побледнел, взмахнул в воздухе руками и упал, не будучи в состоянии вздохнуть.

Фелинис, скрестив руки, ждал нового нападения. Кельтибериец, придя в себя после этого толчка, устремился опять на молодого человека, приняв на этот раз меры предосторожности от удара, но Фелинис, ускользнув от него с гибкостью пантеры, быстро бросился на управителя и бросил его к своим ногам во второй раз.

Управитель поднялся, задыхаясь от стыда и гнева. Поняв, наконец, с каким противником он имеет дело, кельтибериец побежал к жилищам рабов.

В это время, вместо того, чтобы убежать, как его умоляли сделать присутствующие, Фелинис подошел к привязанной женщине и перерезал веревки, которыми она была привязана к стене.

Едва он освободил несчастную, явился кельтибериец с группою негров, ведя на своре двух больших меделянских собак.

Приказав предварительно привратнику никого не выпускать, он устремился на молодого человека.

Напрасно старался Фелинис остановить их, угрожая своим кинжалом, рабы ничего не слушали и бросились на молодого человека, который отступал в сторону наружной двери. Дойдя до нее, он, обернувшись, употребил наиболее ловкий прием: присел и при приближении негров повергся на землю. Другой африканец, высокого роста, тоже нагнулся, чтобы схватить его в охапку, но очутился рядом со своим лежащим противником, наполовину оглушенный. В это время, человек высокого роста, очутился около Фелиниса, загородил его своим телом и стал отгонять чернокожих. Это был Сердиган, который, переходя улицу, услышал шум и, узнав все проис ходившее, бросился на помощь молодому человеку.

Усилия двух друзей были бесполезны среди множества негров, ярость которых еще более подстрекал управитель. К тому же, этот последний спустил меделянских собак, и одна из них непосредственно преследовала Сердигана, собираясь разорвать его своими острыми зубами.

Видя это, Фелинис, отказываясь от борьбы, отдался в руки управителя, который велел схватить также и Сердигана.

Кельтибериец так связал двух рабов, что верёвки впились в их тело. Затем он сказал, что тотчас же после обеденного отдыха он доложит своему патрону. Но в этом не было надобности – Аврелий Фульвий слышал шум, несмотря на то, что находился внутри своего роскошного жилища; он внезапно появился на портике и сразу увидал все.

Управитель, приблизясь к патрицию, сказал ему:

– Вы приказали, господин, стегать веревками эту женщину и оставить ее под палящими лучами солнца. Она подверглась уже и тому, и другому, когда этот молодой человек вошел и пожелал освободить ее. Я хотел по своей обязанности помешать ему и наказать его самого, но ваши рабы отказались повиноваться, и я был принужден позвать негров.

Консул Аврелий Фульвий был старик лет шести десяти, среднего роста, с маленькими и пронзительными глазами, с нарумяненным лицом и с суровою, непреклонною волею.

Выслушав управителя, он нахмурился, на лице его изобразился гнев, и он с угрозой окинул взором присутствующих:

– Сначала снова привяжите эту несчастную к стене! – приказал он.

Приказание было тотчас же исполнено.

– Что же касается этих рабов, – добавил он, указывая на бунтовщиков, – то отвести их в тюрьму и заковать в кандалы и ждать моих приказаний!

Рабы, оказавшие сопротивление управителю, молча и дрожа, отправились в тюрьму.

– Теперь, – продолжал Аврелий, – вот что я решил сделать с этими двумя наглыми чужестранцами: для начала их отстегать плетьми, затем я придумаю еще кое-что, так как в моей власти погубить их, не заботясь далее разузнать, кому они принадлежат.

Негры схватили воловьи жилы и, привязав Фелиниса и Сердигана к стене, принялись взапуски стегать их. Неумолимый Фульвий и его управитель присутствовали при этой экзекуции. Уже кожа жертв висела клочьями и кровь текла по их плечам, но ни одного стона, ни одного крика не сорвалось с их губ.

Женщина, которую хотел спасти Фелинис, закрыла лицо руками, чтобы не видеть ужасного зрелища, и слезы текли по пальцам ее дрожащих рук.

Негры яростно исполняли свою работу, как вдруг на двор вошла благородная римлянка, в сопровождении служанок и двух слуг.

Фелинис вздрогнул, узнав в этой женщине Флавию Домициллу, племянницу Климента.

– Как, вы здесь?! – прошептала она с тоскою. – И в каком ужасном состоянии!

Горькая улыбка мелькнула на бледных губах молодого человека, но он ничего не отвечал. К тому же внимание патрицианки было отвлечено от него; заметив истерзанную рабыню, римлянка еще более изумилась и подошла к ней.

– Возможно ли, – вскричала она, – какая судьба постигла тебя!

Бедная раба схватила руку Флавии и поцеловала ее, орошая слезами. Племянница консула хотела задать несколько вопросов Дульраинне, но, заметя, что негры, прекратившие на минуту истязание, снова занесли веревки, сделала знак остановиться, и, обернувшись к женщинам, стоявшим в наружных дверях, сказала им:

– Евфросина, Теодора, войдите! Нелей и Ахиллий пусть тоже войдут и затворят за собою двери!

Отдав эти приказания, Флавия Домицилла направилась в сторону Аврелия Фульвия, который ожидал знатную патрицианку.

– Аврелий, – начала она без предисловий, – я не знаю, какое преступление совершили эти рабы; однако я прошу тебя помиловать их.

– Невозможно, благородная Флавия.

– Подумай и не отказывай мне в милости, о которой я прошу тебя.

– Они заслужили смерть!

– Они совершили преступление против императора? – спросила римлянка.

– Нет; но нечто другое, за что и несут наказание.

– Только одни преступления – против цезаря, не заслуживают помилования.

– Ты очень интересуешься этими презренными?

– Да, как самыми лучшими моими друзьями.

– Это уж слишком!

– Я не преувеличиваю.

– Я вижу, что принужден уступить, – сказал Фульвий. – Я дарю тебе жизнь этих рабов и освобождаю их от бичевания, и если они так дороги тебе, то бери их с собою.

Флавия поклонилась в знак согласия и негры освободили свои три жертвы.