Текст книги "Сорви-голова"

Анри Мельяк, Людовик Галеви
Сорви-голова
Комедия в одном действии

Действующие лица

Тото (Ангел) Кудриков – 13 лет.

Семен Захарыч, – дядька в пансионе, из отставных солдат.

Действие происходит в Петербурге в одном из частных пансионов.

* * *

Небольшая комната, вся заставленная шкафами. – Слева дверь – справа сундуки, на которых навалена всякая старая мебель, большею частью поломанная и видимо ожидающая починки, и другой хлам. – Все это сложено нарочно в стороне, чтобы опростать место, где поставлен простой стол и стул.

Дядька Семен Захарыч отворяет дверь и Вносит чернильницу и перья, которые кладет на стол, – за ним появляется Тото Кудриков; он в ботинках, в шароварах по колена и курточке, свободно накинутой на жилет[1]1
  Впрочем, костюме Тото произвольный, так как действие происходит в частном пансионе.


[Закрыть], – в руках у него тетрадь, перо и книга; появившись у двери, он внезапно останавливается.

Семен. Пожалуйте! что вы стали?.. пожалуйте, войдите…

Тото. Что такое? какой же это карцер? разве я сломанное кресло, что меня хотят тут запереть со всякой дрянью?

Семен. Ну, ну, ладно, будет с вас и этого… У нас не казенное заведение, а частный пансион.

Тото. Каково мне дело!!.. меня хотят посадить в карцер, меня отправляют под арест, это мне все равно… только для этого дайте мне чистую, хорошую комнату, – а это чорт знает что такое!..

Семен. Куда мне приказано вас посадить, туда я и сажаю… что тут еще разговаривать! – пожалуйте…

Тото. Позовите директора, пускай он посмотрит… разве это карцер? – я сюда не пойду.

Семен. Извольте идти, некогда мне тут с вами…

Тото. Не пойду.

Семен. Ан пойдете.

Тото. Ни за что.

Семен. А вот увидим.

Затевается борьба, во время которой Тото кричит: «это насилие, вы не смеете так обращаться!.. оставьте меня!»… Семен все таки его втаскивает в комнату. Семен тащит его за плечи (Тото в это время топает ногами), сажает за стол и сам отходит к двери; Тото тотчас вскакивает.

Тото. Как вы смеете так обращаться!? вы не имеете: права так обращаться!!..

Приводить в порядок свой костюм: застегивает расстегнувшийся жилет, завязывает галстук.

Семен. Этакий… сорви-голова; право, сорви-голова (Про себя.). А уж как я этих пострелят люблю… ей Богу… ишь ты, разгорелся весь!!.. (Громко.) Вона! и пуговицу вырвал… ах ты, разгром Ерофеич!

Тото. (Кипятясь все больше и больше.) Очень жалею, что я вам еще голову не оторвал… Здесь не казарма, что вы позволяете себе так обращаться… я буду жаловаться директору, я этого так ни за что не оставлю!

Семен. Ну, ну, хорошо…

Тото. После этого еще вы, пожалуй, и бить меня станете…

Семен. (Поддразнивая его.) А и ударю! Что с меня возмешь?..

Тото. Вы не смеете.

Семен. И не смею, – а вот взял да ударил.

Тото. Ну-ка, попробуйте.

Семен. А что-ж не попробовать!?.. вот тебе – бац!

Ударяет его по плечу.

Тото. (В крайнем негодовании.) А!! вы так то?.. а знаете ли вы, что телесные наказания запрещены?!.. телесные наказания запрещены, чорт вас возьми совсем!!..

Налетает на Семена и бьет его в спину кулаком.

Семен. (Полусмеясь.) Ну, ну, будет!.. будет, что ли!..

Тото. (Отходя от него, запыхавшись.) Телесные наказания запрещены, а вы себе позволяете…

Семен. (У двери.) Ишь ты, право, буян какой! – настоящий соврас без узды… Садитесь-ка лучше, не спорьте; дело-то лучше будет.

Выходить и запирает за собой дверь.

Тото. (Делает несколько шагов и останавливается.) Ушел и запер… Вот вам мудрые распоряжения нашего директора!.. меня сажают в карцер, под арест… я вас спрашиваю, что такое арест?! – это есть наказание лишением свободы! – ну, запри меня в приличную комнату, я никуда не уйду… а меня запирают в какой-то хлев, в компании со старой, переломанной мебелью… тут уж не одно лишение свободы, тут оскорбление… наконец, посылают меня сюда с каким то салдафоном, с каким то бурбоном армейским, который толкается, насильно втаскивает сюда, дерется… ведь это кулачное право!!.. ведь это мы возвращаемся ко временам Атиллы и Феодорика… какое же это девятнадцатое столетие? это Бог знает, до чего мы дожили!!.. Ну посмотрите, ради Бота, – какие-то корзины со всяким старым хламом… (Вытаскивает старые ботинки.) Старые ботинки директорши… тряпки какие-то… кринолин… тьфу! какая гадость!!.. (Опрокидывает корзину, из которой вываливается всякий хлам.) Ба! еще корзина. да тут какие-то бумаги! вот это интересно может-быть, я тут открою какую-нибудь тайну на счет директора или… (Смотрит.) Ce cahier appartient а Nicolas Kolpakoff…. ex temporalis!!.. (Кидает тетрадки через голову.) Чорт вас возьми! – какие-то старые тетрадки наших учеников, вокабулы, диктовка… (Раскидывает тетрадка по полу.) Это что за сверток? (Развертывает сверток.) Старые ученические рисунки… и как скверно сделано… Смотрите: голова Юноны су бакенбардами… это что?.. два гладиатора борятся… опять два гладиатора… еще два гладиатора… Господи, сколько гладиаторов… это, я вам скажу, самый любимый рисунок нашего учителя рисования; тут, по его мнению, обрисовываются какие-то античные мускулы… ничего я тут хорошего Не вижу. (Развертывает и расправляет один из рисунков и привешивает его к шкафу, прищемив сверху в щель дверцы.) Просто, какие-то два дурака дерутся. (Берет перо и как кистью намазывает надпись: два дурака дерутся, а третий смотрит.) Однако, в этом хламе должно быть мало интересного. (Подходит к окну.) И окно какое-то небывалое… маленькое, все сразу отворяется… (Отворяет окно.) Тсс!!.. кажется, идут…

Становится перед шкафом. Дверь отворяется, входит Семен.

Семене. Зачем это вы окно отворяете? кто вам позволил?.. ох! барин, барин, ладу с тобой нет… господин Кудриков!.. фу ты, куда он тут спрятался?!.. Ах ты, соврас беспардонный… ишь какой Садом-Гамор наделал здесь, все бумаги раскидал… Господин Кудриков!! да вы не извольте прятаться… я сейчас дилехтора позову…

(Ищет Тото по комнате, но тот прячется, обходя тайком шкаф.)

Святители небесные! да никак он в окно прыгнул… ведь от этакого все станется…ох, батюшки… (Глядит в окно.) Нет, здесь бы расшибся; четвертый этаж; и ухватиться не за что… Да где-ж ты, сорви голова?.. куда запропастился?.. (Идет и видит рисунок.) Ишь леменацию какую выдумал, картины развешивать… (Читает.) «Два дурака дерутся, а третий смотрит»… гм… где ж это третий-то?.. третьего-то нет…

Тото. (Выглядывая из-за шкафа.) Третий-то дурак вы, дяденька… Третий смотрит, а вы смотрите… вы.

Семен. Ты что ж это? – шутить со мной стал?..

Тото. (Выходя.) Во первых, не извольте мне говорить ты… Я вам не сын, не брат; я вам говорю вы, так и вы должны мне говорить вы.

Семен. Стану я разбирать, как же!.. а вот про это я дилехтору скажу, что все бумаги по комнате раскидал.

Собирает хлам опять в корзины.

Тото. Вольно же меня сажать сюда… Мне нужно было ходить по комнате; я задел и опрокинул… я не виноват.

Семен. Ты соврас без узды – вот ты что!..

Затворяет окно.

Тото. Если вы смеете так говорить, я не буду вас слушать…

Садится за стол, затыкает уши и читает.

Семен. (Подбирая оставшийся хлам.) Срамник, до чего дожил: наказывать стали, в карцер заперли.

Тото. (Отрывисто и крикливо.) Не мешайте мне учиться.

Прицепляет к пуговице на спине сюртука Семена длинный бумажный хвост.

Семен. Было бы тебе сказано: коли ты тут, еще у меня беспорядок затеешь, я дилехтору беспременно скажу… не на три часа, а весь день тебя здесь продержат…

Тото. (Так же.) Не мешайте мне упиться!!..

Семен уходит, волоча за собой длинный бумажный хвост.

Когда дверь заперлась, Тото снова переменяет позу.

Тото. Срамник!! В карцер заперли! велика важность… многих великих людей сажали в тюрьму… дело в том: за что?.. Галилея тоже посадили в тюрьму за то, что он первый стал доказывать, что земля вертится около своей оси; а теперь никто об этом и спорить не станет… Так и меня… Меня посадили в карцер за то, что я в прошлое воскресенье ходил к кокотке… Что это значит кокотка, я, по правде-то, сам хорошенько не знаю… говорят, что это какие то скверные женщины… но ведь в чем весь вопрос: зачем я пошел к этой кокотке?… Ах, Господи, признаться, я женщин терпеть не могу и не понимаю, что в них находят хорошего. Возьмите всех девочек, с которыми мне приходилось играть: непременно или плакса, или нюня… чуть ее толкнешь как ни будь неловко, или с ног сшибешь, сейчас поднимается рев… ну, да дело не в том… зачем я пошел к кокотке?… еслиб это знали, – так меня не только бы не наказали, но, напротив, наградили бы… я пошел, чтобы осушить слезы страдалицы, моей крестненькой. Слушайте… Я вам откровенно расскажу, как все дело было. Я – сирота; у меня нет ни папаши, ни мамаши, и до сих пор я жил и учился у бабушки, в Саратове. Но у меня есть крестная мамаша, генеральша Андреева… её муж только, знаете, этакий – статский генерал… Вот меня в августе и привезли к крест

...

конец ознакомительного фрагмента