Текст книги "Смертельный случай"

Ант Скаландис
Смертельный случай

Ничего не знаю прекраснее весеннего леса. Бежишь по еще влажной от недавно сошедшего снега земле, воздух – дурманящий, вкусный, полный запахов цветения и свежести; первая зелень вокруг до того яркая, словно ее кто выкрасил флюоресцентной краской, а под ногами мягко, как поролон, пружинит ковер из прошлогодней листвы, и примятая молодая травка распрямляется позади тебя.

Рядом пыхтит Клюквин, и не то, чтобы он устал больше других (разве можно вообще устать, когда бежишь по майской березовой роще и с наслаждением вдыхаешь лесные ароматы?), а просто такая уж у него привычка, такая манера дышать. Машка бежит впереди всех длинными мягкими скачками и с таким изяществом, какое трудно ожидать от крупной фигуры толкательницы ядра. Кроссовки у нее как всегда новехонькие, в яркости соперничающие с молодой зеленью и притом потрясающего дизайна, до которого только и могла додуматься какая-то экзотическая фирма на Тайване, откуда эти супертапки через три таможни приволок Машке ее Славик. Панкратыч же где-то сбоку петляет по кустам, словно заяц. Потом мы выбегаем на просеку и оказываемся все рядом.

– На Кавказе уже купальный сезон открылся, – мечтательно произносит Машка.

В прошлом году она была на сборах в Леселидзе. Это теперь мы все встретились в Подмосковье.

– Подумаешь, – фыркает Клюквин, – на Кавказе. Для меня, например, купальный сезон начинается, как снег сойдет.

– Это не то, – возражает Машка. – Прыгнуть с разбега в ледяную водицу и сразу обратно – так я тоже могу. А в море, там хорошо распластаться на поверхности и балдеть.

– Балдеть можно и в проруби, – сурово замечает Панкратыч.

– А, кстати, Панкратыч, вот ты как врач, – ловит его на слове Машка, – как ты относишься к моржизму?

– А как к нему можно относиться? Разумеется отрицательно. Моржизм – один из видов рекордизма, а все, что годится для книги рекордов Гиннеса, для здоровья уже не подходит. А мы ведь с вами, ребятки, за здоровье? – с улыбкой спрашивает Панкратыч.

– Конечно, за «здоровье! – поддерживаю я. В такой прекрасный день!

Но упрямый спорщик Клюквин не унимается:

– Ну, знаешь, по-моему, от моржевания никто еще не умирал.

– Еще как умирали, – Панкратыч невозмутим. – Дураков-то хватает: лезут в прорубь кто сдуру, кто спьяну. А те, кто по системе готовился, постепенно – они и умирают не сразу, медленно.

– Да, ладно, – не верит Клюква, – это тебе небось твой доктор Вайнек наплел.

– При чем тут доктор Вайнек? Это в газетах пишут.

Машка же при упоминании Вайнека сразу оживляется:

– Слушай, Панкратыч, ты нам все рассказывал, скольких спортсменов Вайнек своими экспериментами перекалечил, а потом отравился, потому что совесть замучила, верно? А вот скажи, не было ли в его практике смертельного случая?

– Был, – отвечает Панкратыч коротко и сплевывает на дорогу с таким видом, словно больше и не намерен ничего говорить, но мы ждем.

– Был такой случай. Правда, Вайнек не любил о нем вспоминать, только иногда, под этим делом, – Панкратыч щелкает себя по горлу, – начинал, говорят, бормотать о загубленной им душе и нечистой совести. Но, по большому счету, ведь не Вайнек же, конечно, убил Золтана Дмитряну.

– Кого? – вздрагиваю я. – Дмитряну? Того самого «неуязвимого» рапириста? Первый клинок Европы?

Разумеется, я, фехтовальщик, не мог не знать Золтана Дмитряну. Этот уникальный спортсмен выступал всего лишь сезон, но за это время не проиграл ни одного боя. А потом внезапно трагически погиб. «Советский спорт» сообщил об этом как-то невнятно.

– Да, Толик, – говорит Панкратыч, – я знал, что ты помнишь Золтана. Он был яркой звездой. А готовил его именно Вайнек.

– Готовил, готовил, – подает голос Клюквин, – а потом взял и проткнул рапирой по пьяной лавочке.

– Да иди ты! – сердится Панкратыч. – Хочешь слушать – слушай.

– Ну, ладно, ладно. Молчу.

– Так вот, ребятки, Золтан Дмитряну, собственно говоря, не был рапиристом. Профессиональным фехтовальщиком, я имею ввиду. Нет, конечно, тренеры его кое-чему учили, но все это задолго до его триумфального шествия по Европе, чуть ли не в детстве. А вообще он занимался многими видами. Довольно долго – спринтом. И больше всего – футболом. На футболе-то его Вайнек и заметил.

– Погоди, – интересуется Машка, – а в какой стране все это было?

– Во Франции. Толик не даст соврать, Золтан и выступал за французов, но сам был то ли румын венгерского происхождения, то ли венгр родом из Румынии. Суть не в том. Футболистом он был весьма средним. Но владел одним коронным приемом, за который, наверно, и держали его в командах. Он умел грудью останавливать мяч, посланный сколь угодно сильно и с какого угодно расстояния. Тренеры всегда ставили его в стенку, и, если мяч попадал в Золтана, о добивании уже не могло быть и речи, команда перехватывала инициативу с абсолютной неожиданностью для соперников. Как это удавалось Золтану, он и сам не знал. Когда журналисты допытывались, только пожимал плечами, мол, как все, так и я: грудь резко назад – и мяч под ногами. Но Вайнек сразу понял, что Дмитряну не такой, как все.

Доктор Вайнек как раз тогда разделался с анизотропным бегом (помните, я вам рассказывал про Овчарникова) и продолжил изучение возможностей человеческого тела. Теперь наряду с гибкостью и быстротой движений его интересовала еще и быстрота реакции. Он раскопал какой-то очередной невероятный препарат, сокращающий время передачи нервного импульса чуть ли не в десять раз. И все ждал, на ком бы его испытать.

Дмитряну ему сразу глянулся. Он подошел тогда к спортсмену в раздевалке, предъявил свои профессорские документы и начал без предисловий:

– Вы занимаетесь не своим видом спорта, Золтан.

– Вот как? – удивился Дмитряну.

– Да. Ваш вид спорта – фехтование. Только в нем вы достигнете настоящих высот.

– А я уже занимался шпагой, – возразил спортсмен.

– Вот и прекрасно, – не смутился Вайнек, – тем лучше. Только теперь вы будете заниматься рапирой. И, ей богу, я сделаю из вас олимпийского чемпиона.

Конечно, Золтан принял Вайнека за сумасшедшего, но, как он потом признавался, сумасшедшие импонировали ему с детства. Должно быть, поэтому он сразу согласился пойти с профессором в ближайшее кафе и там обсудить все детали.

Узнав, что Дмитряну занимался еще и спринтом, причем выигрывал исключительно за счет сверхбыстрого, как у Армина Хари, старта, Вайнек пришел в совершеннейший восторг и изложил вконец растерявшему спортсмену свою умопомрачительную программу.

Суть сводилась к следующему. С помощью своего нового препарата Вайнек повышает реакцию Золтана аж на порядок. А вкалывая старый проверенный стимулятор анизоген, усиливает и без того аномально развитую у Дмитряну способность к быстрому сокращению мышц. В результате обоих воздействий Золтан (по расчетам) сможет увильнуть от любого самого резкого выпада.

– Здорово! – не могу я сдержа

...

конец ознакомительного фрагмента