Текст книги "25 оттенков личного. Избранная проза и поэзия о многогранности человеческого опыта"

Наталья Бабочкина

Родилась в Грозном, живёт в Москве. По образованию журналист, литературный редактор. Член Союза писателей Москвы. Печаталась в журнале «Огонёк», поэтическом альманахе «Муза» и других печатных изданиях. Соавтор литературоведческой монографии «Милая сердцу Малеевка», автор поэтических книг «Всё лучшее – тебе», «Пока живёт на свете доброта», «Я дожидаюсь журавля», «Легко ли быть женщиной». Стихи размещает на сайте «Стихи. ру».

Одиночество

 
Одиночество – это дар
незаметными быть в толпе,
и уменье держать удар
в путешествии по судьбе,
и желанье идти одной
там, где всё по плечу двоим,
и возможность забыть давно
то, что в душах своих храним…
Одиночество – это крест.
Он не каждому по плечу.
Много в жизни прекрасных мест.
Много в жизни бесценных чувств.
Жаль, не каждому угадать,
чем томится твоя душа,
и не каждому надо знать,
что страшишься ты сделать
шаг…
Одиночество – это боль,
это яростная борьба,
и невстреченная любовь,
и разорванная судьба,
перекрёсток минувших встреч,
материк обманувших грёз…
Гаснет свет от сгоревших свеч,
тает след от забытых слёз…
Нет его ни в одном из мест…
Переполнена гаммой чувств…
Одиночество – это крест.
Он не каждому по плечу…
 

У всего есть своя цена

 
Нет, не наша эта вина —
поглощение речки морем…
У всего есть своя цена —
и у радости, и у горя.
Платим молодостью своей,
платим искренностью сердечной.
Душу нежную пожалей,
хоть она у нас и навечно.
Платим гордостью и стыдом,
платим наглостью и свободой,
не оглядываясь притом
на соседей под небосводом…
Не дай бог потерять себя —
непосильная это плата.
Платим, радуясь и любя,
бескорыстно и без возврата…
Не дай бог, забывшись в игре,
всё растратить, что Бог нам
роздал!
Не дай бог изменить себе
и понять, что всё уже поздно…
Говорят, порастёт быльём,
позабудется всё когда-то…
Всё оплачено, чем живём,
лишь была б соразмерной плата!
Пусть осталось жизни на треть,
туфли стоптаны по дороге,
лишь бы в старости не жалеть,
что не часто думал о Боге,
что порою доставил боль
тем, кто был вам когда-то предан,
и о том, что забыл любовь,
за минутой погнавшись слепо!..
Приближаются времена,
когда ждёт нас расплата злая…
У всего есть своя цена.
Не завидуй, её не зная!
 

Не обижайте понапрасну

 
Один лишь Бог над жизнью властен.
Текут недели и года.
Не обижайте понапрасну
вы никого и никогда!
Не обижайте злобным словом,
и недоверием своим,
и равнодушием суровым…
Порой, не ведая, творим.
Не обижайте недомолвкой
и пересудом средь друзей…
Не соберёшь судьбы осколки
на пепелище прежних дней…
Не обижайте злобным взглядом,
не оскорбляйте холодком!
Жалейте тех, кто с вами рядом,
и тех, кто вовсе незнаком!
Дымком сгоревшей сигареты
обида прежняя уйдёт…
Жизнь коротка, как ночка летом, —
и не заметишь, как пройдёт!
 

Не надо завидовать

 
Блики солнца, чуть видные,
на траве и воде…
Я прошу не завидовать
никому и нигде.
Чьих-то душ откровение
примерять на себе?
Но ведь счастье – мгновение
в многотрудной судьбе.
Своё сердце не мучайте,
зависть прочь надо гнать!
Сколько лет ждём мы случая,
чтоб счастливыми стать!
Разговоры ненужные,
пересуды молвы…
Сколько счастья заслуживал,
ведь не знаете вы!
Мчались годы сердитые,
были люди не те…
Сколько бед он испытывал
по дороге к мечте!
Ваша зависть бездумная
лишь мешает вам жить.
Лучше сами подумайте,
счастье как заслужить…
Огорченья обидные,
право, здесь ни к чему.
Счастье каждому выдано
по судьбе, по уму…
Пусть же мысли постыдные
утекут, как вода!..
Нет, не стоит завидовать
никому никогда!..
 

Равнодушие

 
Равнодушными стали мы,
в детстве чуткость оставив…
Дом с забитыми ставнями,
схоронивший хозяев,
весь листвой запорошенный
в ожидании вьюги,
просит всех нас встревоженно:
«Берегите друг друга».
 

Раздумья

 
Прошедших дней не выбросишь,
чужому не откроешься,
чужой судьбы не выпросишь,
а от своей не скроешься…
Что выпало, то прожито,
что прожито, то помнится, —
плохое и хорошее,
чему и не исполниться.
Нам с неба звёзды сыпало
заоблачными далями…
И не напрасно выпало,
а чтоб умнее стали мы…
Жизнь смолоду не выбросишь,
от горя не укроешься.
…Чужой судьбы не выпросишь,
а от своей не скроешься.
 

Мне казалось

 
Мне казалось, радоваться просто —
день за днём и за неделей год,
горечи отринув, как коросту,
веруя, что лучшее нас ждёт…
Радоваться каждому мгновенью,
верить в счастье, что к тебе спешит,
сочиняя всем стихотворенья,
изумясь движениям души…
И идти по улицам с улыбкой,
веря в то, что завтра унесёт
навсегда обидные ошибки
и от огорчений нас спасёт…
Перманентно находясь в мажоре,
радовалась я за годом год…
…Просто я тогда не знала горя,
А теперь оно в душе живёт.
 

Искренность

 
Нам часто искренность выходит боком.
Разоткровенничавшись ненароком,
приоткрываем души напоказ…
А как не верить, если сам ты веришь
и по себе другую жизнь ты меришь?
Не ошибиться бы в который раз…
Но сколько б мы с тобой ни ошибались,
когда дружили и когда влюблялись,
без этой веры не прожить ни дня.
Что за любовь без веры, что за дружба
и как измерить, сколько верить нужно?
Не загасить в душе своей огня…
Конечно, люди разные бывают.
Иные и про совесть забывают,
а у других совсем не тот устав.
Они, пока живут, всем людям верят,
они людей в душе порою делят
на тех, кто в своей искренности прав,
ещё на тех, кто мелочен и скрытен,
чей добрый свет вовек мы не увидим,
кто нас обманет просто ни за грош…
И всё же больше тех, кто доверяет,
кто искренне судьбу свою вверяет
тому, кого с собою в путь возьмёшь…
Боимся откровенничать с годами.
Мы многого боимся, между нами,
боимся ошибиться в сотый раз…
Нам часто искренность выходит боком.
Разоткровенничавшись ненароком,
приоткрываем души напоказ…
 

Кумир

 
Как неоправданность пунктира,
как увлечений парафраз…
Не сотвори себе кумира,
приняв стекляшку за алмаз.
Она блестит фальшивым блеском,
всех привлекающим на раз,
как солнце, что над перелеском
так ярко освещает нас…
И все мы, глядя раз за разом,
клянём бессмысленность потерь…
Но знай, что ей не стать алмазом,
как ни старайся, как ни верь…
На миг глазам своим не веря,
взгляни внимательней тотчас —
и на глазах алмаз тускнеет,
простой стекляшкой обратясь.
 

Артём Бернгардт

Родился в городе Барнауле Алтайского края 15 августа 1984 г. В 2010 году переехал в Санкт-Петербург.

На данный момент выпустил пять сборников стихотворений.

Первый сборник – «Море моих стихий».

Второй сборник – «Номер тридцать шесть».

Третий сборник – «Одиночество и смерть».

Четвёртый сборник – «Книга № 37».

Пятый сборник – «Скольжение».

* * *

 
Всегда не хватит дня,
Оборван в полуслове,
Как будто линия огня.
Чем выбор обусловлен?
Так ускользает быстро,
Как будто дым из печки.
А сколько надо вынести!
Я человечишка беспечный,
Всегда сражаюсь я с собой,
Сломав немало копий.
Пусть был всегда я рядовой,
Пролил немало крови,
Простейший день в кармане —
Всегда его не хватит.
Пусть буду я собою ранен
В дурном азарте.
Все дни бегут вагонами,
Не различить на полустанке,
К чему я больше склонен,
На что я делал свои ставки.
Сберечь не так-то просто,
С собой не прихватить,
Всю жизнь искал я способы,
Себя не видя впереди.
Всегда не хватит дня —
Всего один, так важен.
Зашёл за линию огня
И растворился в саже.
 

10:53 12.06.2023

* * *

 
Долгами тянет на самое дно,
И как бы теперь расквитаться,
Мне, в общем-то, всё равно —
Стандартная уже ситуация.
Некуда больше бежать,
И незачем звонить в колокола.
Кажется, не видно пожар,
Но почему-то накал добела.
Вытряхнуть из карманов остатки,
Чтобы там не остался повод,
Только с виду всегда всё в порядке,
Только с виду всегда всё в норме.
Но ничего не бывает без шума,
Что-то внутри у меня клокочет,
Выгляжу как профессор безумный,
Что не спит ни днём ни ночью.
Долгами разрывает голову —
Их сопоставить, как тетрис.
Вот бы не остаться голодным,
Но в такое уже не верится.
Вытягивать, как высокую ноту,
Из себя последние нервы,
Лицом не походить на енота
И не стучаться во все двери.
Долгами тянет на самое дно
И там прибивает камнем,
Может, среди кошмарных снов,
Но я обязательно справлюсь.
 

10:06 13.06.2023

* * *

 
Кто ценность придаёт деньгам,
Всю жизнь вращаясь вокруг них,
Минута каждая ему вот дорога,
А он не в силах это изменить.
Деньгами отравили воду,
Пусть там они и не плывут,
Но что-то ищет там голодный,
Запрыгнув, словно на батут.
Я не сгущаю краски ложно
В попытках что-то утаить,
Ведь деньги, словно вожжи,
Народом начали рулить.
На всё готовы сумасброды
И лезут в пламя нагишом,
Другие прыгают под воду,
Чтоб вызвать только шок.
Деньгами затуманены мозги,
Коль есть ещё остатки.
Страдать не стоит от тоски —
Все точки над И краткой
Расставлены, приоритеты
Сегодня больше, как силки,
Все ищут лишь монеты,
А заработать честно – не с руки.
Деньгами, словно беленой,
С ума свели всё человечество.
Людьми быть вовсе не дано,
А честность лишь мерещится.
 

16:17 14.06.2023

* * *

 
Я к тебе вполоборота,
Ты смотрела из-за плеча,
Нет искры и нет полёта,
Лучше бы не замечать.
Растворюсь в осколках будней,
Слов я верных не найду,
Каждый день сражаться с бурей,
Стоя насмерть на посту.
Я к тебе вполоборота,
Взгляд ловлю лишь твой.
Самого себя перебороть,
Погрузившись с головой…
 

10:57 15.06.2023

Виктор Булгаков

Родился 19 ноября 1935 года в Одессе. Окончил московскую среднюю школу № 545 в 1952 г. Поступил в Щукинское театральное училище и на факультет журналистики МГУ. Окончил вечернее отделение журфака МГУ в 1960 г. Окончил аспирантуру Всесоюзного института информации в 1970 г. Руководил литобъединением «Вагранка» (1960–1962 гг.).

Имеет публикации: около 60 научных статей и отчётов НИР, около 20 публицистических работ. Изданные книги: 2 научно-технические, 10 художественных. Сборник стихов «Пять оленей» выпущен в 1997 г. В 2005–2007 гг. написал автобиографические повести «Письма из юности» и «Песочные часы». Сборник стихов и прозы «Рассудку вопреки» выпущен в 2016 г. Восстановленная фантастическая повесть «Будущее знают дети» – в 2019 г. Повесть «Преодоление» – в 2023 г.

За солнцем

Когда я впервые оказался в Весьегонске, город переживал очередное изменение уровня воды в водохранилище.

Я увидел томительно медленно, гордо и обречённо уходящую под воду вершину колокольни. По неширокой, едва выступающей из воды косе я прошёл вперёд – и вдруг почувствовал, что вот – разлив, вот – верхушка храма, вот – я, и больше никого нет. Там, на дне, где подножие ушло в ил и маячат тени полуразрушенных провинциальных строений, стоит серо-коричневый полумрак.

Мне подумалось, что я для этого и шёл сюда, что надо рассказать об этом поглощённым повседневными своими заботами людям… И тут же понял, что уж кто-кто, а они-то всё это носят в себе.

Они строили этот город. Они молились в этом храме. Они, наверное, ждали, когда… И мне показалось, что кто-то уже идёт сюда, чтобы принести к подножию этого храма свои мысли, сомнения. Почему сюда? Наверное, потому, что всё однажды совершённое не может и не должно исчезнуть и в тяжёлый час восстаёт из прошлого, чтобы соединять мысли поколений.

 
Осенний день моросил дождём:
Казалось – пепел из туч.
Просёлок хлюпал под сапогом
Версту – и другую версту.
Волной перекатывалась земля
С седою пеной лесов на хребте,
И «газик» выписывал вензеля
Вокруг колдобин по мокроте.
Тихий был,
тихий,
тихий день,
Дым озябающих деревень.
Шёл человек,
и пела вода,
Знал
куда —
и не знал куда.
Шёл человек,
Шёл.
Пах он дымком
Сёл,
Пах он бензином, дорогой, дождём.
Шёл человек,
Шёл.
Был он за этим на Землю рождён —
Чтобы идти.
Был бы так жаден до правды твой взгляд,
Так же вот прямо, не глядя назад,
Шёл бы и ты,
Шёл бы и шёл
Мимо плетней, мимо каменных школ,
Мимо заборов с рычаньем собак,
Мимо
Запахов тёплого хлеба и дыма.
Точно вот так,
Как он.
Как он, глубоко и спокойно дыша,
Зная в душе, как Земля хороша,
Зная, что нечего ночи отнять,
Зная, что утром в дорогу опять.
Тихий.
 
 
Тихий был,
тихий день.
Дома озябающих деревень
Сидели вдоль улицы, как старики,
Дымили кирпичными трубками труб,
И таяли жиденькие дымки,
И стыли морщины
у глаз и у губ.
Вечер осел,
голубея, серея.
Дождик без устали сеял и сеял.
Дом был знакомым, как сотни, в лицо.
Путник обтёр о траву каблуки
И осторожно взошёл на крыльцо.
Дверь проскрипела. В сенях – ни души.
Снял сапоги и пристроил в углу.
Дверь приоткрыл.
На дощатом полу
Коврик постелен от двери к столу.
Ходики тихо, как в детстве, стучат.
Дед со старухой сидят и молчат.
Узкою дужкой сквозь сумрак в глаза
Глянули под потолком образа.
 
 
То-то вот так, по углам в темноте,
Тёмная дума о светлом Христе
Тлеет под звон колокольный – и без,
Тысячи лет под припев про прогресс.
Помнят и то на Руси старики,
Как поснимали «господни звонки» —
Повырывали церквам языки…
Только опять, как година пришла,
Мерно ударили колокола
И разнесли по смятенной стране:
«Пусть вдохновляют вас в этой войне
Образы предков.
И шла издали
Тайная сила Российской земли».
 
 
Ходики тихо, как в детстве, стучат,
Только кукушки всё больше молчат.
Столько пришлось повидать на веку,
Смолоду всё им «ку-ку» да «ку-ку».
Нынче как время побудки придёт,
Ставенки вздрогнут, пружинка всхрапнёт —
Всех-то и песен.
Недолог завод…
Вечер как вечер. Ан глядь – на крыльце
Путник босой с тишиной на лице.
Молча распутал дорожный мешок —
Хлеба буханка да сала кусок.
 
 
Тихо часы, точно шепчут, стучат.
Дед со старухой жуют и молчат,
Словно бы знают:
только сейчас
Начинается
настоящий рассказ.
 

1.1

 
Сумерки взбирались под желобчатые крыши
Снизу, от нагретых мостовых – вдоль тёплых стен.
Крыши, как железные летучие мыши,
К ночи оживали,
готовые взлететь.
Мыши только ждали, чтобы где-то за окраиной
Тонущего солнца захлебнулись
огни,
Чтобы, враз сорвавшись с облысевших зданий, стаями
Небо закружить, железом звёзды заслонить.
Город замирал, и торопливо, перепуганно
Разбегались в улицы цепями фонари,
И над вечереющей, задымлённой округою
Жёлтым стогом зарево стояло до зари.
Мальчику было страшно,
Когда, становясь тусклым и розовым,
Падало солнце поникшее
Всё быстрей, быстрей и быстрей.
Ночь как чёрная пашня,
В которой зёрнами – звёзды,
День как поля пшеничные,
А вот на вечерней заре
Окон кровав блеск,
Быстро темнеет двор,
Каждый глухой подъезд
Притаился, как вор.
Плавит закат медь
У городской черты.
Силясь не онеметь,
Город ждёт темноты.
Ой, как страшно, когда солнце умирает!
Но наверное, если идти далеко-далеко,
За дома, за деревья, шагать через реки, овраги,
Никогда не закатится солнце.
И будет легко.
И вода будет булькать в дорожной приплюснутой фляге.
И идти, и идти,
Забывая о том, что на лысинах хмурых домов
Сторожат тишину предвечерья летучие мыши.
И закат так предательски тих,
И на улицах звуки шагов
Всё тише,
и тише,
и тише.
Но – сильна неизвестность,
Страшна неприютность дорог,
Так привычны в домах золотые квадраты уюта.
И становится тесным
горизонта убогий кружок,
И ненужной – дорога, к закату свернувшая круто.
И тревожная мама,
и взгляд беспокойный отца —
Ведь они никогда не узнают о том, как боится малыш
Ждать
солнечного конца
Под взглядами крылатых крыш.
 

1.2

 
По листьям жёстким золотым,
По снегу, серому, как дым,
По вешней каше снеговой
Из дома – в школу,
из школы – домой.
Дом – мама, двор – друзья, толпа,
А школа – это коллектив:
Учи уроки,
будь учтив,
Дорогу старшим уступай.
А летом – звонкий самокат,
Футбол на серой мостовой,
И снова —
каждый день – закат,
И сумерки над головой.
А если лагерь —
горны, синь,
Жара, ленивый шум лесной.
Но каждый вечер шар земной
Уходит в ночь.
И ты – один.
Уронит руки темнота
На замерший, тревожный мир.
Вся ночь с уснувшими людьми —
Как лабиринт.
И – Минотавр.
И долго смотришь в черноту,
Стараясь шорох подстеречь,
Привстань – и ступишь за черту
Пленительных и страшных встреч.
И только серый утра сок
Стечёт дремотой по стене,
Когда откатится клубок
Тревог и дум,
и ты – во сне.
И – резко – горн!
И блеск, и синь,
И шум, весёлый шум дневной.
Но каждый вечер шар земной
Уходит в ночь.
И ты – один.
Это страшно, когда солнце умирает.
Но, наверное, если идти далеко-далеко —
За дома, за деревню, шагать через реки, овраги,
Никогда не закатится солнце.
И станет легко.
И идти, и идти,
Забывая о том, что по свету ползёт темнота,
Что ревёт в лабиринте чудовищный зверь-минотавр,
Что по шорохам ночи
о судьбах гадают глаза,
Что об этом нельзя никому – и друзьям – рассказать,
Потому что сон
их
Предательски мирен и тих.
Но сильна неизведанность.
Но страшна непривычность путей.
И хоть нет золотого уюта,
Не бывает, чтоб мир зазвенел
под лёгким шагом детей.
Не бывает так почему-то.
 

1.3

 
Время круто.
Отец поседел и согнулся,
У матери выцвел взгляд.
Мальчик – на первом курсе,
Мальчик не виноват.
Он слушает лекторов толстых
И учится рассуждать.
Но всё как-то пресно и постно,
И к миру – глухая вражда.
Откуда берётся, откуда?
Ведь все говорили ему,
Что нету на свете чуда,
Что сказки в наш век ни к чему.
Но так
перед тем как проснуться,
Тревожнее спит человек —
На волос от безрассудства,
За миг до вскрытия рек.
 
 
День был обычный, серый
От тесно идущих туч.
В казённые жёлтые стены
Студентов вобрал институт.
Последние опоздавшие
Галопом неслись к дверям.
Весёлое и нестрашное
Утро в конце ноября.
На семинаре тридцать
Заспанных лиц на прицел
Взял молодой, полнолицый,
Холодноглазый доцент.
Двигая монументом,
Втиснутым в синий ратин,
Он толковал про ренту,
Он объяснял и шутил.
Был он собой доволен,
Слушателям радел.
Всё-таки тоже – давно ли —
Сам он вот так сидел.
Но вдруг, уже механически
Твердя про выплату в срок,
С усмешкою иронической
Двинулся наискосок
Мягкою поступью волка,
Губы вытянув вниз,
И над растрёпанной чёлкой
Насторожённо повис.
Девчонка совсем не слышит.
До этой ли ей чепухи!
Девчонка – плохие пишет,
Но всё-таки пишет стихи!
На лбу – полувзрослая складка.
Доцент прицелился —
раз!
Дрожа от стыда, тетрадка
Над головами взвилась.
 
 
А в перерыве трое,
Хоть каждый немного сник,
Слушали, рядом стоя,
Как, двигая нижней губою,
Доцент
смаковал дневник.
И многозначительный палец
Вставал над строкою там,
Где явственно наблюдались
Аморальность и пустота.
 
 
Собрание было тихим.
Декан надоедно скрипел,
Что вот – аморальные типы,
Что это нельзя терпеть.
Потом доцент процитировал
Места такие, что смех!
Но в зале так было тихо,
Как в крепко уснувшей тюрьме.
Молчанье – сухо, как порох.
И вдруг ворвалось в тишину:
– Скажите, а может быть, скоро
Обыскивать нас начнут?
 
 
Короткий гул одобренья —
И снова одни глаза.
Глазами в органы зренья
Доценту уставился зал.
 
 
А тот, улыбочку выскалив,
Цедил, зрачками сверля:
– Надо – будем обыскивать…
(И про себя:
«Сопля!..»)
Высказаться желаете?
Прошу, поднимайтесь сюда.
Может быть, вы жалеете,
Мол, это всё ерунда?
Такие, как эта, – развязные,
Ни капли стыда у них нет!
А мы —
осудить их обязаны,
Так требует долг наш
и век.
И снова – недоброе, веское
Затишье.
И в тишине
Ты встал и качнулся резко:
– Позвольте
мне?
 
 
Зал сквозь тебя глазами
И вспышками ламп прошёл.
Вот он – как на экзамене,
Важно налёгший на стол.
 
 
От ярости губы смерзались,
Когда ты тихо сказал:
– Вы мещанин и мерзавец.
И медленно вышел в зал.
 
 
………………………. Лизал
Метели язык у домов подошвы,
Вымаливал,
Чтобы они
Забыли о прошлом,
Нелепом прошлом
И снова зажгли
в окнах огни.
Качаясь, метались вокруг переулки
В бесцветной, белёсой мгле.
Шаги одиноко, промёрзло и гулко
Стучали по оглушённой земле.
И солнце плясало перед глазами —
Закатное солнце в предсмертном огне,
И самое страшное наказанье
Было в том, что забвенья-то —
нет.
Человек, до сегодня знакомый и важный,
Исчезал, уходил во тьму,
Становился разменной деньгою бумажной,
Уплывал в грязноватую муть.
Это страшно, когда лица умирают!
И зачем-то хотелось идти далеко-далеко,
По заснеженным далям,
брести через реки, овраги,
Чтобы стало легко,
Чтобы думалось просто о людях,
о каждом из них,
Чтобы было у каждого
неповторимое «я».
Он не помнил, когда
из серого сумрака утра возник
Дом, в котором ждала
мама,
отец —
семья.
 
 
Был звонок тревожен и резок
В непривычной тиши утра.
…Запах камфары в ноздри лезет,
И у мамы щека мокра…
И зачем-то проносят мимо
Равнодушное тело отца.
Изменённый неуловимо,
Проплывает абрис лица.
Да, так сразу беда бывает —
Та, которая не одна.
За холодным стеклом трамвая
Ночь сиренева и бледна.
Возвращаются двое молча,
Так молчат, что – сойти с ума.
Легче б, кажется, выть по-волчьи
На мелькающие дома.
Скрип колёс по морозным рельсам,
Гул железный, качка и дрожь.
Человек – и кладбищенский крестик.
Как такое в одно соберёшь?
Ни религией, ни масонством
Этой дикости не оправдать.
Светофор умирающим солнцем
Провисает на проводах.
Что ж – квартира?
Пустая квартира,
Но – такая же, как была.
Человеческое Светило
Проглотила безмолвная мгла.
Задыхается ночь от мороза.
Мама плачет.
Лампа горит.
Стать взрослей никогда не поздно,
Стать беспечнее жизнь не велит.
Очень страшно, когда люди умирают.
Если б можно брести, и брести далеко-далеко,
Пробираясь в снегу через мёртвые реки,
крутые овраги —
Может, станет легко?
Но нельзя от людей оторваться,
Мама плачет слышно едва,
И тонюсенькой ниточкой вальса
Репродуктор плетёт кружева…
 

1.4

 
Прошлое набегает
Словно сквозь жаркую дрёму.
С лодки глядишь, не мигая,
В солнцем пронизанный омут.
Чёрное и золотое.
Тени зелёные. Блики.
Помнишь, вон тот листочек
Силился быть великим?
Он догнивает в иле.
Рыбы скользнули рядом.
Помнишь, на жёлтых крыльях
С неба он гордо падал?
Падал, как вестник счастья,
Садящегося в ладони.
Его расшалившийся Мастер
Чеканил из лучшей латуни.
Время ли изменило?
Или не смог иначе?
Горько лежать под илом,
Только листья не плачут.
Вверх по лучистым стрелам
Нынешнего поднебесья
Счастье сегодня делать
Стало тебе интересней?
Ты уже умный и взрослый.
Скоро аспирантура…
А сейчас – только лодка,
вёсла
И в лодке – девичья фигура.
Грусть под слепящим солнцем —
Радости признак тайный.
Колкостей милых бесовство,
Руки, как гибкий тальник.
Дали сереют от жара.
Солнце сползает ниже.
Сон неотступный и старый
Снова и снова снится.
 
 
Грустно звенит цепь:
Очередь дай другим.
В лодку садятся петь
Подвыпившие пацаны.
И в сердце расходится грусть,
Как по воде круги,
И вечер прощален и пуст
Молчанием тишины.
Шёпот
шагов.
Дымен закат,
Как много веков
Назад.
Детская боль
Тихо растёт,
Что ночь, словно тролль,
Придёт.
Будут считать
Шёпот минут
Милая – там,
Ты —
тут.
 
 
Неужели даже встречи умирают?
Неужели нельзя так вот рядом идти и идти, далеко-далеко,
через быстрые реки, извилистые овраги —
Чтобы было всегда
золотисто-светло и легко?
Почему-то по белому свету
Не бродят за солнцем влюблённые,
Почему-то в улицы сонные
Ускользают они до рассвета.
Что же, сердце, труби тревогу —
Ты почти готово в дорогу.
У меня за плечами – ветер,
Ничего, что один я на свете,
Ничего, что оставлено много.
Только, может быть, что-то не пустит?
Нам осталась капелька грусти.
Погрустим – и пора в дорогу.
 

1.5

 
Ах, грустить мы умеем – до стона,
До зелёного самогона
Или – если позволят карманы —
До вечернего ресторана.
А вот радуемся – неловко,
Словно мышь колбасе в мышеловке,
Словно царь – своей чаше заздравной,
Может – с брагою, может – с отравой.
Если смеху ответить нечем,
Если мозг – при деле, а сердце
Стосковалось тоской человечьей,
Заменяем мы радость – перцем,
Заменяем улыбку – ржаньем:
Наполняем жизнь содержаньем.
 
 
Это надо или не очень —
Чтобы пить и плясать до полночи?
Но, когда друзья уезжают,
Как умеют – их провожают.
Вот и ты провожанья ради
Входишь в комнату.
Взрослые дяди,
Незнакомые умные тёти,
На столе очень вкусные блюда.
Вы усердно и шумно пьёте.
На буфете звенит посуда.
В кухне высятся горы тарелок,
Прибывают огрызков горы…
Веселится грешное тело,
И грустят привычные взоры,
Отошедшие от жеманства,
Не дошедшие до фламандства.
Люстры,
речи
и рока гром…
 
 
Тихий вечер.
Аэродром.
Трезвый рёв самолётных сердец.
Вот и точка.
Смеху конец.
Час прощанья – вот он, пришёл.
Отчего же так хорошо?
– Остаёшься, тебе везёт!
– Да.
– Весной защищаешься?
– Да.
Высоко над землёй, как звезда,
Догоняет зарю самолёт.
Можно просто глядеть и молчать.
– Твой маршрут.
– Ну что же, пошли.
– Ну, давай…
И прошлого часть
Отрывается от земли.
Снова ласковая близость умирает.
Тихо.
Слышно, как дышит земля.
Далеко-далеко
Проливаются реки,
глотают туманы овраги.
Звёзды сверху звенят.
Медуницею пахнет легко.
Что же? Снова закат?
Труден первый рывок:
Он не шаг, а падение в ночь,
Если б смог —
Ты б не мог остального не смочь.
В горле – ком
Незабытых земных, дорогих мелочей.
Ну – рывком!
Понимаешь – рывком!
Всего лишь шаг, и ты ничей,
Решайся, солнышко не ждёт,
И пыль дорожная легка.
Закат в глазах твоих цветёт,
Пугает и зовёт – закат.
Неужели
опять в закат
Глядеть и молча тосковать,
Как колокол без языка,
Несуществующие слова
Шептать?
Всего лишь шаг —
И не найдёшь дороги вспять.
Дыханье чаще, сух язык,
И губы шепчут:
«Только шаг»,
Не ведая, что сделан шаг,
Что он шагает напрямик,
Уверенно и не спеша,
Как будто веками привычен шагать,
И, падая к его ногам,
Земли травянистая влажная гладь
Качает далёких лесов берега.