Текст книги "Синдром Икара"

В связи с определёнными событиями, случившимися позже, Ян ни разу не упомянул об этом феномене Марины в официальном отчёте. И на допросах расследования. Да и в неофициальных разговорах тоже. Это был его собственный крест. Фальсификация сущности. Нюанс, который многое объяснял и мог претендовать на научное открытие. Если только… Иногда на Вайса накатывала слабость – он предпочёл бы, чтобы никакого прыг-скока на самом деле не существовало, чтобы это был обыкновенный сон, мысленная абстракция, сегмент воспалённого воображения. Но слабость быстро проходила. Аналитический ум требовал экспериментального подтверждения. Сухого перечня фактов, детектирования аномалий. Но и его тоже не было. Оставался только сам «прыг-скок».

Забавно, если уместно привести в данном случае именно это определение – забавно, но в первый раз Ян даже толком не понял, что это произошло. Был рабочий типовой вечер, иллюминация за панорамным окном мерцала кричащими цветами. Вайс стоял перед стеклом, заложив руки за спину. В тот момент ему было страшно, он даже точно помнил этот страх – скребущий, мяукающий, вязкий. Без особой конкретной причины. Такое случалось с Яном всё чаще. Атмосфера Марины давила на психику.

Глядя на разверзшиеся небеса, Вайс думал о далёкой Земле, о собственной никчёмности, о том, что до конца вахты осталось всего 33 дня. Потом появилось красное раскалённое облако, очертанием похожее на прыгающую кошку. Вайс ещё подивился такой ассоциации, потому что у кошки было пять лап. Облако проявилось всего на несколько секунд, его тут же разорвало на клочки в могучем вихре экваториального ветра. Вайс моргнул и снова увидел пятилапую кошку. И она снова тут же растворилась в сумасшедшей мазне на полотне над горизонтом, словно безумный художник-великан брызнул на картину все цвета разом. Тогда он даже не придал этому значения. Но позже, разумеется, вспомнил этот эпизод. Конечно, вспомнил.

7.

Второй участник экипажа «Эйджл» казался полной противоположностью Стайне.

Во всяком случае, первое впечатление у Вайса сложилось именно таким.

Реджинальд (Реджи) Хоукс.

Здоровый грузный мужчина с копной кудрявых рыжих волос и просвечивающимися веснушками на щёках. Его руки постоянно двигались, словно бы выискивая себе наиболее удобное место, чтобы успокоиться.

Ян ещё раз сверился с досье.

Возраст – 39 лет.

Пилот-экспедитор.

Стаж работы в должности – 13 лет.

Последний корабль – космический грузовик Эйджл.

Порт приписки – Мир Реконструкций, коммуникационный док.

Вполне приличный стаж. Можно сказать, космический волк.

Так. Что ещё?

Индивидуальные черты характера – Энергичен, активен, иногда вспыльчив. Профессиональные навыки на среднем уровне. Компрометирующих сведений нет. Проходил свидетелем по делу крушения транспорта Эльхом-77 на Рентенбруке.

Любопытно. Почему это указано в личном деле? – Вайс сделал пометку на листочке, что означало – позже уделить дополнительное внимание.

Вайс поднял взгляд от бумаг – пилот нервничал. Его выдавали не только руки, но и вся напряжённая поза, будто он сдерживался, чтобы не сорваться и не убежать куда глаза глядят.

– Что вы можете сказать по существу дела? – официальным голосом спросил Ян, откидываясь на спинку стула.

– Док, я же всё рассказывал уже, – Хоукс говорил, жестикулируя. – Мне жаль, что так вышло, серьёзно!

– Я не док, Реджинальд.

– Хех, Реджинальд! Сроду меня никто так не зовёт. Режди!

– Хорошо, Реджи, я не врач, я дознаватель из управления Службы Космической Безопасности.

– Понятно, док.

– Хм, – Вайс глянул на пилота с интересом. – Так, а по Процедуре капитаном корабля числился Стайне, так?

– По Процедуре – да. Ну, в смысле просто да.

– В таких случаях требуется санкция командира корабля на проведение работ?

– Теоретически да.

– И она была получена?

– Послушайте, док, – Реджи подался вперёд, копна на голове упруго колыхнулась. – Это не какая-то там чрезвычайная ситуация, это… ну обычная поломка. Один рейс у нас занимает по три месяца, если из-за каждой мелочёвки мы будем заполнять эти чёртовы формы, предписанные Процедурой, мы свихнёмся. Я доложил Йогану, что полетел внешний локатор и что Вик попрётся его чинить на корпус. Он ответил что-то вроде «умгу» или «окей». Я думаю, он даже толком не услышал, что я ему говорю. Он там был занят расшифровкой самописца правого инвертора. Потому что один из внешних локаторов – это ерунда по сравнению с тем, если гикнется инвертор.

– А откуда вы это знаете?

Реджи захихикал.

– На нашем грузовике другу от друга что-то трудно скрыть, док.

– Хочу заметить вам, что использование Процедуры очень часто помогает избежать критических моментов. А в нештатных ситуациях помогает объективно разобраться и определить степень виновности.

Пилот пожал плечами и стал смотреть в сторону.

– Итак, продолжим, – сказал Вайс после паузы. – Виктор Эйс вышел в открытый космос для ремонта внешнего локатора связи. Вы страховали его из рубки. Правильно?

– Ну да, всё так и было.

– Теперь послушайте, Реджинальд… Э-ээ, Режди. В ходе предварительного дознания вы не раз отмечали, что опыт инженерных работ в экстремальных условиях у вашего коллеги практически отсутствовал. Данный выход для него был всего вторым или третьим за всё время службы.

– Ну… Это ведь его обязанность чинить там всякие штуковины, но то он и бортинженер.

– Внутри корабля несомненно. Но не в открытом космосе во время полёта!

– Да прекратите…

– Хоукс, знаете, как это выглядит? Это выглядит так, что вы заставили человека без опыта заниматься ремонтом на обшивке снаружи. Хотя должны были делать это сами! Поэтому я и спросил вас про Стайне. Санкционировал ли он выход Виктора наружу. Получается, что он целиком положился на вас, а вы его подвели. Причём ваше самовольство привело к трагедии! Вы это осознаёте?

Пилот облизал губы.

– Вы какие-то странные вещи говорите. Дело плёвое было. А-ааа! – его лицо прояснилось, и он натужно рассмеялся, показывая на Вайса пальцем. – Вы же это несерьёзно, док?

– Учитывая, что произошло потом, как-то не до шуток, – заметил Вайс.

– Если вы меня задумали сделать стрелочником, то учтите, у меня есть адвокат. Я с ним свяжусь. Этот, как его? Мистер Блу… Блю…

– Пока вас никто ни в чём не обвиняет, – сказал Ян. – Мы пытаемся уточнить детали происшествия, только и всего. Давайте не будем отвлекаться на второстепенное.

– Давайте, – согласился Хоукс, – но учтите, что на меня ваши ловушки не действуют.

– Виктор оказался снаружи, что произошло потом?

– Он начал чинить локатор. Ковырялся там полгода.

– Вы поддерживали с ним радиосвязь?

– Ещё бы! Он никак не мог толком закрепиться на обшивке.

– Так, что дальше?

– Потом вышло такое дело. Всё из-за чего и произошло. Необходимо было отрегулировать фрикцион на поворотном основании панели локатора. А он находится на другой стороне этой фермы, к которой антенна пришпандорена. Я сказал ему возвращаться. Ну, то есть нужно было бы вернуться внутрь, пройти все небыстрые процедуры шлюзования, затем разобрать этот блок изнутри из корабля, отрегулировать, снова собрать и опять облачаться в скафандр, заново выходить наружу, чтобы уже сам локатор закрепить. Ну, он начал ругаться. Мол, он и так уже там столько торчит. Ныл, что устал и всё такое.

– Не совсем понял, – перебил его Вайс.

– Да всё понятно же. Можно было гораздо проще поступить, не возвращаться в корабль, оказаться на другой стороне фермы и сделать всё снаружи. Тогда бы не понадобилось всё разбирать-собирать. Только его страховочного фала для этого никак не хватало.

– Так. И что?

– Ну, он продолжал ругаться. Я сказал ему, что он и так, как корова на льду там пляшет, куда ему самому перебираться через ферму! Ну, он сказал, что, если я ему буду подсказывать, то всё получится. Я ответил, чтобы он шёл лесом, что я не собираюсь помогать ему становиться камиказде. Он опять начал орать. Мы долго препирались, но он не отставал и я плюнул и сказал, что не буду нести ответственности, если с ним что-нибудь произойдёт. Он сказал ладно, ну и… там ещё добавил всякие нелицеприятные высказывания в мой адрес, попрошу занести в протокол, что он меня оскорблял! – Режди возмущённо махнул гривой. – Хотя что я тут распинаюсь, вы же наверняка прослушивали чёрные ящики, там же все переговоры фиксируются!

– Разумеется. Итак, что было дальше?

– Он отцепил фал и решил перелететь на ту сторону, включив маневровые движки на ранце. Я его предупреждал, что это не так просто. Он не слушал ничего. Ну, я подсказывал, как мог. Сразу было видно, что он раньше только на тренажёрах такое делал. Вначале у него как будто получалось, он отделился даже и полетел параллельно обшивке на ту сторону, но потом…

– Что?

– Я не знаю, что, док. Не знаю, – пилот помотал головой. – Я за ним по монитору наблюдал и всё видел. То ли заело что в управлении у него, то ли потерял ориентировку. Сперва он закрутился, как волчок на месте. Я ему стал кричать. Он, по-моему, тоже кричал что-то. Потом он включил форсаж.

Хоукс замолчал и стал смотреть в пол.

Вайс тоже молчал, выжидая, когда у пилота кончится эмоциональный ступор.

– Его бросило на распорки солнечных батарей, – сказал наконец Реджи. – Как… не знаю… как из пращи. Один из тросов отрезал ему голову вместе со шлемом скафандра.

Ян заметил, как у пилота на висках выступил пот. Дыхание его стало частым, он заморгал, словно собирался расплакаться.

– Что-то ещё, Реджи? – Вайсу показалось, что собеседник недоговаривает.

– Н-нет… – Хоукс замялся.

– Давайте без протокола, – предложил Ян. – Можете мне доверять. Что случилось ещё?

– Ну ладно, – голос Хоукса внезапно охрип, – Валяйте. Только не считайте меня психом… Так и быть скажу уж вам, пока не свихнулся. От такого можно и того… Хрень какая-то… Его голова… Ну когда, её уже отрезало… Я же видел всё по монитору. Когда она повернулась ко мне лицом… Чёрт!.. Он… Он открыл глаза и сказал мне что-то.

– Что-что?!

– Да. Я даже прочитал по губам, что он мне сказал… – Хоуск уставился в пол и запустил ладони в рыжие вихры, сжав голову.

– И… что именно?

– Он сказал… Сказал… «Реджи, не ходи сюда!».

8

Миранда. Миранда Хесс. Вайс отдавал себе отчёт, что обманывает себя. Но ничего не мог с собой поделать. Это было как игра. Даже не так. Как пьеса с заранее известным финалом. Но будто актёры представляли себе, что не догадываются о том, что произойдёт в конце. Что они проживают историю на самом деле. В реальном времени.

Миранда была не такая, как все. Не такая, как все остальные. Ян любил женщин. Обычно он довольно легко знакомился и так же легко расходился через непродолжительное время. Но если бы сейчас кто-нибудь заставил его подробно вспомнить о всех своих пассиях, Вайс бы не смог. Вернее сказать, что все его воспоминания ограничились бы какими-то неопределёнными смазанными контурами с яркими овалами вместо лиц. Нет, были, конечно, какие-то специфические интимные воспоминания, но ничего такого, чтобы сойти с ума. Или чтобы стать рабом такой страсти.

И вот Миранда. Теперь некрон, а тогда совсем молодая девушка. Когда они увиделись в первый раз, ей было семнадцать, а ему тридцать три.

Тёмными вечерами на Марине, при желании, Вайсу было бы чем ответить Мак-Грегору.

Миранда поразила Яна с первого взгляда. Она была крайне привлекательна – высокая, но не худая, фигурная, с выгодно выдающимися местам. Треть её головы над левым ухом с болтающимся в нём огромным кольцом, была выбрита наголо, остальная часть причёски стояла вертикально дыбом. Голубые раскосые глаза была подёрнуты поволокой равнодушия. Шею опоясывала роспись причудливой татуировки. Она не признавала длинных юбок и любила, когда остальные пялятся на её глубокое декольте. Вайс никак не мог предполагать, что сможет чем-то заинтересовать её. И поначалу знакомства общение, мягко говоря, не клеилось. Но она его не отвергла. И через какое-то время произошла странная штука. Он понял, что скучает по её голосу. По запаху. По смеху.

Но всё это не имеет никакого отношения к происходящему. В самом деле.

Вайс не считал это составляющей своей жизни. Это был анклав, отдельно стоящий остров судьбы. Туда можно было наведываться, но нельзя было жить. А сейчас она уже инициирована. Поэтому в его душе было пусто, как в картонной коробке. И там, в этой коробке, после гулкой тишины, кто-то взял стекло, небольшой острый осколок, и прочертил линию с бумажным визгом.

Миранда.

Часто – по мнению Вайса очень часто – она находилась в изменённом сознании. Ничего не помогало. Ни уговоры, ни ультиматумы, ни угрозы. Это было весьма распространённым среди кандидатов в некроны, различались только методы достижения цели. Кратковременное и поверхностное прикосновение к состоянию инициированного или действующего некрона. Существовало несколько способов. Некоторые по старинке травили себя таблетками, но на таких посматривали косо. Большая часть применяла «психоно», препарат, воздействующий на вторую сигнальную систему психоимпульсами определённой частоты. Ещё были электросуггесты, изменяющие электромагнитное взаимодействие нейронов мозга, самый опасный и рискованный метод.

Некрония по многим внешним признакам была своеобразной религией. Уделяющей меньше внимания антуражной части, но делающей упор на внутреннюю обработку своей паствы. Основным лозунгом катехизиса некронов было – готовься к смерти с рождения. Но, разумеется, это было слишком общим понятием, чтобы объяснить всю суть этого течения. Как ни странно, 80% адептов составляли молодые люди в возрасте от 18 до 25 лет. Мало кто проходил инициацию в средних годах, а среди тех, чей возраст перевалил за 40 – были зафиксированы лишь единичные случаи. Собственно, активную жизнь в сообществе некронов можно было вести с момента вступления в группу ожидания и до инициации, которая по-другому называлась «истинным приближением к смерти» и после которой социальная жизнь индивидуума прекращалась. Кандидат становился действующим некроном, тело для которого было лишь сосудом для поддержания биологической жизни органов. Это отдалённо напоминало религиозное отшельничество, но в данном случае на себя замыкалось не только сознание, но и физическое состояние инициированного. По мнению сторонников движения, такое ментальное существование помогало встать на «лестницу в небеса» и осознать суть неведомого.

Однажды Миранда едва не убила его.

Хотя в тот момент это был, видимо, уже её фантом.

И она никогда не принадлежала ему, ни сразу с момента знакомства, ни, тем более, после того, как вступила в группу ожидания. А Вайс никак не мог смириться с этим. Он даже устраивал истерики, как ни стыдно было бы признаваться в этом бывшему штурману гвардейского флота. Он умасливал, скандалил, безобразно выходил из себя. Это происходило, когда Миранда была сама собой. Если же она находилась в изменённом состоянии, общаться на такие темы было бессмысленно.

Ян вспомнил, как яркую иллюстрацию: у него было поначалу отличное настроение, Миранда была нормальной, хотелось думать о совместном будущем. Но когда он завёл эту заезженную пластинку, она по обыкновению взбрыкнула. Слово за слово и они уже перепирались на повышенных тонах.

Он сказал, что пора с этим кончать, с этими походами в ночные истоки, с этими переговорами с подозрительными личностями, с этим враньём об её ухажёрах. Пообещал в сотый раз, что он сможет, он оградит, он обеспечит ей. Она расхохоталась. Она сказала, что понимает его. И что сейчас всё объяснит.

Они сняли для свидания номер скромного мотеля на окраине. И валялись сейчас на огромной застеленной кровати. Она сменила позу, привстала перед ним на колени, потом присела на пятки и развела слегка ноги.

Я расскажу, сказала она. Ты просто не можешь принять мой образ жизни. Ты хочешь переделать его под понятный тебе. Под скучный, скукоженный, стерильный мирок зависимости и обиды. Ты не хочешь делить меня с другими мужчинами. Тебе претит сама мысль, что меня перед тобой имеет кто-то другой. Так ты рассуждаешь. А на самом деле тебя это просто заводит, и оттого, что ты не можешь с этим справиться, ты злишься и психуешь, да?.. правда же, заводит? И она гладила себя рукой между ног, пока говорила. И смотрела ему в глаза.

И он от этого терял дар речи и… И набрасывался на неё с безумством приговорённого к казни и для вида соглашался, впрочем одновременно нисколько не соглашаясь где-то там, в потёмках своей души.

9.

– Ну как, Вайс, вы уже все тутошние злачные места посетили? – поинтересовался Кежич.

Коллеги с утра завтракали в гостиничном ресторане. Вернее, пока только ждали свой заказ. Мирослав крутил между пальцами блестящую вилку. Ян непроизвольно следил за его рукой.

– Вайс? – повторил Кежич.

– А? – Ян внутренне вздрогнул и очнулся от наваждения. – Да нет, какие тут заведения. А они разве здесь есть в принципе?

– Я встретил вчера вечером Логана, – сказал Мирослав. – Он был весел. Видимо, всё-таки посетил какую-нибудь девочку из капеллы. Его отзывают. Так что мы лишаемся своего персонального транспорта. Что вы такое этакое написали в отчёте шефу?

– Полагаете, эти события как-то связаны?

– Я просто рассуждаю, Вайс. Иногда это очень полезное занятие. Оно не требует больших энергетических затрат, но тем не менее обладает потрясающей эффективностью!

Официант принёс заказ и принялся расставлять блюда на столе.

Кежич подозрительно наблюдал за его действиями.

Вайс пригубил грейпфрутовый сок из высокого бокала.

– Что вы намерены предпринять теперь с нашими контрагентами? – поинтересовался Мирослав, когда официант ушёл. – Применить гипносон?

– Вы просмотрели видеоотчет о беседах?

– Обижаете, Вайс. Я не только просмотрел его, я его проштудировал.

– И как?

– Честно говоря, я пока не обнаружил каких-то явных патологий по моей части, – Кежич принялся за яичницу с беконом.

– В самом деле? – искренне удивился Ян. – Ничего такого? Вы шутите, я надеюсь.

– Ну давайте не уподобляться обывательским домыслам. Все эти фантастические сюжеты, аханья и оханья. Для меня очевидна экзогенная природа расстройства, причём именно расстройства в психическом плане, а не какой-то выраженной патологии. Во всяком случае, пока.

– А как быть с одновременностью возникшего… эээ… расстройства?

– Элементарно-тривиальное объяснение, Ян! Элементарное. Отравление какими-то веществами.

– Наркотики?

– Не обязательно. Хотя не исключено.

– Что мы тогда тут делаем?

– А я не сказал, что тут всё предельно ясно. Я лишь констатировал, что именно по моей части пока ничего такого не наблюдается.

– Не обижайтесь, Мирослав, но какие-то вы, психиатры, скользкие, что ли, – Вайс обезоруживающе рассмеялся.

– Я не обижаюсь, – серьёзно сказал Кежич. – Это всё потому, что мы работники невидимого фронта. Мозги, это, понимаете ли, штука весьма своеобразная. А яичницу тут готовить не умеют.

Мирослав промокнул губы салфеткой.

– Скользкие, потому что вас не прижучить, – уточнил Вайс, отставляя столовый прибор. – Кстати, я не смог найти информации по Кенетербергским плантациям, которые упоминал Стайне. Это что, настолько засекречено?

– Вы не там искали, Вайс. Рассказать вам?

– Сделайте одолжение.

– Кенетербергские плантации – изначально полигон для выращивания органических соединений в замкнутых автономиях. Может, помните, была такая концепция Обособленных территорий? Практически её решено было применить на Землях Ойкумены. Так вот, в результате несанкционированных экспериментов, группой учёных, при попытке синтезировать органическую протоплазму, побочные эффекты привели к возникновению устойчивого штамма вируса Зед-Юла, который молниеносно распространился на весь научный городок в виде эпидемии. Прошляпила служба безопасности и контроля, которую посадили там для галочки. Большинство персонала погибло в страшных муках в первые 24 часа.

– И что было дальше?

– Ничего интересного. После экстренной эвакуации выживших, материк с Кенетербергскими плантациями был уничтожен ядерным ударом с орбиты.

– Кардинально, – озадаченно протянул Вайс.

– В те времена у руля Общего Совета был Исидор Тог. Не то, что нынешние конформисты.

– Мирослав! Что я слышу?! Неужели вы не лояльны к вышестоящему начальству?

– Не стоит иронизировать, Ян. Я о ситуации в целом.

– Ну-ну, – Вайс снова улыбнулся.

– Про Сикору Пленителя и Выпье племя, я полагаю, вы всё уточнили сами?

– А вы действительно неплохо проштудировали мой разговор с контрагентами!

– Конечно. Иногда мы годимся не только для коррекционного психоанализа, – Кежич впервые за разговор расплылся в ехидной улыбке.

– Сикора Пленитель, он же Вацлав Зденьски, он же Живой Грааль. Правильно?

– Всё верно. Разнорабочий в машинном доке Второй кольцевой. Прославился тем, что неизвестным до сих пор образом сумел замкнуть на себя электронное сетевое хранилище главного медиацентра Планеты-матки. В своём коротком и единственном обращении «к миру» утверждал, что получил неограниченную власть и захватил в плен души всего человечества в пределах двух Колец. После этого исчез при таинственных обстоятельствах и его местонахождение до сих пор не известно. Хранилище медиацентра было восстановлено через несколько секунд, никакого заметного урона электронной оболочке Сикора Пленитель не нанёс. Можно даже сказать, что воздействие его демарша осталось для основных информационных сетей незамеченным.

– Да, всё это я прочёл. И, наконец, вырожденцы-каннибалы. Выпье племя.

– Я бы не стал их называть вырожденцами. Просто не совсем обычные девианты.

– Ну это уже больше по вашей части.

– Вот именно. Выпье племя – племя каннибалов, долгое время беспрепятственно обитавшее на окраине постиндустриального мегаполиса Ерах планетной системы Двойка. Под вывеской секты-конфедерации легально рекрутировали в свои ряды жителей города, в основном маргиналов из обслуживающего персонала для изъятия у них малолетних девочек 7—12 лет с целью убийства и последующего приготовления и употребления их в пищу, в том числе и своими родителями. Согласие на данные действия со стороны родителей достигались путём использования запрещённых психотропных средств, массового электрогипноза и глубокого психофизического воздействия так называемых «вождей» секты. После разоблачения вся верхушка Выпьего племени отправлена в Моорлок на пожизненные принудительные работы.

– Весело, – заметил Вайс и на какое-то время замолк.

Подошёл официант, изящно подхватил у Мирослава карточку для расчёта и грациозно исчез.

– Много неясного пока, – наконец задумчиво проговорил Вайс. – Какое отношение эти истории имеют к нашим фигурантам решительно непонятно. Причина массовых галлюцинаций не установлена, это если предположить, что они имели место. Признаков явных психических отклонений пока не выявлено. И, тем не менее, двое членов экипажа продолжают утверждать, что во время рейса на их глазах погиб ещё один член экипажа, причём для каждого разный, хотя доподлинно установлено, что на космическом грузовике «Эйджл» кроме них двоих никого больше в этом полёте не было.

10.

После происшествия с Мак-Грегором лагерь на Марине законсервировали. Результаты исследований и раньше не оправдывали инвестиций, а после трагедии и связанным с ней нездоровым ажиотажем, содержание станции стало очевидно нерентабельным. Не в смысле коммерческой деятельности, разумеется, а в перспективе дальнейших исследований. Руководство явно разочаровалось в авансах, щедро выделяемых на первом этапе. Знания о Марине зашли в тупик. Человеческое любопытство разбилось о гранит прагматичности. А сидеть и ждать у моря погоды космические боссы не собирались. Технологии, способные сдвинуть науку о Марине могли появиться и через десять и через пятьдесят лет. А могли не появиться вовсе. Время романтически настроенных пионеров давно прошло. А эра всеобщего благоденствия ещё не наступила.

Вайс никогда их не разубеждал. Ни постоянно отводящего глаза при разговоре Йона Стиллера, начальника сектора, ни тем более Георгия Таутию, главного шефа направления. Ян часто спрашивал себя, хочет ли он ещё раз оказаться там, на поверхности. И никак не мог однозначно ответить самому себе. Даже отбросив страх и абстрагировавшись от произошедшего. Тайна Марины представлялась чем-то чудовищным, она была сродни бездне, массивной чёрной дыре, в которую невозможно заглянуть, а можно лишь догадаться о самом факте её существования, наблюдая её аккреционный диск.

Почему прыг-скок наблюдал только Вайс? Почему Мак-Грегору этот феномен остался недоступен? Или он просто не подал виду? Почему тогда не воспользовался им, когда… Когда им воспользовался Ян?

Было много странностей.

Как-то им пришлось отлаживать геодезический модуль почти на самом периметре лагеря. Поехали вдвоём, так как поодиночке покидать станцию не разрешалось по инструкции. Вездеход вёл Ян. Он медленно и плавно вписывался в повороты, обозначенные электронными вешками. Важно было двигаться только в этом коридоре. От центрального помещения к границе периметра было проложено всего две безопасных дороги. Любое отклонение в сторону было чревато непредсказуемыми последствиями. В своё время Вайс вспомнил об одном фантастическом романе, прочитанном в юности. Там первопроходцы кидали вперёд гайку с куском материи – если гайка летела, как ей и положено – путь до места её падения был безопасен. Так вот, дороги на Марине прокладывались по тому же принципу. Мак-Грегор в соседнем кресле сидел мрачный и насвистывал воинственный мотив. Его немузыкальный свист начинал уже раздражать, и Ян дружелюбно посоветовал коллеге заткнуться. Эван по обыкновению осклабился и, ни к селу ни к городу, сообщил, что на Силесте голубые лягушки приманивают своих самок именно свистом.

Вайс резко нажал на тормоз, и Мак-Грегора от неожиданности мотнуло вперёд, к вогнутому обзорному стеклу. Он едва не набил об него шишку.

Ян тем временем стал осторожно сдавать назад, выруливая обратно на траекторию.

– Давай, я поведу, – тут же предложил Эван. – Я в детстве был чемпионом района по картингу.

Потом, уже на месте, Ян задумчиво смотрел из кабины вездехода на фигурку в скафандре, склонившуюся над мачтой модуля. Мак-Грегор ковырялся в инструментальном отсеке. Его движения, скованные скафандром, были медлительны и плавны, и Вайса от этого созерцания стало клонить в сон. Чтобы взбодриться, он принялся вертеть головой, рассматривая поверхность планеты. Ночь, большую часть года царившая на Марине, была, как всегда, размалёвана всполохами природных катаклизмов.

Немного поодаль возвышались пики «стальной гряды», острых скальных образований, по вершинам которых то и дело проскакивали сиреневые ореолы слабо светящихся искр. Чуть дальше и правее располагалось одно из «грозовых полей» – участок поверхности, в которую непрерывно вонзалось с десяток разнокалиберных молний. И без того яркую иллюминацию дополнял, бивший метрах в тридцати от вездехода, сразу за периметром, большой паровой гейзер. Он бил вертикально вверх, рассыпаясь на максимуме прозрачным изумрудным грибом, очерчиваемый лоскутами вертикальных волокон, словно гигантская медуза. Кроме этого весь ствол коллоидного раствора утопал в исполинских клубах светло-зелёного пара, красиво переливающегося разными оттенками, преломляясь в свете местной луны.

Вайс представил, чтобы бы случилось, если бы он отключил внешний аудиофильтр. Громоподобные звуки Марины заполнили бы мозг, вгрызлись бы в него неумолкаемой какофонией. Писк, скрежет, аханье, клёкот, шипение, рёв и ещё сонм звуков – режущих, колючих, шершавых, причиняющих почти физическую боль, сводящих с ума. Это Марина, сынок – Вайс представил, как будет рассказывать потом о своей вахте какому-нибудь восторженному стажёру.

Тоненько пискнул датчик давления на приборной панели. Ян на несколько секунд отвёл взгляд вниз, убедился, что тревога не заслуживает дополнительно внимания – обычная перестраховка трусливых механизмов – снова глянул через стекло кабины и обомлел.

К гейзеру шёл Мак-Грегор. Он был уже за периметром, что представлялось совсем уж самоубийственным, и продолжал удаляться. В память Вайсу врезался, отсвечивающий матовым, заплечный ранец, раскачивающийся в такт шагам Эвана. Напарник шёл прямо в эпицентр гейзера, его уже коснулись крайние сполохи зелёного дыма.

Вначале Вайс закричал просто в купол кабины. Затем, лихорадочно нащупав и зажав клавишу связи – уже в переговорное устройство. Что-то типа «Эй!» или вроде того. А может и просто «А-а-а!». Оставалось несколько десятков секунд, и, если ничего не изменится, Мак-Грегора стремительно подбросит вверх бьющий из-под земли газ, сметет не просто как щепку, а как микроскопическую пылинку, попавшую в торнадо. Переломает все кости, превратив их в студень, прочертит Мариновскую черноту мёртвой человеческой особью и, надсмехаясь, выплюнет за ненужностью.

– Что за пожар? – Раздался в наушнике достаточно спокойный голос Мак-Грегора. – Жена рожает?

Вайс липко сглотнул – фигура в скафандре растворилась в стволе гейзера.

А в голове Яна продолжал звучать голос напарника, тот, как обычно, трепался о какой-то ерунде.

Холодея, Вайс повернулся почти на 90 градусов и посмотрел в противоположную от гейзера сторону.

Мак-Грегор стоял возле геодезического модуля руки в боки. Разумеется, Ян не мог видеть его лица за зеркальным отражением забрала шлема, но, продолжая слышать его голос, не сомневался, что тот сейчас ехидно ухмыляется.

11.

Кежич ушёл в клинику, сегодня была его очередь беседовать с фигурантами. Вайс решил посвятить рабочий день анализу. Предстояло просмотреть массу информацию, связанную с похожими случаями, отсеять явные фальсификации, систематизировать данные. Проверить на совпадения с анкетами контрагентов.

Ян заперся в гостиничном номере, подключился к сети и запустил несколько поисковиков. Пока компьютер обрабатывал запросы, Вайс накатал утренний отчёт в контору, заварил кофе и разложил на столе файлы дела.

Несмотря на трудоёмкость и рутинную скучность, Яну нравилась эта часть работы дознавателя. Просматривая терабайты информации, сопоставляя факты, выискивая параллели, он представлял себя анахроничным детективом, следователем, человеком, который в массивах цифр ищет ключ к расшифровке, улику, способную помочь распутать весь клубок. Другой вопрос был в том, существует ли такая улика в принципе. Потому что очень часто оказывалось, что время и силы потрачены впустую, а разгадка, если её и можно так назвать, крайне тривиальна, если не примитивна.

Для начала Вайс решил освежить знания о синдроме Гауди-Михельсона, о котором упоминал лечащий врач пилотов. Не слишком углубляясь в медицинские подробности, удалось выяснить, что это невротическое расстройство, проявляющееся в страхе перед космическим пространством. Некоторая разновидность агорафобии, распространённая именно на бескрайние просторы космоса. Немудрено, что чаще всего синдром проявлялся у пилотов дальних рейсов. Основными признаками его были: перманентная тревога, приступы паники, прогрессирующая социопатия. В запущенных случаях – общее ухудшение физического состояния, нарушения в вестибулярном аппарате, апатия, психозы, галлюцинации.