Текст книги "Пепел наших костров"

– Чего? – переспросил Балуев, вздрогнув, и зачем-то сдернул с головы кожаную кепку, обнажив потную лысину.

– Да ничего. Просто если ты думаешь, что мне слабо закусать тебя до смерти – то это зря. У меня очень крепкие зубы.

18

«Общее радио» так и не закрыли – только ведущего передачи про зоопарк арестовали за соучастие в организации массовых беспорядков. Сначала хотели пристегнуть его к делу экологических вандалов, но потом передумали и дали ему пятнадцать суток сельхозработ.

Власти боялись, что если закрыть «Общее радио» – то взбунтуется молодежь. Ведь это единственная FM-радиостанция, которая осталась в эфире после катастрофы и объединила всех московских ди-джеев, музыкантов и меломанов. А политика, экология и прочие проблемы – это уже дело второе: просто после музыкантов и меломанов на «Общее радио» потянулись все, кому не нашлось места на государственном канале.

Запретить «Общему радио» говорить на серьезные темы тоже было никак невозможно.

Ребята там сидят нахальные – просто так не послушаются, а если нажать, то у них хватит ума призвать своих фанатов на защиту свободы слова. И фанаты придут обязательно, а власти уже имели шанс увидеть, во что может превратиться даже самая безобидная и никчемная манифестация в городе, где царят катастрофические настроения.

И тут как раз непримиримый борец за свободу слова и дела Тимур Гарин получил эфир на «Общем радио», куда его пригласили, как косвенного виновника истории с зоопарком – ведь все началось с его заметки. Однако утром в день передачи вышла газета с гораздо более серьезной статьей Тимура, и вечером в прямом эфире о зоопарке почти не вспоминали.

Разговор вращался вокруг высказываний Гарина о том, что Москву ждет голод из-за неразумной и недальновидной политики властей.

– Земли, которые мы называем «белой пустыней», на самом деле исключительно плодородны. Я имею данные из первых рук, от Тамары Крецу, которая возглавляет биологические исследования на западном направлении. На этой земле можно получить такие урожаи, о которых раньше никто и не мечтал. И всего-то надо – не мешать людям, которые готовы работать на земле, заниматься этим ради собственной выгоды. Продовольствие сейчас – самый выгодный товар, и предприимчивые люди охотно займутся сельским хозяйством, если будут уверены, что оно принесет им прибыль. И если таких людей будет много, то их выгода обернется благом для всех.

Дачники и фермеры будут продавать излишки урожая на московском рынке, а горожане смогут заниматься своими делами: поддерживать городскую инфраструктуру, работать на предприятиях, искать нефть…

«Тебе надо было заняться политикой», – сказал Тимуру ведущий в прямом эфире.

– Теперь уже поздно, – ответил Гарин. – Они, – он ткнул пальцем в потолок, – меня все равно не послушают, и скоро всем станет не до политики.

– Ты смотришь на вещи слишком мрачно.

– Я смотрю на вещи слишком оптимистично! Я, например, надеюсь, что в городе не будет людоедства. Если действительно не наступит зима, то что-нибудь все-таки вырастет. Но я могу ошибаться. И географы-астрономы-биологи тоже могут ошибаться. А вот в чем нет никакой ошибки, так это в том, что колхозы, совхозы, трудармии, государственные аграрные предприятия и все прочие ипостаси рабовладельческой плантации еще никогда никого не накормили.

– А как же Древний Рим? – удивился собеседник Тимура, который хорошо учился в школе и в университете и всегда сдавал древнюю историю на пять.

– В Древнем Риме девяносто процентов населения жили на селе. Если выгнать девяносто процентов населения из Москвы в поле на подножный корм, то голодать никто не будет. Только это будет уже не современная Москва, а в лучшем случае бледное подобие Рима за сто лет до нашей эры.

– А в худшем?

– А в худшем – первобытнообщинный строй. Народ с голодухи дичает очень быстро.

Просыпаются древние инстинкты. А тут еще криминал… Буковский, когда сидел в тюрьме за антисоветскую деятельность, заметил, что уголовники живут по законам, которые не менялись с первобытных времен. «Жизнь по понятиям» – это и есть первобытная форма закона. И она, похоже, очень скоро восторжествует.

– И что же делать?

– Не делать резких движений. Мне тут недавно долго объясняли, почему в нынешней ситуации обязательно нужны трудармии. Мол, мы не знаем, сколько народу захочет пойти в фермеры и хватит ли городу тех излишков урожая, которые они захотят продать на свободном рынке. Поэтому надо создать параллельные структуры, которые будут работать по плану, а людей мобилизовать в них принудительно. А все ведь на самом деле просто…

– То есть?

– Возьмем обычного бизнесмена, который торговал разным колониальным товаром. Его перестали покупать, потому что все деньги у людей уходят на продукты. Бизнесмен разоряется. Приткнуться на черном рынке продовольствия невозможно – там и без него такая конкуренция, что люди режут и стреляют друг друга каждый день. И что же наш бизнесмен будет делать? Если перепродавать продукты невозможно, потому что их слишком мало, то у него есть другая ниша – делать эти продукты. Может, он сам и не станет копаться в земле – но наймет работников. Откуда возьмет? А из безработных. Предприятия ведь тоже разоряются. Безработных тьма, а рабочих мест нет. Да у него отбоя не будет от желающих. Конкурс, как в театральный институт.

– Но ведь ГАПы именно так и комплектуются, а очередей у вербовочных пунктов пока нет.

– Ну так и голода пока нет. Но не в этом дело. ГАП – это совхоз. От перемены букв в аббревиатуре суть дела не меняется. Наши руководители, будь они хоть десять раз рыночники, очень прочно усвоили один порочный тезис: что мобилизационная экономика в чрезвычайной ситуации показывает чудеса эффективности. Вот мол, в Великую Отечественную войну на пустом месте создали новую промышленность, да такую мощную, что она позволила задавить немца, на которого работала вся Европа. И никто не вспоминает, что в тылу у этого «пустого места» были Соединенные Штаты…

– Ну, это дело прошлое…

– Хорошо, вернемся к делам нынешним. Если бы ГАПы действительно были параллельной структурой – я бы слова не сказал. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Пусть загоняют в свои трудармии добровольцев, энтузиастов, солдат, заключенных, подследственных, хулиганов и наркоманов. В руки флаг и барабан на шею. Только дайте другим заниматься нормальным делом! А что происходит на самом деле? Издевательство чистой воды – выделить землю под дачи и огороды в шести часах ходьбы от кольцевой автодороги, не обеспечивая людей ни транспортом, ни семенами – и при этом еще требовать налог. Смеяться некому.

Те, кого это касалось, смеяться, однако, не стали. А наоборот, опять позвонили руководству «Общего радио» и пригрозили все-таки отключить передатчик, «если провокации подобного рода не прекратятся раз и навсегда».

Тимуру Гарину, разумеется, тут же сообщили об этом – без обид, потому что ребята на «Общем радио» к такому привыкли и даже радовались: если кого-то это раздражает, значит, мы работаем не зря.

А Тимур сделал из всего этого только один вывод – те, кому на самом деле предназначались его слова, так ничего и не поняли. А значит, катастрофический сценарий будет и дальше развиваться, как по писаному: через голод к хаосу и краху.

19

Первое, что сделал директор ГАП-13 Балуев по прибытии на место, это объявил арестантам и солдатам радостную новость. Он разрешил им свидания с родственниками, друзьями и знакомыми. Правда, с одним условием – любой гость должен отработать один рабочий день на поле – и тогда он может остаться на ночь.

А может не оставаться, но работать должен все равно – иначе его выгонят взашей.

И пищевое довольствие на него не выделяется.

Это сразу показало, что Сергей Валентинович Балуев – человек далеко не глупый, хоть он и пришел на директорскую должность с не очень высокого поста в областном управлении сельского хозяйства. Видно, были у него какие-то карьерные проблемы, раз он к сорока пяти годам не смог подняться выше со всем своим умом и предприимчивостью.

Это ведь какой хороший способ – увеличить число работающих без увеличения затрат! И Сергей Валентинович заранее знал, что гости будут. Среди арестантов обычный контингент – алкаши, бомжи и хулиганы – составлял меньше трети, а остальные – это были девочки и мальчики, учинившие дебош в зоопарке. Они сразу встали в очередь к радиотелефону – звать на помощь папу с мамой, а также дедушек, бабушек, друзей и соседей.

Жанна Аржанова, дорвавшись до телефона, вызвонила однокурсницу-москвичку и, продираясь сквозь помехи, кричала ей:

– Сходи к нам в общагу, найди Юльку. Скажи ей, что меня посадили на пятнадцать суток. Что? Да ничего особенного. Льва в зоопарке выпустила из клетки. Короче, слушай – нет времени. Пусть Юлька привезет мне одежду. Что-нибудь полегче. И обязательно сандалии и купальник. Я на сельхозработах, это на Рублевском шоссе.

Надо ехать до упора, и попадешь прямо к нам в лагерь. На чем ехать? На велике.

Пусть Женька попросит у Гарика велик и даст его Юльке. Гарик даст. Он для Женьки что хочешь сделает. Ладно, все. Обязательно сегодня же, иначе я загнусь тут в этом обмундировании. Некогда объяснять. Все, пока!

Юлька прикатила ночью, и Жанна очень удивилась – она вовсе не имела в виду, что надо ехать так уж прямо сейчас по неосвещенному шоссе через темный лес.

Но оказалось, Юльке никто не удосужился сообщить, что Жанну загребли, и пока арестованную мариновали в ожидании суда, а потом переправляли на базу формирования и вели в лагерь на стыке двух миров, подруга тщетно обзванивала милицию, больницы и морги. Она поздно узнала, что Жанна отправилась в зоопарк, а в первых сообщениях о беспорядках говорилось о человеческих жертвах. Потом эту информацию опровергли, но Юлька все равно мандражировала страшно. Когда Светка Масленникова примчалась в общагу с круглыми глазами, Юлька тут же пинками погнала Женьку к Гарику, получила велосипед с напутствием, что будет казнена путем четвертования, если с машиной что-нибудь случится, и помчалась, на ночь глядя, не разбирая дороги.

Жанна давно спала в женском вагончике в одних французских трусиках, от которых даже девочки-соседки пришли в экстаз. Покрывало, роль которого выполняла единственная простыня, валялось на полу, но тропическая тьма скрывала Жанну от посторонних глаз вместе со всеми ее прелестями.

Жанна знала, что находится под надежной охраной. Памятуя, что Жанна д'Арк не стеснялась по утрам умываться при всем своем войске обнаженная по пояс, она показала конвоиру-дзержинцу, что скрыто под полами ее куртки, и конвоир по имени Алексей влюбился в Жанну с первого взгляда. Он притащил ей с поляны целую охапку цветов и поклялся ночевать у ее постели без сна и с примкнутым штыком.

– Лучше у входа, – умерила его пыл Жанна.

На самом деле боец должен был ночевать там, где скажут, но начальнику конвоя сильно не понравились взгляды, которые арестанты из обычного контингента и некоторые солдаты с татуировками на руках бросали на девушек – как арестованных, так и вольнонаемных. И он сказал об этом начальнику режима – капитану внутренней службы, который отвечал за мир и спокойствие в лагере.

Пятнадцатисуточников, правда, загнали в палатки и в фуру – их по инструкции полагалось держать в помещении и под охраной, а вот от солдат можно было ожидать чего угодно. И начальник режима решил выставить у женских вагончиков усиленные караулы. А конвоирам сказал:

– Даже и думать не смейте о чем вы сейчас подумали. Трибунал гарантирую. Десять лет расстрела через повешение. Вот когда освободятся, и я за них отвечать не буду – тогда пожалуйста. Хоть по обоюдному согласию, хоть по любви… А пока я за них отвечаю – чтобы никаких эксцессов.

Юный Леша Григораш, солдат-первогодок из интеллигентной семьи, спал у входа в вагончик очень чутко, опасаясь, что кто-нибудь может вломиться к девушкам с нехорошими намерениями.

Первым, кто попытался вломиться в вагончик, оказалась Юлька Томилина, которая действовала так энергично, что чуть не подняла общую тревогу. Во всяком случае, в женском вагончике проснулись все и в дверях в ярком свете фальшфейера, который в панике запалили часовые, появилась совершенно обнаженная девушка. К разочарованию Леши Григораша это была не Жанна, а невзрачная защитница природы, вегетарианка и противница абортов, которая оказалась ко всему прочему еще и нудисткой.

Перед сном она долго убеждала Жанну, что цивилизация несет человечеству одно только зло, а истоки этого зла лежат в изобретении одежды.

На вопрос, почему же она все-таки носит одежду, эта девочка, которую звали Ира, отвечала так:

– Когда живешь среди текстильщиков, с этим ничего нельзя поделать. Любого натуриста, который осмелится выйти в естественном виде за пределы резервации, они норовят упрятать за решетку. А похотливые самцы считают натуристок развратницами. Но это же чушь! Нудизм не имеет ничего общего с сексом.

Ирина призналась Жанне, что она – идейная девственница и считает, что секс допустим только в целях деторождения, а Жанна призналась Ирине, что она тоже идейная девственница и считает, что секс возможен только по большой любви. Тут какая-то третья девушка с третьего лежака высказала мысль, что секс вообще невозможен, особенно когда сидишь под стражей и не можешь отдаться даже стражнику, так как ему это запрещено под страхом расстрела через повешение.

Ирина немедленно накинулась на нее с яростью фурии, и Жанне стоило большого труда ее утихомирить.

– Слушайте, хватит! Давайте уже спать, – обратилась к конфликтующим сторонам еще одна девушка, которая не участвовала в споре, но Ира и Жанна еще долго шептались о проблемах бытия. И едва успели уснуть, как их поднял шум, гам и тарарам на свежем воздухе.

Ирина выскочила на улицу в том самом одеянии, которое она рекомендовала всем людям для борьбы с цивилизацией, и тут же оказалась в окружении возбужденных похотливых самцов с автоматами. Среди них присутствовала одна самка с велосипедом, которая громко требовала показать ей Жанну Аржанову, дабы убедиться, что она жива.

– Да жива я, жива, успокойся, – отчаянно зевая, сообщила Жанна, тоже выходя из вагончика.

– А ну назад! – заорали конвоиры. – Кто разрешил выходить? Отбой был давно.

– Леша, уйми их пожалуйста, – обратилась Жанна к своему новому другу, хотя тот никак не мог повлиять на профессиональных сотрудников милиции и солдат, которые старше его по сроку службы.

Но тут появились начальник режима и начальник конвоя, которым удалось унять воинов гораздо лучше. Правда, под шумок кто-то из конвоиров успел погладить голую Ирину по груди, а она успела дать кому-то другому по щеке (не разобралась во тьме) – и этот другой передернул затвор автомата с криком:

– Назад, а то буду стрелять!

Но Бог миловал. Ни одного выстрела так и не прозвучало, так что обошлось без жертв.

Капитан сходу наорал и на Юльку, и на Жанну и потребовал, чтобы Жанна вернулась в вагончик («в камеру», как он выразился), а Юлька убиралась, куда хочет, но чтоб духу ее здесь не было через пять минут.

– А как же свидания? – удивилась Жанна. – Директор так увлекательно про них рассказывал.

– Какие, к черту, свидания среди ночи?! – не унимался начальник режима. – Пусть утром приходит к директору и разбирается с ним.

– До вас так далеко ехать, – жалобно сказала Юлька, заглядывая капитану в глаза.

– Можно, я тут останусь. Я больше не буду, честное слово.

Начальник режима несколько смягчился, но все равно ответил: «Не положено».

– А если за взятку? – шепотом спросила Юлька, приблизившись к нему вплотную. – Я, в отличие от Жанны, очень давно не девственница. Так что мы можем подружиться. Пусть у меня будет свидание не с ней, а с вами.

– Ты хоть соображаешь, что говоришь?! – взорвался капитан, но говорил он негромко, причем как-то незаметно успел отвести Юльку в сторонку от общего столпотворения. – Что обо мне подчиненные скажут, ты подумала?

– Подумала, – энергично кивнула Юлька. – Они скажут, что я вам нравлюсь, и у нас с вами любовь. Большая и чистая. Вы мне, кстати, тоже нравитесь. Вы ведь не думаете, что я бы стала предлагать подобные вещи первому встречному.

– Ладно, – махнул рукой начальник режима. – Оставайся до утра в лагере. Но в арестантский вагончик тебе нельзя. Завтра поговоришь с директором – и будет, как он решит. Только имей в виду – свидания надо отрабатывать.

– В директорской койке? – спросила Юлька.

– На поле, – ответил капитан и даже головой покачал, словно желая сказать: «Ну и нравы у нынешней молодежи!» А потом подумал, что отрабатывать свидание в директорской койке, наверное, тоже можно. Директор, пожалуй, не откажется. Но сам он, как начальник режима, будет против.

Капитан все еще не хотел признать, что не только он понравился Юльке, но и она ему тоже понравилась. Однако против фактов не попрешь, и остается только одна проблема – как бы поприличнее представить этот факт перед личным составом. Или как бы поставить личный состав перед фактом, что начальник режима взяток не берет, и у него с этой девушкой просто любовь. Большая и чистая.

20

Взятки в это время брали другие. Особенно ценилось золото, и по Москве прокатилась волна ограблений. Сначала трясли разные злачные места – кабаки и ночные клубы, которые еще работали, хотя считалось, что еду и питье там отпускают по талонам. Богатенькие буратины по старой привычке развлекались там при полном параде, в золоте и бриллиантах, но оказалось, что это чревато.

После нескольких налетов – дерзких и кровавых, со стрельбой и трупами, злачные места стали испытывать нехватку клиентов и жаловаться крыше: мол, что за дела – мы вам до сих пор платим деньги за охрану, а вы мышей не ловите.

Крыши у злачных мест были разные. Одни бандиты послали охраняемых на три буквы и объяснили, что те платят крыше деньги не за охрану, а за право существовать на белом свете. Но другие повели себя иначе и кинулись ловить мышей. Просто потому, что у них тоже возник вопрос – с какой стати чужаки в масках и с пушками орудуют на нашей территории.

На первую банду грабителей вышли довольно легко. Подметили одну особенность: налеты совершались в разных местах, но только не на той территорию, которую контролирует авторитет по прозвищу Клык.

Люди Варяга, чьи подопечные особенно сильно пострадали от налетов, пошли с разборкой к самому Клыку и спросили – что за дела?

– А никаких дел, – ответил Клык. – Кто жить хочет, пусть приходит ко мне: будем с ним базарить о жизни. А кто не хочет – его проблемы.

– Не, мужик, ну это уже беспредел, – возразили послы. – Надо разобраться по понятиям. Ты этот угол держишь – тут все проблемы твои. А на нашей земле твоим отморозкам делать нечего.

– А какая тут ваша земля? – удивился Клык. – Ваша земля теперь на том свете. А тут вся земля моя.

Клык намекал на то, что Варяг – не москвич, как и многие другие авторитеты – кто с юга, кто с севера. А из коренных Клык стоял выше всех, если не считать некоторых старых воров, которые своих группировок не имели, но зато имели непререкаемый авторитет.

Варяг заручился поддержкой одного из этих воров, но когда послы сказали об этом Клыку, тот только рассмеялся в ответ. А когда послы собрались уходить им закрыли путь и предложили выбор – или работать на Клыка, или похороны за его счет.

Поскольку оружие у послов отобрали перед началом переговоров, они попытались прорваться врукопашную.

Такого сопротивления люди Клыка не ожидали. Пока они хлопали ушами, один из послов, бывший спецназовец, обезоружил сразу двоих. У одного он выбил пистолет ногой, а у другого отобрал руками. Клык еле успел нырнуть под стол, но трое его охранников тут же рухнули мертвыми: три выстрела – три попадания.

Единоборцу очень хотелось добраться до Клыка, однако врагов было слишком много.

Они набегали со всех сторон, стреляя на ходу, но бывший спецназовец, как заговоренный, уходил от пуль, а сам еще кого-то убил и нескольких ранил. И успел подобрать еще один пистолет – так что к тому времени, когда у кончились патроны, он уже вырвался на оперативный простор, на улицу.

Перестрелка продолжалась и на улице, в ход пошли даже гранаты – но единоборца и лимонка не взяла.

Милиция в последнее время старалась выезжать на такие разборки только после того, как все уже стихнет, но Клык потребовал, чтобы его эвакуировали немедленно. Не хватало еще попасть на нары из-за такой мелочи. Конечно, с нар его вытащат в трехдневный срок – но это потребует дополнительных расходов, а их и без того полно.

Клык задумал перекупить городские власти. Они, по слухам, были в обиде на Кремль и Белый Дом, а потому продавались недорого. Так всегда бывает – если государство не хочет кормить чиновника как следует, он найдет себе другую кормушку.

Поэтому Клык и отправил своих отморозков на охоту за золотом. Бумажным деньгам чиновники, как и прочие люди, доверяли все меньше. Даже долларам – потому что у мафии была электроэнергия и бумага, чтобы печатать фальшивки астрономическими тиражами. А у торговцев на черном рынке с энергией были проблемы. Попробуй-ка темной ночью при свечах отличить поддельный доллар от настоящего. А если ночью не торговать – разоришься к чертям, и дело с концом. Нет уж, лучше брать плату за товар золотом или вещами, которые не портятся от времени. Ведь когда-нибудь временные трудности закончатся, голод отступит, и людей снова будут интересовать вещи. И тогда тот, у кого скопилось много вещей, окажется богачом.

Но большие сделки лучше проворачивать с золотом. Как там будет с вещами – это вопрос, а золото всегда в цене. И чтобы купить покровительство городских властей, а через них выйти и на более высокий уровень, Клыку требовалось много золота.

Когда бывший спецназовец по кличке Пантера доложил Варягу о беспределе, который учинил Клык на стрелке, Варяг уже знал, для чего Клык собирает золото. И подумал, что никогда не поздно перехватить инициативу.

– Ты пойдешь и принесешь мне золото с его территории, – сказал Варяг Пантере, и единоборец не стал задавать лишних вопросов.