Текст книги "Дуэль со смертью"

Ужасные сердца

Сведения о том, как выглядят врата ада, за последние века поступали противоречивые. Надежных очевидцев нет, а те, что уцелели, путаются в показаниях. Достоверности не хватает. Многие горячие головы рисуют фантастические картины, забавные, как детские страшилки.

А между тем стоит оглядеться, и сделаешь поразительное открытие: ворота в ад хорошо известны любому жителю Петербурга женатого состояния. Через них множество раз отправлялся он в краткие путешествия. И возвращался обратно. Ворот этих в столице не менее четырех. И только по глупому недоразумению называются они пригородными вокзалами. Хотя каждый, кто хоть раз отправлялся летом на дачу, знает, что это не что иное, как начало адских мук.

Вот, к примеру, Финский вокзал. В назначенный час каменное строение с приземистым куполом под шпилем буквально раздувается от напирающей толпы. Муравейник по сравнению с ним – место одиноких раздумий. В зале ожидания не протолкнуться от суетливых муравьишек. Каждый тащит столько поклажи, что удивляешься, как еще жив. В руках – по громадному свертку, при этом ухитряется нести какие-то коробки, за спиной болтается заплечный мешок. Кто же этот трудяга?

Конечно, заботливый отец семейства, что везет заказы и гостинцы отдыхающим на дачных просторах женушке и детишкам. Весь летний сезон в конце недели, а то и каждый день штурмует он врата ада и терпит на земле все, что его ожидает в загробном будущем. Нет числа мукам. Дышать нечем, пот льет в три ручья, воздух раскален жарой и теснотой. Все толкаются, суетятся, ругаются и спешат на поезд, чтобы оказаться к ужину на семейной веранде. Чем после Финского вокзала покажется ад? Курорт, не иначе.

Ну так вот…

Вечером июньской пятницы 1894 года атмосфера Финского вокзала бурлила ключом. Господа, покинувшие конторы и присутственные места, брали штурмом пригородный на шесть двадцать, паровозик которого пускал клубы пара и нетерпеливо фыркал. Толчки в бок, удары корзиной по затылку, отдавленные ноги и даже порванные пиджаки были привычными пустяками для опытных путешественников. Ругань и ссоры вспыхивали и тут же гасли.

Господа обменивались краткими, но емкими выражениями, на чем и расходились. На серьезное выяснение отношений не было ни сил, ни времени. Мгновенные стычки разнимал поток толпы, унося противников в разные стороны. Никто всерьез не принимал этот кавардак, резонно полагая, что не потолкаешься – не поедешь. Многие даже получали особое удовольствие от всей этой суеты. Раскрасневшиеся, но счастливые муравьи заполняли вагоны, деловито распихивали свертки, усаживались на лавки, открывали окна настежь и выпускали победный выдох. Чем не развлечение после конторской скуки.

Среди водоворота виднелся гранитный утес. Был он не столь уж гигантского роста, скорее обычного, облачен в скромный летний костюм светлого материала, голову покрывала легкомысленная соломенная шляпа с темно-синей ленточкой. Ничего не казалось в нем особенным или выдающимся, совершенно средний городской тип. Но каждый дачник удивленно останавливал на нем взгляд, еще не понимая, что так поразило. Когда же в распаренные мозги доходила причина, господина награждали презрительным, а то и осуждающим взглядом.

Действительно, выглядел он белой вороной среди отборно-черного воронья. А все потому, что не было у него ни котомки, ни чемодана, ни саквояжа, ни коробки, ни даже маленького фунтика с пирожными или конфектами. Руки господина были преступно свободны от всякого груза. Одну он засунул в карман брюк вальяжным образом. А другая… Да, собственно, другая ничего и не делала.

Такая неслыханная наглость – не иметь багажа на дачном вокзале – вызывала всеобщий интерес и кривые взгляды. Моложавый господин мало обращал на них внимания. Вернее, был глубоко равнодушен к общественному мнению. Ценой слишком больших жертв был добыт выходной в субботу. Пришлось обещать господину Шереметьевскому, начальнику сыска, что отслужит дежурным по сыскной полиции три воскресенья подряд. Что для молодого чиновника было в самый раз.

Получив увольнение, Ванзаров не думал утруждать себя: не он напрашивался в гости, его приглашали так настойчиво и ласково, сулили такой незабываемый день в неге дачных удовольствий, что пришлось поддаться. Предстояло редкое событие: полное безделье, когда заботливые хозяева только и делают, что суетятся вокруг, меняют блюдечко с вареньем, а тебе остается снять пиджак, ослабить галстук и насладиться чистым воздухом в удобном кресле до полного изнеможения.

Что-то подобное рисовало воображение. И хоть к дачной жизни Ванзаров был равнодушен, но пропустить случай не смог. На робкие попытки захватить гостинцы заботливые хозяева ответили решительным отказом. Видеть Ванзарова на даче – уже счастье. Какие еще подарки! И хоть в грехе гостеприимства приятель Макарский замечен не был, но, видно, женитьба меняет человека безвозвратно. Оказаться беззаботным гостем на чужой даче – настоящее развлечение для холостого мужчины. Надо пользоваться, когда дают.

Между тем, пока мы тут болтали, Ванзаров отстоял очередь к кассе, получил билет, протиснулся сквозь галдящую толпу, удивляясь, как приличные люди могут доводить себя до такого исступления, и кое-как забрался по крутой лесенке в вагон третьего класса. Дешевый билет был куплен не из любви к народу, а в целях экономии. На жалованье чиновника полиции первый класс – недостижимая роскошь. Протиснувшись к самому окну, несколько полноватый юноша оказался зажат между стенкой вагона и разгоряченным господином в клетчатом пиджаке. Снова его обдали презрением за отсутствие багажа.

Когда волнение посадки улеглось, пассажиры занялись осматриванием друг друга. Публика собралась вполне приличная, привыкшая экономить на билетах. Нашлись знакомые по регулярным вояжам, завязались разговоры, а в дальнем конце вагона угощались чаем из термоса. Прелести железнодорожной жизни, в общем.

Ванзарова молча осуждали. Соседи оскорбились вызывающе легким видом и отгородились стеной презрения. От этого он страдал куда меньше, чем от духоты.

Раздался паровозный гудок, состав дернулся и медленно поплелся по ухабистым рельсам. Из окна потянуло свежим ветерком вперемешку с паровозным дымом. Ванзаров вдохнул полной грудью и за отсутствием других развлечений стал поглядывать за пассажирами, пытаясь разобрать, что скрывается за обычными человеческими лицами. То есть тренируясь в молниеносном портрете. Это упражнение он считал крайне полезным для сыщика. Как важно с одного взгляда оценить человека, понять, кто перед тобой и что от него ждать. Для тренировки вагон давал широкий простор.

Самые разные типы и характеры. Вот только, подметив склонности человека, нельзя предсказать, на что он способен. Сидит добродушный господин, весельчак и балагур, а у него в дачном сарае, быть может, коллекция трупов. Под тихим обывателем может скрываться обыкновенное чудовище. Понятие зла каждый выбирает по собственной мерке. Для кого муху прихлопнуть невозможно, а другому старушку топором разделать – милое развлечение. Нет такой моральной цепи, чтобы сдерживала кровожадность человека. Вот и рвутся к свободе приключений. И никакой вины не чувствуют. На самом деле не видят ничего страшного в убийствах. Цепочка уж больно хлипкая. Так и хочется сорваться с нее. Никто не знает, как поступит, если будет уверен в безнаказанности. Уж очень сильно искушение узнать: как далеко позволено человеку окунаться в зверство. Есть ли дно и граница…

Пока опасные мысли бродили по извилинам, поезд доковылял до станции Шувалово, тяжело выпустил пар и остановился. В окне показалась пригородная платформа с одуревшим от жары дежурным.

Ванзаров опомнился, что разглядывает свою остановку, подскочил, чуть не сбив соседа с лавки, торопливо извинился и, возбуждая негодование, пробился к выходу. Как раз чтобы успеть спрыгнуть с подножки. Поезд отправился развозить дачников, а он попал в объятия. Его хорошенько тиснули и пообещали, что жена будет безумно счастлива. Ответив взаимностью, Ванзаров невольно оценил однокашника. Считаные месяцы семейной жизни оставили на Лешеньке Макарском неизгладимый след. Сразу видно: остепенился, успокоился и совершенно счастлив. Что, в общем, немало.

Дачный домик, снимаемый на лето супругами Макарскими, находился от станции на расстоянии приятной прогулки. Алексей развлекал рассказами о милых происшествиях дачного бытия, пока не передал в руки очаровательной супруги. Милая Марта встретила с таким искренним радушием, что Ванзаров смутился. Все-таки еле знакомы. И не захотел составить мгновенный портрет. Что составлять, и так ясно: девушка умная, волевая, взяла власть в свои руки, будет вить семейное гнездышко стальным кулаком. В общем, как обычно.

Ванзарова немедленно усадили за стол, над которым свешивались ветви яблонь, а закуски теснились к самовару. С дороги полагалось отдохнуть за чаем, ужин будет позже.

Макарский вдруг вспомнил, что ему нужно удалиться по срочному делу, гостя оставляет заботам жены. Такая суетливость была не в характере приятеля. А ведь недавно, как нормальный человек, падал лицом в тарелку салата. Как все же портит женитьба…

Углубиться в печальную мысль Ванзарову не пришлось. Марта завела типично женский разговор, смысл которого понять невозможно: что-то такое о мировой экономике, новинках искусства и политике Англии на Балканах, так что оставалось вовремя кивать и соглашаться.

Четверть часа тянулась так долго, будто целый век. Наконец Макарский откинул ветку яблони и плюхнулся в плетеное кресло. При этом имел вид чрезвычайно довольный, хотя несколько загадочный. Ванзаров подумал, что приятель запас какое-нибудь развлечение в духе университетских шалостей. И сейчас его спасут от женского общения. Но Лешенька как ни в чем не бывало налил чаю, взялся слушать жену, изредка поддакивая. Не ожидая подлости, Ванзаров заедал тоску отменным вареньем.

Светская беседа приняла столь интересный оборот, а воздух был столь чист и мягок, что Ванзаров ощутил признаки дремоты. Взор его подернулся дымкой, во всем теле наступила приятная расслабленность. Как вдруг около стола возник господин во фраке, словно соткался из воздуха. Без сомнений, он принадлежал к когорте дворецких, причем когорте отборной. Каждая пуговица идеально чистой сорочки кричала о достоинстве и прочих добродетелях. А строгость физиономии не поддавалась описанию. Воплощение всех моральных качеств – не иначе.

Дворецкий величественно поклонился, что выразилось в легком изгибе талии, и спросил: имеет ли честь видеть господина Ванзарова? Названный господин, сбросив сонливость, отпираться не стал: да, это он во всей красе.

– Велено передать вам. – Дворецкий протянул запечатанный конверт. Без подписи и почтового штампа.

Получатель уточнил: не перепутан ли адрес? Дворецкий уверил: письмо доставлено правильно. Более того, имеет честь дождаться ответа. В безвыходной ситуации оставалось взять нож для масла и взрезать плотную бумагу. Внутри был листок, на котором корявый почерк нацарапал:

«Господин Ванзаров! Прошу следовать за моим дворецким. Вопросы ему не задавайте, он все равно ничего не знает, полный дурак, хоть и представительный. Обещаю, дело для вас выгодное и легкое. Не пожалеете. Не тяните, а давайте сразу без долгих размышлений и сборов. Вопрос срочный. Жду непременно».

Подписи не было. Энергичное послание вызвало массу вопросов. Только задать их было некому. Супруги Макарские изучали содержимое чашек, а слуга воплощал саму неприступность. Быть может, другой чиновник, вырвавшись на отдых, послал бы это письмо на растопку самовара. Но Ванзаровым владела пагубная страсть: любопытство. Страсть не давала покоя и приносила одни неприятности вместо дохода. Справиться с ней было невозможно, сколько ни старайся.

Как будто другие страсти легче! Что-то не встречали мы победителей пьянства или игры на рулетке. А потому, отставив вазочку варенья, Ванзаров изъявил желание прогуляться. Друг с женой всячески поддержали его, обещав дожидаться к ужину.

Дворецкий указал следовать за ним.

* * *

Сквозь хилые заросли кустарника дорога вывела на огромную поляну со следами вырубленного вишневого сада. Посреди нее возвышался… как бы это сказать, не дворец, а фантазия русского мужика об английском фамильном замке.

Нечто каменное с зубчатыми башенками и конусами островерхих крыш. Двухэтажная крепость была изукрашена статуями и каменными завитушками, словно корабль, облепленный ракушками. Впрочем, дальнее крыло еще стояло в строительных лесах. Земля, из которой выкорчевали пни, поросла лысой травой прямо по разметке будущего европейского парка. Там и сям торчали цементные статуи аллегорических существ, среди которых теснились Разум, Вера и Милосердие. Все это великолепие окружал деревенский забор, в тени которого дети рвали лапки у лягушки, а седой козел, привязанный к доске, меланхолически жевал газету, как видно либерального направления. Ванзаров позволил себе насладиться зрелищем сполна. Дворецкий ждал безмолвно, пока его не спросили, куда дальше.

Внутренность дома отличалась не меньшей фантазией. Неограниченные возможности разметали по стенам бронзу подсвечников, хрусталь люстр и масло картин, а под ноги – неописуемые ковры. Про мебель и говорить нечего: полированная роскошь, да и только.

В конце мраморной лестницы визитера попросили подождать перед дубовой дверью, какой позавидует кабинет министра. Когда же она распахнулась, дворецкий церемонно изогнулся.

Навстречу шагнул хозяин. Мгновенный портрет обрисовал точно. Крепкий приземистый господин с отполированным черепом источал столько энергии, что хоть лампочку зажигай. Тело его имело достаточно ширины, чтобы огромная цепочка часов натянулась по жилетке в струну. Мясистые пальцы предназначались самой природой рвать и хватать, обручальное колечко терялось в складках кожи. Зато перстень, украшенный брильянтом с орех, горел немигающим глазом. Одним словом, хищник. Силен и опасен, как старый носорог. Вставать у него на пути не стоит. Раздавит – и не заметит. Всего добился сам, потому гордится волей и животной хитростью.

Уникальный экземпляр человеческого рода тщательно осмотрел юношу коренастого вида и остался в сомнениях.

– Уж больно молод что-то, – пробурчал он. – Не нашли чего получше…

В такой ситуации церемонии излишни. Заложив руки за спину, Ванзаров строго заявил:

– Изложите, в чем дело. И побыстрее. Я сюда отдыхать приехал на свежем воздухе, а не в кабинетах торчать.

К такому обращению господин был непривычен. Нахмурившись, грозно прорычал:

– Да ты кто таков?

– Чиновник сыскной полиции. Прошу не тыкать. Если у вас нужда, извольте в приемные часы в местный полицейский участок. Всего доброго…

И, развернувшись, направился к двери.

– Господин Ванзаров! Да погодите же! Родион Георгиевич, прошу вас…

От самоуверенной наглости не осталось и следа. Хищник признал в коренастом юноше равного. Ну или почти равного. Зубы и когти спрятал, став милым и пушистым. Гостю было предложено располагаться в кожаном кресле размером с бричку, а затем всяческие напитки и сигары. От подобной чести Ванзаров отказался. Уняв приступ радушия, хозяин представился Филиппом Филипповичем Сундуковым. Имя это чиновнику полиции ничего не говорило. Владелец новенького замка сторонился публичности. Большие деньги не любят славы, а любят тишину. Ну и ладно…

– Простите мою оплошность, – сказал он и даже улыбнулся. В сочетании с голым черепом разрез губ казался оскалом. – Думал, вы постарше будете. Мне рекомендовали вас как опытного и проницательного сыщика…

«Так и есть!» – вскричало внутри у Ванзарова, но внешне он остался невозмутим.

– Вот и не разглядел сразу. А теперь вижу: характер. Такой мне и нужен. Сговоримся.

Согласившись с оценкой своего характера, Ванзаров терпеливо ждал, не выражая интереса.

Сундуков поерзал и, видя, что помощи не дождаться, начал сам:

– О себе рассказывать не буду, что захотите узнать – и так разыщите, а чего знать не положено, касаться не будем. В этой жизни мне мало что недоступно. Честно скажу: могу купить, что захочу. Капиталец собрался такой, что лишний раз говорить о нем не стоит. Не поверите, если правду скажу, решите, хвастает Филипп, врет. Но и сами видите, какая красота вокруг. А во сколько это обошлось! Деньги, Родион Георгиевич, такая сила, что все может покорить. Все мне подвластно, ни в чем не знаю отказа…

Ванзарова так и подмывало вставить: «Я царствую! Послушна мне, сильна моя держава»[6]6
  «Скупой рыцарь. Маленькие трагедии», А.С. Пушкин.


[Закрыть]. Разум зажал язык.

Сундуков не унимался:

– …долго трудиться, чтобы всего этого достичь, но теперь могу позволить себе любой каприз. Вы еще человек молодой, так запомните совет: главные друзья мужчины – сторублевые банкноты. Не верьте другому. Это в поговорке «не имей сто рублей», а в жизни все иначе. Богатство – основа счастья мужчины. Его сила и гордость. Накопить трудно, но еще труднее сохранить. Понимаете, о чем я?

Нет, не понимал Ванзаров. Не было у него богатства, копить не собирался, а тем более сберегать. Да и какое богатство в полиции. Закон и порядок, да и только.

– Так вот… Пришло такое время, когда думать мне надо, что дальше будет, кому состояние передать. И вот тут…

Дверь распахнулась, пропуская беззаботный вихрь. С радостным криком в кабинет ворвался мальчик в коротких штанишках и бархатной курточке. За ним неторопливо вошла девочка, на вид постарше. Нянька осталась за порогом, не решаясь войти. Малыш устроился на коленях Сундукова и заявил, что у него важное дело. В мгновение Филипп Филиппович растаял леденцом, превратившись в нежно любящего отца. Потрепал курчавую головку, погладил по спинке и прислушался.

– Папа, папа! Мальчишки деревенские шоколаду не пробовали! Вот смешные! Давай куплю! Я им обещал! – лепетал ребенок, тяжело дыша, словно бежал издалека. Причина была не в спешке. Синева губ и темные круги вокруг глаз говорили о непорядке с маленьким сердечком.

Сундуков вынул пухлое портмоне и, не глядя, сунул купюру. Ванзаров невольно отметил: четвертная[7]7
  25 рублей.


[Закрыть]. Жалованье простого рабочего за месяц.

Сын порывисто обнял батюшку за бычью шею, чмокнул и заспешил к двери. Девочка, выжидавшая в стороне, подошла и очень строго для ребенка ее лет заявила:

– Папенька, я собрала с няней малину, продала дачникам. Заработала рубль. Вот… – Она показала монету.

– Умница, иди играй. Видишь, у меня разговор важный. Ступай.

Спрятав денежку, дочка поклонилась и пошла за братом. На него походила общими чертами сундуковской породы.

– Вот ради кого стараюсь! – светился гордостью отец.

Тут следовало ввернуть комплимент, но Ванзаров не умел хвалить детей.

– Сынок мой драгоценный, Альбертик, наследник мой, надежда и опора моя. Будущий хозяин всего. Понимаете?

Чиновник полиции решительно не понимал. В первую очередь, зачем он понадобился. Он терпеливо молчал, что всегда вызывает уважение в собеседнике. Оценив столь глубокую мудрость, Филипп Филиппович передвинулся ближе, словно теперь начнется самое важное:

– Скажу начистоту. В воскресенье у Альбертика день рождения, исполнится шесть лет герою моему. Так что приготовил подарок: объявлю, что составил духовное[8]8
  Завещание частного лица.


[Закрыть], в котором назначаю его единственным наследником всего…

Ванзаров успел подумать: такой подарок ребенок вряд ли оценит.

Любящий отец продолжил:

– Поздравить Альбертика прибудут наши родственнички, негодяи и подлецы отменные, все как на подбор, да вы сами увидите. Так вот, мне надобно за ними присмотреть…

– Нанимаете охранником? – ледяным тоном спросил Ванзаров.

Сундуков скривился, дескать, не думал так низко использовать столь значительную персону:

– Была бы нужна охрана – роту стражников выписал бы. Мне мозги ваши нужны и умение анализировать.

– Как полагаете их использовать?

– Побудете с нами, присмотритесь, послушаете, выводы сообщите. Мне сказали: в людях тонко разбираетесь. Лучший сыщик в сыскной. Разве не так?

Что поделать, слаб человек на лесть. Ванзаров не был исключением. Поддалось что-то у него в душе на доброе слово. Он спросил, в чем причина такого поручения.

Филипп Филиппович заметно помрачнел:

– Чувство у меня появилось нехорошее. Чутью своему верю слепо, иначе бы ничего не достиг. Затевается что-то против Альбертика моего, сердцем отцовским чую. Зла ему желают. Кто эта гадина – не знаю. Потому и прошу разгадать, откуда может беда грозить.

– Подозреваете кого-то конкретного?

– Если бы знал, не стал беспокоить.

– Обязан спросить: подозреваете, что ребенка могут убить?

Сундуков глянул так, что у Ванзарова засосало под ложечкой.

– Пусть попробуют, в порошок сотру…

– Трудно предположить вред, который могут причинить пятилетнему ребенку в вашем доме.

– Понимаю. Поверить нелегко. Фактов у меня нет, какие вы у себя в полиции любите. Факты не нужны. Я сердцем чую. Разберитесь, нащупайте, откуда может ветер дунуть. А если скажете, что пустые твои тревоги, Филипп, то и слава богу.

В обязанности полиции входит предупреждать преступления. Но здесь даже не пахло преступлением. Скорее всего, чистейшая ерунда, страхи любящего отца. Или Сундуков что-то недоговаривает? Стоит ли тратить драгоценные выходные, чтобы следить за его родственниками?

Пока Ванзаров пытался выбрать между любопытством и ленью, Сундуков отошел и вернулся с пачкой новеньких десятирублевок, перетянутых банковской ленточкой.

– Аванс за труды. – Сверток подвинулся на край стола. – Завтра, когда выводы доложите, окончательный расчет. Столько же даю. Дело чистое, аналитическое, вы мне услугу, я вам благодарность. Никакого касательства к вашей службе.

Стопка манила. Виделся в ней отпуск-мечта на следующий год с поездкой в бессмертную Элладу. Еще книжный шкаф, набитый редкими томами, на которые только засматривался, и… Да мало ли на что молодому человеку можно потратить целое состояние. А две тысячи для коллежского секретаря за пару дней непыльной работенки – просто клад немыслимый.

И Ванзаров сдался. Вольный гений поработился злату, так сказать.

– Мне надо знать краткие сведения о подозреваемых… то есть родственниках, их биографии, отношение к Альберту и так далее, – сказал он.

– Нет, не нужно вам знать ничего. Рассмотрите чистым взглядом, может, заметите то, чего я не вижу.

Считая, что сделка состоялась, Сундуков перешел к деталям.

– Что вы из полиции, знать никто не должен. Скажем, мой деловой партнер… С этим вижу проблемку. Для партнера у вас одежка не подходит. Одно слово – обноски…[9]9
  Что за наглость! Между прочим, лучший летний костюм Ванзарова. Хоть и старый.


[Закрыть] Ну ничего, быстро исправим…

На серебряный звон колокольчика явился господин в черной жилетке с портновской меркой. Надо же, какое совпадение! Гость был обмерен снизу доверху. Портной молча поклонился и исчез тенью. Надо понимать, костюм родится за ночь. Просто чудо. Хотя чего не могут деньги.

– Завтра жду пораньше, часикам к девяти. – Филипп Филиппович протянул ладонь. – Очень на вас надеюсь. Осветите окруживший меня мрак, как фонарь маяка.

После напутствия обратную дорогу Ванзаров нашел сам.

Супруги Макарские встретили дружеским щебетанием и накормили отменным ужином, рассказывая как бы случайно, какой Сундуков благодетель для всей округи. Ванзаров вида не подал, что знает, благодаря кому потратит выходные зря. Хотя не совсем зря. Пачка во внутреннем кармане делала жертву менее горькой. Он коварно отказался от водки, а пить одному под ласковым взглядом женушки у Лешеньки в горло не пошло. Точнее – не вышло. Так ему и надо. Не будет университетского товарища обманывать. Правда?

Дорогому гостю постелили на диване с окнами в яблоневый сад. Ворочаясь на новом месте, Ванзаров прикидывал, что дельце совсем пустяковое, заодно великолепная тренировка техники мгновенного портрета. Преступника ловить не надо, а логически определить, кто может готовить пакость. Плевое занятие для лучшего сыщика столицы. Комплимент логическим способностям так приятно ласкал гордость, что он невольно повторял слова Сундукова, пока не заснул совсем.

Утреннее солнце не успело выбраться из-за леса, а Ванзаров из постели, как на пороге объявился вчерашний портной. Из массивного свертка был извлечен отменный костюм, да еще сорочка с модным галстуком, и даже щегольские ботинки. Портной не ушел, пока господин Ванзаров не изволил переодеться. Одернул пиджак, разгладил лацкан, чуть натянул рукав и остался доволен работой. А уж как был доволен Ванзаров! Впервые видел в зеркале модного господина, который ему нравился. Прямо франт. Ну а госпожа Макарская зашлась от восторга, чуть молочник не выронила. Наверное, пожалела, что такого красавца упустила. Что с женщинами делает хорошо пошитый пиджак! Ну не в этом дело…

Просив не ждать к обеду и ужину, Ванзаров отправился в замок.

* * *

Около семейного гнезда кипела подготовка. Слуги бегали с корзинами провизии, горничные вытряхивали перины и постельное белье, повара чистили кур и капустные кочаны. А посреди хаоса возвышался Сундуков, следя и покрикивая: «Смотрите у меня, ротозеи, чтоб все было как на царском приеме! Иначе голов не сносить». Так грозен его окрик, что казалось, взаправду имеет власть карать и миловать. Хотя логика подсказывала, что домашнего палача с плахой даже его богатство не осилит. Не те времена, знаете ли, просвещение, личная свобода и все такое. Разве по шее дадут, да и то легонько, не батогами, а плеткой. Прогресс налицо.

Приближение раннего гостя Филипп Филиппович заметил издалека, прищурился, оглядел так и сяк и остался доволен.

– А ведь каков красавец! Хорош, шельма! – сказал он добродушно, похлопывая по плечу. – Ванзаров, вам годков… двадцать два, наверно…

– Двадцать четыре, – поправил гордый юноша.

– Вот и отлично! Лет семь еще послужите, связями обзаведетесь, чины получите, а у меня как раз невеста подоспеет. Девице замуж выходить в девятнадцать самое милое дело. А мужчине – как раз к тридцати. Идеальная пара.

Не ожидая невест с утра пораньше, Ванзаров искренно не понял, кого ему сватают.

– Дочка моя старшая, Лидочка. Кто же еще! Вы мне нравитесь, породнимся, всем обеспечу. Ну как, сговорились?

Юный чиновник вежливо отказался, сославшись, что такое решение надо хорошенько обдумать. Сундуков не возражал. Потом так потом.

– Видите, сколько хлопот! – пожаловался он. – И за всем глаз нужен, ничего сами делать не умеют, или разобьют, или перепутают. А тут еще кошка сдохла…

– Какая кошка? – из вежливости спросил Ванзаров, как будто интересуясь породой.

– Да кто ее знает, кошка и кошка. Их у меня с десяток подъедается на кухне. Одной больше, одной меньше – какая разница. Крыс все равно нет. Нашли дохлой за домом.

– Отчего околела?

– Охота вам о всякой ерунде беспокоиться! Слопала гадость – и готова. Подождите, скоро мои враги пожалуют, вот с ними и разбирайтесь… Вы еще животом няньки Федо́ры обеспокойтесь, дорогой сыщик.

– А с ней что случилось?

– Что с бабой глупой может случиться? Обожралась втихую, теперь и мается. Ладно, вы тут осмотритесь, а мне пора. Комната ваша на втором этаже приготовлена, рядом со всеми гостями… Будь они неладны.

Сундуков удалился в глубины дома, раздавая приказы каждому пробегавшему.

Что оставалось? Заняться изучением окрестностей.

Прогуливаясь вокруг дома и уворачиваясь от снующих слуг, Ванзаров неторопливо осматривал величественное владение. Окна на втором этаже были распахнуты, ветерок игриво взмахивал тюлем. Комнаты проветривают в ожидании гостей.

На первом этаже широкие ставни настежь. Из окна виднелась огромная гостиная с обеденным столом. Рядом библиотека и курительная.

Обойдя вокруг и не найдя труп кошки, зато сохранив костюм от известки строительных лесов, Ванзаров направился в дом. На гостя не обращали внимания. Слуги были настолько озабочены поручениями, что по сторонам не зевали. Перед ним задержалась скромная женщина, бросила пугливый взгляд, поклонилась и немедленно скрылась. От слуг отличалась добротным платьем и жемчужным ожерельем на впалой груди. Можно поспорить: явилась сама хозяйка дома, госпожа Сундукова. Вид ее указывал: власть мужа настолько крепка и тяжела, что жене остается повиноваться беспрекословно. Редкий случай в семейной практике.

Предусмотрительность Сундукова зашла так далеко, что в комнате Ванзарова ожидала парочка чемоданов. Якобы приехал из дальних странствий. Филипп Филиппович серьезно заботился, чтобы ничто не выдало обман, а сыщика приняли за гостя.

Не зная, чем себя занять, Ванзаров посидел на кровати, осмотрел пустой шкаф и решил еще погулять.

Коридор разделялся на две половины панорамным окном. Рядом с ним застыл хозяин, рассматривая что-то неприятное, судя по выражению лица. Заметив Ванзарова, подозвал властным жестом.

– Глядите-ка, стервятники слетаются…

Ласковый эпитет достался господам, подъехавшим на трех каретах. Из первой вышла пожилая дама с юношей, державшим ее под руку. Из другой – пара веселых и довольно молодых супругов. С последней изящно сошла стройная дама, закрывшая лицо дорожной вуалью.

– Кровопийцы, дармоеды, изверги, ох, была бы моя воля…

Лучше не знать, что бы случилось тогда. Море крови и горы трупов, не меньше. Как в пьесках Шекспира. Сундуков кипел ненавистью. Отставив дипломатию, Ванзаров спросил напрямик: зачем принимать гостей, если они так опасны?

Филипп Филиппович тягостно вздохнул:

– А что делать? Не прогнать же в шею. Хотя руки чешутся… Родственники, родная кровь, хоть и поганая. Смотрите за ними в оба глаза. Я на вас надеюсь…

Что скажешь: родственников не выбирают. С этим горем приходится мириться.

Ванзарова более не задерживали. Вместо того чтобы оценить возможных врагов наследника, он отправился на половину слуг. Ему указали скромную комнатенку.

Заметив чужого мужчину в дверях, Федора встрепенулась и попыталась встать с постели, на которой сидела, свесив ноги. Гость извинился за вторжение, просил не беспокоиться и вежливо поинтересовался самочувствием, между тем изучая няньку мгновенным портретом.

Женщина неопределимых лет отличалась крестьянским лицом и богатством форм. От нее веяло материнским жаром. Ничем иным, кроме воспитания детей, такая натура заниматься не могла. В это бесполезное дело она вкладывала всю теплоту своего безразмерного сердца.

В другом доме прислуга начала бы кривляться и показывать характер: еще чего, отвечать на вопросы посторонних. У Сундукова дисциплина была железной: раз гость спрашивает, значит, так надо.

– Благодарю, барин, – безропотно ответила Федора. – Уже полегчало…

– А что с вами произошло, почтеннейшая?

Вежливый юноша очень понравился Федоре: такой славный, милый, безусый, а хочет казаться важным, совсем еще несмышленыш. Мысли эти были столь ласковы и чисты, что узнай про них Ванзаров, наверняка бы не обиделся. Нянюшка, одним словом.